© Николай Яковлевич Надеждин, 2024
ISBN 978-5-0064-4846-9
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Николай Надеждин
«Маленькие рассказы о большом успехе»
Если каждого из нас спросить – откуда ты родом – то большинство ответит – из провинции… Плохо это или хорошо? Провинциального происхождения обычно принято стесняться. Столичная родословная в нашей стране сегодня вместо «голубой крови». Москвич (или петербуржец), значит, аристократ. Какая, право, ерунда…
Все мы родом из провинции – в первом, втором или третьем поколении. Провинцией жила и будет жить наша великая страна. Как, впрочем, и Америка, в которой сходства с Россией гораздо больше, чем можно предположить.
Синклер Льюис писал именно о провинции. Не только о ней, конечно, но о ней в первую очередь. Писал точно, остроумно. И очень лирично.
Если бы мы с вами не покинули родные деревни, села, маленькие города, не отправились бы на учёбу, не обжились бы в мегаполисах, то не стали бы писателями, художниками, артистами. Не стали бы врачами, инженерами, учёными. Провинция выталкивает таланты, выдавливает их из себя, оставаясь любимой, но уже далёкой малой родиной. Но в том-то и дело, что, если бы ни провинция, не стали бы мы теми, кем в конечном итоге стали.
А ещё он всю жизнь воспевал труд. И сам был необыкновенно трудолюбив. Хотите добиться успеха – трудитесь. Самое убедительное доказательство тому – жизнь Синклера Льюиса. Судьба, достойная того, чтобы её помнили.
Зазвонил телефон. Мистер Синклер Льюис, сидевший за своим рабочим столом перед стопкой исписанной ровным аккуратным почерком бумаги, взял трубку.
– Мистер Льюис?
– Да.
– Это звонят из Стокгольма. Секретарь Нобелевского комитета Блюмквист.
Синклер выжидательно промолчал. Он ещё ничего не понял. Мало ли по какой причине ему могут позвонить из Швеции?
– Мистер Льюис, нас интересует ваше мнение по поводу присуждения вам Нобелевской премии по литературе.
– В смысле? – осторожно спросил Синклер.
– Мы помним, что вы три года назад отказались от Пулитцеровской премии. Мотивы показались нам вполне благородными, но…
– Да, я слушаю, – отозвался Синклер, когда молчание на том конце провода стало несколько затягиваться.
– Но нам бы ни хотелось, чтобы вы отказывались от Нобелевской премии.
В речи Блюмквиста явно чувствовался акцент. Английский не был его родным языком. Он тщательно выговаривал каждое слово, не глотая по американскому обыкновению окончания.
– Я же объяснил причины. Решение Пулитцеровского комитета показалось мне не вполне объективным. В Америке много писателей, которые более достойны этой уважаемой награды помимо меня.
– Вы же понимаете, Мистер Льюис, решение принимают люди. Они всегда субъективны и могут ошибаться.
Льюис с минуту помолчал, осмысливая сказанное. Потом проговорил:
– Я не откажусь, мистер Блюмквист.
– Тогда мне остаётся лишь поздравить вас с присуждением премии…
В кабинет вошла Дороти. Она появилась в тот момент, когда Синклер осушал второй стакан виски. Она остановилась на пороге и долгим укоризненным взглядом посмотрела на мужа.
– Мне нужно выпить, Дороти, – сказал Льюис. – Без этого трудно пережить…
– Пережить – что? – спросила жена.
В её голосе прозвучала нотка сомнения. Синклер слишком часто прикладывался к бутылке, оправдываясь то усталостью, то отсутствием вдохновения, то тем, что якобы алкоголь бодрит его и придаёт силы.
– Я только что стал лауреатом Нобелевской премии по литературе. Официальные бумаги уже в пути.
– О, господи! – сказала Дороти и опустилась на диванчик.
– Я сам не верю, – произнёс Льюис.
Он подошёл к дивану, опустился рядом с женой, обнял её и затих, глядя в пространство.
– Надо послать за утренними газетами, – сказал он.
– Я схожу, милый, – ответила Дороти.
Они оба думали об одном и том же – если это чья-то шутка, то это немилосердно и даже жестоко. Они оба не заслужили подобного… Но… если это не шутка?
Сообщение о присуждении премии появилось лишь в вечерних выпусках нью-йоркских газет. Так мистер Синклер Льюис, автор романов «Главная улица» и «Бэббит», стал первым в истории США писателем, получившим престижную международную награду. И вскоре весь мир узнал – появился ещё один Нобелевский лауреат.
В тот же вечер семья Льюисов уже не могла спокойно выйти из дома. На пороге их поджидала толпа газетчиков.
– Мистер Льюис, на этот раз вы не видите более достойных кандидатов на Нобелевскую премию?
– Их слишком много, чтобы я не чувствовал угрызений совести.
– Вы считаете, что не заслужили премии?
– Я считаю, что пишу далеко не лучше всех в Америке.
– Может, вам помогли? У вас столько влиятельных друзей.
– Конечно. Так и есть. За меня замолвил словечко… мистер Бэббит.
Синклер пробирался сквозь толпу репортёров на улицу. Ему нужны были свежие газеты и коробка сигар. И ещё он очень хотел прогуляться. Воздух, ему нужен был воздух… Но это было уже невозможно. Повсюду, где бы он ни появлялся, его окружала толпа возбуждённых людей с блокнотами и фотоаппаратами наперевес.
Отдохнуть удалось лишь на борту парохода, на котором Льюис отправился в Европу. В последние годы он нечасто выбирался из Нью-Йорка – работа над книгами занимала почти всё время. Холодный воздух безбрежной Атлантики показался ему удивительно свежим и приятным.
Льюис прогуливался по верхней палубе лайнера. Ему и Дороти досталась роскошная каюта первого класса – как почётным пассажирам трансатлантического рейса. Сюда, на верхнюю палубу, не пробрался ни один репортёр… А Дороти всю дорогу возилась с фраком. Льюис, облачившись в непривычные торжественные одежды, приходил в неописуемое уныние. Во фраке и с галстуком-бабочкой он находил себя похожим на… пингвина…
Поклонившись королевской чете Швеции и членам Шведской академии, Льюис едва передвигал ноги. От волнения его трясло крупной неудержимой дрожью.
Слово взял Эрик Карлфелд, один из шведских академиков.
– Синклер Льюис, – сказал Карлфелд, – настоящий американец. Он пишет на новом языке – американском. На этом же языке разговаривает 120 миллионов душ…
Льюис с трудом улавливал смысл речи Карлфелда. Он никак не мог справиться с волнением. В тот момент, когда зал взрывался аплодисментами, Синклер думал – «что там с фалдами… дурацкий наряд». Потом он чувствовал, что галстук его душит. И что ему нестерпимо жарко… Надо было сосредоточиться на церемонии, а его мысли перескакивали с одного на другое и никак не могли остановиться на сути происходящего.
– Синклер Льюис – блестящий сатирик, – продолжал Эрик Карлфелд. – Новая американская литература началась с самокритики. Это несомненный признак здоровья. У Синклера Льюиса характер первых поселенцев – смелых, любознательных, ироничных по отношению к себе. Он настоящий первопроходец!
Зал снова взорвался аплодисментами. Льюис растерянно улыбался. Он понимал, что речь академика в данной ситуации может быть только комплиментарной. И всё же растрогался до слёз…
Как долог и труден был этот путь. Сколько сил, сколько сил, господи!
В этот момент в голову пришла мысль – как гордился бы сейчас Бэббит. И Синклер впервые за этот день улыбнулся – легко, весело и свободно.
Нобелевская лекция Льюиса стала настоящим откровением. Писатель говорил об американской литературе, какой она должна быть…
Свою лекцию Синклер Льюис назвал «Страх американцев перед литературой». Основная мысль – американцы, как молодая, бурно растущая нация, сторонятся всякой критики и склоняются к возвеличиванию всего американского, как достоинств, так и недостатков.
От Льюиса досталось всем признанным классикам американской литературы – Лонгфелло, Эмерсону, Лоуэллу, Холмсу. Он назвал их «сентиментальными подражателями европейской литературы». Образцом же новой американской литературы Льюис считал Хэмлина Гарленда, который, по словам Синклера, умеет писать правду об американской действительности.
– Прочитав книгу мистера Гарленда «Главные проезжие дороги», я понял, что есть человек, который верит в то, что фермеры Среднего Запада могут порой быть загнанными в тупик, голодными, подлыми – но и самоотверженными тоже. И я вздохнул с облегчением: значит, и я могу писать о жизни как о живой жизни, – сказал Синклер Льюис…
Эта Нобелевская лекция вовсе не пустая формальность. В словах писателя звучит и оценка характера американского народа, и… пророчество. Посмотрите на американскую литературу наших дней (и, добавим, на кинокартины этой великой страны). В подавляющем большинстве произведений американские ценности находятся вне критики. Американцы до сих пор учатся смеяться над самими собой…
А мы? Разве не то же происходит и с нами?
Из Америки в Швецию уезжал талантливый писатель и необыкновенный везунчик, которому повезло получить самую престижную награду мира. А вернулся – признанный мудрец, авторитет которого стал просто непререкаем. Но, как это часто случается, слава и успех, обрушившиеся на Льюиса, сыграли с ним злую шутку…
Писатель, каким бы прославленным он ни был, обязан относиться к себе критически. Нельзя принимать себя слишком всерьёз, считая, что восхваления окружающих – истина в последней инстанции. Утратив способность к рефлексии, человек превращается в напыщенного болвана.
Синклер Льюис и после вручения Нобелевской премии остался скромным, интеллигентным человеком. Но в то же время в его судьбе произошёл некий надлом. Возможно, он уверовал в собственный талант и прекратил те мучительные творческие поиски, которые и привели его к главным книгам. Во всяком случае, ни один из десяти романов, которые Льюис написал после 1930 года, успеха «Главной улицы» и «Бэббита» не повторили. А некоторые, например, «Капкан» стали полным разочарованием…
Так бывает не только с великими писателями, но и с вполне обычными людьми. Как только человек выигрывает в лотерею миллион долларов, он начинает думать о себе, как о потомственном миллионере, аристократе и безумном счастливчике. И утрачивает способность самосовершенствоваться или просто трудиться. Грустная история…
И всё же он был настоящим мудрецом…
– Мистер Льюис, что вы скажете о романе миссис Митчелл?
– «Унесённые ветром»? Отличная книга.
– Слезливая дамская история запутанных отношений капризной барышни и сильно пьющего искателя приключений…
– Вы так полагаете?
Синклер Льюис смотрит на репортёра с улыбкой. И его улыбка не обещает тому ничего хорошего. Но журналист сам нарывается – он хочет спровоцировать Льюиса на скандальные высказывания.
– Тогда, молодой человек, я прихожу к выводу, что историю собственной страны вы изучаете исключительно по… комиксам.
– Вот уж нет!
– А я думаю, что именно так. В комиксах всё предельно ясно. Вот победители, вот побеждённые. Вот ослепительно красивые блондинки, а вот непьющие герои.
– То есть вы относите творение Митчелл к разряду настоящей литературы?
– Я отношу его к разряду великой литературы… Надеюсь, вы всё-таки в курсе, что жизнь не бывает чёрной или белой? Что в ней множество красок? Что герои в частной жизни оказываются слабыми людьми? Что мужчины иногда выпивают, и довольно крепко? А женщины не всегда ведут себя подобающим образом? И что в Гражданской войне нет победителей и побеждённых? В войнах такого рода их не может быть в принципе…
– Мистер Льюис, вы так нахваливаете «Унесённых ветром», что невольно напрашивается вопрос – не вы ли его написали.
– До меня дошли эти слухи, – вздыхает Льюис. – Знаете, я был бы не против. Проблема лишь в одном – я Льюис, а не Митчелл. И я, к сожалению, не имею к этому роману никакого отношения…
7 февраля 1885 года в маленьком городке Соук-Сентр, что находится в штате Миннесота, в семействе Льюисов произошло радостное событие – на свет появился третий сын. Событие вроде бы и частное, но городок был настолько мал, что появление нового человека имело почти всеобщее значение. Тем более что мистер Эдвин Льюис и его супруга Эмма были весьма уважаемыми в городе людьми. Эдвин Льюис держал здесь врачебную практику, а Эмма ему помогала, выполняя роль медицинской сестры и ассистентки.
Нельзя сказать, что чета Льюисов процветала, но жили, в общем-то, неплохо. В семье подрастали двое ребят – десятилетний Фред и семилетний Клод. Старший уже ходил в школу, младший только собирался. И теперь семейство пополнилось ещё одним мальчиком, которого назвали Генри Синклером. Хотя во взрослой жизни первое имя будущего писателя как-то само собой «улетучилось» – во всяком случае, Генри его никто не называл.
С рождением третьего ребёнка матушка Эмма оставила работу в клинике и полностью переключилась на воспитание детей. Впрочем, так было и с рождением Фреда, и с появлением на свет Клода. Как только детишки чуть подрастали, матушка передавала их на попечение няни, а сама отправлялась в клинику. Мужу требовалась помощь. А Эмма была неплохим специалистом, поскольку сама выросла в семье врача.
Впрочем, в больнице мужа Эмма работала недолго. Она страдала от тяжёлой формы туберкулёза. И могла помогать мужу только летом, когда в Миннесоте стояла тёплая сухая погода. Зимой матушке становилось хуже, и она уезжала в Калифорнию, куда из холодной Канады, как некогда сама Эмма, перебрались её сестры.
Так уж получилось, что в раннем детстве Синклер мало общался с матушкой. А когда он подрос, случилось несчастье – Эмма Льюис умерла. Её доконал всё тот же туберкулёз. Синклеру в то горестное время не было и шести лет…
Отец Эдвин Льюис вдовствовал недолго. Выждав год после кончины супруги, он снова женился – на достойной, всеми уважаемой Изабелле Уорнер, которая, к счастью, не страдала ни от какой болезни, если не считать заболеванием патологическую скупость – очень распространённый женский недуг.
В крошечном городке у Эдвина Льюиса работы было немного. Роды, простуда, иногда неопасные травмы – вот и всё, что приходилось врачевать провинциальному доктору. В поисках заработка и по обязанностям врача, Льюис-старший объезжал на двуколке ближайшие городки и фермы. В пути его сопровождал старший сын Фред, твёрдо решивший пойти по пути отца. А скоро к ним присоединился и Клод. Оба сына Эдвина Льюиса во взрослой жизни стали врачами. Синклер же пошёл собственным путём. И на то у него были свои причины…
Миссис Изабелла стала осиротевшим мальчикам хорошей матерью. Своих детей она так и не родила. Но всем сердцем привязалась к малышам Эдвина… Она даже наказывала их так, чтобы не травмировать психику мальчиков. Если и била иногда, то не шваброй или, скажем, поленом (что в частной педагогической практике обитателей Соук-Сентра применялось повсеместно), а лишь веником, не больно и исключительно по мягким местам.
Поскольку заняться Изабелле было положительно нечем, она ничего не понимала в медицине и помогать по этой причине мужу не собиралась, новая матушка занялась воспитанием младшенького сына Эдвина. Она бы с удовольствием занялась бы и старшими детьми, да те уже были почти взрослыми. И мачеху не особенно жаловали. Поэтому все нерастраченные материнские чувства Изабеллы Уорнер обрушились на Синклера.
В начальную школу его решили не отдавать. Изабелла, как дама образованная, занялась домашним обучением младшего пасынка. Синклеру это не слишком нравилось, но любовь к словесности и базовые знания в гуманитарной области Изабелла ему всё же привила. Во всяком случае к 13 годам, когда Синклер выкинул свой первый мальчишеский «фортель», он умел не только читать и писать, но по уровню познаний превосходил своих сверстников, которые посещали школу.
О каком «фортеле» речь? В 1898 году Синклер сбежал из дому, решив принять участие в Испано-Американской войне в качестве добровольца. Через три дня мальчишку вернули домой. Вот тогда-то мачеха и отходила его веником.
Pulsuz fraqment bitdi.