Kitabı oxu: ««Любимые, ждите! Я вернусь…». Фронтовые письма 1941–1945 гг.», səhifə 3

Насчет фотокарточки: обещать-то пообещал, но когда выполню – неизвестно, т. к. порядки у нас изменились (новый нач. училища генерал-майор) и в город, особенно днем, попасть очень трудно. Числа 11^го мы выезжаем в зимние лагеря (на недельку), что будет потом – неизвестно, говорят, что выпуск…

Да, если вам удастся послать мне посылку, то кроме носовых платков, положите еще пожалуйста махорки, т. к. с октябрьских праздников мы ничего не получали. Пишите чаще и подробнее о своей жизни.

Целую. Крепко-сильно. Любящий вас Волик.

11.02.1942 г. У нас тут большие новости: вчера, 10 февраля был выпуск первой партии курсантов. Так что, наверное, я в ближайшем будущем тоже отправлюсь. От папы тоже пока ничего не имею. На днях отошлю вам свои фотокарточки, которые, мне осталось лишь получить. Денег (75 р.), к[оторые. – Н.П.]. вы мне выслали, я еще не получил. Девочки наверное обижаются на меня: общал книжку и не прислал, но я не виноват. Недавно я был на почте с этой книжкой «Побежденный Карабас», но т. к. она была лишь завернута в бумагу, а не свернута в трубочку (она без переплета), то ее не приняли. На днях пошлю ее вам. Пока все. Сегодня думаю написать вам подробное письмо. Целую крепко-прекрепко. Ваш Волик.

1.03.1942 г… Мамочка! Твое письмо, в которое ты переписала папино письмо, я не получил… Новостей у нас и меня много и новости хорошие. Сегодня второй группе курсантов присвоены воинские звания (т. е. произошел выпуск); нас, оставшихся пока еще очень много, так что я думаю поеду из Барнаула не раньше 8—10, а то и 15^го марта; часы мои лейтенант отдал как будто целыми и в полной сохранности; в столовой я заимел (это слово, по-моему, лучше всего подходит сюда) хорошую знакомую, которая меня снабжает «добавкой», которая в несколько раз больше моей порции. Чем это объяснить? Тем, что я похож на ее сына, который на фронте (это она сказала мне сама). Фотокарточки я вам послал и посылаю сегодня. Недавно мы праздновали XXIV^ю годовщину РККА – праздник прошел хорошо: 21 февраля я ходил в клуб на концерт Погодина (лауреат Всесоюзного конкурса артистов эстрады), в котором участвовали еще два каких-то лауреата: пианист и певица. Хотя концерт происходил в Барнауле (в нашем клубе), но цены на билеты были если не московские, то харьковские: за место в 16 ряду я заплатил в кассе 10 р., т. е. стоимость билета. Это лишний раз доказывает, что деньги мне тут тратить абсолютно не на что, разве на концерты, на которые я хожу не особенно часто (был концерт Утесова, но я не ходил). 23^го я ходил в театр на пьесу Б. Лавренева «Разлом», который ставил Днепропетровский театр русской драмы, который здесь обосновался. Я начну, мамочка, издалека: Помнишь ли ты, что когда мы жили в Харькове, то в 1937 или 38 годах к нам заезжал из Днепропетровска директор какого-то театра, который когда-то учился вместе с папой в Школе Червонных Старшин? Ну так вот! Я почему-то решил, что он был директором русской драмы, а поэтому без всяких церемоний влетел со стуком (постучал) в кабинет директора театра, где, после продолжительной беседы, выяснилось, что папин знакомый находится на фронте и что (тут я точно не понял) он последнее время или с тех пор, как приезжал к нам (?) работал в др. театре. Его фамилия Сулименко. Правильно??! Сегодняшний выходной день прошел также хорошо: вчера вечером был в клубе в кино на кинокартине «Учитель», сегодня водили в горкинотеатр на картину «Разгром немецких войск под Москвой», а перед кино в клубе училища была лекция на военную тему. Вообще, живем хорошо, особенно в последнее время: сейчас пишу с трудом: мешают – пляшут, поют, играют на гармошке и мандолине. Кроме всего перечисленного у нас наступает весна: капает с крыш (правда, пока не особенно), но в последних числах февраля (20–25) была сильная вьюга, не буду писать, что «в 5 шагах не было ничего видно», но метрах в 20–30 от себя было видно только черное пятно – человек или лошадь – не разобрать. Некоторые дома позанесло снегом до крыш: мы ходили за город, т. к. что это я сам видел. У нас циркулируют (такие выражения!) слухи (а самое главное – полуофициальные), что будто бы наши забрали Сумы и еще кое-что, но т. к. это не официальные сообщения, то я пока вам о них ничего не пишу. Хотел было написать вам о лагерях, но нет места. Пишите еще раз, в особенности ты, мамочка, о папином письме, об адресе и что самое главное – о папе. Мамочка, дай пожалуйста телеграммой № папиной дивизии, напр. «пятьдесят пять», только словами № и больше ничего. Перевод я получил. Целую. Ваш Волик.

6.03.1942 г… Получил три ваших открытки, за которые очень и очень вам благодарен. Спасибо вам, мои дорогие, за поздравления с XXIV годовщиной РККА. Как я праздновал – я вам уже написал. Новостей особенных нет, кроме того, что я 3 марта 1942 приморозил ухо, хотя с утра и таяло: у нас здесь сейчас очень изменчивая погода: утром и вечером мороз (щипет за уши), а днем с крыши капает во всю. Часы я забрал. Про мои успехи в столовой вы знаете. А больше ничего нет особенного и даже неособенного. Ты пишешь про нашу еду, но нам дают и масло и сахар столько что поневоле вспомнишь, как кушал дома (свои капризы) и даже у Тамары, но теперь (в связи с моим знакомством – я ей дал недавно кусок мыла, которое тут в городе так же нет как и у вас) я через день наедаюсь до отвала. Пока все. Целую вас всех мои дорогие. Пишите об мне папе и о папе мне.

На фронтах (это нам объявляли не раз и совершенно точно) наши дела идут очень и очень хорошо, но в газетах пока не пишут. Целую. Ваш Волик.

Ф. М-33. Оп. 1. Д. 96.

Ардашев Иван Дмитриевич – призван на службу в армию в 1939 г. Осенью 1941 г. должен был вернуться. Но летом 1941 г. был направлен на Волховский фронт во 2‑ю ударную армию. После выхода из окружения был на Ленинградском фронте. В феврале 1944 г. под Нарвой был тяжело ранен (осколком была перебита левая рука и ее пришлось ампутировать). В 1944 г. был демобилизован. В семье сохранилось более 300 фронтовых писем. Одно из них хранится в архиве с 1985 г.

2.05.1943 г. Делегация из двух человек – женщин блокадного Ленинграда, передала «от рабочих наказ не сдавать занятой территории не только на метр, ни даже ни на один сантиметр». Бойцы… уверили их о своей уверенности и поклялись не только не отходить, но в скором освободить еще большую территорию от врага… Ребята наши так радушно, заботливо говорили с ними, что по неволе приходит в голову, да разве матерей и сынов этих можно победить?

Нет! Не хватит и двух Германий, как выразился один. И он прав… Гитлер в злобе шлет на г. Л. [так в тексте. – Н.П.] самолеты, но, по рассказам [ленинградцев. – Н.П.], небо покрывается тучей разрывов, один-два сумеют только прорваться…

Теперь уже фрицам не под силу сила народная. Но мудрый отец наш, чьи слова мы пьем как жизнь, говорит нам, что еще много труда впереди, победа легко не дается, и что нам многое еще нужно сделать, а главное – учиться воевать, овладеть оружием, а вам давать нам больше танков, самолетов, орудий (для меня лично), снарядов. Но счастье скоро придет, и оно так вероятно, как то, что после ночи придет рассвет – день.

…Во мне кипит жажда убивать, убивать – только немцев – поганых…

Ф. М-33. Оп. 1. Д. 1235.

Арцимович Александр Венедиктович – ушел на фронт 9 ноября 1941 г. Защищал Ленинград. Погиб в апреле 1943 г. Письма прислала жена в 1980 г.

Без даты [к жене. – Н.П.]. Эх! Если бы ты, Таля, знала, как я соскучился о производстве, о заводе. Это, наверное, потому, что я ведь 18 лет работал только на заводе. Вот почему мне тяжело с ним расставаться, привык к коллективу. Ну, ничего! Закончим с нашим заклятым врагом, вернемся на завод и опять будет трудиться не покладая рук, как раньше. Нет! Во сто крат лучше! Ведь война какой ущерб принесла нашей Родине.

Ох, Таля! Насмотрелся я, что эти варвары наделали в населенных пунктах, где они побывали! Подлые враги! Как все это увидишь, эти бесчеловечные поступки, еще больше разгорается ненависть к этим варварам…

10.11.1942 г. Здравствуйте, моя дорогая семья, милая Таля, Валечка и маленький карапузик Толечка, с которого я теперь имею фото, на обороте от его имени написано: папе на фронт от сыночка Толи. Как только наступает хоть маленькая передышка, я вынимаю из кармана эту карточку и смотрю на его нахмуренную мордашку. Если б хоть часок побыть с вами, так соскучился о вас. Но Родина зовет защищать ее от наглого врага. Вот недавно политрук читал нам доклад т. Сталина и сразу мы почувствовали, что скоро, скоро должен быть конец этой озверелой гитлеровской шайки, посмевшей нарушить наш мирный труд. Да. И нам, здесь на фронте и вам в тылу только об одном надо думать, о скорейшем уничтожении врага. Я лично дал зарок убить не меня 100 фашистов и не покину оружия и поля сражения до последней капли крови. Тут у нас скучать не приходится: с обеих сторон гремят пушки, мины, трещат самолеты, так что приходится каждую минуту быть наготове.

Мы с жадностью ждем свежие газеты, где узнаем о положении на фронтах. И как бы ни было тяжело, мы твердо знаем, что победа будет на нашей стороне. Вот только еще 2‑й фронт бы поскорее открылся! Все мы с нетерпением ждем того счастливого дня, когда на нашей земле не будут ходить поганые ноги фашистов. Разобьем их и домой к семье, к работе, на завод!

Ф. М-33. Оп. 1. Д. 595.

Архипов Владимир Павлович – 1923 г.р. Матрос Сухумского пароходства. С 1942 г. на фронте. Связист. Остался жив. Письма передал сам.

25.09.1942 г. (родителям). Я сейчас ранен и нахожусь в полевом госпитале. Ранение не серьезное… Из этого госпиталя меня должны отправить дальше в тыл… На фронте не так страшно, как это кажется. Этого чувства у меня совсем не было. Кругом гудит, рвется, а люди совершенно спокойны… Об мне не беспокойтесь.

Ваш сын Вова⁴³.

29.04.1944 г. …Зима у нас здесь на фронте тоже «теплая» без топки – результатом чего были у меня подмороженные ноги, которые только недавно пришли в нормальное состояние, но теперь все благополучно. Надеюсь, что так будет и в дальнейшем, хотя над моим «блиндажиком» и посвистывают пули.

Сейчас уже вечер. Весь день била наша артиллерия, сейчас стихла. Теперь всю ночь фрицы будут бить из пулеметов и изредка бить из минометов – боятся темноты. Ну, на этом кончаю.

Ваш Вова.

24.06.1944 г. …Весть об открытии второго фронта мы приняли, конечно, с не меньшим подъемом, чем Вы. А тут еще через несколько дней радость – прорыв укрепленной линии финнов. Сегодня еще радостная весть – прорыв на луцком направлении. Ну, а скоро мы, наверное, рванем.

О моем скором возвращении домой пока забудь… Когда будет «Война капут!», тогда можешь писать о моем возвращении, а сейчас подожди… По ночам противник ведет беспорядочный огонь – нервничает, боится. Где услышит шорох, открывает беспорядочный, бешеный огонь, который не причиняет нам никакого вреда. Ведь они знают, что происходит и во Франции и в Финляндии и на других фронтах, потому, что иногда перед их позициями наши устанавливают громкоговорители…

Я видел как над нами пролетали целые громады американских летающих крепостей. Великолепное зрелище для нас и подавляющее для противника…

Ваш Вова.

21.07.1944 г. Дорогие мои папа, Тоня и Вера Васильевна!

Сегодня я получил Тонино письмо, которое меня очень огорчило. Мне очень тяжело переживать болезнь отца. Нужно, чтобы он дождался нашей победы, которая так близка, и увидел бы меня целым и невредимым. А я еще вернусь! В этом я уверен. Уж где я в этом году не бывал, какой путь прошел, сколько раз жизнь была на волоске и все сходило благополучно. А теперь за это время я многому научился, и конечно, учитывая опыт прошлых боев, буду бить врага с большей гарантией за сохранение своей жизни. Но вы не думайте, что у меня в бою мысль только о том, как я хочу сохранить жизнь. Нет! Я в первую очередь забочусь о том, чтобы выполнить свой долг, но при этом соблюдаю осторожность. Ведь воевать нужно не только храбро, но и умело…

У нас сейчас лето в полном разгаре. Хороший урожай фруктов. Много вишен, яблок, груш, абрикосов. Кроме обычной пищи ежедневно 2 раза в день дают компот и доставляют на передовую фрукты… устанавливают громкоговоритель и передают им последние известия и обстреливают их агитационными снарядами с листовками. На них это действует – имеются перебежчики. Когда наши подошли к Одессе, то немцы говорили: «Цвай бохе – война капут» (Две недели и войне конец). Такое у них было подавленное настроение. По всему этому вы можете судить о моральном духе неприятеля.

Ну, а о себе могу сказать, что за последнее время я стал себя чувствовать очень хорошо. Заметно поправился, стал бодрее, ну, а настроение тоже отличное и не только у меня, но и у всех…

10.10.1944 г. …Времени свободного мало; потому что приходится очень быстро и много передвигаться и поэтому все свободное время тратить на отдых… Сейчас я сижу с телефонами на ушах и пока в эфире тишина – пишу это письмо. Несмотря на большую усталость, у меня такое радостное настроение. Ведь я иду по Югославии! Если бы вы видели, как нас здесь встречают. Таких встреч я еще не видел никогда. Как только мы входили в населенный пункт, нас встречают огромные толпы народа, которые в восторге приветствуют нас, кричат: «Живили Сталин! Маршал Тито, Красная армия!» Забрасывают наши повозки хлебом из белой муки, салом, ветчиной, сыром, виноградом. На краю дороги становятся жители с ведрами молока, вина и угощают проходящих бойцов. Каждый старается пожать нам руку. Называют нас братьями. Многие бросаются нам на шею и целуют нас. Одна женщина расцеловала не только меня, но и гвардейский значок, потому что увидала на нем звезду и надпись «СССР».

Девчата тоже не стесняются. Партизаны очень много нам помогают, действуя совместно с нами. Они пользуются большим уважением у населения. Ребятишки с гордостью заявляют, что они тоже партизаны. Многие носят на груди красные звездочки из красивой материи. Одним словом, всего в письме не опишешь. Я достал себе часы «зим». Не знаю как они хорошие или нет, потому что я в часах мало понимаю. Но ребята, которые разбираются в них, говорят, что они хорошие. Да и черт с ними, все равно они мне достались даром.

Вчера, ночью попал в такой переплет, что едва остался жив, но все же победили, конечно, мы.

Крепко целую. Ваш сын Вова.

28.10.1944 г. …Каждый день жду ваших писем и не могу дождаться… Вообще от вас нет ответа на письма, посланные мной еще в августе месяце. Почему так? Неужели вам трудно писать почаще. Ведь меня очень интересует, как вы живете.

Я знаю, что вас интересует моя жизнь. Сегодня я кое-что хочу вам описать.

Жизнь фронтовая, конечно, очень тяжелая, трудная, со многими лишениями. Это каждый хорошо знает и понимает. Зимой приходилось по целому месяцу не видеть тепла, огня, приходилось есть конину и т. п., приходилось проходить без отдыха пешком по 75 километров в сутки. Летом, конечно на много легче. Пешком сейчас я почти не хожу, конину не ем, а ем хорошую пищу, но пули, мины, снаряды переживать приходится частенько. Ведь я все время на фронте, с конца августа, точнее с 21 августа, после того как мы прорвали оборону противника на Днестре, мы продвинулись на 2200 километров и пройдя Бессарабию, Румынию, Болгарию, опять Румынию, Югославию, наконец, очутились в Венгрии.

Мне очень часто вместе с пехотой под огнем противника приходится врываться в город или село и выбивать оттуда противника. На днях мы овладели большим венгерским городом. Во время боев за этот город, три жестокие бомбежки и воздушные обстрелы, от которых правда никто не пострадал, потому что все хорошо окопались, но землей нас посыпало. Дня за два до этого в хату, в которой я работал, в соседнюю комнату попал фугасный снаряд. В результате вываленная стена, которая отделяла нас от той комнаты, все мы оглушенные и заваленные мусором, но целые и невредимые. И это не единственный случай. Со смертью мне приходится встречаться чуть ли не каждый день. Недаром в песне поется: «Смерть не страшна – мы не раз с ней встречались в бою. Вот и теперь надо мною она кружится».

Но интересно отметить то что, несмотря на это, шутки и смех никогда у нас не пропадают. Например, колонна движется по дороге на сближение с отступившим и закрепившимся противником. На повозках баянисты растягивают баяны во всю длину. Песни, смех. Некоторые ребята на велосипедах по пути вытворяют разные фокусы. Никогда не подумаешь, что мы идем в бой, что некоторые из нас будут убиты. Но мы к этой мысли привыкли и об этом не думали. Бой кончается всегда нашей победой, противник отступает и мы снова с музыкой, шутками, смехом движемся дальше. Может быть вы мне не поверите, но это действительно так. И никогда мы не грустим, и шутки и смех не умрут. Недаром мы бойцы Красной армии, защищающей интересы своей родины.

Да! Теперь я воюю по-настоящему. Грудью, кровью стою за свою родину. И этим я горжусь и думаю, что имею на это полное право.

Сейчас, несмотря на фронтовую обстановку, я хожу чистый и опрятный в коверкотовых брюках, во френчике с белым подворотничком, в сапожках, с пистолетом, приобрел часы, которые необходимы для работы. Сейчас я пользуюсь авторитетом. Меня знают не только бойцы, но и командиры. Со всеми я в хороших отношениях. И поэтому, если я что попрошу, то мне всегда оказывают помощь и содействие.

Насчет питания дела обстоят очень хорошо. Едим курятину, гусей, которых много встречается брошенных бежавшими богачами. Вина целые подвалы, но я пью в меру. Хотя при таком хорошем питании мера большая.

Ну, вот пока и все об себе. Думаю, что пока достаточно. Теперь очередь за вами. Пишите почаще, а то вы очень скупые на письма. Мне даже обидно, что вы так редко пишите, как будто я вам не сын и вы забываете меня.

Итак, прошу писать почаще… Ваш любящий сын Вова.

06.11.1944 г. …Каждый день с нетерпением жду ответ на мои письма и никак не дождусь. Знаешь как мне обидно. Я сейчас каждый день прохожу под огнем противника. Встречаюсь с танками, все время рискую жизнью, а вы ленитесь писать. После вашего последнего письма я прошел более двух тысяч километров, а писем от вас больше не получал. За последние дни мы взяли три города. Два взяли сразу, а в третьем целый день вели уличные бои. Выковыривали немцев и мадьяр из каждого дома. Применяли на улицах танки и артиллерию, но город все же взяли… Как память об этой победе я посылаю вам платочек взятый мною в этом городе. Сохраните его. Если я вернусь домой, то это будет память об одном из жарких боев и вообще о моем пребывании в Венгрии.

На днях наш истребитель сбил немецкий «мессер». Так он сволочь летал, дымил и врезался в самую нашу гущу, но к счастью никто не пострадал. На этом месте, где он упал, образовалась яма глубиной метра в два и огромной ширины. Обломки не остались на месте, а отлетели вперед метров на 100 и там сгорели вместе с летчиком.

Я в это время стоял в кустах. Обломки упали в нескольких метрах от меня. Если б я был не на этом месте, то меня бы расплющило в лепешку. А я отделался лишь тем, что меня вышвырнуло из кустов волной, образовавшейся от взрыва бензина.

На днях я потерял еще одного друга. Он погиб в бою. Очень жалко, хороший был парень. На следующий день я подошел к командиру батальона, в котором он был (обслуживая, так же как и я)⁴⁴, и говорю ему: «Как же вы не сберегли нашего Ванюшку», а он мне говорит: «Ты знаешь, я сам плакал, когда его убили». Ведь Ванюшка все время находился около комбата и тот его тоже знал.

Ну, пока все. Ваш Вова.

02.12.1944 г. …По-прежнему сражаюсь против немцев и мадьяр. На днях ранило моего дружка Гаврилова Николая… пулей в правую грудь навылет. Пробито правое легкое. Но я за его жизнь не беспокоюсь потому, что его бычий организм должен все это перенести. За эти последние бои я убедился лично в том, что за звери немцы и мадьяры. Они повесили одного моего товарища. Одного офицера порезали на куски. Теперь скажите, может ли после этого угаснуть чувство и желание отомстить за своих друзей этим подлым, жестоким, кровожадным воякам. Ведь их жестокость я видел своими собственными глазами.

Ненависть к ним у наших бойцов не угаснет и они будут мстить врагу за своих павших товарищей. Немало мадьяр погибло в последних боях, но еще больше их будет уничтожено в дальнейших. Пусть они узнают с кем воюют. Моя доля труда тоже вложена в это дело. Я уже получил медаль «За отвагу» и на меня еще подали, и я теперь жду того дня, когда на моей груди появится орден «Красной Звезды», который я должен получить. Так что мои труды даром не пропали и не пропадут. Наша часть заслуженная, имеющая очень длинный заголовок: гвардейская, краснознаменная, Николаевская, ордена Суворова второй степени, сегедская. Видите одно название занимает две с половиной строчки, а уж сколько она нанесла врагу урона, то это не опишешь в целой тетради. Взять хотя бы то, что мы уничтожили 9‑ю дивизию «СС» немцев, а уж об остальном я не буду писать…

Крепко вас целую ваш Вова.

28.01.1945 г. …Сейчас мы доколачиваем группировку противника. Окруженный он бешено огрызается. К нему на помощь рвутся немецкие дивизии, но все безуспешно. Дом за домом мы отвоевываем у него ежедневно. Противник голодает, его солдатам приходится ничего не есть по 2–3 суток. У пленных в карманах находят муку, сухую вермишель, но нет никаких признаков хлеба. Ежедневно немецкие транспортные самолеты сбрасывают на парашютах продовольствие и боеприпасы. Но ввиду того, что его территория очень узка, большинство парашютов попадает к нам. Ну, и пускай голодают. Захотели украинского сала, так пускай погрызут кирпичи. А тут еще на днях обнаружили еще одно их зверство. Нашли 20 наших бойцов с выколотыми глазами и поколотых штыками, а потом убитых. Так наши ребята, захватив при штурмовке одного квартала пленных, от чистого сердца крепко их отлупили, а одному дали сверх нормы за то, что он был в немецкой каске. А сегодня захватили эсэсовцев, так им за их эсэсовскую форму братва тоже всыпала под горячую руку. Я просто не знаю, на что они надеются, снарядов у них почти нет и наша артиллерия их засыпает, особенно хорошо работает наша авиация, «Ильюшины» работают целый день. Одна группа отработает – уже летит им смена и так целый день. Иногда прилетят «Бостоны». Те уж сыпанут так сыпанут. У нас аж двери раскрываются. Целый день тот район, в котором находится противник, окутан дымом…

Живу хорошо, недостатков не испытываю. Целую ваш Вова.

19.03.1945 г. …Сейчас уже 2 часа ночи. А я не сплю, включил свою радиостанцию и слушаю музыку. Сначала слушал Москву, которая от меня далеко, далеко за много тысяч километров.

Передавали эстрадный концерт. Сейчас уже Москва прекратила работу. Я поймал какую-то заграничную станцию, передающую подобную музыку. Рядом со мной сидит с автоматом на шее мой боевой друг Степан и, заглядывая в глаза, с тоской говорит: «Володя, когда мы уничтожим эту погань, настанет мир и мы сможем слушать музыку не за многие тысячи километров, а чтобы сидеть в зале, в котором играет оркестр. Кончится война. Заживем спокойно, не будем слушать вместо музыки рев орудий».

Сегодня вечером отгремел бой. Сейчас затишье. Может не на долго. А завтра снова вой снарядов. Их оглушительные разрывы. Но как фриц не тужится, по его [желанию. – Н.П.] никак не выходит. Он хотел сбросить нас в Дунай, не вышло. Он уже потерял инициативу, которая перешла в наши руки. Посмотрим куда теперь зашвырнем мы его. Битва за Будапешт кончилась нашей полной победой. Битва в районе oзера Балатон несомненно будет иметь такой же исход. А иначе разве может быть. Ведь разве можно простить гадам злодеяния, которые они творили. Позавчера Степан получил из дома письма, в которых описали то, что таили от него много месяцев: отец убит немцами, жена в Германии, два двоюродных брата убиты, а их хаты сожжены. Братишка избит так, что до сих пор еще болеет.

Нет, не простим!

Доберемся и мы до них. Отомстят тысячи таких, как Степан. Будет праздник и на нашей улице!

Теперь о себе. Можете уже уверено поздравить меня с орденом «Красной Звезды» и еще кое-что нащупывается… Ваш Вова.

Ф. М-33. Оп. 1. Д. 209.

Асеев Григорий Герасимович – 1912 г., г. Сочи. Был зав. отделом кадров в УМВД. Погиб 18 февраля 1942 г.

10.07.1941 г. Привет Катя!

Вот сегодня 11 дней как я выехал в дорогу. На протяжении всего этого времени, только лишь мелькали станции одна за другой. Кажется что много уже прошло времени и скучаю за вами и особенно за Аликом и Юрой. А ты вчера мне приснилась. Будто бы я спал с тобой и Юра около меня, я его во сне прижимал крепко.

Я устроился хорошо в Армавире получил обмундирование, свои вещи я отошлю отсюда.

Я очень беспокоюсь за тебя. Трудно тебе с двумя ребятами. Если скажем и Федя поправится, то Олега отдай ему. Хорошо бы знать мне, как его здоровье. Катя напиши отцу письмо. Может он, что можно сделает по отношению Алика. Да, как ты устроилась с получением пособия на ребят. Если будут какие препятствия, обращайся в горсовет в военный отдел горкома партии. В общем будь смелей по всем вопросам, если будет трудно продай часы и все чего есть мое только ради ребят. Ни давай их обижать никому. Но я знаю, ты также их любишь как и я. Когда вернусь, Юра будет уже большой. Как хочется мне вот в эту минуту всех вас расцеловать. Но ничего, не унывай, эта минута настанет. Кратко о себе. Я нахожусь близко около фронта, видел уже вражеский самолет пролетел но тут же его сбили… Представь, я себя чувствую хорошо, хочется скорей в бой, бить без конца проклятых варваров, но моя мечта скоро будет действительностью. Может будет что коварная пуля заденет и меня, но это будет судьбой моей жизни, но чего то мое сердце спокойно. Мне кажется, что в бою будет веселей, нежели сейчас и это только лишь поэтому, что за родину за Сталина и за счастье своих детей и нашего советского народа умереть не страшно. Но зачем умирать, когда можно врага разбить и остаться живым.

Нас армия очень большая, 200 миллионов и поэтому только не страшно.

Но вот все привет всем всем… и всему двору. Твой Гриша. Жди вещи. У вещах будут шишки, елки.

Целую ребят, тебя. Как получишь мой адрес пиши мне.

01.09.1941 г. Добрый день Катя!

Я жив и хорошо чувствую себя. Катя твои письма я получил два. За что большое спасибо тебе, правда, нужно сказать, что ты очень скупая. Но это у тебя так заведено. Я очень рад, что Федя взял Алика Кличко он будет ему отцом, Федя любит детей это хорошо я знал, что он любит и меня.

Катя ты должна уяснить, что у Феди всего только я один брат, и Кличко мои дети для него это я. Мне очень обидно на отца, как ему не стыдно. Неужели он не чувствует, что ты являешься его дочерью и притом пусть он вспомнит, как ему было трудно как все-таки мы ему помогли тогда, когда мы только поженились. Но пусть, родные были люди.

Катя, я работаю хорошо, не жалею ни времени ни жизни хотя ты знаешь, что я люблю работать, а вот ты ничего мне не пишешь. Как ты смотришь за детьми, которых тебе доверили (нрзб.) уходя в армию я хочу сказать о твоей работе.

Я прошу тебя написать мне о том как Юра, в яслях он или нет, где Василий Петрович Анучин, спроси Раису Григорьевну скажи что я просил Марегу Степу адрес, все это наши коммунисты с производства и мне как бывшему секретарю интересно знать и даже нужно что бы увидеть плоды своей работы.

Но, Катя, что могу я тебе еще написать, о войне? Ужас Катя, что делает немец в временно оккупированных районах.

Вчера встретил одного старика, он рассказывает, – как немец пожог его внуков в хате, а дочь забрал с собой: но ты должна понять для чего. Эти людоеды хуже пещерных людей. Но если бы ты знала, какие они трусы, для них наш штык полная паника. Бьем их так, что они не успевают убирать своих трупов. В их иссякают резервы в то время как мы крепнем. В одном из занятых нами мест одни немецкие кладбища так (нрзб.).

Тов. Сталин учит если враг не сдается его нужно уничтожить.

Эту задачу мы выполним, скажи об этом и Алику. Вот отрывок из газеты ему (нрзб.) сохрани. Пусть воспитывается чувства моего сына в духе ненависти к врагу.

Вот Катенька, все. С приветом тебе любящий твой Гриша. Пиши больше.

22.10.1941 г. …Катя, я знаю что этот промежуток времени трудно тебе было в ожидании письма. Но будь счастлива вот этим письмом. Катя, случайно я был оторван от своих частей, эта оторванность оторвала меня от жизни Советского Союза. 10 октября 1941 был решающим днем для моей жизни. Да, Катя, вот какова она бывает жизнь. По горячей схватке я видел лицо Олега, Юрика, тебя четверо суток без сна привело меня до бреда во имя сынов их будущего счастья. 22 октября 1941 я уже был под Москвой, то есть в пяти километрах. В такую трудную минуту я нисколько не потерял курса с собой (нрзб.), я вынес своего любимого командира полка, который будет нужен еще для народа. Но я жив. Надеюсь, что и все живы. Если будет задержка писем, не волнуйся живи надеждой что вернусь и наши дети будут счастливы. С приветом ко всем, целую всех.

Твой Гриша. Москва. Все пока живы!

18.08.1941 г. Любимая Катя… 2 августа 1941 в день рождения Юрика я принял настоящее боевое крещение. Этот день, то есть 3 августа 1941 он войдет в историю не только рождения нашего Юрика, но днем когда я на устах: За Родину, За Сталина, за счастливый его день рождения; вместе со своими товарищами бил фашистских гадов и видел современный бой о котором мы только с тобой читали.

Я уверен был в том, что Юрий, которого ты родила в этот день, день именно Сталинской эпохи, счастлив своим детством. И моим тостом было больше послать свинца на фашистских гадов.

В данный момент лежу в окопе, так сказать передышка, пули свищут, артиллеристы выполняют свою задачу, самолеты воют как шакалы в воздухе и все это кажется как нужно. Мечты одни, слушаешь приказ командира. Фашисты завидев наших бегут, ищут укрытия, но для них на советской земле укрытия нет. Их настигает кара советского народа и они получат по заслугам. Вот все все, дорогая, о войне.

Сегодня в одной из деревень я держал на руках мальчика Женю, он мне напомнил Олега. Я его спросил, где его папа он задумываясь ответил: бьет немцев. Я ему подарил кусок сахара, он посмотрел на меня с чувством детской благодарности.

Катя! Как хочется обнять своих ребят. Именно Олега ведь он все понимает. С кем он теперь пьет сладкую воду? Но в детсад вероятно не хочет идти без булки. Страшно скучаю за ребятами. Но вот все. Пиши где ребята… С приветом крепко целую тебя.

Да забыл, завтра вышлю тебе еще 180 руб. буду помогать сколько смогу…