Kitabı oxu: «Штабс-капитан»

© Олег Паринов, 2024

ISBN 978-5-0065-1616-8

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Штабс-капитан
Приключенческая повесть

Господа офицеры, я прошу Вас учесть,

Кто сберег свои нервы, тот не спас свою честь…

Слова из песни

Пролог

Я пришёл в себя от острой боли в груди. С трудом подняв руку, нащупал бинты. Плотная повязка туго стягивала и мешала дышать. В комнате было темно. Лишь в углу, краснея углями, остывал камин, отделанный изящной лепниной.

Скрипнула дверь и надо мной склонилось бледное женское лицо.

– Слава Богу, голубчик, очнулись! Доктор сказал, если придёт в себя, то будет жить…

– Кто вы?

Совсем не был сил. Каждое слово давалось мне с большим трудом.

– Я – Варвара Кузьминична, старшая медсестра. Мы – в особняке графа Долгополова, здесь теперь больница. Доктор Иван Иванович, что вас пользовал, уехали. Вы живы только благодаря его стараниям. Он привёз вас на подводе. Сказал, что нашёл лежащим у дороги. Хорошо, что Иван Иванович всегда носит с собой медицинский саквояж. Бережёт вас Божья матерь, не иначе кто-то молится за вас…

– Я у красных или у белых?

– У самостийников, голубчик…

В этот миг у меня в глазах потемнело, и я провалился в омут беспамятства.

Шёл июль сурового 1918 года. Гражданская война полыхала по всей многострадальной России. Центр страны, где была сосредоточена большая часть населения и промышленности, удерживали Советы, а на окраинах окопались разномастные антибольшевицкие силы. На юге бывшей империи советская власть терпела временное поражение. Добровольческая армия генерала Деникина с боями наступала на Кубани и Северном Кавказе. Донская армия генерала Краснова готовилась штурмовать Царицын. Оборону большевиков в городе возглавил Чрезвычайный уполномоченный ВЦИК Иосиф Сталин.

Территория юго-востока Украины (где происходит действие) в то время напоминала слоёный пирог. Кого здесь только не было: австро-германцы, украинские националисты, красные отряды, банды и шайки разного пошиба. Оккупанты были хозяевами только по линиям железных дорог и в городах, занятых их гарнизонами. Отсюда они вывозили все, что возможно, в основном продовольствие. Гетман Украинской державы с пророческой фамилией Скоропадский, опираясь на германские штыки, пытался создать самостийное государство и распространить свою власть на всю Украину.

Городок Н-ск Екатеринославской губернии, где я находился на излечении, располагался вдалеке от активных боевых действий. Моё выздоровление затянулось. Шутка ли – два пулевых ранения. Хорошо, что пули не задели важных органов. Один кусочек свинца застрял в бедре, а другой прошёл насквозь пониже грудины.

Когда я смог вставать с постели, Варвара Кузьминична принесла мне мою одежду. Выстиранную и поглаженную военную форму. Мой добрый ангел-хранитель! Как приятно переодеться во все чистое. Через неделю я уже мог вставать с постели, но силы меня быстро покидали и накатывала предательская слабость. Приходилось дальше отлёживать бока. Кормили сносно, щи да каша – пища наша. Больных было мало, но я всё равно чувствовал себя занимающим чужое место.

Спасшего мне жизнь доктора Ивана Ивановича (как он представился Варваре Кузьминичне), я так и не увидел. Проведя операцию и вытащив из ран пули, добрый эскулап уехал на своей подводе.

Однажды, проснувшись после дневного сна, я обнаружил на тумбочке, стоявшей рядом с моей кроватью, большой бумажный пакет. Внутри лежала толстая пачка денег, кружевной платок, пахнувший женскими духами, и записка со словами «Саша, прости меня, если сможешь». Проведя небольшое расследование, я выяснил, что пакет оставил демобилизованный солдат, бывший в городке проездом. Что ж, для меня не было секретом, кто являлся отправителем посылки…

Как я, бывший штабс-капитан царской армии Александр Павлович Венцов, оказался в таком незавидном положении? Пользуясь большим количеством свободного времени, я, лёжа на кровати, предавался воспоминаниям. Перед моим мысленным взором чередой проплывали события минувших дней. Последние недели выдались особенно насыщенными. Меня чрезвычайно беспокоило незаконченное дело. То самое, из-за которого я оказался здесь на юге России…

1

Светало. Густой туман молочной пеленой окутывал просёлочную дорогу, траву и придорожные деревья. В окружающем лесу просыпались птицы, начав свой утренний перепев.

Прохладный ветерок шевелил волосы на голове и приятно обдувал разгорячённое лицо. Гнедой шёл хорошо. Я чувствовал, как подо мной словно поршни могучей машины, двигаются мышцы жеребца. Удачно, что конь оказался привычен к выстрелам. На выезде из села я столкнулся с тачанкой махновцев. Пришлось остудить пыл бойцов батьки выстрелами из револьвера. Четверо бандитов вначале растерялись и бросились в рассыпную, а потом вдогонку мне захлопали выстрелы. Но стрелки были аховые – пули пролетели далеко в стороне. Лишь очередь из «льюиса» просвистела над головой. Опасная машинка. По слухам, у Махно вся личная охрана вооружена такими пулемётами.

Лесная дорога петляла между деревьями. Но вот лес поредел, скоро выедем на простор…

– Стой! Твоя не двигаться!

Из кустарника на дорогу выскочили два невысоких красноармейца. Холодно блеснули штыки винтовок. Глаза прищурены и смотрят на меня через прицел. Шутки в сторону. Я натянул поводья. Гнедой заплясал на месте, роняя на землю хлопья пены. Чуть не загнал я бедного коня.

– Твоя слезай! – приказал стоявший ближе ко мне красноармеец.

Монгольский разрез глаз подсказал, что передо мной трудящиеся из далёкого Китая, ставшие на защиту чуждой им революции. Разумеется, за продовольственный паек и денежное вознаграждение.

– Сейчас! – ответил я и сунул руку за пояс.

– Не балуй!!! – раздался грозный окрик откуда-то сбоку.

С земли поднялся ещё один красноармеец. Судя по всему, старший секрета¹. Рослый детина, одетый в полевую гимнастёрку без погон, на боку сабля, в руке наган. Рыжий чуб выбивался из-под лакированного козырька фуражки. На околыше – красная звезда. До меня рыжему десяток шагов. С такой дистанции точно не промахнется.

– Спокойно, господа! Я сдаюсь…

А что мне оставалось делать? Нужно уметь проигрывать. Везенье моё на сегодня закончилось…

День у меня не задался с самого начала. На рассвете в хату, где я остановился на ночлег, ворвался махновский патруль. Не иначе, выдал хозяин. Мужичонка с вислыми усами и хитрым взглядом. Вчера вечером он куда-то отправил старшего сына, парнишку лет двенадцати. Громко сказал: «Петро, сходи забери сало у кумы!», а потом ещё добавил что-то шёпотом. Теперь понятно – он послал весточку махновцам. А у тех, после расстрела банды отрядом полковника Дроздовского, к офицерам особые счёты. Там, если верить слухам, вышла классическая история с засадой. Борцы за свободу батьки Махно частенько промышляли разбоем, особенно им нравилось грабить поезда. Махновцы отбирали имущество и убивали ни в чём не повинных людей, часто тех, кто им просто не понравился или казался «буржуем». Но в тот раз бандитам не повезло наткнуться на сводный отряд полковника Михаила Дроздовского. Почти тысяча солдат и офицеров, сохранивших верность присяге и вооружённых под завязку оружием, следовали с румынского фронта на Дон. Пробираясь по объятой гражданской войной Украине, они надеялись соединиться с Добровольческой армией, возглавляемой генералами Корниловым и Алексеевым. Чтобы вместе противостоять большевицким ордам.

Возвращаюсь к стычке дроздовцев с махновцами. Прорываясь с боями на Дон, отряд полковника Дроздовского поддержал антибольшевицкое восстание в Бердянске, занял город и принялся наводить порядок в окрестностях. Тут до Дроздовского дошли вести о махновском войске, которое он принял за большевицкое, и для его уничтожения Михаил Гордеевич отправил часть своего отряда в особом поезде. Разведка махновцев прохлопала ушами. Как всегда, для встречи прибывающего поезда Махно вывел свою банду. Махновцы плотным кольцом окружили поезд. А, когда подогнали подводы, чтобы загрузить добычу, двери вагонов вдруг открылись и по бандитам ударили пулемёты. Кинжальный огонь без пощады косил неудачливых грабителей. Затем дроздовцы почти без сопротивления заняли главную ставку махновцев – село Гуляй-Поле. В этой стычке погибло много соратников батьки Махно. С той поры атаман сильно невзлюбил белогвардейцев.

– Слышь, офицер. Ну-ка бросай пистолетик на землю!

Рыжий командир повелительно шевельнул наганом. Глаз у красного намётанный. Впрочем, по офицерскому полевому френчу было нетрудно догадаться, кто перед ним. Что ж, меня всегда убеждали убедительные доводы. Я отбросил оружие в траву.

– Теперь слезай с лошади!

– Вообще-то, это конь…, – не удержавшись заметил я.

– А я-то и не знаю, – довольно улыбаясь произнёс рыжий.

Когда я спешился, меня на скорую руку обыскали. Забрали личные документы, пропуск от самостийников и повели куда-то в лес. Наверное, там располагался бивак красных. Шансов на побег не было. У меня оставалась надежда на маленький браунинг, спрятанный за голенищем сапога. Нас так просто не возьмёшь! Но пока моя инициатива была ограничена, поскольку руки были крепко связаны.

Мы долго двигались по едва заметной тропе. Двое конвоиров-китайцев дышали мне в спину, а шествие замыкал рыжий красноармеец с конём на поводу.

– Твоя направо…, – раздалось сзади и между лопаток меня ткнул приклад винтовки, сообщая нужный вектор движения.

Вскоре наша группа вышла на просторную поляну. Здесь раскинулся большевицкий лагерь. По моим прикидкам, отряд был небольшим, примерно полсотни штыков. Горели костры, возле которых расположились красноармейцы. Среди них было много китайских добровольцев, а в двух местах чернели бушлаты революционных матросов.

Интересно, что делает здесь этот интернациональный отряд? В глубоком германском тылу, да ещё на территории, контролируемой самостийниками и махновцами…

Меня повели в середину лагеря. Вкусный запах готовящейся на кострах пищи щекотал ноздри, в животе у меня заурчало. Ещё бы с утра не евши. К моему удивлению, в центре бивака, по всем правилам полевой фортификации, была разбита большая палатка. Мне оставили ждать снаружи под охраной китайцев, а рыжий красноармеец нырнул внутрь. Через пару минут он вернулся, отдал приказание одному из конвоиров, после чего тот убежал в лагерь. Поглядывая на меня, рыжий долго, о чём-то инструктировал второго китайца. Я прямо чувствовал исходящие от него волны ненависти. Закончив инструктаж, рыжий снова скрылся в палатке, а через минуту раздался его сердитый голос.

– Заводи контру!

Выполняя полученную команду, конвоир толкнул меня навстречу судьбе.

2

И кого вы думаете я увидел внутри? Лёньку Пантелеева – моего однокашника по кадетскому корпусу. Наши койки стояли рядом, и мы, бывало, допоздна рассказывали друг другу разные истории, по большей части выдуманные. На моём друге детства был военный френч, в руке карандаш. Лёнька о чём-то задумался, склонившись над картой, лежавшей на шатком столике. Лоб товарища прорезала глубокая складка, он покусывал нижнюю губу, как делал всегда в минуты сосредоточения. Вспоминаю, когда мы учились в кадетском корпусе, он на уроке естественной истории с таким видом описывал картинку динозавра:

– Перед нами, господа, удивительное создание природы, жившее многие тысячи лет назад. Его длинная шея говорит о гибкости характера и умении приспосабливаться к поиску плодов на высоких деревьях…

– А о чём говорят его мощные лапы? – вопрос учителя – строгого Аристарха Ивановича Семицветова.

– Об умении… э-э-э…

– Громко топать в минуты гнева! – это мой выкрик.

Все в классе весело засмеялись, даже Лёнька.

– А ну-ка тихо! – быстро тогда навёл порядок учитель, но его модная бородка дрожала от едва сдерживаемого смеха. Эх, где те беззаботные юные года?

***

Рядом с Лёней стояла симпатичная стройная девушка в кожанке. Её внешность, на мой взгляд, сильно портила красная косынка, повязанная на голове. Большевицкая активистка. Когда я вошёл, девушка окинула меня сердитым взглядом. Наверняка, сразу записала в классовые враги. У советской власти это быстро. Кто не с нами – тот против нас… Ну и ещё здесь был рыжий. В руке он держал наган, которым тыкал в мою сторону.

– Ну что, пустим офицерика в расход? Или как?

Лёня оторвался от созерцания карты и поднял взгляд на меня. В глазах друга мелькнуло узнавание. Он поправил пенсне, а скулы напряглись и закаменели.

– Семён, где вы его поймали? – спросила активистка.

– Ты, Маруся, не влезай, когда командиры совет держуть!

– А я, как секретарь партячейки, имею право знать обстоятельства пленения офицера!!! – взъерепенилась девушка. На её щеках вспыхнул алый румянец. – И ты, Сеня, как беспартийный, должен прислушиваться к словам члена партии, а не вставлять разные шпильки!

Лёня тем временем пристально смотрел мне в глаза, а я не мог понять, как мой близкий друг оказался во враждебном лагере. Что могло его на это подвигнуть? Заставили силой оружия?

Худощавый, невысокого роста, Леонид Пантелеев тем не менее обладал завидной физической силой и упорным характером. В Константиновское артиллерийское училище в Петрограде мы поступали вместе и легко прошли по баллам. Здесь мы оставались неразлучными – напросились в один взвод.

Наша дружба держалась до одного случая. Как это бывает, разлучницей стала особа женского пола. На новогоднем балу мы познакомились со смешливой девицей с русой косой. И как водится оба в неё втюрились по самые уши. Верочка Смирнова была генеральской дочерью, что само по себе накладывало определённый отпечаток на наши взаимоотношения. Умная девушка училась в частном пансионе и не отдавала предпочтение ни одному из кавалеров. Ей нравилось наблюдать за нашими душевными терзаниями, а может просто не могла выбрать достойного кандидата…

Тогда мы с Лёней заключили пари. Пригласили Верочку на свидание в два разных места на одно и то же время. Я пригласил её на вечерний сеанс синема, а Лёня – на премьеру в театр. Верочка выбрала драматическую пьесу. А я остался с разбитым сердцем. У Лени и Верочки дело начало двигаться к свадьбе, и я тактично отошёл в сторону.

Похожая история произошла с нами в детстве. Но тогда итог был другим. Наш объект чувств, девочку Киру, родители увезли из Петрограда в провинцию.

Вскоре друг Лёня женился. Потом его повысили по службе, и он стал портупей-юнкером. Мы стали меньше общаться и вообще как-то охладели друг к другу. Учились мы весьма усердно, получали высокие баллы на занятиях. В результате оба окончили артиллерийское училище по первому разряду и получили хорошее распределение. Лене здесь даже больше повезло. Видимо, сказались генеральские связи. Он остался в столичном гарнизоне, а я отправился служить на юг России. Изредка мы с Лёней обменивались письмами. Из них я узнал о болезни и смерти от туберкулёза его жены Верочки. Детей у Пантелеевых не было. С началом Великой войны наша переписка прервалась. Последняя новость, которую я узнал, была о том, что Лёня поступил в академию Генерального штаба.

– Так что вы скажете, товарищ военспец?

Это рыжий красноармеец обратился к Лене.

– Семён, а ты не дави на товарища Пантелеева! – снова взвилась девушка-активистка. – Тебе уже было сказано, что у военспецов нет права отдавать приказ на расстрел. Вот вернётся наш командир, тогда и решим. А пока, как секретарь партячейки, предлагаю пленного офицера допросить, а потом посадить под замок.

Поигрывая наганом, Семён обошёл меня кругом. Лёня продолжал хранить молчание, пристально глядя на меня, лишь желваки на скулах шевелились.

– Ну что, контра, говори, от кого тикал и куды намылился?

Что сказать? Что я пробирался по лесам в надежде попасть на Дон, где ещё остались верные присяге части? Как меня в очередной раз предали, на этот раз простой крестьянин, которому я не сделал ничего плохого? Как я чуть не попал в лапы к махновцам, и сбежал только благодаря жене крестьянина, разбудившей меня на рассвете и предупредившей о приехавших бандитах. Как я выбрался через кухонное окно и ускакал на коне одного из махновцев? Ну расскажу и что это изменит? В пышущих злобой глазах рыжего я уже прочитал свой приговор.

Решив молчать, я отвернулся и посмотрел в окошко палатки. Там маячила чья-то тень.

– Я с тобой разговариваю! – Семён ткнул меня наганом в бок, и я невольно сделал шаг назад.

В этот момент снаружи сухо щёлкнул выстрел. Я почувствовал резкую боль в руке. Ниже локтя выступила кровь. «Похоже касательное», – подумал я.

– Что за…!!! – разразился бранью Семён и выскочил из палатки. За ним устремилась Маруся.

Пантелеев мгновенно оказался рядом.

– Саня, я здесь не по своей воле. Позже все объясню. Давай помогу…

Военспец достал из полевой сумки медицинский пакет и принялся перевязывать рану.

– Немного шкурку попортили, – подтвердил Лёня мои ощущения.

– Ничего она у меня толстая, как у динозавра…

Друг детства с усмешкой добавил:

– А ещё у тебя лапы мощные…

Когда Семён и Маруся вернулись в палатку, товарищ военспец уже снова изучал карту, а я сидел на деревянном ящике в углу.

– Сбежал в лес, зараза! – подытожил поиски Семен.

– Очень интересно! – у Маруси блестели глаза. – Часовой видел, как неизвестный в форме красноармейца пробрался в лагерь и хотел убить нашего пленника. Вопрос – зачем ему нужно было так рисковать?

Взгляды присутствующих обратились на вашего покорного слугу. Мне кажется, я знал разгадку этого эксцесса…

Бить меня не били, не позволили Маруся и товарищ военспец, хотя у рыжего явно чесались кулаки. Ничего не добившись расспросами, меня посадили под арест в соседнюю палатку.

– Ничаво, один хрен скоро подохнешь, – «по-доброму» заметил рыжий и ткнул мне на прощание под дых.

Бдительный рыцарь революции назначил мне охрану в лице китайца.

– Твоя лизи смирна… А то моя стрелять! – сразу предупредил меня чужеземец. Да, тяжело товарищам из Китая даётся русский язык.

Судя по всему, жить мне осталось недолго. Ровно до возвращения в лагерь командира отряда товарища Ванцетиса. Можно даже продолжать молчать – это уже ни на что не повлияет. О том, что я бывший офицер царской армии, наглядно говорил мой френч, а также найденные при мне документы на имя штабс-капитана Венцова Александра Павловича. А с офицерами у красных разговор короткий. Раз-два и в расход… Как выясняется, конспиратор я никудышний. Меня извиняло лишь то, я никак не рассчитывал на встречу с красными на таком удалении от театра военных действий! Жаль, что браунинг у меня тоже нашли и, понятное дело, конфисковали. Даже застрелиться не из чего…

3

Все началось два месяца назад. Уже минуло полгода, как свершился октябрьский переворот. По улицам Петербурга ещё гуляли толпы солдат-дезертиров и матросов, пьяных от полученной свободы и отмены «сухого закона». Но уже появились патрули рабочей Красной гвардии. Гражданское население затаилось и старалось меньше показываться на улицах.

Новые власти принялись деятельно наводить порядок, так они его понимали. Однако улучшения жизни не наблюдалось, все становилось только хуже. Петроград фактически оказался в блокаде. Внешнее её кольцо составляли заставы, где арестовывали всех, кто пытался в частном порядке провезти в город продукты. Советы объявили «мешочников» вне закона, и облавы на них проводились повсеместно. Не менее страшно было внутреннее кольцо, в котором оказался почти каждый петроградец. В городе проходили постоянные обыски, реквизиции «во имя революции» любых мало-мальски ценных вещей и незаконные аресты. Как следствие среди населения возник голод.

В конце весны 1918 года Петросовет принял постановление о так называемом «классовом пайке». Жители города были разделены на четыре категории довольствия. Рабочим полагалось по 1/2 фунта (фунт = 409 г) хлеба в сутки, служащим – 1/4 фунта, лицам не рабочим и не служащим, живущим своим трудом – 1/8 фунта, и, наконец, нетрудовым элементам – 1/16 фунта. Размер пайка менялся в зависимости от ситуации, его могли и вообще не выдать. Были случаи, когда даже рабочим выдавали по 1/8 фунта (51 г), что вызвало массовые забастовки.

Бойкот гражданских служащих, попытавшихся в первые месяцы после октябрьского переворота таким образом бороться с советской властью, быстро сошёл на нет. На голодный желудок долго не побастуешь. Страдая от голода, люди несли спекулянтам все, что у них было ценного.

Начался исход населения из северной столицы. Такое «вымирание» Петрограда было организовано Советами, чтобы избавиться от «нежелательных элементов» и сломить оставшихся, ведь хронически голодный человек становится настолько апатичным и равнодушным, что готов покориться своей судьбе и за хлебную корку продать душу дьяволу. Как писал «вождь мирового пролетариата» В.И.Ленин:

«Хлебная монополия, хлебная карточка, всеобщая трудовая повинность являются в руках пролетарского государства, в руках полновластных Советов, самым могучим средством учёта и контроля, таким средством, которое, будучи распространено на капиталистов и на богатых вообще, будучи применено к ним рабочими, даст невиданную ещё в истории силу „приведения в движение“ государственного аппарата, для преодоления сопротивления капиталистов, для подчинения их пролетарскому государству. Это средство контроля и принуждения к труду посильнее законов конвента и его гильотины. Гильотина только запугивала, только сламывала активное сопротивление. Нам этого мало…»