Kitabı oxu: «Астарта. Большая игра. Книга 1»

Астарта. Большая игра

Книга первая

Глава 1. «Будьте осторожны с тем, о чем вы мечтаете, ибо вы можете это получить.» (Стивен Кинг)

Рассвет едва коснулся горизонта, а город уже захлебывался в предрассветной суете. Стальные потоки автомобилей рассекали утреннюю прохладу; пешеходы, словно муравьи, спешили по своим делам. Симфония строительного хаоса перебивала привычный городской гул. Мегаполис лениво выплывал из ночных объятий, как сомнамбула, пытающаяся вспомнить забытый сон. Улицы нехотя оживали, а городской шум нарастал, словно прилив.

На автобусной остановке, затерявшись в ожидании, я чувствовала себя песчинкой в этом людском море. Вокруг сгрудилась нетерпеливая толпа, похожая на взведенную пружину, готовую сорваться в рывок. Время тянулось мучительно – автобус опаздывал уже двадцать минут. Раздражение росло, подогреваемое шумом и суетой. Недовольное бормотание носилось над толпой, словно злая птица. Самые нетерпеливые выстроились у края тротуара, будто на старте, готовые биться за место в тесном салоне. В воздухе висело напряжение. Передо мной разворачивался унылый, как старая фотография, городской пейзаж.

Позади раздался ворчливый, недовольный голос. Обернувшись, я увидела пожилую женщину, сердито пробивавшую себе путь сквозь плотную толпу.

– Вот стоят тут, как будто больше дороги нет! – возмущалась она, сверля людей взглядом, в котором искрилось раздражение. – Весь тротуар свободен, а все собрались так, будто в западню попали! Как я теперь до транспорта доберусь?!

Мой взгляд машинально скользнул к подъезжающему автобусу. Сердце на мгновение замерло в напрасной надежде, но тут же сжалось – транспорт оказался не моим. В который раз.

Пока я терпеливо ожидала свой маршрут, подсознательно выискивая нужные цифры, старушка развернула полномасштабное наступление.

Как опытный полководец, она действовала напористо и без колебаний: зонтик плавно уткнулся в спину увлеченного музыкой парня, словно стрела, указывающая направление удара.

– Ну что, дружок, может, дашь пройти? – процедила она сквозь зубы, и тон ее не оставлял сомнений: это был не вопрос, а приказ.

Парень, утонувший в музыкальном океане, от неожиданного тычка подскочил, будто персонаж игры, потерявший последнюю жизнь. Выудив наушник из уха, он растерянно озирался, словно пытался понять, в каком измерении очутился. Но все благие намерения испарились мгновенно, как дым костра на ветру, когда старушка перешла в решительное наступление:

– Чего вылупился, мамкин херувим? Дай пройти!

Парень, благоразумно решив не искушать судьбу (а тем более – остроумие этой фурии), поспешно отступил в сторону, притворившись, что именно здесь и собирался занять эту позу.

Суровая воительница, бормоча заклинания на древнеславянском, вихрем пронеслась сквозь толпу и триумфально втиснулась в автобус – будто захватывала неприступную крепость. Такому напору позавидовал бы сам Суворов! Орден бы ей – за доблесть, стратегию и непоколебимую решимость!

Передо мной мужчина, внезапно вспомнив о своих итальянских корнях, размахивал руками с такой страстью, словно дирижировал оперой «Кармен» на площади Сан-Марко. Его локоть с особой выразительностью вонзился мне в ребро, вызвав невольный писк.

– Извините, – буркнул он, не прерывая жестикуляций, будто его руки передавали куда больше смысла, чем слова.

Ага, конечно. Я в ответ аккуратно выдернула пару ниток с его пальто – моя крохотная месть безумному миру. Немного справедливости среди утреннего хаоса.

Городское утро – сплошное столкновение случайностей. Интересно, я здесь вообще существую или просто призрак, блуждающий среди этих толкающихся тел?

На мгновение возникло искушение развернуться и сбежать под одеяло – в мир, где никто не тычется локтями и не обзывает «мамкиным херувимом». Но мои философские размышления прервал скрип тормозов. Чудо! Мой автобус. Тот самый, нужный номер.

Значит, волшебство случается – хотя бы раз в двадцать минут.

Двери автобуса со стоном захлопнулись, будто старый холодильник в депрессии. Я мгновенно превратилась в человеческий бутерброд – сплюснутую между металлической стенкой и чьим-то пуховиком, пахнувшим дешевым кондиционером и тщетными надеждами.

В этот момент сквозь толпу начал пробиваться контролер. Не человек – природное явление. Двухметровый Голиаф в жилетке «Доверие», чьи плечи несли историю тысячи проверок, а взгляд – холодную статистику штрафов.

– Ваши билетики-документики, проездные, карточки – чем порадуете? – прогремело над моим ухом, заставляя меня инстинктивно вспомнить все грехи молодости.

Его рука, мелькая перед моим лицом, выбивала ритм на моем носу четче, чем барабанщик рок-группы. Я замерла в странной позе – нечто среднее между йогом и человеком, внезапно вспомнившим, где спрятаны семейные драгоценности.

Когда мне наконец удалось извлечь проездной (после пятиминутного квеста «Найди карман в искривленном пространстве-времени»), контролер просканировал его с подозрительностью антиквара, нашедшего во время блошиного рынка внезапно подлинный «Рембрандт». Его взгляд говорил четче любого протокола: «Слишком законопослушно, чтобы быть правдой».

Одобрительно хмыкнув (что в его лексиконе означало «Живи пока»), он ринулся дальше – гроза безбилетников, кошмар студентов и единственный человек в автобусе, которому действительно хватало места.

Я снова отпустила внимание, растворившись в потоках машин за окном. Где-то за этой медленной рекой света уже существовали другие пейзажи – горы, укрытые мохнатыми шапками лесов, деревни, где билеты рвали только вьюги, а вместо контролеров у проходов дежурили совы.

Задержав взгляд на изумрудных вершинах, я на миг выскользнула из городского водоворота. Там, в далеких долинах, царила тишина – ни гула моторов, ни толчеи, ни выкриков «Готовимся к остановке!». Только шелест листвы да перекличка птиц, которой не мешал ни один строгий голос с портативным валидатором.

И вдруг – я почти ощутила горный воздух. Он вливался в легкие прохладой, а эхо разносило мое имя по склонам, будто природа нашептывала: «Останься».

Но в тот же миг чей-то локоть грубо вернул меня в реальность. Виновник уже растворился в толпе, оставив после себя лишь смятую сумку и косой взгляд соседки. Пришлось смириться – автобус замедлял ход, а значит, пора было включаться в привычный ритуал: прижать рюкзак, найти опору и мысленно извиниться перед всеми, кого задену на выходе.

Объединенные общей целью выживания, мы мгновенно находим общий язык – хитрый маневр плечом здесь, тактический нажим спиной там. В этом странном единстве внезапно рождается фронтовое братство: стоящий рядом парень прикрывает мой фланг от наступления "сидячих", а пожилая женщина с авоськой становится неожиданным союзником в борьбе за квадратные сантиметры пространства.

Когда автобус резко тормозит, наш стихийный десант совершает последний рывок: толчок локтями, извиняющаяся улыбка «простите, выхожу», моментальное растворение в толпе. Через минуту мы уже чужие, избегая зрительного контакта – как бывшие любовники на неловкой вечеринке.

И вот я врываюсь в офис, задыхаясь, словно спринтер на финишной прямой, за семь секунд до рокового звонка. Скольжу по начищенному паркету в неуклюжем танце, больше напоминающем агонию раненого аиста на льду. Мой силуэт, отраженный в стеклянных дверях, скорее вызывает ассоциации с потрепанной совой, пережившей бурную ночь, чем с лощеным офисным работником.

– Сегодня у тебя особенный шик, – процедила Галя, сверкнув ехидной улыбкой и отстукивая барабанную дробь безупречными ногтями по крышке идеально чистого ланчбокса. – Стиль «только что спаслась от цунами»? Или, может, это новый тренд – макияж в технике «поцелуй встречного автобуса»?

– Остроумно, – огрызнулась я, на лету снимая куртку. – Ты бы прокатилась в моем автобусе – сразу бы поняла, откуда такой «свежий» вид. Наш водитель, как обезумевший кулинар, вытворяет с нами такое, будто мы бесформенное пельменное тесто: и помесит, и отшлепает, и выплюнет на остановке. Настоящий утренний экстрим, а не поездка на работу!

– Нет уж, спасибо, – Галя аж дернулась, словно ее ударило током. – Мой скромный автомобиль меня вполне устраивает.

Я усмехнулась. Юмор вместо истерики – моя давняя тактика. Даже когда хочется завыть в голос или запустить монитор в стену, я просто добавляю перчинки в историю. И знаете что? Это работает.

Со стороны я – серая мышка с голубым взглядом, вздернутым носом и стрижкой «горшок» (да, той самой). Но если присмотреться – та еще штучка. Не красавица, но с характером. И, черт возьми, мне это нравится.

За звонкой маской шуток я прятала тихое чувство – будто жизнь просачивается сквозь пальцы, как песок в перевернутых часах. Каждый день повторялся с механической точностью: тот же маршрут, те же задачи, те же оправдания перед самой собой. «Все ведь нормально», – шептала я, натягивая привычную улыбку. «Ты не голодаешь, спишь в тепле – что тебе еще надо?»

Но по вечерам, когда за окном темнело, наступал тот самый момент – невыносимо честный. Пальцы машинально тянулись к экрану телефона, вновь и вновь скользя по бесконечной ленте новостей – лишь бы заглушить назойливый шепот совести, твердивший: «Хватит бездействовать!» Каждый пролистываемый пост словно прикрывал мои внутренние сомнения плотной завесой, пока я старательно избегала мыслей о том, что день проходит впустую. Прокрутки становились быстрее, тексты сливались в кашу из букв, но эта бесполезная суета все равно казалась предпочтительнее голоса разума…

Остановиться?

Прокрутить дальше…

Страх перемен был похож на старую дверь – покосившуюся, с заржавевшими петлями. Казалось, одно неловкое движение – и она отвалится, открыв совершенно другую реальность. А я… я продолжала аккуратно притрагиваться к ручке, боясь как открыть ее, так и окончательно захлопнуть. Ведь даже самая неуютная стабильность была проверенной и безопасной. А там, за дверью, мог быть и ветер перемен, и ледяной дождь разочарований, и непролазная грязь ошибок. Или – пьянящее ощущение свободы. Но кто знает?

Тем временем жизнь тикала, словно таймер на забытой кухонной плите. И с каждым днем во фразе «завтра точно начну» появлялось все меньше уверенности.

Детство пахло лекарствами.

Странный, едкий запах аптечных пузырьков пропитал стены нашей хрущевки – будто сама боль не могла выветриться. Мама становилась прозрачнее с каждым месяцем, словно свеча на сквозняке. А я, девочка с косичками и потрепанным учебником по биологии на коленях, сидела у двери очередного кабинета и считала трещины в линолеуме.

– Этот доктор точно поможет, – говорила мама. Ее пальцы дрожали, когда она в пятый раз пыталась заполнить страховой полис.

Потом она кашляла в кулачок и пыталась подбодрить:

– Ты же знаешь, Дина, перемены – они к лучшему.

А потом приходили счета. Толстые конверты с цифрами, которые не помещались в нашей старой тумбочке. Я научилась подшивать их аккуратными стопками – словно хроники бессилия.

В шестнадцать меня выбросило на берег прокуренного кафе. Сковорода шипела, как змея, а грязные тарелки вырастали горой быстрее, чем я успевала их мыть. В двадцать два – железные объятия офисного кресла. Здесь хотя бы боль измерялась аккуратными столбцами в Excel.

Иногда, когда лифт зависал между этажами, мне снилось, будто я снова за той дверью. Считаю трещины. Жду. Но теперь уже ничьи пальцы не дрожат над документами – только мои, привычно задерживающие дыхание между «до» и «после».

Когда он появился в нашей жизни – отец моего сына, – мамин взгляд вдруг ожил, словно солнце, пробившееся сквозь многолетние тучи.

– Наконец-то, – шептала она, поправляя мне воротник перед свиданием. – Счастье любит терпеливых.

Но судьба оказалась искусной мошенницей. Сначала исчез он, оборвав все ниточки обещаний. Потом – словно этого было мало – потухли и мамины глаза, унеся с собой последние проблески тепла.

После этого я намертво заколотила все окна в своей душе. Никаких перемен – только железный распорядок дня, где каждая минута была под контролем. Жизнь по инструкции: не высовываться, не мечтать, не рисковать.

Сегодняшний вечер должен был быть таким же предсказуемым: путь с работы – магазин – микроволновка. Пока я не переступила порог детского сада.

– Дима сегодня устроил… перформанс, – голос воспитательницы, Надежды Эдуардовны, напомнил мне скрип разблокированной двери.

На столе лежал аккуратный листок с отчетом о «подвигах» моего шестилетнего бунтаря:

1. Биологическое оружие (муха в супе) ✔

2. Публичное выступление («Здесь все заражено!») ✔

3. Коллективный бойкот (дети хором отказались от еды) ✔

Я прикусила губу, чтобы сдержать улыбку, и кивнула, призывая ее продолжить.

– Это еще не все, – с нарастающим раздражением продолжила она. – До этого он запер меня в туалете, подперев дверь стулом, и кричал, что там Сереноголовый! А потом вместе с другом спрятался за шкафом и отстреливался из водяного пистолета, пока я не освободилась.

Я украдкой взглянула на Диму. Он стоял неподалеку, озаренный мягким светом, и смотрел на меня с видом ангельской невинности: белокурые локоны, пухлые губки, курносый носик, небесно-голубые глазки… Ну прямо ангел, сошедший с небес.

– Я поняла вас, спасибо, – ответила я воспитательнице, сдерживая улыбку. – Димочка, собирайся, идем домой.

Как только сын вышел, я встретилась взглядом с Надеждой Эдуардовной. Ее щеки пылали, будто она только что проглотила раскаленный самовар, а мне предстояло его вытащить.

– Поверьте, такое больше не повторится! – бодро заверила я, мысленно прикидывая шансы, что Дима снова устроит цирк раньше, чем мы дойдем до калитки.

Забрав ребенка из «логова зла» (так он гордо именовал детский сад, видимо, считая себя повстанцем в войне против режима тихого часа), мы двинулись домой через парк. Молчание было таким громким, что, кажется, его можно было потрогать. Я пыталась придумать вдохновенную лекцию о поведении, но в голове крутились только мысли: «Ну ты даешь!» и «Ну хоть бы в следующий раз не выбрал для своих трюков самый заметный момент!»

Атмосфера накалялась. Дима, похоже, тоже репетировал оправдания – его лицо выражало непоколебимую уверенность, будто он не хулиган, а жертва несправедливой системы.

– Мама, – вдруг заявил он с пафосом, достойным оскаровской речи, – эта нянечка ко мне придирается! Я ей в следующий раз… – тут он драматично сжал кулачок, – …нарисую дракона на стуле! Ух! Пусть знает!

Я еле сдержала смех. Боевой дух – на высоте, креативность – тоже. Осталось только перенаправить их в мирное русло. Ну или купить нянечке кофе.

– Солнышко мое драгоценное, – вздохнула я, гладя его растрепанные вихры, – конечно, ты у меня самый талантливый режиссер детсадовских блокбастеров! Но вот только съемочной группе твои сценарии даются тяжеловато – представь, если бы воспитательница вдруг решила устроить "тихий час" посреди нашей гостиной в субботу утром?

Дима фыркнул, но уже без прежнего боевого задора. Он ерзал ногой по земле, рисуя невидимые узоры на асфальте.

– Вооот, – подхватила я его настроение, – а теперь представь, что тебе надо наливать компот двадцать пять раз подряд, при этом еще и выслушивать, что он недостаточно сладкий! Страшно?

Сын неожиданно захихикал.

– Это я про няню, – лукаво подмигнула я. – А вот воспитательница… Ох, бедная женщина! Ты же знаешь, что в ее группе есть еще десять таких же "кинозвезд", как ты? Как думаешь, у нее дома есть волшебная таблетка от головной боли?

Дима задумался, а я не удержалась и добавила:

– Давай договоримся: ты продолжаешь придумывать свои гениальные трюки (только, чур, без разрушений!), а уважение к труду других оставим обязательным бонусом. Как в мультиках – нельзя пройти уровень без собранных алмазов доброты!

Сын серьезно кивнул и вдруг спросил:

– А если я нарисую ей не дракона, а цветочек?

– Вот это уже похоже на золотую медаль! – расхохоталась я, обнимая своего маленького бунтаря.

Ветер сорвал с дерева пожелтевший лист, и он весело закружился рядом с нами, будто одобряя наше перемирие.

Я погладила его по волосам.

– Выше носик! Ладно, хватит о садике. Смотри, какая золотая осень! Какой сейчас месяц? И когда наступит зима?

Он замер, разглядывая ковер из листьев под ногами.

– Сентябрь… Значит, потом… – голос затерялся в раздумьях.

– А ведь вчера ты бойко отвечал! Ну-ка, вспоминай: когда ждать первый снег?

Дима сморщил лоб, вытягивая слово:

– Но у нас снег иногда и в мае идет. Май же – это весна? Вообще бардак…

Я улыбнулась. Но тут вдруг почему-то напряглась. Ветер внезапно стих. И в этой тишине отчетливо донесся чужой крик. Я резко обернулась. Пусто.

Мы зашагали быстрее, но холодок под лопатками не исчезал. Даже птицы будто вымерли: на весь парк – лишь шелест листьев под ногами.

Вдруг впереди я заметила мужчину. Он стоял возле скамейки – неподвижный и какой-то одинокий. Сердце сжалось, в груди что-то оборвалось. Я инстинктивно крепче сжала руку сына.

– Мама, мне больно, пусти! – пискнул Дима, пытаясь вырваться.

– Прости, я не специально… – пробормотала я, схватившись за голову руками.

Дима нахмурился, но промолчал: просто стоял рядом, глядя на меня испуганными глазами.

Я снова посмотрела вперед. Мужчина все так же стоял у скамейки, а вокруг него кружились сухие листья, подхваченные внезапным порывом ветра. Я попыталась взять себя в руки: зажмурилась, глубоко вдохнула – но сердце бешено колотилось, словно пыталось вырваться из груди.

Когда я открыла глаза, парк преобразился. Люди появились будто из ниоткуда: смеялись, шли по аллеям, толкали коляски. Будто минуту назад здесь не было этой зловещей пустоты.

– Ох, Дима, пойдем… Что-то мне все мерещится, – проговорила я глухо.

Рука сама потянулась к нему, чтобы сжать его теплую ладошку… но нащупала пустоту.

Мир рухнул.

Ледяной ужас разорвал меня изнутри – Димы нигде не было. Сердце подскочило к горлу, перехватило дыхание, а глаза лихорадочно метались по толпе, выискивая знакомую полосатую шапку.

– Ди-и… – хрипло вырвалось у меня, но голос сдавила невидимая петля.

Слюна комом застряла в пересохшем горле, когда я надорвала воздух:

– ДИ-И-МА-А!

Крик разбился о глухую стену равнодушия. Я ощутила, как земля уходит из-под ног – буквально и безвозвратно. Мир вокруг превратился в водянистую акварель: беззвучно шевелящиеся рты, машины-призраки, скользящие сквозь меня, и эта оглушающая тишина, будто кто-то выдернул штекер из реальности.

Я сделала шаг. Еще один. Ноги внезапно стали тяжелыми, словно кто-то привязал к ним гири. Воздух густел до состояния сиропа, а руки предательски дрожали – мелкой, неконтролируемой дрожью. Я сжала кулаки до побеления костяшек, но пальцы все равно разжимались – слабые и беспомощные. Слезы застилали глаза, размывая мир в грязное акриловое пятно.

– ДИМА-А-А! – крик вырвался воплем раненой птицы. Ответом было только нарастающее гудение в ушах. Что-то оборвалось внутри – тонкая нить, последняя связующая ниточка с реальностью. Колени сложились сами собой, и я рухнула на асфальт. Из горла вырвался звук, которого я не знала – первобытный, дочеловеческий вой, будто кто-то выдирал его из меня клещами.

Но мир не остановился. Колесо жизни продолжало крутиться, перемалывая мое отчаяние в пыль. Люди шли мимо – кто смеялся, кто спорил, кто торопливо поглядывал на часы. Совершенно обыденная вечерняя суета, будто ничего не случилось. Будто не существует пропасти между "было" и "стало", между "мама" и "никто".

Я впилась ногтями в ладони до боли, до крови, но эта физическая боль была лишь слабым эхом того, что происходило внутри. Собрав всю волю в кулак, я заставила себя поднять тяжелую, как чугунный шар, голову. Глаза метались по толпе, выхватывая силуэты – и вдруг мир замер.

Там, впереди – знакомый взмах руки, родной наклон головы. И рядом – чужой силуэт, крепко сжимающий его маленькую ладонь в своей большой руке.

– Дима… – прошептали мои губы, но тело не слушалось, будто связанное невидимыми путами ледяного страха.

Я попыталась рвануться вперед, но ноги были как ватные, подгибались подо мной. В голове стучала одна мысль: «Беги! Догони!» Но тело больше не подчинялось мне.

Никто не обернулся. Даже он. Особенно он.

«Я здесь! Сынок, я здесь!» – кричало внутри каждое нервное окончание, каждая клетка моего тела, превратившегося в один сплошной вопль.

Неожиданно рядом раздался голос:

– Вам помочь?

Это был пожилой мужчина с тростью в руках. В его глазах не было сочувствия, а скорее усталое понимание.

– Да… да… – мой голос хрипел. Я откашлялась и снова попыталась: – У меня… украли… – и тут все внутри оборвалось. Я вцепилась в его руку с такой силой, что он вздрогнул.

– Помогите! Ради всего святого, помогите мне!

Глаза застилала кровавая пелена, но сквозь нее я различала, как его лицо преображалось: морщины сползали вниз, подобно театральным маскам, обнажая неожиданную остроту черт. В этот миг меня пронзило понимание: он не случайный прохожий.

Мужчина склонился так близко, что я почувствовала его дыхание – мятная свежесть поверх древнего запаха заплесневелых страниц из старинного фолианта. Его губы едва заметно дрогнули:

– Пробудись.

Слова впились в сознание, как раскаленные иглы. Грудь сжали невидимые тиски. Сердце бешено колотилось, пытаясь вырваться из клетки ребер. Воздух внезапно стал густым, как сироп: я хватала его ртом, но легкие оставались пустыми.

– Что вы… – мое горло выдавило хриплый звук, – …со мной творите?

Пальцы вгрызлись в асфальт, оставляя кровавые борозды. Старик поднялся с пугающей легкостью, будто его вытягивали вверх кукловоды. Его тень на земле извивалась, удлиняясь до невозможного.

– Ды-шать… – мое горло перехватила ледяная удавка. Я протянула дрожащую руку – пальцы бились, как крылья пойманной бабочки. Но его взгляд уже пронзал меня насквозь, устремляясь к невидимой точке в пустоте.

В ужасе я окинула взглядом площадь. Толпа двигалась как единый механизм – десятки ног синхронно поднимались и опускались. Молодая мать, подростки, офисный клерк – все повторяли один алгоритм: правый шаг – точно на трещину в плитке, левый – мимо. Хореография апокалипсиса. Как запрограммированные.

Собрав последние силы, я резко ударила себя по груди, словно пытаясь перезагрузить собственное тело. И вдруг – глоток воздуха. Я закашлялась, согнувшись пополам. Легкие горели, словно я надышалась не кислородом, а жидким азотом.

Когда я подняла голову, старик уже держал трость горизонтально. Резкое движение – и в воздухе повис дымящийся круг. Его трость пронзила центр…

Мир взорвался.

Огненный обруч сомкнулся вокруг меня с шипением раскаленного металла. Тепловые волны искажали воздух, превращая прохожих в расплывчатые силуэты.

Я вскрикнула – голос сорвался, обожженный жаром. Вскочила на ноги, но огненная стена сомкнулась теснее. Пламя лизало воздух с шипящим шепотом, будто живые языки пытались что-то сказать. Я шагнула вперед – кожа тут же покрылась испариной, волосы затрещали от пересушенного воздуха. Отступила.

Внизу – вспыхнуло.

Я опустила взгляд. Под ногами пылала восьмиконечная звезда, выжженная в асфальте так глубоко, что сквозь трещины проглядывала тьма. Ее лучи пульсировали в такт моему сердцу, а от кончиков исходили тонкие нити света, будто корни, впивающиеся в землю. Энергия от нее была неправильной – не горячей и не холодной, а словно само пространство дрожало под ее силой.

И тут мысль оборвалась.

Сознание поплыло. Тело стало чужим, руки – деревянными, ноги – невесомыми. Я чувствовала, как губы сами растягиваются в улыбке, голосовые связки напрягаются без моего ведома.

Правая рука поднялась.

– Да будет так!

Фраза вырвалась не из горла, а из самой груди – низким, резонирующим тоном. Огненный круг всколыхнулся, звезда вспыхнула ярче, и слова отразились от стен пламени, умножаясь, как эхо в бесконечном колодце.

И тогда появилась дверь.

Она материализовалась из ничего – белоснежная, без ручки, без узоров, слишком идеальная, чтобы быть настоящей. Ее сияние резало глаза, но я не могла отвести взгляд.

Земля дрогнула.

Пространство под ногами рассыпалось – будто я стояла не на асфальте, а на тонкой пленке над бездной.

Последнее, что я увидела: дверь распахнулась.

Не на себя.

А вовнутрь.

Мир рухнул в эту белую пустоту.

***

В мрачной глубине капсулы, наполненной ледяной жидкостью, мое тело сжалось, подчиняясь пронизывающему холоду. Липкие прикосновения жидкости обволакивали кожу, а дыхательная маска, плотно прилегающая к лицу, с трудом снабжала легкие кислородом. Глаза оставались сомкнутыми – я была словно в безмятежной изоляции. Ничего не подозревая о своем положении, я дрейфовала в бессознательном сне, где время и реальность теряли свою значимость.

Но внезапно тишину разорвал пронзительный сигнал. Он был резким, неестественным, будто голос из потустороннего мира, силой вырывающий меня из забвения. Мои глаза распахнулись, и в первые мгновения я едва могла осознать, что происходит. Грудь сжала паника, дыхание стало рваным, а сердце билось так громко, что заглушало все остальные звуки. Я беспорядочно озиралась, пытаясь вычленить хоть какие-то детали из мутной реальности.

Передо мной замерцал экран, тусклый и покрытый каплями воды. На нем крупными буквами вспыхнуло сообщение:

«Объект достиг цели. Начинаем процедуру пробуждения. Ошибка. Техническая ошибка.»

– Я под водой?! О нет! Нет! Нет! – вырвалось из моего горла.

Я задыхалась, глаза метались по стенкам капсулы, в которой оказалась запертой. Узкое пространство казалось бесконечно тесным, подступающим со всех сторон, словно гроб, заполненный мутной водой. Наверху я заметила крошечное отверстие, через которое пробивался тусклый свет, напоминавший единственную ниточку надежды.

«Я похоронена заживо?» – эта мысль, как молния, пронзила мой разум, вызывая новую волну паники. Я начала беспорядочно двигаться, ударяя руками и ногами по стенкам капсулы, но все было бесполезно: пластик и металл не поддавались, словно издеваясь над моими попытками.

– Пусти меня! Выпустите меня отсюда! – вскрикнула я, но голос утонул в тягучей жидкости, не найдя выхода наружу.

Мои силы быстро иссякали, дыхание становилось тяжелым, а страх все сильнее сжимал мое сердце в своих ледяных тисках. Я изо всех сил перебирала пальцами по стенкам, надеясь найти хоть что-то – любую щель, кнопку, рычаг. И вдруг мои пальцы нащупали выпуклый бугорок.

Не раздумывая, я надавила на него. Сначала ничего не произошло, но через секунду капсулу заполнил низкий гулкий звук. Он вибрировал, словно исходя из самой ее глубины.

Я замерла, прислушиваясь, как гул становился все громче, заполняя пространство. Вода начала слегка вибрировать вокруг меня, и я почувствовала, как капсула дрожит.

– Что происходит? – пробормотала я, с трудом сдерживая панику.

Внезапно свет наверху стал ярче, и я заметила, как по стенкам начали пробегать тонкие линии трещин. Надежда вспыхнула внутри меня, и я, собрав последние силы, уперлась руками в стенки и рванулась вверх, готовая бороться за свою жизнь.

Гул усилился, и в какой-то момент капсула вздрогнула так сильно, что я чуть не потеряла сознание. Мое сердце билось в такт гулу, а в голове звучала одна мысль: «Это мой шанс! Я должна выбраться!»

Крышка, что была надо мной, медленно поднялась, выпуская наружу поток холодного воздуха. Когда она полностью открылась, я резко села, сорвала с лица маску и глубоко вдохнула, чувствуя, как легкие наполняются жизненно необходимым кислородом. Вода стекала с моего тела, оставляя на коже липкий налет, а неприятный запах, исходящий от белесой жидкости, вызывал тошноту.

Оглядевшись, я поняла, что нахожусь в небольшой, тускло освещенной комнате. Тени от редких источников света плясали на стенах, придавая помещению зловещий вид.

Внутренний инстинкт подсказывал мне: я здесь не одна. Мурашки пробежали по коже. Я огляделась снова, и мой взгляд остановился на темном углу, который, казалось, поглощал весь свет. Я всматривалась в него, пока не услышала голос.

– Она проснулась, – произнесла женщина, ее голос был тихим, почти шепчущим.

Затем раздался другой голос – мужской, глубокий:

– Тихо, не мешай ей. Она должна все сделать сама.

Мои губы пересохли, и я попыталась что-то сказать, но голос звучал хрипло и слабее, чем я ожидала.

– Дайте воды, – прохрипела я, с трудом разлепляя губы.

Молчание. Ни звука.

– Дайте воды! – повторила я уже громче и требовательнее, но ответом мне вновь была тишина.

Тишина давила на меня, словно невидимый груз, проникая в каждую клеточку моего тела. Я попыталась подняться, но ноги отказывались слушаться – они были тяжелыми, как свинец. Мое тело, ослабленное и чужое, предательски обмякло, и я рухнула обратно в капсулу. Липкая вода окатила меня, забиваясь в рот и ноздри. Я закашлялась, паника снова начала охватывать меня, но я не сдавалась. Я должна была выбраться.

Собрав всю силу и волю, я ухватилась за край капсулы. Руки дрожали, мышцы горели, но я, напрягаясь до предела, смогла перекинуть свое тело через край. Правда, получилось это неуклюже – я упала на холодный металлический пол, распластавшись, словно кукла.

Лежа на полу, голая и беспомощная, я почувствовала, как страх подступает к горлу. Сердце билось так быстро, что казалось, оно вот-вот вырвется из груди. Я сжалась в комок, обхватив руками колени, пытаясь справиться с дрожью, охватившей меня целиком. Вода стекала с моего тела, образуя на полу странные лужи беловатой жидкости. Но не успела я это осознать, как жидкость начала густеть, превращаясь в тягучую массу, напоминающую слизь.

Я наблюдала за этим с ужасом, но внезапно слизь начала исчезать, будто втягиваясь обратно в капсулу. Это было противоестественно.

И тут тишину нарушил легкий шорох. Я вздрогнула и резко посмотрела в сторону звука. Из темноты, словно тень, выскользнула девушка. Она была одета в белую тунику, которая странно светилась в тусклом свете комнаты. Она быстро подошла ко мне и мягко укутала меня теплым пледом.

– Процесс переноса завершен, – раздался мужской голос.

Я подняла голову, пытаясь разглядеть говорившего.

– Теперь внимательно слушай и не перебивай, – продолжил он. Его голос звучал властно, почти гипнотически. – Все действия и бездействия не имеют значения, важен только их итог. Просто поверь мне.

Я хотела что-то сказать, но слова застряли в горле. В этот момент раздался звук открывающейся двери, и яркий свет хлынул в комнату, ослепляя меня. Мужчина шагнул к выходу, но, перед тем как уйти, он обернулся.

И я увидела его лицо. Это был тот старик, которого я видела в парке.

– Подождите! – закричала я, но мой голос прозвучал слишком слабо.