Kitabı oxu: «Ночь бесконечная. Рассказы»

Şrift:

Иллюстратор Ольга Борисовна Шлыкова

ISBN 978-5-0055-5108-5

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Огни фарватера

– Макар, ну ей богу, оставайся, завтра рано вставать, а ты, на ночь глядя, на рыбалку! – Нина стояла перед мужем в ночной рубашке, и говорила шёпотом. Дети и старики родители Макара уже спали.

– Нин, я обещал ребятам. Они же без лодки, а наша на ходу. – Макар ещё помялся на пороге, потом взял рюкзак и вышел.

Он быстро добрался до берега, где его ждали приятели – Валентин и Серёга. Коротко поздоровавшись, мужчины, поднялись в кильдым – маленький рыбачий сарайчик во втором ярусе одинаковых, кособоких развалюшек на крутом берегу, и вынесли оттуда мотор. Уже темнело, и Макар торопился установить мотор на лодку, Валентин ему помогал. Сергей же стоял в сторонке, курил одну, за одной папиросы, и что-то бурчал себе под нос. Наконец лодку спустили на воду, и отошли на вёслах на глубину, чтобы завести мотор. Тут выяснилось, что Сергей оставил на берегу свой рюкзак, и пришлось возвращаться. Когда они, наконец, завели мотор, окончательно стемнело, и в кромешной темноте августовской ночи было видно только лунную дорожку на воде, да мерцавшие зелёным светом огоньки буев на фарватере.

– Если пройдём по фарватеру, быстрее доберёмся. – Сказал Сергей.

– Темно, можем не увидеть габаритных огней какого-нибудь судна. Ночью всегда идут баржи из Моряцкого. Может пройти катер из Долгопрудного.

Сергей заворчал, и они с Макаром поспорили. Макар не любил стычек на реке и быстро замолчал. Он направил лодку на фарватер, чтобы больше не спорить. Вдруг мотор заурчал, потом недобро пискнул и затих.

– Ну вот, сглазил! – Сергей заорал не своим голосом.

Валентин пихнул его в бок, но Сергей не унимался. Пока Макар старался завести мотор при свете фонарика, который держал Валентин, Сергей всё больше раздражался. Он говорил Макару гадости под руку, и тот, наконец, не выдержал и послал Сергея по матушке. А тот словно этого и ждал. Он набросился на Макара со спины и вывернул ему руки. Макар был гораздо выше Сергея, он ухитрился перекинуть его через себя, и Сергей перелетел через борт лодки.

– Вот бугай здоровый!

Сергей кое-как взобрался в лодку и схватил весло. Он ударил Макара со всей силы, когда тот наклонился над мотором. Макар пошатнулся и упал в воду. Сергей сразу обмяк, и начал шарить по воде руками и звать Макара. Но Макар не отзывался.

– Выплывет, он моряк. – Голос Сергея стал хриплым.

Валентин молчал и смотрел на воду. Потом сел на вёсла и развернул лодку.

– Ты чего творишь? К берегу, что ли собрался? – Снова разозлился Сергей.

А Валентин молча, грёб, не глядя по сторонам, чтобы не потерять из виду костёр, который кто-то развёл на берегу. Со стороны Моряцкого показались габаритные огни баржи. Валентин налёг на вёсла, но был вынужден бросить их, потому что со стороны Долгопрудного послышался шум мотора. Катер прошёл мимо лодки, когда с ней поравнялась баржа. Валентин и Сергей сидели, закрыв головы руками. Валентин почувствовал, как шершавый борт баржи коснулся лодки. Он снова увидел костёр на берегу, и начал грести изо всех сил.

Когда Валентин и Сергей оказались на берегу, Валентин врезал Сергею в челюсть, и тот отключился. Сергей очнулся от того, что его кто-то бил по щекам. Еле открыв глаза, он увидел над собой старшего брата Макара Павла. Павел был в милицейской форме.

– Где Макар? – Павел смотрел в сторону, словно знал, что Сергею ответить нечего.

– А он, что не выплыл? – Простонал Сергей.

Сознание возвращалось к нему, какими-то отрывочными воспоминаниями – баржа, катер на фарватере. Валька бросил вёсла…

Макара нашли только на третьи сутки. Его отнесло течением в протоку за четырнадцать километров от места, где он упал в воду.

Нина смотрела на раздутое тело мужа. Она прижимала к груди часы, которые врачи сняли с руки Макара. Они остановились в полвторого ночи.

– А ты говорил, что тонут только дураки… – Прошептала Нина.

– Он не утонул. – Это зашёл Павел. Он держал в руках какую-то бумагу. – Смерть наступила от кровоизлияния в мозг, после удара тупым предметом по голове. В его лёгких не было воды, значит, он умер ещё на поверхности.

– Он что ударился обо что-то? – Спросила Нина.

– Не похоже. Его ударили. Волкова и Зубкова уже допрашивают.

– И что они говорят?

– Волков молчит. Сказал только, что было темно. А Зубков ничего не помнит. Капитаны баржи и катера, проходивших в то время по фарватеру подтвердили, что видели лодку, которая оказалась как раз по судовому ходу. Но сколько в ней было людей, они не знают.

– Это Зубков. – Спокойно сказал Нина и вышла.

Сергей ходил по заводу, как сквозь строй. Он постоянно слышал разговоры о гибели на реке Макара, и о том, что у него осталось трое детей, а младшей дочке всего три года. На похороны он не пошёл. Ему рассказали, что хоронили Макара в закрытом гробу, а Валька Волков рыдал и кричал: «Прости меня, Макар!» Прошло уже сорок дней, а в милицию Сергея больше не вызвали, хотя он со дня на день ожидал повестку. Наконец, он не выдержал, и спросил у Волкова, почему их не вызывают.

– Нина не захотела писать заявление. – Ответил Валентин и ушёл.

Даже зная, что никакого преследования не будет, Сергей не находил себе места. У него всё время стояло перед глазами, как Макар падает в воду. Он начал пить, и в пьяном угаре гонял по квартире свою жену и детей. А однажды, зарядил двустволку, поставил их всех к стенке, и поднял ружьё. Он собирался застрелить их, и застрелиться сам. Но его жена метнулась к столу, схватила стоявшую на нём вазу, и разбила её об его голову. Падая, Сергей нажал на оба курка, но дробь, которой было заряжено ружьё, ушла в потолок.

Отлежав несколько месяцев в психиатрической больнице, Сергей уволился с завода, и уехал на родину. Его жена подала на развод, на следующий день после того, как он поставил её и детей к стенке, и тоже уехала к своим родителям. Разводились они заочно.

Когда Валентин зашёл в класс, он сразу её увидел. Девочка его узнала, и смотрела на него, видимо, собираясь поздороваться. Но Валентин прошёл мимо, словно не заметил её. «Какая ирония, дочки моя и Макара будут учиться в одном классе…» – думал Валентин. Всего полгода назад он похоронил жену. Его Зоя сникла и заболела, сразу после гибели Макара, словно иголку проглотила. Она никогда ничего не спрашивала о той ночи на реке, но он видел в её глазах немой укор. «Да, я струсил, и не встал между Зубковым и Макаром» – думал Валентин – «И вот теперь остался один с ребёнком». Валентин чувствовал, что его наказала жизнь за смерть друга. Он приходил в школу каждый день, встречать после уроков свою первоклассницу, и ему было невыносимо видеть дочку Макара. Через год, он перевёл свою девочку в другую школу.

Нина и три её дочери стояли у могилы Макара на двадцатую годовщину со дня его гибели.

– Мама, почему ты тогда не посадила хотя бы Зубкова? – Спросила старшая дочь.

– Знаете, девчонки, у меня просто сил не хватило добиваться справедливости в суде. Я знала, что и Вальку и Серёгу жизнь накажет, но мне и в голову не могло прийти, что Валька сначала похоронит жену, а через пять лет после Зои, умрёт сам. А что касается Зубкова, я долго не знала, как сложилась его жизнь, после того, как он уехал из города. И только недавно мне рассказал его земляк, что Серёга спрыгнул с крыши пятиэтажки, сломал позвоночник, и шесть лет мучился в инвалидном кресле, пока не умер от инфаркта.

Маскарад

Я рассматривала полки с моющими средствами, когда услышала, что на кассе какая-то возня, и оглянулась. Старушка – божий одуванчик, тянула руки к лицу кассира, а та уворачивалась, но не отходила. И вот старушенция проскрипела прокуренным басом – «Да надень ты её на место!» Оказывается, у кассира маска была надета неправильно – нос был снаружи, и бабушке это не понравилось. Кассир, молча, смотрела на ретивую покупательницу, а та достала телефон.

– Алле, полиция? Срочно пришлите наряд. – Пауза. – В магазин на Озерной. – Пауза. – Продавец нарушает закон – неправильно носит маску, чем подвергает опасности заражения покупателей. – Долгая пауза. – Чего?

Старушка смотрит на телефон и ругается матом. Потом видимо повторяет вызов, но его сбрасывают. «Ну, я вам покажу! Отдел полиции за углом» – шипит старушка и выходит из магазина, бросив на выходе продавцу – «Я в полицию, готовься к штрафу». Я вижу, что девчонку трясёт, но она, отставив пару пива, оставленную бабушкой, начинает рассчитывать покупателей. Проходит примерно минут пятнадцать, я уже перешла в мясной отдел, когда в магазин, буквально влетела знакомая старушка, и уткнулась носом в бейджик кассира.

– Всё, я телегу на тебя накатала, и фамилию правильно написала. – Старушка пытается забрать своё пиво, но девушка вежливо просит её сначала заплатить. Бабка кричит, что уже заплатила, и начинает искать свой чек в картонной коробочке у кассы. Она вываливает все чеки на прилавок, подносит один к глазам и щурится.

– Ничего не вижу, без очков. – Небрежным жестом бабка пододвигает чеки к кассиру и командует – ищи!

Я уже подошла к кассе, наблюдаю за происходящим, и думаю, как она интересно заявление в полиции писала, без очков то, и решаю, что старушка блефует. Продавец искать чек отказалась, она прекрасно помнит, что бабушка не заплатила. Тогда бабка оглядывается, видит меня и снова командует:

– Дай очки!

– Полай! – Спокойно отвечаю я. Бабка сделала было шаг ко мне, но я сама подошла поближе и громко сказала: – Отвали!

Бабка оторопела, и открыла рот от удивления. Лучше бы она этого не делала. Амбре застарелого перегара вышло наружу из недр бабулькиного тщедушного тела, и у меня включился кураж.

– Закрывайте двери магазина, чтобы эта «прынцесса» не сбежала, сейчас она в вытрезвитель поедет. – Сказала я кассиру, и достала телефон.

Бабка попятилась, развернулась, и рванула к выходу. В это время в магазин зашёл наряд полиции, и она упала в объятия одного из офицеров.

– Вот и хорошо. Господа офицеры, держите бабушку, она не хочет платить за пиво, оскорбляет продавцов и меня заодно. – Сказала я.

– Мы вообще-то приехали по заявлению гражданки Мазуровой. Она подала жалобу на продавца Калинину, за нарушение масочного режима. – Офицер положил руку на плечо старушки, а она запела елейным голоском:

– Это я Мазурова.

– Знаю. – Отозвался офицер. – Я видел вас в дежурке.

Бабка затараторила как пулемёт, рассказывая, что у продавца Калининой была неправильно надета маска, и она указала ей на это, а продавец Калинина не захотела маску поправить.

– А ваша маска где? – Спросил бабку офицер. И тут до меня дошло, что бабушка вернулась в магазин без маски, и я еле сдержалась, чтобы не расхохотаться.

Бабка замолчала, и начала шарить по карманам, но маски у неё не оказалось.

– Вообще-то, вот эта гражданочка, находится в состоянии алкогольного опьянения. И она просто дебоширит. – Сказала кассир, у которой маска уже была надета правильно.

Бабка, кинулась было на кассира, но полицейский её удержал, и она крикнула, обратившись ко мне:

– Подтверди, что у неё маска была надета неправильно!

– Ага. Может подтвердить и то, что вы за пиво заплатили? – Я откровенно издевалась над бедной пьяненькой тетёнькой и мне, почему-то было не стыдно.

– Так, всё ясно. – Сказал полицейский, кивнул напарнику и они, подхватив гражданку Мазурову под белы руки, вывели её из магазина.

Я расплатилась за свои покупки и вышла на улицу. Полицейские уже усадили бабушку в машину, а она, увидев меня, погрозила кулаком. «А вот такая я стервоза!» – подумала я, показала бабке язык, и пошла своей дорогой. Мне почему-то вспомнилась передача по каналу «Культура», которую я смотрела лет десять назад. Там, за круглым столом важные люди обсуждали тему одновременного возрождения в Европе фашизма и сталинизма в России. Они пришли к какому-то выводу, но он улетучился из моей памяти. Я запомнила вопрос, который задал ведущий, одному из участников:

– Ну, хорошо, Сталин был тираном и злодеем, уничтожавшим свой народ. Но откуда, скажите на милость, взялось сорок миллионов доносов граждан друг на друга?

Ноу хау деда Матвея

В семье моих добрых знакомых есть старики – бабушка и дедушка главы семейства. Живут они отдельно, и встречала я их всего пару раз по великим праздникам. Помнила только имена – отчества: Матвей Иванович и Лидия Петровна. Однажды мне понадобилось зайти к тем самым знакомым по делу. И вот я явилась, меня пригласили в комнату, где будет подан чай. Я захожу, и разговариваю с хозяйкой, не глядя в комнату. Когда я повернула голову, то увидела Матвея Ивановича, который сидел в кресле, а перед ним на сервировочном столике были разложены какие-то коробочки. Из ушей Матвея Ивановича торчали толстые нитки.

– Ты не обращай внимания. – Сказала хозяйка. – У нас дед сегодня женские тампоны тестирует. – И ушла в кухню.

И только тут я заметила, что перед Матвеем Ивановичем действительно несколько видов женских тампонов для критических дней. И в его уши тоже вставлены тампоны! Сказать, что я удивилась, ничего не сказать. Рядом с Матвеем Ивановичем сидел его правнук Егорка, четырёх лет, на своём стульчике. Увидев меня, Егорка толкнул прадеда в бок, и показал в мою сторону. Матвей Иванович сразу вытащил из ушей тампоны, встал, и тепло со мной поздоровался. Я всё ещё смотрела на него с удивлением, а он махнул рукой:

– У нас дома ремонт, вот на три дня переселились к внуку, пока меняют сантехнику. – Вернулся в своё кресло, снова вставил в уши, уже другие тампоны, а Егорка, по сигналу прадеда, начал издавать какие-то странные звуки. Матвей Иванович жестом остановил Егорку, поменял тампоны на другие, и снова дал ему знак «зазвучать». У обоих был такой серьёзный вид, как будто они проводили испытания важного стратегического оборудования.

За чаем мне рассказали, почему прадед и правнук занимаются таким странным делом. У себя дома старики спят в разных комнатах, и ничем друг друга не беспокоят. Здесь хозяева уступили им свою спальню, а сами устроились на диване в зале. В первую же ночь, встав в туалет, хозяин столкнулся с дедом, но спросонья его не узнал, и чуть не ударил. Потому что дед стоял в ванной, закутанный в одеяло, и копался в шкафчике, на голове у него был странный тюрбан из Егоркиной куртки.

– Лидка храпит, как паровоз. – Сказал он внуку. – Уснуть не могу, вот вату ищу.

Внук моментально вник в ситуацию, отодвинул деда от шкафчика, нашёл тампоны своей жены и вставил их в уши деда. Они решили сразу испытать эти подручные противохрапные средства, но Лидия Петровна, как назло, храпеть перестала. И больше не храпела до самого утра. Утром дед отправился в аптеку, и купил по одной коробке всех тампонов, какие только там нашлись.

– И чего они надо мной смеялись? – Спросил он жену внука, рассказывая, как провизоры – молоденькие девушки, хихикали, когда он расспрашивал их о тампонах, какие толще, какие тоньше. Они ничего не могли сказать о звукопоглощающих свойствах тампонов, поэтому Матвей Иванович скупил все тампоны разных фирм по одной упаковке, какие только были в аптеке. И теперь, взяв в ассистенты Егорку, испытывал в деле. А Егорка так старательно изображал, как храпит прабабушка Лида, что отказался пить с нами чай с тортом.

Я ушла и скоро забыла про эту забавную историю. А через год вспомнила, про Матвея Ивановича с огромной благодарностью за идею. Мы с семьёй были на отдыхе и жили в большом трёх комнатном номере. И в первую же ночь выяснилось, что наш дедушка, храпит на все голоса духового оркестра. Я встала и вставила себе в уши свои тампоны. Когда я вернулась в постель, то не услышала, что сказал мне муж. Я вытащила тампон и он повторил:

– А мне?

Когда мы пошли с ним в ванную, оказалось, что в номере не спит никто, кроме храпящего деда. Моя пачка тампонов разлетелась на ура! Утром, за завтраком я скомандовала маме, детям и мужу, что если кто-то потеряет, хоть один свой тампон, другого уже не получит.

А папа спросил:

– А зачем они вам? А мне почему не дали? – И тут же получил от мамы «леща».

Укус мёртвой змеи

Лихие девяностые не прошли даром для нашей районной школы. В порядке оптимизации было закрыто четыре сельских учебных заведения, а учащихся перевели к нам. Новые ученики, приезжали из окрестных деревень на автобусах. Всё было чинно и красиво, в первые пару месяцев. Потом пошли дожди, дороги развезло, и новенькие автобусы буксовали на каждом повороте, не вписываясь в деревенскую грязь. Ребятам приходилось идти пешком, кому километр, а кому и три. До школы они добирались, как поросята из лужи, чем вызывали отвращение у местных районных задавак, кичившихся своими разбогатевшими в первых кооперативах родителями. Я помню, как нас по очереди подвозили к школе отцы на своих внедорожниках, и мы, расправив платьица, забегали в школу, даже не замочив туфелек. И вот на пороге школы появлялись сначала Умаровские, потом Семёновские, последними приходили Романовские и Заречные. Последних было больше всего, человек тридцать, и они, протопав три километра, были самыми грязными. Когда ребята проходили через вестибюль до гардероба в своих дождевиках и резиновых сапогах, вестибюль превращался в «море по колено». Так ворчала уборщица тётя Ира, которой приходилось целый урок это «море по колено» убирать. Тётя Ира быстро уговорила директрису назначать дежурных из числа приезжих учеников, чтобы они сами за собой эту грязь убирали.

График был жёсткий, и в первые дни ребята не филонили, уборка вестибюля гарантировала вполне законный откос от первого урока. Но постепенно оказалось, что убираются одни и теже дети и у Умаровских, и у Семёновских, и у Романовских с Заречными. Особенно бросалось в глаза, когда дежурили Семёновские. Все три дня убирала фойе маленькая девчонка по фамилии Свиридова. Она безропотно таскала огромные вёдра, честно отмывая вестибюль, и даже не всегда успевала до звонка, если было особенно грязно.

В один из таких дней, едва прозвенел звонок, из ближайшего класса вышли старшие ученики из числа местных, и начали эту Свиридову задирать. А она, не обращая на них внимания, пыталась закончить уборку, чтобы не опоздать на второй урок. И когда, наконец, Свиридова в последний раз отжала тряпку, и положила её у порога, кто-то из мальчишек толкнул ведро, и оно упало, разлив по только что отмытому вестибюлю грязную жижу. Виновник тут же удрал, разбежались и все остальные. Когда Свиридова увидела, что натворили пацаны, она уселась на пол и заревела в голос. Уборщица тётя Ира прекрасно поняла, что случилось, и что если сейчас Свиридова уйдёт на урок, то отмывать вестибюль придётся ей. Она поставила руки в боки, и начала ругать Свиридову, за то, что она такая косорукая и неуклюжая. Свиридова, услышав несправедливые обвинения в свой адрес, подскочила, и врезала тёте Ире со всей силы под дых. Потом куда-то побежала по коридору. Через несколько минут, она уже тащила за ухо пацана, который уронил ведро. За ними шла учительница биологии. Притащив мальчишку в вестибюль, Свиридова наладила ему такого пинка, что он уткнулся носом в грязный пол. А учительница спокойно сказала: «Ну, вот и хорошо, Коля. Новый материал выучишь самостоятельно, на следующем уроке спрошу. Пойдём, Наташа».

Возможно, этот случай прошёл бы незамеченным, чего только в школе не случается. Даже тёте Ире, которая попыталась пожаловаться на Свиридову, директриса посоветовала прикусить язык, и напомнила, что девочка выполняла её, тёти Ирину работу, за которую та получает зарплату, и отменила все дежурства. Но дело в том, что ученик восьмого класса Николай Мурашов, опрокинувший ведро, а потом отмывавший вестибюль, был сыном председателя районной Думы. Нет, его отец, не стал выгораживать своего сына. Говорят, что он отлучил его от компьютера на целый месяц, за такую шалость. А компьютер во всём районе, был только у Мурашовых. Хотя Колина мать считала, что он и так уже достаточно наказан, отмыв вестибюль.

Станислав Иванович Мурашов, предельно внимательно разобравшись в случившемся, приказал реорганизовать школу. «Это же просто подарок судьбы, что у нас теперь учатся ребята из деревень, Марина Валентиновна!» – говорил он директору школы. «У нас три школьных корпуса, два из которых простаивают. А вся школа ютится в одном – корпусе «Б», только из-за того, что в нём столовая. С нового учебного года, начальная школа будет учиться в корпусе «В», в корпусе «А» будут учиться только девочки, а в корпусе «Б» только мальчики средней и старшей школы. Девочкам мы подберём внеклассные занятия и факультативы по их интересам, мальчикам откроем «военную кафедру», как раньше в ВУЗах, и технические кружки. А столовые организуем во всех корпусах.

И вот, когда я пришла в свой девятый класс, на торжественной линейке объявили, что отныне наша школа работает на раздельном обучении. И это было действительно здорово. Мы учились в своём девчачьем коллективе, где отпало множество проблем совместного обучения. Например, физкультура была теперь в радость, не было пацанов, и никто не «поднимал на вилы» наши подростковые недостатки, и физиологические проблемы.

Когда до выпускного вечера оставалось несколько месяцев, я встретила на улице Колю Мурашова. Он очень изменился с тех пор, как мы были одноклассниками. Теперь он был высокий, стройный, симпатичный брюнет, и я слышала много разговоров о том, что он любит погулять с девчонками. Но я никак не ожидала, что он спросит меня о Наташке Свиридовой:

– Всё такая же замухрышка, или расцвела? – Спросил Коля, улыбаясь во все тридцать два зуба.

– А с чего это ты про неё вспомнил? – Удивилась я.

– А я про неё и не забывал. – Сказал Коля, и ушёл, весело насвистывая.

К сожалению, я тогда не придала значения словам Мурашова, и быстро забыла об этой встрече. Я знала, что всего несколько месяцев назад, у Коли умерла мать. Но хоронили её где-то в городе, Коля с отцом теперь жили там же, только приезжали каждый день – Станислав Иванович на работу, а Коля в школу. Подготовка к экзаменам вытеснила все остальные впечатления, поэтому я жутко удивилась, когда Наташка Свиридова спросила меня, хорошо ли я знаю Мурашова.

– А почему ты спрашиваешь?

– Он пригласил меня на вечеринку в своём пустующем доме, после вручения аттестатов. Сказал, что отец разрешил.

Я рассказала Наташе, что приехали к нам Мурашовы, когда мы учились во втором классе. Коля был самым задиристым из ребят, и всё время обзывал всех одноклассников «деревня» или «сельпо», за что неоднократно получал по шее. Кичился тем, что его старшая сестра учится в Лондоне, и он тоже будет учиться за границей, как только окончит школу. Но ближе к старшим классам стало ясно, что заграница ему не светит, поскольку учился Коля откровенно плохо. По разговорам старших, я знала, что мать у Коли тяжело больна, и балует сына, как девчонку. А отец не хочет с ней конфликтовать, и никогда открыто его не воспитывает. И что Коля вырос очень хитрым, и умело манипулирует родителями.

– Я тоже иду на эту вечеринку. Меня пригласили ребята, с которыми мы учились в одном классе до разделения. – Закончила я свой рассказ.

– Ну, ладно, тогда. – Сказала Наташа. – Из наших никто не идёт, после вручения аттестатов будет автобус в Семёновку. Если я на нём домой не уеду, придётся утром идти пешком.

– Если разойдёмся рано, переночуешь у меня.

– Договорились. – Улыбнулась Наташа.

Вечеринка затянулась. Мы веселились во всю, но хозяин дома почему-то вёл себя так, словно чего-то ждёт. Он угрюмо бродил между ребятами со стаканом шампанского, не танцевал и не принимал участия в шумных разговорах. Я даже хотела спросить у него, в чём дело. Потом вспомнила о смерти его матери и решила не лезть в душу. В доме было душно, и я вышла через дверь, которая вела в огород, и присела на ступеньках летней кухни. Через несколько минут из дома вышел Коля, и не заметив меня, прошёл в сторону пустой теплицы.

– Деньги принёс? – Услышала я, чей-то скрипучий голос.

– Держи. – Ответил Коля.

– Ну, и как я её узнаю?

– Она одна в дурацкой красной кофте, не ошибёшься.

– И что мне с ней делать?

– Только рот заткни и подожди пока я приду.

Колин собеседник хихикнул:

– А что, просто так не даёт?

– Не твоё дело! – Огрызнулся Коля и ушёл в дом.

Выждав несколько минут, я вернулась в дом и нашла Наташу. Это она была в красной кофте. Я не знала, что Коля задумал, но поняла, что ничего хорошего. Я буквально силой заставила Наташку поменяться нарядами. Я рассчитывала на то, что Коля, увидев меня вместо Наташки, откажется от своих планов какими бы они не были.

Прошло примерно минут сорок, и ребята начали расходиться. Мы с Наташкой ушли первыми и потихоньку брели к моему дому. Вдруг кто-то выскочил из кустов и, оттолкнув Наташку, в эти самые кусты затащил меня. Я вырывалась изо всех сил, но мужчина был очень сильным. Он быстро скрутил и связал мне руки, засунул в рот тряпку, и бросил на землю. Я услышала, что кто-то идёт, и снова попыталась вырваться, но у меня ничего не получилось.

– Всё, подружку я обезвредил. Вали отсюда. – Услышала я голос Коли.

Тяжёлые шаги удаляющегося мужчины, наконец, стихли. Коля опустился рядом со мной на колени, спустил брюки, и рывком сдёрнув с меня юбку и трусы, прошипел, словно подколодная змея:

– Ну, вот и всё.

Он насиловал меня около часа. Это сейчас я понимаю, что Коля видимо, принял какие-то таблетки для взрослых, потому что он не мог остановиться, а я только тихо плакала. Наконец, он оставил меня в покое, развязал мне руки и ехидно спросил, бросив мне в лицо верёвку:

– Сама повесишься, или помочь? – И тут он завалился на бок.

Над ним стояла Наташка Свиридова с какой-то дубиной в руке.

– Лариска, он заткнул мне рот и привязал меня к забору, я кое-как освободилась, потому что забор сломался. – Кричала, рыдая Наташка. Когда, через два месяца, меня выписывали из больницы, наш доктор Константин Юрьевич, пригласил меня к себе в кабинет. – Я должен сказать тебе очень важную вещь, Лариса. – Какую? – Я удивилась, потому что все важные вещи мне уже были сказаны неделю назад. Я пробуду в инвалидном кресле не меньше года. Коля вывихнул мне тазобедренную кость и порвал мышцы разгибающие бедро. Мне сделали операцию, но нужно было подождать, пока организм сам закроет травму. Поступать в этом году я уже не смогу. Но, учиться мне всё равно придётся – учиться жить заново. Как сказала психолог, теперь моя жизнь разделилась на «до» и «после». Но я это знала и без неё. – Лариса, главное последствие того, что сделал с тобой Коля, вовсе не травма ноги. – Константин Юрьевич глубоко вздохнул, а потом словно нырнул в омут: – Ты беременна, моя девочка. Я смотрела на врача и не понимала его слов. Потом повторила слово «беременна», словно пробовала его на вкус. Константин Юрьевич, со словами: «Стандартный бланк», протянул мне бумагу. – Прошу прервать мне нежелательную беременность… – Прочитала я вслух. – А мои родители знают? Через семь месяцев я родила здоровую девочку. Мы назвали её Марта, и дали отчество Николаевна. Я так решила, хотя мама и папа настаивали на том, чтобы я выбрала что-то другое. – Пусть даже Станиславовна. – Говорила мама. – Отец Коли ни в чём не виноват, и он её родной дед. А этот родной дед не мог надышаться на свою нежданную внучку. Он снова жил в своём опустевшем доме, и приходил к нам, как только у него появлялась свободная минутка. Станислав Иванович сдавал дела председателя Думы. Он собирался переехать к дочери в Лондон, как только закончится судебный процесс. Судебный процесс был на удивление коротким. Станислав Иванович не стал нанимать сыну адвоката, и Коля получил высшую меру наказания. Я присутствовала на вынесении приговора, а до этого читала стенограмму выступления в суде обвиняемого – Николая Станиславовича Мурашова. Он откровенно признался в том, что дал слово своей умирающей матери, что отомстит этой мерзкой Наташке Свиридовой, за то унижение, которое она заставила его испытать. – Вы говорите о случае, когда вас заставили вымыть пол в вестибюле школы? – Спросил обвинитель. – Совершенно верно. Она же в буквальном смысле ударила меня в грязь лицом, чем нарушила мои честь и достоинство. И испортила мой новый костюм. – Невозмутимо ответил Коля. – И вы хотите сказать, что это ваша мать научила вас, как отомстить Свиридовой? – Да. Но я ослушался её и не стал убивать, хотя мама показала мне как это сделать. – И как же? – Спросил обвинитель. – Повернуть ей голову вправо, до щелчка. А то, что вместо Свиридовой, пострадала Минькова, так она сама виновата. Нечего было меняться одеждой с Наташкой. Колин приговор привели в исполнение в ноябре. Перед Новым годом, к нам приехал Станислав Иванович со старшей дочерью. Я всё ещё была в инвалидном кресле, и Станислав Иванович разговаривал со мной стоя на коленях. Он ни словом, ни упомянул о произошедшем, а только держал меня за руки и просил прощения – у меня, у сына, у бога, у всего мира. Я слышала, как он сказал отцу, когда они курили на крыльце: – Мне и в голову не могло прийти, что моя Светлана ведёт такие разговоры с сыном. Видимо у неё уже было не всё в порядке с головой. Сначала я подумал, он врёт, но потом нашёл записи их разговоров, которые делал Николай. Он словно страховался – что это было не его решение. И знаешь, что он мне сказал на последнем свидании? «Сердце матери, жизнь за царя, честь никому», это офицерский кодекс чести. – Сердце – женщине. – Сказал мой отец. – Я знаю, просто странно было слышать это от человека, который сотворил такое. – Отозвался Станислав Иванович. – Я лишь спустя многие месяцы понял, что это была не его обида и месть. Это была месть Светланы. Словно укус мёртвой змеи. А весной смертную казнь в нашей стране отменили. В этот день Марте исполнился годик, и она уже бегала по дому, и весело что-то щебетала на своём детском языке. Я смотрела на дочку, и думала о словах мамы, когда она просила меня согласиться на аборт: «А что ты скажешь ребёнку, когда он спросит – где мой отец? Не будешь же ты ему рассказывать, что он изнасиловал тебя по ошибке, а потом его за это расстреляли?» Тогда я маме ничего не ответила. А теперь сказала вслух: «Я ей скажу, что его укусила змея, и он умер». – Что? – Не понял папа, который сидя на диване, читал газету. – Я скажу дочери единственно возможную правду.