Kitabı oxu: «С точки зрения чудовища», səhifə 9

«Как страшно, что я вообще увидела эту картинку. И как прекрасно, что Винсент не стал мне врать», – подумала Исабель и провалилась в сон – темный, глубокий и без сновидений.

Когда она проснулась, свечи были потушены, но угли в камине горели еще ярко. Винсента в кабинете не было. Исабель поднялась и, придерживая плед, вышла в коридор. Очень хотелось пить и девушка, нащупывая в темноте стены, дошла до кухни и так же, на ощупь, нашла кувшин с водой, стоявший на полке в буфете. Искать кружку не хотелось и Исабель сделала глоток прямо из горлышка кувшина. Поставив его на место, Исабель задумалась, возвращаться в кабинет или подняться в свою комнату. За окном было еще темно, значит, она проснулась среди ночи.

Исабель медленно дошла до библиотеки, помедлила и все-таки толкнула притворенную дверь. И почти сразу увидела фигуру, сидевшую в кресле, среди прохладной темноты. Исабель разглядела очертания бутылки и бокал в руке Винсента.

– Можно? – Исабель подошла ближе.

– Конечно, – голос виконта звучал устало, но трезво. – Я думал, ты проспишь до утра.

– Кстати, об утре…– Исабель села в соседнее кресло. – Жель вернулся. И… мне надо быть на утренней проповеди.

– Надо или ты хочешь? – Исабель не могла разглядеть лица виконта, но почему-то ей показалось, что он нахмурился.

– Будет странно, если я не приду, – ушла от ответа Исабель. Ибо появляться в храме ей не хотелось и это ее смущало. Раньше ей очень нравилось слушать Желя и оставаться после проповеди, помогая ему убрать алтарь и выровнять свечи. Во время этого Жель обычно рассказывал какую-то интересную или поучительную историю, а иногда давал Исабель книгу. Последний раз ей достался справочник по птицам. Странный выбор, но было интересно.

– Тогда тебе надо встать на рассвете, чтобы успеть привести себя в порядок, – ответил Винсент. – Вряд ли прихожанам и Желю стоит видеть тебя растрепанной, в помятом платье.

– Я так ужасно выгляжу? – Исабель почему-то расстроилась.

Винсент поставил бокал на столик, наклонился вперед и Исабель смогла разглядеть, что он очень внимательно на нее смотрит.

– Ты выглядишь нормально, Исабель, – неожиданно мягко ответил Винсент. – Просто не надо давать поводов для сплетен.

– Да. Да, ты прав…– Исабель провела рукой по волосам и, наконец, решилась спросить о том, что мучило и страшило ее.

– Винсент… я отравила свою маму? Скажи правду. Пожалуйста.

Виконт покачал головой.

– Ты – нет. Тот, кто дал тебе эти ягоды – да. Запомни это хорошенько, поняла? Не ты. Тот всадник.

– Но зачем? – жалобно спросила Исабель. Наверное, ей надо было испугаться, заплакать, но на самом деле ответ она знала еще до того, как задала вопрос. Задолго до этого. Ведь она умела слушать. Обрывки разговоров, сплетни, пересказываемы шепотом, когда думали, что она и Мелех не слышат. И уже в каком-то роде смирилась с этим. Как со страшной сказкой, которая тенью вставала за ее спиной все эти годы.

– А вот это я попробую выяснить. И если что-то выясню – скажу тебе сразу. Веришь мне? – спросил виконт серьезно. И Исабель без капли сомнений кивнула в ответ.

– Да. Я верю тебе, Винсент.

Глава 8

На проповедь пришла почти вся деревня и в храме было душно, не смотря на распахнутые окна. Горели огоньки свечей на алтаре, белели лица статуй Ирсы и Ярса, вполголоса переговаривались прихожане. В боковую дверцу энергичной походкой вошел Жель. Брови его были нахмурены, а возле губ залегла суровая складка. Он встал у алтаря и поднял руку. Гомон стих.

– Я насчитал крайне мало свечей, поставленных богам за время моего отсутствия, – громкий голос освященника гулко разнесся под сводами храма.

– Верно, мои прихожане решили, что разом очистились от всех грехов и вознеслись к святым небесам?

Жель обвел глазами притихших людей.

Исабель провела рукой по лбу. Жель всегда был спокоен во время своих проповедей. Сдержан, терпелив, готов разъяснять и пояснять – Исабель не раз слышала от него, что в этом и состоит миссия освященника. Не подавить своей волей, а помочь прихожанину услышать голоса богов и очистить свою душу, найти правильный путь среди сомнений, соблазнов и эмоций.

Но никогда раньше в голосе Желя она не слышала… гнев.

– Сегодня я хочу напомнить вам о грехе себялюбия, – освященник прошелся вдоль алтаря. – О ведущей к погибели уверенности в том, что человек может без конца идти на поводу своих желаний, мимолетных наслаждений и сластолюбия.

Исабель показалось, что Жель, без труда выделив ее взглядом среди прочих, смотрит прямо на нее.

– Человек – слаб. Едва он решит, что его воля сильнее воли и пути богов, едва он решит, что ему дозволено чуть больше, чем остальным – его путь к падению уже начался. В наших краях есть, пока еще живой, пример этому, или вы забыли?

Голос Желя набирал силу.

– Чудовище, оканчивающее свои дни в поместье Лоза. Существующее лишь благодаря доброте людей, да звонкой монете, что осталось у него. И нет, я не буду обвинять добрые души в сребролюбии, ведь каждый день они рискуют своей душой, приходя в зловонное логово этого беспутства. Некогда прекрасный собой виконт, человек, давно продавший свою душу распутству, чревоугодию и омерзительным развлечениям. Погрязший во грехе он тащил за собой невинные души и за это боги покарали его. Наслав пожар, унесший с собой и его красоту, и его жизнь. Ведь что осталось ему? Жалкое существование, тяжесть неискупленных грехов! Неужели для моих прихожан это пример? Неужели решили они пойти по этой зловонной дорожке, стоило мне уехать на несколько дней? Вы забыли про богов, про храм, про чистоту молитв?!

Исабель почувствовала тошноту. Она не понимала, к чему Жель вдруг решил вспомнить про Винсента, к чему привел его пример – неужто не зайти поставить свечу грех, приравненный к распутству? Но виконт точно не был жалким и омерзительным! Освященник не знал его! Как вообще можно говорить так о том, кто не может прийти и защитить себя? Да, Винсент бывает несдержан, но чего ждать от человека, двадцать лет запертого наедине со своими мыслями? Ни разу, ничем виконт не сделал ей больно или плохо!

Исабель дернулась вперед, чтобы ответить Желю, перебить его, и тут же кто-то сильно дернул ее за руку.

Обернувшись, девушка увидела, что позади нее стоит Агнес.

– Стой спокойно, – прошептала та, не сводя глаз с Желя.

– Агнес? Что ты тут делаешь? – прошептала в ответ Исабель. Голос освященника начал отзываться головной болью.

– Пришла на проповедь. Ваш освященник не в пример нашему, все по делу говорит, ясно, с огоньком. Да что-то сегодня огонек его горит как злой пожар. А ты молчи.

– Но…

– Молчи, – повторила Агнес. – Он на тебя смотрит. И ты повернись к нему и смотри. Не знаю, чем ты задела его, Исабель. Но не надо защищать виконта, только подозрения вызовешь. Не надо.

Агнес была права. Исабель повернулась обратно, лицом к алтарю, и сделала вид, что слушает Желя. Мысленно она представляла себе сад Лозы, тихую часовню, запах книг в библиотеке и поле, через которое пойдет к поместью. В этот раз проповеди освященника не удалось достучаться до ее сердца.

По окончании Исабель хотела сразу уйти вместе с Агнес. Тем более, у женщины за спиной висел объемистый мешок, в котором, как она сказала, были платья Лисавет. Но у самого выхода, поспешно попрощавшись с одним из прихожан, ее перехватил Жель.

– Ты торопишься, Исабель? – освященник не сводил с нее пытливого взгляда. – Не останешься, как обычно, помочь убрать алтарь? Я как раз хотел узнать, дочитала ли книгу, что я давал. И какие у тебя есть вопросы.

– Прости, Жель, – Исабель постаралась изобразить добрую улыбку. Вышло не очень – все внутри нее протестовало против резкой проповеди освященника. – Меня ждет Агнес, мы должны идти в Лозу… нас сегодня ждет большая уборка и готовка, – врала она на ходу.

На лице Желя заиграли скулы, должно быть, освященник сильно стиснул зубы.

– Как тебе проповедь, Исабель? – обманчиво-мягко поинтересовался он. – Ты ведь согласна с тем, что беспутная жизнь виконта точный пример того, чего всем нам стоит избегать? Куда нас может завести обманчивое впечатление, что нам не нужны правила, соблюдение чистоты помыслов и контроль над своими делами и поступками?

Щеки Исабель все-таки вспыхнули. Оставалось надеяться, что Жель решит, что это от смущения, а не от злости.

– Я не могла знать Ви… виконта в те время, Жель. Мне остается поверить тебе и твоим словам. Сейчас это одинокий старик, который почти не выходит из своей комнаты. Но… хочет, чтобы в его поместье было чисто и… чтобы в нем была жизнь. Мы стараемся, как можем. Я же… не веду разговоров с господином виконтом. Я не знаю, какой он.

Повисло молчание. Исабель очень хотелось верить, что она звучала искренне и убедительно.

– Что ж… – медленно сказал Жель, не спуская с Исабель глаз. – Да, ты права. Тебе стоит верить моим словам и, конечно же, ты не можешь знать мысли виконта сейчас. Раскаялся ли он или всего лишь тоскует по прежним временам и своим…возможностям. Верю в твое благоразумие, Исабель.

Неловко кивнув Желю, девушка вышла на свежий воздух. Агнес терпеливо ждала ее неподалеку от храма. Исабель подставила лицо солнечным лучам и вздохнула. Кое-какие сомнения Желю удалось в нее заронить. Но имеет ли она право говорить об этом Винсенту?

К Лозе шли быстрым шагом. Исабель бы предпочла замедлиться, чтобы прийти в себя после проповеди, успокоиться, но у Агнес было много дел и у себя дома, так что она хотела управиться в поместье как можно скорее.

– Сегодня займемся готовкой, – предупредила она Исабель, заходя в ворота. – Что это за еда такая. То окорок, то хлеба кусок. То яблоко с дерева. Начнем с тобой с супа и выпечки, а Ханна завтра жаркое сделает, чтобы на несколько дней.

– Спасибо, Агнес. Горячий суп – это чудесно. Признаться, у виконта он входит так себе, – Исабель подмигнула Агнес и та вдруг легонько улыбнулась в ответ.

– Да где уж видано, чтобы господин да супы варил, – проворчала женщина беззлобно.

– Я только быстро найду Винсента и сразу присоединюсь к тебе, – продолжила Исабель. – Скажу, что мы уже вернулись.

Агнес только покачала головой в ответ и отправилась в сторону входа на кухню. Исабель обогнула дом, мягко ступая по похрустывающей песком дорожке, и у пруда увидела виконта. Тот стоял у самого края воды, всматриваясь во что-то.

– Привет, – подошла девушка ближе. Виконт кивнул.

– Что-то не так с прудом? – Исабель окинула взглядом прозрачную на первый взгляд воду, цветы, растущие каймой вокруг, торчащие метелки травы в воде, неподалеку от берега, и зеленые спинки лягушек, замершие под солнышком между травинками.

– С прудом все хорошо. Вот лягушки… смотри, мне кажется, некоторые явно недоедают. Что это? Нехватка комаров? Конкуренция за мух? – в голосе виконта звучал неподдельный интерес. – Получается, на них проклятье не действует? Одни толстые и довольные жизнью, а вторые будут худеть, пока не помрут?

Исабель расхохоталась.

– Винсент, ты серьезно?

Виконт приподнял брови.

– Что смешного?

– Брось, ты правда не знаешь? Ты, человек с тысячей книг?

– Исабель, чем я тебя так рассмешил? – Винсент начал раздражаться.

– Прости, прости пожалуйста, – Исабель коснулась руки виконта.

– Просто те, кто крупнее это самки. А те, кто меньше это самцы. У лягушек так устроено. Самцы мельче. Я уверена, что с ловлей комаров у них все в порядке. В деревне каждый ребенок это знает.

Какое-то время виконт молчал. Потом хмыкнул.

– Что ж. Похоже, среди тысячи книг и впихнутых в мою голову знаний, нужных «каждому джентльмену» половым отличиям лягушек места не нашлось. Зато смотри, тебе удалось чем-то меня удивить.

– Агнес забирает меня на кухню, готовить, – предупредила виконта Исабель. Тот неопределенно кивнул. Сегодня он был как-то задумчив.

– Ну… я пошла, – потоптавшись на месте, Исабель направилась в сторону Лозы.

– Как прошла проповедь? – окрикнул ее уже в спину виконт. Исабель споткнулась.

– Нормально, – крикнула она в ответ, прибавляя шаг.

Исабель пока не решила, хочет ли она, чтобы виконт знал, что говорил он нем Жель. Нужно ли ему это знание?

Управились они с Агнес ближе к середине дня. Виконт опять пропадал с Ленно у сгоревшего крыла Лозы, лишь ближе к полудню вместе с юношей заглянув на кухню и быстро съев по тарелке уже готового супа. Ленно потянулся было к тесту, но Агнес шлепнула его по руке полотенцем и прогнала с кухни вон. Виконта шлепнуть она, разумеется, не могла, но смотрела так, что Винсент тоже предпочел не трогать сладкое тесто и вернуться к работе. А Исабель с Агнес замешивали, пекли, мыли, терли. В конце концов последняя порция пирогов и пирожков была вытащена из пышущего жаром духового шкафа и Агнес устало вытерла лоб.

– Пойду умоюсь, – сказала она. И, отряхнув руки о передник, взяла мешок и достала из него сложенные стопкой платья. Голубое как птичье яйцо, нежно-кремовое и зеленое как мох у корней дерева.

– Вот, держи, – протянула она вещи Исабель. – Надеюсь, тебе придутся в пору.

– Исабель сглотнула тяжелый комок в горле.

– Спа… спасибо, Агнес. Для меня это очень много значит. Честное слово.

– Я знаю, девочка, – Агнес положила руку на плечо Исабель, легонько сжала его и, вздохнув, отвернулась.

– Ладно, дела меня дома заждались. Ты тоже до темноты не засиживайся, – нарочито бодрым голосом сказала она. – Пыль смахни в комнатах, да с книг и иди домой.

Исабель кивнула.

– Спасибо, Агнес, – еще раз поблагодарила она и медленно пошла к лестнице, прижимая платья к груди. Они пахли немного пылью и мятным запахом трав от моли. Исабель поднялась в свою комнату, бережно положила платья на кровать и подошла к окну. Солнце освещало сад, но у самого фасада, среди кустов, уже притаилась тень. Сердце Исабель кольнуло смутной тревогой. Девушка прижалась лбом к стеклу. О чем она беспокоится? О дне, когда отец, слава богам, вернется здоровый и Исабель больше не надо будет приходить в Лозу? О своем будущем? О… виконте?

Девушка потерла виски руками.

– Глупая рыба Исабель, – пробормотала она.

В ванной Исабель привела себя в порядок и затем, поколебавшись, все-таки сняла с себя платье и надела мамино, зеленое. Мягкая ткань обняла девушку, нежно опустившись до самых щиколоток – платье сидело как влитое, разве что, видимо, Исабель выросла немного выше мамы. Исабель пригладила волосы.

– Спасибо за подарок, мама, – тихо сказала она в пустоту. – Ты прости, с Королевой Роз, похоже, ничего не получится. Но я вытираю пыль в доме самого настоящего виконта. И, кажется, ему на тебя не наплевать – я уж не знаю, почему.

Девушка тихо вышла, прикрыв за собой дверь.

Винсент и Ленно все еще пропадали на улице. Поскольку виконт не озвучивал сегодня никаких просьб и пожеланий, Исабель занялась именно тем, что сказала Агнес: начала вытирать пыль.

Мягкой тряпочкой она прошлась по глобусу в библиотеке – он так застенчиво прятался в углу, что она и не сразу его заметила. Протерла корешки книг, встряхнула портьеры, вытерла полки. И замерла перед шкафом, разглядывая фигурки за ним. Птицы со стеклянными перьями и золотыми клювами. Фарфоровые пастушки и пажи. Застывший в прыжке тигр, на морде которого были нарисованы тончайшие полоски усов. Домики, похожие на пряничные. Пара цветков с нежными фарфоровыми лепестками. Тот, кто собирал коллекцию, делал это с любовью и обладал – по мнению Исабель – прекрасным вкусом.

– Это коллекция моей мамы, – раздался за спиной Исабель голос Винсента. Исабель, вздрогнув, повернулась.

Виконт выглядел несколько уставшим, на рубашке проступили следы пота и Исабель едва не подалась вперед, чтобы лучше обнюхать виконта. «Ну как собака», – разозлилась она на саму себя. И, кашлянув, ответила:

– Очень красиво. Правда, мне очень-очень нравится. Как маленький застывший мир.

Виконт прислонился плечом к дверному косяку.

– Забавно. Моя мама говорила про эти фигурки, что это застывшая красота. Пойманный момент. Она вообще старалась увидеть в людях и вещах красивое. Самую сердцевину. Только вот не во всем и не у всех сердцевина красива.

Исабель молчала, не зная, что сказать.

– Что случилось на проповеди, Исабель? – спросил вдруг виконт мягко. Пойманная врасплох Исабель растерялась.

– Почему ты решил, что что-то случилось?

Виконт, вздохнув, прошел в комнату и сел в кресло, устало откинувшись на его спинку и широко расставив ноги. Исабель скользнула глазами по его расслабленной, крепкой фигуре и прикусила губу.

С ней точно что-то было не так. Может, ей надо пойти в храм и попросить у богов помощи? Или пойти к Киане? Больше спать, меньше есть или, наоборот, меньше спать и больше есть?

– Исабель? – вырвал ее из раздумий голос виконта. Он побарабанил пальцами по ручке кресла. – Я спросил что-то не то? Ты не хочешь мне отвечать?

«Как раз наоборот. Я очень хочу тебе рассказать, это-то меня и пугает. Я все время что-то хочу тебе рассказать». Исабель подошла к глобусу и крутанула его, скользя пальцем по поверхности.

– Меня разозлила проповедь Желя, – решилась она признаться.

Виконт приподнял брови.

– Даже так? И что же такого он сказал?

Исабель, не отрываясь, смотрела на глобус.

– Он привел тебя в пример, как… Чудовище. Беспутное, развратное, наказанное богами, погрязшее во грехе, думающее только о себе.

Прости, Винсент.

– За что ты извиняешься? – голос виконта звучал ровно и спокойно, а у Исабель сердце колотилось быстро-быстро. Она и хотела спросить, и боялась.

– За его слова. За то, что он обвинял тебя, говорил такие вещи, а ты даже не можешь заступиться за себя.

Исабель все-таки повернула голову в сторону виконта. Тот смотрел на нее и было в его взгляде что-то такое… удивление? Растерянность? Настороженность?

– О чем ты хочешь спросить меня, Исабель? Я же вижу.

Ничего-то от него не скрыть.

– Я не верю… я не считаю тебя Чудовищем, Винсент. Не могу тебя считать, ты не сделал мне ничего дурного. Ни мне, ни отцу, ни Ленно, Арелу, Ханне, Агнес… И дело ведь не только в том, что мы… нужны тебе, так? Тот, кто дурен мыслями и сердцем не сможет быть хорошим. Но что все-таки случилось тогда, в ту ночь? Кем ты был, Винсент? – выпалила одним духом Исабель. И глаза от лица виконта уже не отводила.

Тот покачал головой.

– Да уж. Этот разговор вести надо в полумраке, за бокалом вина, чтобы камин горел, чтобы хороший ужин расслабил, чтобы сама обстановка располагала к откровениям. А я сижу тут, после того, как несколько часов таскал с Ленно камни, весь пропотел, солнце греет мне затылок, ты стоишь в платье твоей мамы, а я даже не сказал, что оно очень тебе идет. Правда идет.

– С-спасибо.

Виконт встал, взял со столика оставшуюся со вчера бутылку с янтарной жидкостью, бокал и плеснул себе немного. Сделал глоток, отвернулся к окну и пожал плечами.

– Хорошо. Ты честно спросила. Я честно тебе отвечу. Наверное, после моего болезненного бреда ты уже смогла понять, что мой отец был не самым ласковым человеком. Он был очень умным, не жадным, и по-своему любил маму. Как красивую ценную вещь – его нежная Касси. А еще он был человеком жестких правил. И никто и ничто не могли заставить его от этих правил отступить. Моя мама поняла это уже после свадьбы. Нет, он ни разу не поднял на нее руку – унизить он мог и без удара. А вот со мной… со мной в его руке хлыст появлялся каждый раз, когда я, по его мнению, вел себя не по-мужски. Хоть немного отступал от его понимания того, каким должен быть настоящий наследник. Мужчина.

Винсент снова сделал глоток.

– Маму он мучил иначе. Равнодушием почти ко всему, что было дорого ей. Отношением ко мне. Запретом делиться тем, что ей близко и важно со мной. Десятками условностей, правил, требований, установленных им. Одним из них был запрет приезжать сюда. Жена отца должна была блистать круглый год в суете светской жизни, а не сидеть в удаленной уединенной Лозе. И не важно, как она себя чувствовала. Хотела этого или нет.

Виконт повел плечами, словно ему вдруг стало зябко.

– Это до моего рождения он еще сдерживался. Берег душевное здоровье матери, позволил ей обустроить тут все, пожить. Ну а как я родился… беречь маму смысла уже не было. Она выполнила свой долг перед ним.

Исабель шагнула было вперед, но остановилось, не решаясь нарушать внезапную исповедь Винсента даже движением.

– Мне нравились стихи, мамина оранжерея в Больших Ключах, мамины рассказы о растениях. Ее коллекции, книги о приключениях. Музыка. Ты не думай, я не рос каким-то там слюнтяем. Я и кузену накостылять мог, если надо. И стрелял с ранних лет четко в мишень. И от разбитых коленок не ныл.

Винсент хмыкнул.

– Но отец считал иначе. Бил меня за томик стихов, хотя, он одобрял военные поэмы. Обливание ледяной водой, учеба, даже когда я лежал с температурой. Никаких нежностей, никакого снисхождения, ничего. Терпеть боль, не проявлять чувств, не забивать себе голову лишним. Чтобы никто, никогда не смел поймать меня на какой-либо слабости. Чтобы никакая тень не могла упасть на наш род. С точки зрения отца все, что было дорого матери, для меня являлось бы позорной слабостью. Девчачьими увлечениями.

– Винсент, это же ужасно, – вырвалось у Исабель.

– Без матери я бы сдох, – ответил Винсент просто. – Или вырос бы копией отца. А так я научился сопротивляться. Так же, как моя мама. И врать, скрывать свои чувства. Показывать отцу то, что ему хотелось видеть. А потом родители погибли. В самые темные времена я мечтал о том, чтобы отца свалила какая-нибудь лихорадка, мама стала вдовой и мы бы вздохнули спокойно – и нет, мне не стыдно за эти мысли, Исабель. Но я не думал, что он прихватит с собой и мать. По дороге на очередной ублюдочный прием, когда дорогу развезло и кучер не справился с лошадьми.

Винсент повернулся, налил себе еще в бокал и сел на подлокотник кресла. На Исабель он так и не смотрел. Та уже жалела о том, что завела этот разговор – слишком другим сейчас был виконт, слишком страшно было, что он расскажет дальше. Но и попросить Винсента остановить рассказ она уже не могла. Его детство виделось ей чередой сумрачных дней с проблесками света. И почему-то Исабель была уверена, что виконт очень много оставил там, за краем рассказа. Много того, чего не скажет никому и никогда.

– Меня забрал к себе дядя, – продолжил Винсент негромко. – Спустивший большую часть своего состояния на азартные игры и женщин. Но его титул, его связи с королевской семьей в глазах света были выше, чем все его пороки. Дядя не имел доступа к моему наследству – отец знал, что представляет из себя его брат. Он составил завещание в пользу того, что я, и только я мог получить доступ к состоянию по достижении совершеннолетия. Назначил на случай своей смерти небольшое содержание мне и матери до моего совершеннолетия и добился у королевы аудиенции. За свои заслуги в прошлой войне с Затуссией, за заслуги при королевском дворе, за свою истинную верность. Королева поставила на завещание свою личную печать – выше закона, выше любых лазеек.

Винсент покачал головой.

– Говорю же, отец был очень умен. Так что дяде достался сопляк, с которого и взять было нечего. Кроме титула и смазливой мордашки. И дядя решил продолжить дело отца. Лепить из меня наследника, мужчину. И завидную партию для невесты. Из какой-нибудь богатой семьи с хорошей репутацией. Чтобы, с одной стороны, брак этот не был мезальянсом, а с другой – чтобы для семьи невесты породниться с нами было честью. Ну и чтобы ради такого дела отец нареченной выплатил все долги дяди. И сверху приплатил.

– И что, кто-то согласился бы? – не сдержала удивления Исабель.

Виконт, наконец, посмотрел на нее и беззлобно усмехнулся.

– Милая моя, наивная рыбка. Ты не слушала? В те времена, повторю, моя семья была близка к королевскому трону. Я имел все шансы продолжить славный путь отца – с точки зрения света. Брак со мной открывал воистину захватывающие перспективы. Вот только я в этом все участвовать не хотел.

Винсент поболтал напитком в бокале.

– Дядя очень старался. Не сумев сломать меня силой, он перешел к издевательствам. Ну знаешь, пригласить меня, тринадцатилетнего мальчишку, к гостям и высмеять мои увлечения романтической поэзией. Найти и украсть мой блокнот и зачитать мои заметки. Пройтись по моей матери, а когда я кинусь на него с кулаками – выпороть меня и запереть на денек без еды. Он так старался извратить все, что мне дорого, что в какой-то момент я поверил ему. Я поверил, что во мне нет ничего хорошего. Что я не могу и не должен сожалеть, понимать, сострадать. Что все это сор и пыль.

И я решил стать другим. Нет, я не оправдываю себя, Исабель. Я сам выбрал этот путь. Не мой дядя, не волшебная сила, только я. Я не уступил дяде. Я просто выбрал себя. Другого себя. Того, кто живет одним днем. Того, кому не больно, потому, что он либо пьян, либо веселится с друзьями, либо… – виконт запнулся. – С женщинами. С милыми, добрыми девицами, которые сами приходили ко мне. С женами вечно занятых, брюзжащих мужей.

Я жил так, чтобы стереть в труху всю выгоду, которую можно было бы получить от брака со мной. Чтобы ни один состоятельный отец не решился выдать за меня дочь. Чтобы дядя остался ни с чем. И мне это удалось.

Винсент поставил бокал на столик и, поднявшись, снова отвернулся к окну. У Исабель пересохло во рту и она подумала, что сейчас с удовольствием бы выпила воды. Или того странного… кофе. Или что там виконт говорил про вино? Она пробовала домашнее пару раз, на весеннем празднике. Сладкое и бьющее в голову. Вот сейчас бы его, чтобы легкость в теле, чтобы отдышаться, чтобы стряхнуть с себя оцепенение. Она так близко подобралась к сердцевине истории Винсента – что она будет делать потом?

– Когда мне исполнилось восемнадцать, дядя вышвырнул меня в Лозу. Думал, наказывает меня, а я и был рад. Ко мне приезжали мои… приятели. Мы устраивали тут такие праздники, такие пирушки. И поверь, Исабель. Никто, никогда не приходил сюда силой. Что бы ни говорили обманутые женихи, рассерженные мужья, братья, отцы. В моем доме, рядом со мной запрещено было обещать невозможное, опаивать, заставлять или угрожать. Все только честно и добровольно. Ну а что кто-то думал, что после этого станет виконтессой, леди или купеческой женой – были у меня и такие знакомые – ну, так я не властен над чужими фантазиями. Все было добровольно, Исабель.

Винсент повернулся, посмотрев на Исабель тяжелым взглядом, и та поняла, что виконту очень важно, чтобы Исабель в это поверила. Что чтобы он и его приятели ни творили в Лозе, они никогда никого не заставляли проводить с ними время.

И Исабель верила. Верила, потому что иначе Винсент не мог.

Она кивнула и плечи виконта чуть расслабились.

– Когда мне было двадцать я получил доступ к наследству и занялся обустройством Лозы. Для простых работ я нанимал людей из Малой и Большой Долины. Ну и вообще, всем было любопытно, что я тут такое делаю. Многие приходили посмотреть и Азария тоже.

Знакомое имя словно ужалило Исабель. Азария. Та, с кого все началось? Причина проклятия виконта?

– Мать Азарии приносила мне хлеб – чудо, что за хлеб у нее получался. А потом вместо нее стала ходить Азария. Тоненькая такая, совсем невинная. Хорошенькая, хрупкая. Все кидала на меня взгляды и так улыбалась… как солнечный луч через тучи пробился. Ее отец был освященником, мне кажется, она все дни проводила либо матери помогая, либо в храме. Ничего о жизни не знала.

Виконт покачал головой.

– Влюбилась она в меня. Все приходила к Лозе, смотрела, смотрела. Пока ее мать не прогоняла. А мне такое не нужно было, Исабель. Как там Жель сказал, Чудовище? Да, наверное так оно и есть. Сестру мельника я принимал с радостью. Хороша была. Знала, чего хочет.

Слова виконта, тон, которым это было сказано, неприятно задели Исабель. Эта сторона жизни виконта оказалась… чужой. Чуждой.

Винсент на реакцию Исабель, поглощенный воспоминаниями, не обращал никакого внимания.

– А этот цветок – нет, не для меня. Потом я уехал. Пару лет путешествовал, брал уроки скрипки, учился боксировать, познакомился с одним замечательным ботаником. Покупал и отправлял сюда книги, встречал разных людей, узнавал… многое. Наверное, хотел понять, кто я на самом деле. Что во мне от мамы, что от отца, а что от самого себя. И почти понял. Почти… но встретил Марселя.

На лице Винсента появилось брезгливое выражение.

– Марсель был душой компании. Он умел очаровать, расположить к себе. Добиться своего. Добиваться вообще было его целью. Чем сложнее задача – тем лучше. У него был широкий кругозор, но на самом деле ему не было интересно ничего, кроме своего удовольствия. Наслаждения. Любования собой. Представляешь, он почти год потратил на то, чтобы научиться разбираться в винах, лишь затем, чтобы на закрытом приеме зло пошутить над однажды задевшим его знакомым. Он брал уроки литературного мастерства, чтобы написать и пустить в свет жесточайшую шуточку-стишок над совершенно безобидным джентльменом, просто за то, что его жена не ответила на его… намеки.

Но Марсель умел жить. Радоваться. Создавать вокруг себя иллюзию, что все прекрасно, что каждый день насыщен событиями. Что нет тревог и сомнений. И я попался на его обаяние.

Мы много кутили, веселились и я подумал, а почему бы и нет? Почему надо что-то искать в себе, в своем будущем, вместо того, чтобы просто жить? Я вернулся в Лозу и пригласил Марселя и всю компанию приехать, отметить мой день рождения. Мои двадцать три. Праздник планировался на несколько дней и я пригласил на него всех, кого мог. Светские условности мало кому позволили ответить отказом. Пришлось им тащиться сюда, в Лозу.

Винсент поставил бокал на столик. Пить он больше не хотел. И без того стало хмельно-горько от приближения главной части его истории.

– Знаешь, что меня спасло, Исабель? Марсель как-то сказал, что ни разу еще не пробовал принять ванную золотых монет. Мол, почувствовать, что значит фраза «купаться в золоте». А мне надарили столько бессмысленных дорогих подарков… Вот я и отправил слуг в город, к знакомому скупщику. Продать это все к дьевону. Потом чиркнул записку поверенному в банке, и вскоре мешочки с золотом стали приезжать к Лозе. Золота оказалось, правда, едва донышко прикрыть. Но я все равно был доволен, представлял себе лицо Марселя. А в итоге этим золотом все эти годы и плачу. Впрочем, я забежал вперед.

Виконт потер лицо руками. Длинный получился рассказ. Пришло время заканчивать, воспоминания совершенно обессилили Винсента. Он и не представлял, что ему настолько не хотелось возвращаться к ним.

– Пока меня не было, отец Азарии привез в Малую Долину своего ученика. Освященника Селиса. От сплетен слуг особенно не спрячешься, то тут шепоток услышишь, то там. Вот и в Лозе шептались, что пока меня не было, отец Азарии собирался передать свое место ему. Вместе с рукой Азарии. Мол, полюбил ее Селис всем сердцем, надышаться не может. На руках носит, пылинки сдувает. И что Азария Селису взаимностью отвечает. Я даже порадовался за нее. Честно, Исабель. А потом она узнала, что я вернулся. Шла подготовка к празднику, нужно было много продуктов, вот она и помогла матери нести корзинки с хлебом. Как сейчас помню. Мать ее с кухаркой заговорилась о чем-то, а цветочек этот у ворот ждала. Я возвращался с прогулки, увидел ее, честное слово, я просто кивнул ей, Исабель. Не надо было, я же господин, виконт, к чему мне на нее внимание вообще обращать. А она вся зарделась… она так смотрела, Исабель. Словно я солнце. Словно я божество в ее храме – это очень неприятно, Исабель.