Kitabı oxu: «Моя Вера»

Глава 1

Глава 1

Я открыла дверь и осторожно вошла, стараясь вести себя как можно тише. Только бы не получилось как в том анекдоте, когда пьяный муж вернулся домой и, пытаясь никого не разбудить, разнес полдома. Только я не пьяный муж, а пьяная жена. Я тихонько хихикнула, снимая туфли. Да нет, никакая я не пьяная, просто немного повеселилась сегодня на корпоративе. Но небольшой хмель все же кружил голову, поэтому настроение у меня было хорошее.

Я на цыпочках прошла в гостиную. Везде было темно и тихо, мои уже спали. Сейчас немного освежусь под душем и тоже лягу. Все-таки завтра на смену и я буду не очень рада утром, что сегодня легла поздно.

Стоя под душем, я тихонько мурлыкала прилипчивую песню группы «Мираж», под которую мы отплясывали сегодня всем коллективом. Включая и главврача – Валентину Семеновну, которую провожали на пенсию. Да уж, надеюсь завтра никто не выложит в корпоративный чат видео, где я танцую на столе. Я снова хихикнула, заворачиваясь в халат. Да не танцевала я на столе, конечно же. Или танцевала?

Улыбаясь своим глупым мыслям, я поднялась на второй этаж и подошла к детской. Заглянула в приоткрытую дверь. Пашка спал в своей любимой позе морской звезды на кровати, скинутое одеяло валялось на полу. Я осторожно подошла, подняла одеяло и укрыла сына. Легонько провела рукой по его встрепанным волосам и бесшумно вышла.

В супружеской спальне было темно, как я и думала, Валерий тоже уже спал. Я сняла халат, надела ночную рубашку и тихо скользнула под одеяло. Прикосновение мужа к плечу сбило налетающую дремоту.

– Хорошо повеселилась? – раздался его голос у моего уха.

– Да, очень, – сонно ответила я. – Я думала ты уже спишь.

– Как я могу спать, когда моя дражайшая супруга ходит черт знает где? – Стальные нотки в голосе мужа вызвали неприятные колющие ощущения страха.

– Не черт знает где, а на корпоративе. Ты же сам мне разрешил туда пойти. – Я старалась говорить твердо.

– Разрешил. Но я не думал, что ты вернешься заполночь. Да еще и пьяная! – Он резким движением заломил мне руку за спину.

Я хватанула ртом воздух, стараясь удержать крик. Спокойно, спокойно. Только без паники. Я сейчас ему все объясню, и он успокоится. Ведь Пашка рядом, он не посмеет…

– Валера… Еще.. нет.. двенадцати… и я пришла… полчаса назад, – шептала я рваными выдохами, зажмурившись от боли в вывернутом плече.

– Полчаса туда, полчаса сюда, не имеет никакого значения.

Он дернул меня за руку, опрокидывая на спину. Потом навис сверху и положил ладонь на шею, придавливая к подушке. Не до такой степени, чтоб задохнулась, но достаточно, чтобы страх овладел мною полностью и я могла только беспомощно открывать рот в попытке дышать.

– От тебя смердит… – с отвращением шептал он мне в лицо. – Ты напилась, как тебе не стыдно, Вера?

– Только немного выпила, – сумела я сказать, когда его хватка чуть ослабла. Но любые мои оправдания только раззадоривали его, я вновь почувствовала как его пальцы впиваются мне в шею, сдавливая и перекрывая воздух. Я уже поняла, что успокоить его не получится и только думала как далеко он зайдет и удастся ли мне не кричать, чтобы не испугать сына. С тех пор как Пашка подрос, Валерий не позволял себе выплескивать свою злобу при нем. Тем ужаснее и неожиданнее были для меня его действия сейчас.

Он умело играл со мной, то придушивая до такой степени, что все тело конвульсивно дергалось в попытке спастись, то отпуская, позволяя вдохнуть воздуха. Он шептал мне на ухо, и его слова для моего бьющегося в панике мозга звучали каким-то замогильным гласом.

– Я позволяю тебе работать, но это не значит, что ты будешь напиваться и гулять по ночам при любом удобном случае. Ты – мать моего сына, Вера.

– Пашка дома, прекрати это, – обессиленно прохрипела я, отчаявшись уже хоть как-то освободиться.

– Я в курсе, не считай меня идиотом. – Его пальцы вновь сомкнулись на моей шее. – Разве я делаю тебе что-то плохое? Я просто напоминаю тебе как себя должна вести моя жена.

Перед глазами поплыли пятна, начала наползать темнота. Я, уже прощаясь с жизнью, отчаянно дернулась, и тут он отпустил. Судорожно хватая ртом воздух, я откатилась на край кровати. Меня трясло. Я кашляла, заглушая себя подушкой и надеялась, что на этом все закончилось, но едва я немного восстановила дыхание, он снова рванул меня к себе, стиснул в объятиях.

Мои нервы сдали, вскрикнув, «Отпусти!» я попыталась вырваться, но он держал крепко.

– Ну ну. Куда это ты собралась. Куда? – произнес он почти ласково, как нашкодившему ребенку. Одной рукой он крепко обхватил меня за плечи, а второй придерживал за талию, заставляя уткнуться носом ему в плечо.

– Любимая. Разве ты не хочешь заснуть в моих объятиях? Ты такая хрупкая, нежная. Мне так нравится, когда ты спишь у меня на плече.

Я разрыдалась, выплескивая напряжение. Мой бедный, измученный мозг не в состоянии был осмыслить происходящее. Я только пыталась сдерживать громкие всхлипы. Он укачивал меня, гладил по волосам, шептал что-то на ухо, я уже не понимала что. Через некоторое время его бормотание затихло, и он уснул, начав слегка похрапывать. Я, боясь пошевелиться, так и лежала рядом.

Среди хаотично мечущихся мыслей одна вдруг развернулась передо мной во всей своей горькой правде. Как? Как ты могла допустить это? Как ты превратила себя в униженное, трясущееся подобие человека? До каких пор ты будешь говорить себе что это нормально?

* * *

– Папа не надо, папа не надо, папа не надо, – исступленно твержу я. Мне кажется, что я кричу во весь голос, но меня никто не слышит. Скорчившись и уткнувшись лицом в колени, я сижу под столом на кухне. Громкие крики взрослых. Звуки ударов. Папа не надо, не надо папа. Почему он меня не слышит? Слезы градом катятся по щекам. Я грызу свою руку, заглушая рыдания, и понимаю, что я ни слова не произнесла вслух. Мне нельзя ничего говорить, чтобы он меня не нашел. Сейчас он успокоится, ляжет спать, и тогда можно будет выйти. Я сижу здесь долго, очень долго, кажется, вечность. Больше всего хочу раствориться, стать невидимкой и самой ничего не видеть и не слышать.

– Где она? Где эта чертова девка? – гремит у меня над головой. Я кусаю себе руку до боли, от страха кружится голова.

– Ребенка хоть не тронь, – слышится слабый голос мамы.

– Не твое дело! Говори, где ее спрятала? Позорище на мою голову! Ты знаешь что она сделала? Яблоки у соседей таскала!

Страшные шаги приближаются. Я вжимаюсь в стенку.

– Вера, беги! – раздается истошный мамин крик.

Я выскальзываю из-под стола и несусь к двери. Сзади что-то или кто-то с грохотом падает, я слышу отборный мат, но бегу вперед, не оборачиваясь. Вот я уже на улице, под босыми ногами хрустит щебенка, но я не обращаю внимания. Несусь все дальше и дальше по проселочной дороге. Пока не падаю ничком лицом в пыль. Пытаюсь отдышаться, нос и рот забиваются пылью, я кашляю и поднимаюсь на четвереньки. Мне все еще страшно, что отец гонится за мной, поэтому я ползу куда-то пока не утыкаюсь головой в стог, стоящий у дороги. Я быстро разгребаю сено руками, забираюсь внутрь, зарываюсь туда почти с головой, оставляя только небольшую дырочку, чтобы дышать. Мне сразу становится тепло и спокойно: здесь он меня не найдет. Вскоре я засыпаю.

Просыпаюсь от того, что кто-то пытается вытащить меня из сена, кричу от страха и пытаюсь упираться всем, чем могу.

– Да не ори ты, Верка.

Слышу испуганно-усталый голос мамы, сама выпрыгиваю ей навстречу, повисаю у нее на плечах, обхватив ногами за талию. От неожиданности она не удерживается на ногах и, пошатнувшись, садится на землю.

– Ох и чучело же ты. – Она вытряхивает из моих волос сено. – Додумалась куда забраться. Я тебя по всей деревне ищу.

– А папа где? Не с тобой? – Я испуганно кручу головой, но не отлипаю от мамы.

– Да нет его, ушел, – мама тяжело вздыхает. – Вот угораздило тебя. Ты зачем яблоки-то воровала?

– Кушать хотелось, – честно говорю я, глядя маме прямо в лицо.

Она вдруг кривится, всхлипывает, прижимает меня к себе. Плечи у нее трясутся. Я тоже начинаю плакать от того, что я такая бессовестная и доставляю всем столько хлопот. Хочу рассказать маме, что яблоки меня подбил воровать соседский мальчишка Петька. Что именно он подсадил меня на дерево и сбежал. А потом пришел хозяин яблони и снял меня с дерева. А хозяйка отходила хворостиной, еще и отцу пожаловалась. Но я всего этого не рассказываю, а просто реву вместе с мамой.

– Ладно. Пойдем домой. – Мама вытирает слезы мне и себе.

– Я боюсь домой. Там папа.

– Да нет его, говорю же. До утра не придет а там остынет. Пойдем, я супу сварила. Поешь.

Ради супа я готова рискнуть. От голода в животе урчит и словно что-то ворочается. Я хватаюсь за мамину руку и устало плетусь рядом. Щебенка колет босые ступни.

Вдруг дорогу перегораживает чья-то фигура. Темная, страшная. Это отец! Я в ужасе кричу и пытаюсь снова бежать. Но ноги не слушаются…

Глава 2

Глава 2

Я проснулась, хватая ртом воздух. Эти сны, кошмары из детства, они часто преследуют меня. Почти всегда после того как Валерий… Я осторожно повернула голову вправо. Не разбудила. Это хорошо, лучше лишний раз его не провоцировать. Я медленно завернулась в одеяло. После пережитого во сне страха меня бил озноб. Я, стиснув зубы, пыталась себя успокоить. Все хорошо. Все хорошо. Я давно уже взрослая и никакого страшного отца рядом нет.

«Нет говоришь? – ехидно захохотал вдруг в голове второй внутренний голос. – А тот, кто спит рядом с тобой, чем лучше? Разве он не стал твоим кошмаром наяву?»

Замолчи, замолчи, – мысленно повторила я, ворочаясь в постели. Сжала виски руками. Как мне забыть, как выкинуть из головы все то, что так повлияло на меня? Все мое прошлое, которое сотворило из меня то, чем я являюсь сейчас?

Воспоминания пришли помимо воли. Нахлынули, раздавили и лишили сил сопротивляться. Скорчившись на краешке постели, я могла только подчиниться им.

* * *

Мы не всегда жили так бедно. Я еще помню, что раньше, до того как я пошла в школу, у нас было небольшое хозяйство: куры и корова, а мама и папа работали в колхозе. Потом случился какой-то странный переворот, про который шепотом говорили все взрослые, и которого все боялись. Я не понимала, что это такое, но после этого переворота по словам взрослых все развалилось. Развалился колхоз, и маме с папой стало негде работать, а еще куда-то пропали все деньги и продукты. Корову мы продали, кур поели. Мама устроилась уборщицей в магазин, а чем занимался папа кроме того, что пил и куда-то иногда уезжал, я не знала. Мама говорила, что папа работает, но я не верила. Потому что на работе обычно платят деньги, а у нас их не было. Да и маме в магазине тоже не платили, она приносила домой только продукты, а один раз принесла коробку галош. Я помню как она поставила ее на стол на кухне, села и заплакала. Я обрадованная полезла внутрь, думая, что там что-то интересное, но увидев содержимое, только и хлопала глазами.

– Зачем нам столько галош? – допытывалась я у мамы. А она только отворачивалась и плакала. Потом мы носили эти галоши по всему селу, пытаясь продать, но деньги мало у кого были. Удача, если кто-то соглашался выменять на продукты.

Есть хотелось всегда и постоянно. Вот и лазила по чужим деревьям за яблоками. Летом еще хоть как-то можно жить, в огороде кое-что росло, мама варила щи из крапивы. А вот зимой бывало, что кроме хлеба еды в доме не было.

Подрастая, я старалась как можно реже находиться дома. Приходила только ночевать, а днем шаталась по селу. Про то, что отец пьет и бьет маму все знали. Сердобольные соседки даже жалели меня. Но эта ситуация никому не казалась ужасной. У многих так было. Поэтому перекусить у кого-то из подруг дома или посидеть, прячась от отца, я могла. Но не более того. И когда я находила дома маму избитой, когда приводила ее в чувство и бегала в аптеку за зеленкой и мазью от ушибов, я знала, что избавиться от этого не получится. Просто мужья всегда бьют жен. Это закрепилось в моей голове как непреложная истина. Поэтому я могла только прятаться от пьяного отца по деревне и выхаживать потом маму. Но я ничего не могла изменить.

Уже лет с десяти я начала подрабатывать. Кому-то подметала двор, кому-то собирала жуков на картошке или дергала сорняки. Платили мне редко деньгами, чаще продуктами, но для меня, вечно голодной, и это было в радость. После школы я слонялась по соседям, узнавая не нужна ли кому помощь, потом выполняла порученную работу, тут же где-то за углом съедала заработанное и шла на центральную площадь. Там на широкой скамейке, удачно стоявшей прямо под фонарем, я делала уроки. Потом темнело, и передо мной стоял выбор: пойти к кому-то из одноклассников, идти домой или спрятаться на заброшенной лодочной станции и переночевать там. Летом я, конечно, выбирала станцию, а вот зимой приходилось идти домой. Ведь у одноклассников ночевать каждый раз стыдно.

Но чаще других я могла оставаться у Наташки, моей одноклассницы и лучшей подруги. Ее мама работала учительницей, а папа – водителем у главы сельсовета. Понятное дело, что это была обычная рабочая семья со средним достатком, но мне их дом казался царскими хоромами по сравнению с моим. Первое время когда Наташка звала меня к себе в гости, я жутко стеснялась и боялась даже дышать, но потом поняла, что ее родители добрые и совсем обычные, несмотря на то, что у них был такой красивый дом. Наташкина мама всегда старалась меня накормить и иногда, не скрываясь, плакала, глядя на меня. А Наташкиного папу я сперва боялась и застывала как статуя, только услышав его голос. А потом, когда я побывала у них уже много раз, для меня вдруг открылась удивительная истина – оказывается не все мужчины пьют и бьют своих жен и детей.

Когда я поделилась своим открытием с Наташкой, та только глаза на меня вытаращила.

– Ты что, конечно, мой папа нас не бьет. Попробовал бы он меня ударить, да мама бы его сама сковородой отходила за такое. Да он и не будет такого делать. Он же нас любит.

Этот разговор буквально разорвал мое сердце на части. Бредя в тот день домой, я отчаянно пыталась понять, почему же моя мама не может заступиться за меня и отходить отца сковородой? Почему Наташкин папа веселый, добрый и любит Наташку и ее маму? А мой выходит меня не любит? В тот день я, наверное, впервые осознала: то, что происходит у нас дома, несправедливо, неправильно. Только совсем не понимала, что мне с этим делать.

С мамой я решилась поговорить только через некоторое время, когда отец снова избил ее. Она начала так плакать, что я уже пожалела, что подняла эту тему.

– Судьба у нас такая, – проговорила она сквозь слезы, гладя меня по голове. – Судьба, доченька.

Я не поняла, что это такая за судьба заставляет меня жить на улице и ночевать у чужих людей, прячась от отца, но с этого момента я начала его ненавидеть. Раньше просто боялась, а теперь ненавидела. И чем старше становилась, тем сильнее была эта ненависть. Понимая, что отпор ему я дать не могу, я начала мечтать о том, чтобы уехать. В мечтах я хотела жить где-нибудь, неважно где, главное, чтоб подальше отсюда, заработать денег и забрать с собой маму. Эта идея стала для меня всем, я буквально бредила этим. К тому времени я еще подросла и уже могла выполнять работу посерьезнее. Пасла коз, ездила собирать урожай на полях. И старалась на этот раз брать оплату деньгами. Я решила копить на свой отъезд и хваталась за любую работу, которую могла найти.

Однажды я сидела в школьном дворе на лавочке и зубрила историю. Стоял погожий осенний день, идти мне как обычно было некуда, и я решила выучить уроки прямо здесь, а потом уже думать про ночлег. Вдруг я услышала громкий женский вскрик и грохот. Обернулась и увидела школьную уборщицу, тетю Зину, которая лежала возле крыльца в луже воды, а рядом с ней валялось ведро.

Я подбежала к ней, присела рядом на корточки.

– Что с вами? Вам помочь?

– Ох, ох, выплеснула воду с крыльца, да и поскользнулась, ох нога! – причитала она, пытаясь подняться с земли.

Я посмотрела на ее ногу, она была странно вывернута.

– Лежите, не двигайтесь. Вам нельзя вставать, может быть перелом.

Тетя Зина громко застонала, на глазах у нее показались слезы.

– Ох, больно то как. Что же делать-то теперь?

Я сняла мою видавшую виды куртку и постелила ей под голову.

– Лежите так, не шевелитесь, я сейчас сбегаю в школу, скорую вызову.

Я вбежала в здание школы. Оно уже опустело, уроки давно закончились. Я побежала в учительскую, знала, что там стоит телефон. Но в кабинете никого не было. Я немного пометалась по этажу, пытаясь вспомнить, где еще видела телефоны, и практически не думая, затарабанила в кабинет директора.

После моего громкого стука, дверь распахнулась и я чуть не налетела на директрису Ирину Сергеевну.

– Пожалуйста, можно позвонить? – выпалила я. – Очень срочно, нужна скорая.

– Ты кто? – приподняла брови директриса, оглядывая меня.

– Чистякова Вера, – отрапортовала я. – Там тетя Зина упала. Кажется, ногу сломала.

Директриса смотрела на меня еще пару секунд, потом прошла к своему столу и начала вызывать скорую помощь. Я бегом пустилась вниз к тете Зине. Боялась, что она попытается встать и навредит себе.

Она все так же лежала на боку и негромко стонала.

– Сейчас, сейчас скорая приедет, потерпите, – пробормотала я, наклонившись к ней, и потом уже поняла, что скорая из районного центра будет ехать не менее часа. И пожалела, что не догадалась зайти в кабинет к медсестре, чтобы взять хоть какое-то обезболивающее. Я уже хотела бежать обратно, но тут из школы вышла Ирина Сергеевна с медицинским чемоданчиком в руках. Она дала тете Зине таблетки и осталась вместе со мной дожидаться скорой.

Приехавшие врачи подтвердили, что у тети Зины перелом, наложили шину и повезли ее в больницу. Когда машина отъехала, я подобрала с земли ведро и швабру.

– Куда это отнести? – спросила у директрисы.

– Да в подсобку, – махнула та рукой и протянула ключи. – Где ж я теперь уборщицу найду, – пробормотала она будто про себя. – Зина теперь месяц не сможет работать, а то и больше.

– Я могу убирать! – выпалила я, сама того не ожидая.

– Ты? – Ирина Сергеевна снова окинула меня внимательным взглядом.

– Мне работа нужна. Я после уроков мыть буду.

Я словно смотрела на себя глазами директрисы. Худая, нескладная, растрепанная и в мятой одежде.

– Ты в каком классе? – спросила она наконец после долгого молчания.

– В восьмом. Мне четырнадцать есть уже.

– Мне нужно поговорить с твоими родителями, чтобы решить этот вопрос.

Ее слова разбили все мои надежды. Я молчала, но, видно, она прочитала что-то в моем лице, потому что вздохнула и сказала:

– Ты сейчас закончи уборку, а завтра мы с тобой сходим к тебе домой, и я поговорю с родителями.

Я уже понимала, что этот разговор ничем хорошим не закончится, и настроение у меня было на нуле, но чтобы показать свое усердие, я подхватила ведро и швабру и потащила в туалет, чтобы набрать там воды и начать мыть полы.

Закончив уборку, я затащила ведра и швабры в подсобку, глянула на стоящий там узенький топчан и не смогла отказать себе в удовольствии присесть – спина у меня просто отваливалась. Чтобы не сидеть без дела, я достала учебники и тетради и кое-как, на коленях накалякала домашние задания по русскому и алгебре. Потом взялась повторять устные уроки и сама не заметила как уснула на этом самом топчане.

Продрав глаза утром, я не сразу поняла, где нахожусь, а когда вспомнила, то поняла, что эта подсобка была бы для меня идеальным жилищем. Проснулась, умылась в туалете и иди на уроки. Не нужно ниоткуда бежать, боясь опоздать, да и о ночлеге можно не думать. Но я запретила себе мечтать. Я не верила ни на секунду, что отец разрешит мне работать в школе. А маму никто и слушать не будет.

Все уроки я почти не слушала, что говорят учителя, и вся тряслась при одной мысли, что директриса придет ко мне домой. Но это время настало. Она не забыла и не передумала. Я плелась вслед за ней, едва переставляя ноги, и радовалась только тому, что она у меня ничего не спрашивает.

Когда мы вошли в дом, мама лежала на кровати, отвернувшись к стене. Отца к счастью не было.

– Мам, тут к тебе пришли, – негромко позвала я.

Она повернула голову, и мы синхронно с Ириной Сергеевной ахнули. Мама снова была вся избита. Под глазами синяки, на губах запеклась кровь. Она с трудом открыла опухшие глаза.

– О-ох, Ирина Сергеевна пришла. Ты что, Верка, натворила чего? Я сейчас встану. – Она попыталась подняться, но глухо застонала, схватившись за живот.

– Лежите, лежите, – кинулась к ней Ирина Сергеевна. – Беги в аптеку Вера! – крикнула она, обернувшись ко мне. – Анальгин купи, зеленку, йод. Телефон у вас есть, скорую вызвать?

Я помотала головой.

– Тогда забеги в школу и вызови из моего кабинета. Вот тебе ключи.

– Да что вы, что вы, какая скорая? Да все нормально со мной, да я просто упала, – затараторила мама и села на кровати.

Ирина Сергеевна удивленно посмотрела на нее, а я не стала дожидаться дальнейшего разговора и выскочила из дома. Бредя по улице, я плакала навзрыд от несправедливости и от того, что никак не могу вырваться из этого заколдованного круга. Я все же дошла до аптеки, купила все необходимое. А скорую вызывать не стала. Я помнила как несколько лет назад я вызвала маме скорую. Но она сбежала из больницы как только смогла встать на ноги. А меня отец избил так, что я отлеживалась несколько дней дома. Именно с того случая я поняла, что мне лучше всего убегать из дома и практически перестала приходить ночевать, только когда была уверена, что отца нет. Вот и сейчас, что толку со скорой? Вылечится дома, не в первый раз. С такими мыслями я дошла до своей калитки. Ирина Сергеевна ждала меня во дворе.

– Вера, – сказала она, пристально глядя на меня. – Я поговорила с твоей мамой. Я беру тебя на работу, и ты можешь жить в школе. В той подсобке. Она небольшая, конечно, но лучше чем… – она замолчала.

Я от радости готова была кинуться ей на шею, но только пробормотала:

– Спасибо.

– Сейчас иди, помоги маме, а потом можешь возвращаться в школу. Да, питаться будешь в столовой. Я все устрою.

Я онемела и молча смотрела, как она выходит из калитки.

Я была так счастлива, что даже не спросила у мамы, о чем они говорили. Только узнала, где отец, чтобы понять, можно ли мне остаться ночевать сегодня дома. Узнав, что он уехал на свои так называемые заработки, я осталась с мамой. Мы ни о чем так и не поговорили, она почти все время спала, а я собирала свои вещи, готовясь к завтрашнему переезду.

Эти два года, пока я жила в подсобке, я помню как одни из самых счастливых. Сначала я боялась, что это все временно, до возвращения тети Зины, но она после выздоровления уволилась и ушла на пенсию. Ирина Сергеевна сказала, что больше не будет никого нанимать, и я могла жить и работать спокойно. Иметь свой собственный угол для меня было ни с чем не сравнимо. Пусть в узкую, длинную комнатушку влезали только топчан и парта, которую я притащила, чтобы было удобнее делать уроки. Пусть я могла влезть на топчан, только раздвинув метлы и швабры и скинув на пол тряпки, меня не волновали такие мелочи. После уроков я мыла полы в школе, проходясь по всем трем этажам, потом делала домашнее задание в своей каморке, а потом если не ходила в гости к Наташке, то лежала на топчане и мечтала о своем будущем отъезде.

Наташка по-прежнему приглашала меня к себе ночевать и иногда я соглашалась, когда хотелось нормально помыться и поспать на мягком. Но старалась сильно не привыкать к удобствам, чтобы моя каморка продолжала оставаться для меня идеальным убежищем.

Домой я ходила редко. Раз или два в неделю заглядывала проведать маму. Мое отсутствие, кажется, хорошо повлияло на их отношения с отцом, он стал бить ее гораздо реже. Мама выглядела слишком уж счастливой и довольной, и я не хотела этого признавать, но с ней похоже происходило что-то странное. Она то смеялась не по делу и говорила чересчур громко, то вдруг застывала со стеклянным взглядом, и ее лицо становилось похожим на маску. Я боялась этого и, заскочив на пять минут, старалась побыстрее уйти. Да, это было эгоистично, но я слишком устала жить в постоянном страхе. Мне хотелось немного свободы, немного своей личной жизни, которой я и жила, работая в школе. Мне ведь не только дали жилье и еду, мне еще и платили. Разве это не предел всех мечтаний? Я потихоньку откладывала деньги, но в моих мыслях о будущем было огромное белое пятно: я совсем не представляла куда же я поеду, когда окончу школу, и как буду жить дальше.

Совсем неожиданно моя подруга Наташка подала мне такую идею, о которой я даже и подумать не могла. Как-то мы сидели у нее в комнате и учили уроки, как вдруг она мечтательно закатила глаза к потолку и сказала.

– Как же надоела эта школа. Мечтаю поскорее ее закончить и уехать отсюда наконец.

– А куда ты хочешь поехать? – поинтересовалась я. В моей голове как-то не укладывалось, что имея таких замечательных родителей, Наташка хочет от них уехать.

– В Новосибирск само собой, – фыркнула Наташка будто говорила о чем-то давно решенном.

– Куда? – вытаращила я глаза. Для меня Новосибирск был чуть ли не столицей, хоть я и знала, что мы живем далеко от настоящих крупных городов, но для меня, выросшей в глухой сибирской деревне, и этот город казался чем-то особенным. – И что ты там будешь делать?

– В медицинский колледж поступлю, – хвастливо сказала Наташка. – Думаешь я зря зубрю эту ненавистную химию?

Тут я совсем потеряла дар речи. От слова колледж повеяло чем-то заграничным и недоступным простым смертным. Видя мое замешательство, Наташка принялась мне растолковывать.

– Колледж – это как бывшее училище, просто новомодно так называется. В Новосибирске он есть, я узнавала. Там на медсестер учат.

– И когда же ты… туда.. собираешься? – пролепетала я.

– Ну вот после девятого класса.

– А ты в десятый, одиннадцатый разве не пойдешь?

– Не-а, – помотала головой Наташка. – В нашей школе же только до девятого учатся. А дальше нужно в район ездить. А зачем мне это надо, еще два года штаны за партой протирать, да еще и кататься туда-сюда? Я лучше в Новосибе поступлю, выучусь и за три года уже профессию получу, да тем более там общежитие дадут. А медсестры, знаешь, они везде нужны, профессия хорошая. Мама и папа не против.

Я уже почти не слушала Наташкину трескотню, потому что поняла, что совсем забыла о том, что после девятого класса надо переходить в другую школу. И с ужасом думала сейчас о том, что мне придется уйти из своей подсобки и не будет у меня ни работы, ни еды, ни своего угла. От этой мысли стало так горько, что я не сдержалась и заплакала.

– Эй, ты чего ревешь? – участливо спросила Наташка. – Что я уеду, что ли? Скучать будешь?

Я не стала ее разочаровывать и, всхлипывая, кивнула. Подруга подсела ко мне и обняла. От этого я совсем расклеилась и стала реветь чуть ли не в голос.

– Ой, ой, ой, – запричитала она. – Ой да ты что, ну не расстраивайся ты так. – Она немного помолчала, пока я всхлипывала ей в плечо, а потом вскрикнула: – Я знаю, что делать! Поехали со мной.

Я так обалдела, что даже плакать моментально перестала и так и застыла с открытым ртом.

– Да, да. Вместе поступим и жить вместе будем, здорово же? Или у тебя другие планы?

Я помотала головой. Мой мозг не в силах был обдумать все сыпавшиеся на него новости. А подругу уже понесло.

– Ну вот, ты же всегда говорила, что уехать мечтаешь. Вот и поехали в Новосиб. Выучимся, медсестрами будем, а?

– А как же… мама… – выдавила я.

– П-ф-ф… – Наташка махнула рукой. – Будто ты сейчас ей много помогаешь.

Я немного обиделась.

– Ну вообще-то я ей деньги даю. И навещаю… иногда.

– Ну ладно, Вер, прости. Я не то хотела сказать. Я хотела сказать, что она прекрасно без тебя справится. А ты ведь и так уехать хотела. Так что подумай хорошенько.

И я думала. Столько думала, что не могла спать по ночам. Крутила, вертела в голове наш с Наташкой разговор так и сяк. И все больше понимала, что это мой единственный шанс. Как ни жаль было маму, но ведь я и правда не могла ей ничем помочь, она сама выбрала для себя такую жизнь. А мне нужно спасаться, если не хочу стать такой же как она. Как бы я не убеждала себя, что права в своем решении, но поговорить об этом с мамой все не могла себя заставить. Я знала, что отца и спрашивать не буду, но вот маме я все-таки должна была все рассказать. Мне не хотелось уезжать тайно.

Когда я все же решилась на разговор, то торопясь и запинаясь, рассказала все. Про Наташку, про колледж , про то, что мне дадут общежитие и стипендию. Я захлебывалась словами, жестикулировала и одновременно умирала от страха, глядя на маму. Мне все казалось, что ее взгляд вот вот остекленеет, и в лице появится то выражение отрешенности, которое меня так пугало. А еще больше я боялась, что мама заплачет и будет уговаривать меня остаться. Я уже настолько была поглощена своим желанием уехать, что остаться для меня казалось немыслимым.

Наконец я выдохлась, замолчала, тяжело дыша. Мне все казалось, что я не рассказала чего-то важного, что не смогла ее убедить. Мама сидела напротив меня за столом, смотрела на меня пристально, и мы обе молчали. Когда я уже думала, что не выдержу этого напряжения, она взяла мою руку в свои, наклонилась, прижала мою ладонь к своей щеке.

– Уезжай, – прошептала она одними губами.

– Что, мама? – Я наклонилась к ней, наши лбы соприкоснулись.

Она взяла мое лицо в ладони, поцеловала меня в лоб, повторила громче, на каждом слове повышая голос:

– Уезжай, уезжай. Беги отсюда! Спасайся, пока можешь!!!

На последнем слове ее голос сорвался, она уронила голову на руки.

Я подбежала, села на пол у ее ног, уткнулась лицом в колени.

– Мама… мама… а как же ты, как же я тебя оставлю… – бормотала я, вытирая слезы ее юбкой.

– Со мной все хорошо будет, доченька, – мягко ответила она, поглаживая меня по волосам. – Тебе жить надо. Живи, птичка моя, живи.

– Я когда заработаю денег, я тебя заберу, – всхлипывала я ей в колени. – Я тебя в город заберу, будем там вместе жить.

Мама со мной соглашалась. Кивала и поддакивала, внимательно слушала мои фантазии о будущей учебе и о том, как мы с Наташкой будем к ней готовиться. Я осталась тогда ночевать дома, мы с мамой легли на одной кровати, прижались друг к другу, и я все говорила и говорила пока не уснула.

После этого разговора у меня будто груз с плеч упал. Я наконец-то четко понимала, как именно изменится моя жизнь в ближайшее время. Не за горами был выпускной экзамен в школе, и мы с Наташкой помимо обязательных русского, литературы и алгебры выбрали дополнительными предметами химию и биологию, чтобы готовиться одновременно и к выпускным и к вступительным. Именно на химию и биологию я бросила все свои силы, поэтому обязательные предметы сдала на тройки. Но это меня не особо опечалило. А вот то, что химию и биологию я, несмотря на все мои усилия по подготовке, сдала на четверки – стало настоящим ударом. Я совершенно уверилась в том, что бездарна и ни за что не смогу поступить в колледж. Эта мысль меня так подкосила, что я ревела ночи напролет в своей каморке до тех пор, пока не пришла беда куда более ощутимая.