«Музей Невинности» kitabından sitatlar
Любимую женщину нужно ценить вовремя, сынок, пока не стало слишком поздно.
Любое сердце можно завоевать покорностью; нет крепости, которая бы не сдалась терпеливому
"Своим музеем я хочу научить людей гордиться собой. Я много ездил, много повидал: пока только европейцы гордятся собой, большая часть мира себя стесняется. А если бы то, что вызывает у нас стыд, было бы выставлено в музеях, оно бы сразу стало предметом гордости"
Множество крепких семей, на которых держится наше общество, созданы для забвения безумной и несчастной любви.
Любимую женщину нужно ценить вовремя, пока не стало слишком поздно.
- Я понял, что общего между хорошей газетной статьей и любовью, Кемаль-бей - обернулся он ко мне.
- И что же?
- И любовь, и газетная статья должны нас радовать именно в данный момент. Ведь красота и сила обеих выражается в том, что обе впоследствии нельзя забыть.
Я, следуя примеру большинства турецких мужчин из моего мира, оказавшихся в подобном положении, вместо того чтобы пытаться понять, о чем мечтает любимая женщина, о чем она думает, сам мечтал о ней.
Если мы отдаем кому-то, кого больше всех любим, самое
дорогое, не ожидая ничего в ответ, тогда мир вокруг становится прекрасным.
Разумная девушка обычно не верит словам мужчины, она смотрит на его круг — друзей, семью, на его привычки, образ жизни.
Мне захотелось поместить в своем музее схему строения человека с рекламы обезболивающего средства «парадизон», продававшегося в те дни в стамбульских аптеках, чтобы посетители понимали, где возникала, обострялась и как распространялась по моему телу любовная боль. Появляется она (и в тот момент терпеть её особенно трудно) слева, над желудком. Уиливаясь, боль мгновенно заполняет грудную полость, перебираясь, таким образом, с левой части груди на правую. Мне казалось, что в меня вкрутили отвертку или воткнули острый гвоздь и теперь железный штырь раздирает мне внутренности. Будто у меня внутри, из желудка, разливается концентрированная кислота либо меня жалят крохотные медузы. Растекаясь по телу, боль захватывала все новые пространства, просачиваясь в голову, в затылок, в спину, в мечты, в фантазии, в воспоминания. Она душила меня. Иногда собиралась комком на животе, прямо у пупка, и, словно едкая жидкость, перетекала к горлу, в рот, — мне становилось страшно, что она меня убьет, у меня ныло все тело, а я стонал от муки. Боль на мгновение стихала, если я бил кулаком по стене, старался присесть или отжаться, выполнить любое физическое упражнение, но лишь затем, чтобы вскоре нахлынуть с новой силой. Даже в те минуты, когда она усмирялась, её крохотные капли продолжали просачиваться мне в кровь, будто вода из неисправного крана. Иногда боль достигала глотки, и мне делалось трудно глотать; иногда переходила на спину, на плечи, в руки. Но источник её всегда находился над желудком, возникала она всегда именно там.
