Kitabı oxu: «Курсант. На Берлин – 3»
Германия, Берлин, апрель 1939 года
Уже второй день подряд Магда Геббельс, женщина, искренне считавшая себя первой (и единственной, что бы там не мнила о себе чертова Эмми Геринг) леди Третьего Рейха, пребывала в состоянии полного раздрая. Всё буквально валилось из ее рук. Ничего не ладилось. Даже мелкие домашние заботы, ранее не доставлявшие проблем, сейчас казались неподъёмной ношей.
Спросите любого человека из близкого окружения супруги рейхсминистра пропаганды, часто ли она позволяла себе подобное состояние? И вы услышите однозначный ответ – никогда!
Никогда фрау Геббельс не испытывала тревоги, сомнения, страха или пугающего, волнующего, щекочущего нервы возбуждения. Это было то самое возбуждение, которое остротой своей похоже на хирургический скальпель.
Скорее всего, причина столь внезапных чувств была в том, что Магда точно знала, «скальпель» в любой момент просто-напросто перережет ей горло, если она не будет осторожна.
А еще фрау Геббельс чувствовала себя предательницей. Самой настоящей. Ведь тема Виктора Арлазорова была ею закрыта давным-давно. В тот день, когда стало известно о его гибели.
Причем, закрыла Магда ее не то, чтоб по своему желанию. Наверное, она продолжала бы помнить того прекрасного мальчика с темными, как переспелая черешня глазами. Все-таки надо признать, ни один мужчина, случившийся у фрау Геббельс после Виктора, не вызывал в ней настолько сильных чувств.
Однако, Магда знала, ей нельзя думать о своей первой настоящей любви. Йозеф мог прочесть ее мысли и в этих мыслях увидеть призрак Виктора. Да-да-да. Магда действительно верила в это. В способность мужа чувствовать ее настроение. Дело вовсе не в мистике. Дело в том, что Йозеф Геббельс читал свою жену как открытую книгу. Впрочем, чего уж скромничать, он всех читал, как открытую книгу.
Ну и конечно, вовсе не пошлой ревности Магда боялась со стороны Йозефа. Такое предположение выглядит нелепо и глупо. Тем более, чего уж скрывать, сам рейхсминистр не отличался примерным поведением в вопросах адюльтера. Чего только стоит та отвратительная история с актрисой… И сколько вообще их было – актрис.
Тут дело в другом. Фрау Геббельс на данный момент являлась олицетворением настоящей немецкой женщины. Идеальной немецкой женщины. Именно этот аргумент фюрер использовал, чтоб не допустить развода в семействе Геббельсов, когда вскрылась отвратительная связь Йозефа с актрисулькой. И если Магда посмеет очернить образ немки, которая служит примером для всех женщин, Йозеф ее не простит. А фрау Магда прекрасно знала, на что способен ее муж, когда испытывает ярость.
Кроме опасений, связанных с рейхсминистром, имелся еще один нюанс, заставляющий Магду чувствовать себя предательницей. Это – обожаемый, единственный и неповторимый фюррер. Магде казалось, что своими мыслями о Викторе она предает того, кто на данный момент в ее жизни занимает первое место.
Однако, не смотря на все эти переживания, фрау Геббельс не могла уже два дня выкинуть из головы встречу с загадочным парнем, случившуюся возле ресторана «Кайзерхоф». Юноша, который выглядел точной копией Арлазорова.
Его лицо преследовало ее. Не Виктора – нет, Виктор был мертв, убит, вычеркнут из жизни жестокой рукой реальности и волей мужа. Но тот юноша…
Его образ возникал перед глазами фрау Геббельс в самые неподходящие моменты. Например, сегодня днем, во время скучного официального приема. Или вчера вечером, за ужином с Йозефом, когда его голос монотонно перечислял дневные «победы». Но тяжелее всего было ночью – в тишине спальни, когда темнота сгущалась, а прошлое оживало с беспощадной ясностью и жестокостью.
Магда пыталась детально восстановить в памяти тот момент, когда увидела молодого человека со скрипкой в руках. Наверное, это была скрипка… Форма чехла говорила о данном факте наверняка.
Магда шла… Да… Просто шла к ресторану… И вдруг – он.
В тот момент фрау Геббельс показалось, что на долю секунды остановилось не только время, но и ее сердце. Она словно полностью, в один момент, разучилась дышать.
Тот же профиль, те же темные волосы, тот же задумчивый изгиб губ, который она так любила у Виктора.
Да что там! Юноша был точной копией Виктора, но моложе лет на пятнадцать, по сравнению с тем, каким Магда видела Арлазорова в последний раз. Словно время повернуло вспять, подарив невозможный подарок – шанс вновь окунуться в водоворот неповторимых чувств.
Фрау Геббельс была уверена, что с ней ничего подобного не произойдёт больше никогда. Она уже не та наивная девочка, которая с упоением принимала восхищение Арлазорова. И что в итоге? Одна мимолетная встреча перевернула все вокруг с ног на голову.
Хотя… Возможно, немаловажную роль сыграл тот факт, что Магда была виновата в смерти Виктора. И это правда. Так и есть. Да, она никогда не думала об этой правде, не переживала, не страдала. Она просто знала, что виновата и все. По сути, именно Магда Геббельс убила Виктора.
Однако, при всех обстоятельствах, к подобным поворотам фрау Геббельс не была готова. Когда увидела юношу-сарипача, мир качнулся, звуки исчезли, и она провалилась в темноту. А потом…Ольга Чехова и Эмми… Этих-то откуда дьявол принес? Будто специально, будто назло.
Они помогли Магде добраться до дома, говорили, что она просто переутомилась, что берлинский воздух стал тяжелым, суетились, предлагали воду, врача.
Магда плохо слышала, что именно твердили две эти особы. Она слабо улыбалась и соглашалась, не в силах объяснить им истинную причину своего обморока. Разве они бы поняли? Разве кто-нибудь понял бы?
С тех пор прошло два дня, но образ юноши не тускнел. Наоборот, воспоминания о мимолётной встрече превратились в навязчивую идею. Сказать по совести, Магду это даже пугало. Она не имеет права на ошибку. Особенно сейчас. Но…
Фрау Геббельс мучала еще одна мысль, превращающая смутный образ незнакомого музыканта в проблему, решение которой необходимо найти.
Кто он? Откуда? Почему столь сильно похож на Виктора Арлозорова? Такое не могло быть простым совпадением, не в этой жизни, где случайности часто оказываются тщательно спланированными акциями.
Спустя еще один день фрау Геббельс уверовала в эту версию окончательно. Что, если юноша вовсе не чудесное стечение обстоятельств? Да еще после его появления, после того, как Магде стало плохо, так подозрительно вовремя рядом оказались Геринг и Чехова. Учитывая, что фрау Геббельс на дух не выносила ни одну, ни вторую, она, грешным делом даже начала подозревать их.
На исходе очередного мучительного дня, когда в ее мыслях упорно крутился образ то ли самого Виктора, то ли незнакомого парня, Магда Геббельс поняла, просто так оставлять это нельзя. Необходимо разобраться. А потому, для начала, не мешало бы выяснить, кем является незнакомец.
Конечно, для самой себя она нашла идеальное объяснение и оправдание – ее просто беспокоит странность ситуации. А вдруг это происки врагов Йозефа? Но в глубине души фрау Геббельс все прекрасно понимала. Да, положение рейхсминистра важно́ для нее, все-таки они женаты и крепко связаны, однако двигали Магдой совсем иные мотивы.
Фрау Геббельс помнила, что перед ее приступом дурноты парень вошел в ресторан. Значит, тянуть нужно именно эту ниточку. Она должна узнать правду. Должна! Эта неизвестность сводила Магду с ума хуже любой, даже самой страшной правды. Фрау Геббельс точно поняла, ей необходимо выяснить, что за юноша был возле «Кайзерхофа», разыскать его и поговорить.
На следующий день она проснулась, полная решимости. Сегодня или никогда!
Как назло, Йозеф вдруг задержался дома, хотя к этому времени он обычно уже уезжал на службу.
– Ты куда-то собираешься? – Спросил он с выражением легкого удивления на лице.
Не то, чтоб его поразил сам факт ухода супруги из дома. Конечно, нет. Фрау Геббельс не узница и под замком не сидит. Наоборот, ведет активный образ жизни.
Просто… Наверное, Магда именно сегодня слишком долго прихорашивалась возле зеркала, поэтому теперь выглядела так, будто идет на встречу, самую важную в жизни. Ну и еще, наверное, слишком ярко горели ее глаза.
– Да… Хочу съездить к Ольге Чеховой, обсудить благотворительный вечер… Ты же в курсе, что заниматься этим вечером будет именно она, по просьбе фюрера.
Лицо Йозефа вытянулось еще больше, губы его скривились. Он стал похож на Пьеро, который собирается рассмеяться.
– К актрисе? – Спросил рейхсминистр ледяным тоном. – Вы ведь, мягко говоря, совсем не дружны. И я этому, кстати, очень рад. У нее бывает абсолютно возмутительное поведение. Про вечер, конечно, знаю. Он же пройдёт в министерстве пропаганды.
– Да, согласна. Чехова мне тоже неприятна. Но эта Эмми Геринг… Она так и трется возле Ольги. Ни для кого не секрет, как наш обожаемый фюрер относится к русской. Мне кажется, Геринги что-то задумали и хотят воспользоваться актрисой ради своих целей. Поверь, мне совершенно не хочется встречаться с Чеховой. Однако, думаю, это сейчас будет и полезно, и уместно. Возможно, удастся выяснить, почему Эми в последнее время просто намертво прилипла к Ольге. Ты ведь знаешь…
Магда подошла к мужу, положила руку ему на плечо и преданно заглянула в глаза супруга.
– Ты ведь знаешь, что все эти выскочки недолюбливают тебя. Признают твой талант, который несомненно превосходит всех их вместе взятых, но недолюбливают. В последнее время подковерная возня стала особо активной. Так что, считай, что я делаю это ради нас обоих.
Через пять минут фрау Геббельс уже покинула свой дом и села в машину, которую ей любезно предоставил супруг.
– Сначала в «Кайзерхоф». – Велела она водителю. – Хочу заказать столик. Готовлю ужин для господина рейхсминистра. Это будет сюрприз.
Конечно, теперь и правда придется заняться ужином. Магда знала, что шофёр обязательно донесёт Йозефу о посещении ресторана. Но это все – мелочи.
Главное, в рассказ о поездке к Чеховой Йозеф поверил. Собственно говоря, на его амбиции и был рассчет. Магда специально упомянула именно Чехову, потому что знала наверняка, Ольге вопросов никто не будет задавать. Вопросов из разряда: а в какое время фрау Геббельс явилась к актрисе? Рейхсминистр слишком сильно не любит русскую.
Магда на самом деле собиралась наведаться к любимице фюрера. Она и правда планировала обсудить предстоящий благотворительный вечер. Но потом. Позже. Сначала у Магды было очень важное дело.
Выйдя из автомобиля, который остановился возле ресторана «Кайзерхоф», она накинула на голову легкий шелковый платок, стараясь придать своему виду максимальную неприметность – насколько это вообще возможно для жены рейхсминистра пропаганды.
Сердце Магды колотилось, как сумасшедшее, когда она подходила к ресторану. То же место. Те же большие окна, за которыми виднелись накрахмаленные скатерти и силуэты обедающих. Фрау Геббельс глубоко вздохнула и переступила порог заведения.
В холле царила сдержанная полуденная суета. Конечно же, ее немедленно узнал метрдотель – пожилой, безукоризненно одетый мужчина с непроницаемым лицом. Он слегка поклонился, скрывая удивление. Визиты фрау Геббельс без предупреждения и сопровождения были редкостью.
Магда даже обрадовалась, что сегодня в ресторане работает именно герр Келлер. Она знала его давно и была в курсе лучших качеств этого пожилого мужчины – умение не совать свой нос в чужие дела и хранить молчание.
– Фрау Геббельс, какая честь, – проговорил он сдержанно. – Столик для вас?
– Нет, благодарю, герр Келлер, – Магда старалась говорить спокойно, хотя голос слегка дрожал. – Я лишь на минуту. У меня к вам… деликатный вопрос.
Метрдотель чуть заметно напрягся, но лицо его при этом осталось вежливым.
– Слушаю вас, фрау Геббельс. С огромным удовольствием помогу в любом вопросе, если, конечно, это в моих силах.
Магда достала из сумочки небольшую, слегка пожелтевшую фотографию.
Виктор. Он улыбался своей немного печальной улыбкой, глядя на нее из прошлого. Да, Магда не была до конца честна с Йозефом. Один единственный снимок, напоминавший ей о прошлом остался жив. Снимок – жив. А Виктор мёртв.
Фрау Геббельс прятала его среди личных вещей на самом ящика с бельем. Зачем? Пожалуй, она сама не знала ответа на этот вопрос. Более того, со дня смерти Виктора фотография никогда не вытаскивалась из своего укромного уголка. Магда ее не брала в руки, не смотрела на знакомое лицо. Это была тайна, но тайна, которая причиняла боль.
Магда протянула карточку метрдотелю.
– Несколько дней назад, примерно в это же время, я была неподалеку. И видела молодого человека… он входил сюда. Он… он был поразительно похож на мужчину на этой фотографии. Только моложе, конечно. Очень похож. Скажите, вы случайно не припоминаете такого? Возможно, он был с кем-то?
Герр Келлер внимательно посмотрел на фотографию, потом на супругу рейхсминистра. В его глазах мелькнуло что-то вроде понимания, но он тут же очень умело это скрыл.
– Похож, говорите? – метрдотель задумчиво потер подбородок. – Молодой человек… темноволосый? Возможно, иностранец?
– Да! Да, возможно, – с надеждой выдохнула Магда. Это предположение тоже у нее имелось. Юноша, мягко говоря, не отличался арийской внешностью. – У него был такой… сосредоточенный вид. И скрипка в руках.
– Гм… Несколько дней назад… Да, припоминаю одного молодого господина. Он действительно выделялся. Был здесь с другим юношей. Они провели вечер в компании дамы. Нет-нет! Не подумайте ничего такого!
Герр Келлер замахал руками, будто ветряная мельница. Видимо, слегка изменившееся выраженте лица Магды дало ему повод решить, будто слова про даму были неверно поняты.
– Дама – это хорошая знакомая нашего управляющего. Фрау Марта Книппер. Так вот, молодые люди скорее годятся ей в сыновья. Они отужинали. Беседовали все время о чем-то достаточно оживлённо. В основном он.
Метрдотель ткнул пальцем в снимок.
– Вот именно этот юноша, который вас интересует, много говорил. А потом, когда ужин закончился, они ушли, все втроем.
– Они ушли… – Растерянно повторила фрау Геббельс. – Куда? В какую сторону? Вы не заметили?
– Боюсь, что нет, – герр Келлер развел руками. Магда почувствовала, он говорит правду, или, по крайней мере, говорит все, что считает безопасным для себя сказать. – День был суетливый. Я не обратил внимания.
Фрау Геббельс внезапно ощутила укол разочарования. Так мало информации. Но все же… он его видел! Значит, юноша не был плодом ее воображения. Он реален. И он был здесь. И он был не один. С кем? Кто это мог быть?
– Спасибо, герр Келлер, – Магда убрала фотографию обратно в сумочку. Руки слегка дрожали. – Вы мне очень помогли.
– Всегда к вашим услугам, фрау Геббельс, – он снова поклонился. – И кстати… Если вам это поможет… Я могу узнать у господина управляющего насчет его знакомой. Могу выяснить ее адрес. Раз она была с этим молодым человеком в одной компании, значит, вполне вероятно, ей известно, где его искать.
Через десять минут фрау Геббельс вышла из ресторана, ощущая на себе любопытные взгляды немногих посетителей холла. Ну или ей так казалось, на фоне всего происходящего. Теперь она чувствовала себя не только предательницей, но и преступницей.
Солнце все так же светило, улица жила своей жизнью, но для нее мир сузился до одной точки – адрес фрау Книппер, куда Магда собиралась отправится прямо сейчас. Для начала, конечно, избавиться от водителя Йозефа, а потом встретиться с женщиной, которая может пролить свет на личность юноши.
Призрак Виктора становился все более реальным, потому что теперь появилась хоть какая-то зацепка. Зачем это Магде? Она не знала. Но чувствовала – это необходимо. Словно судьба давала ей какой-то знак, шанс прикоснуться к тому, что было безвозвратно потеряно. И она не могла его упустить.
Глава 1: В которой я понимаю, что чего-то точно не понимаю
Сознание возвращалось медленно, неохотно, словно продираясь сквозь плотный, вязкий кисель. Пожалуй, настолько погано я не чувствовал себя даже в прошлой жизни после очень обильных возлияний.
Первым ощущением была тупая, пульсирующая боль в висках, будто голову зажали в тиски. В такие крепкие, основательные тиски, которые вот-вот сдавят мою башку настолько сильно, что она лопнет, как переспелый арбуз.
Во рту ощущалась жуткая сушь, которой, наверное, позавидует пустыня Сахара. Язык прилип к нёбу, а веки казались свинцовыми. Попытка сглотнуть вызвала лишь болезненный спазм в горле.
Я застонал и попробовал пошевелиться, однако тело не слушалось. Руки оказались стянуты за спиной так туго, что запястья горели огнем. Ноги мне, судя по ощущениям, тоже связали.
Похоже, я сидел на стуле, потому как мягкому месту было очень даже жестко. А еще, затёкшее тело однозначно говорило о том, что я в этой позе нахожусь уже не один час.
Интересно, каких действий ждать от тех, кто состряпал похищение, дальше? Это же похищение, я надеюсь, а не банальное желание угробить меня.
Впрочем, с другой стороны, хотели бы убить, уже убили бы. Значит, скорее всего, по законам жанра предполагается какая-нибудь особо доверительная беседа в особо неприятных условиях. И в свете подобной перспективы черт его знает, так ли уж хорошо, что я до сих пор жив.
Я трудом разлепил глаза, попытался осмотреться. Вышло у меня это с трудом. Комната расплывалась мутными пятнами, а взгляд категорически отказывался сфокусироваться.
Потребовалось несколько долгих минут, чтобы зрение хоть немного пришло в норму.
– Черт… – Тихо пробормотал я, – Что за хрень?
Это было точно не жилое помещение. Скорее, подвал или какой-то подсобный закуток. Стены из грубого камня, местами влажные. Похоже на погреб, но только уровня «полулюкс».
С потолка свисала одинокая тусклая лампочка без абажура, бросая по сторонам резкие тени. Воздух был спертый, пахло сыростью, пылью и чем-то еще – неуловимо знакомым.
Окона в помещении отсутствовали, снаружи, из-за двери, не доносилось ни единого звука городской жизни – ни гудков машин, ни голосов. Пожалуй, я бы сказал, что меня увезли куда-то на окраину, в отдельно стоящий дом. Хотя, может, стены слишком толстые, поэтому всё глушат…
Значит, квартира «Дельбрука» была лишь временной декорацией, местом для ловушки, в которую я попался как последний идиот.
Воспоминания нахлынули мутной волной: улыбчивый старичок, навязчивое гостеприимство, чай, конфеты с мерзкой горчинкой… и последнее, почти стёршееся осознание – возраст! Управляющий из моего сна, из воспоминаний детства, был мужчиной средних лет, а не семидесятилетним дедом.
«Алёша, ты лох!» – снова пронеслось в голове.
Как я мог так глупо попасться? Расслабился, поверил в удачу, в легкий путь к информации. Купился на образ бодрого пенсионера. А ведь меня учили быть начеку, не доверять никому. Вот тебе и школа разведчиков, вот тебе и лучший ученик, коим меня считали последние месяцы перед этой чертовой операцией.
Тяжелая дверь, обитая чем-то темным, тихо скрипнула, и в комнату вошел человек. Я моргнул несколько раз, прогоняя мутную пелену, которая упорно стояла перед глазами.
Ну конечно… Это был тот самый лже-Дельбрук. Однако теперь в его облике не наблюдалось и следа прежней добродушной веселости. Улыбка исчезла, сменившись холодной, оценивающей усмешкой. Глаза, раньше казавшиеся просто живыми, сейчас смотрели остро, пронзительно и совершенно безжалостно. Движения стали точными, собранными.
Даже пенсионером я в данный момент назвал бы его с трудом. Да, возраст никуда не делся. Не произошло чуда, мужик внезапно не помолодел. Ему все так же около семидесяти. Но… Что-то в нем разительно изменилось. И взгляд, и усмешка, и жесткая холодность – это теперь шло прямо из его нутра. Будто из-под овечьей шкуры вдруг выбрался на свободу волк.
В общем-то, сомнений нет никаких, лже-Дельбрук приблизительно из того же теста, что и Клячин. Очень похожи, кстати. А соответственно, он – профессионал своего дела. Осталось понять, какого именно. Хотя, если трезво оценивать то, что вижу сейчас, оно, это дело, вряд ли мне понравится.
– Очнулся, Витцке? – голос тоже изменился, потеряв старческие нотки, стал тверже и неприятнее. – Долго же ты валялся в беспамятстве. Почти два дня. Не то, чтоб я жалуюсь. Меня как раз все устраивает, меньше было возни, но, честно говоря, начал опасаться. Подумал грешным делом, не переборщил ли с дозой.
Лже-Дельбрук говорил на чистейшем русском языке без малейших признаков акцента или намека на то, что великий и могучий ему не родной. Зуб ставлю, он – мой соотечественник.
«Пенсионер» подошел ближе и остановился в паре шагов, сунув руки в карманы брюк. Его вид – идеально выглаженная рубашка, жилет – диссонировал с убогой обстановкой подвала.
– Кто ты такой? – хрипло прокаркал я, горло все еще отказывалось нормально работать.
Воды, что ли, дал бы, урод. Но просить не буду. Харя треснет у него.
– Можешь звать меня Ганс, я совсем не против. Или, скажем… Куратор, – усмехнулся он. – Имя тебе все равно ничего не скажет. Важно не кто я, а что мне от тебя нужно.
– Тоже мне загадка… Прямо тайна века. Архив отца нужен. Верно? – спросил я прямо. Если уж попался, надо хотя бы понимать расклад. – Это вообще не сложно понять. А вот кто тебя послал, тут – да. Тут большой вопрос возникает.
На самом деле, ситуация складывалась таким образом, что даже не будучи Эйнштейном, можно достаточно быстро сообразить, в чем суть происходящего.
Этот чертов дед, который теперь выглядит как сильно постаревший, но по-прежнему бодрый спецназовец, во время нашего чаепития задавал мне вопросы об архиве. Вернее, по совести говоря, это я его расспрашивал, а вот деда очень интересовало, что еще у меня имеется помимо часов. И я, сам не знаю, с какого перепуга, ляпнул, типа – да. И кодовая фраза, и набор цифр – все при мне.
Собственно говоря, вот она – отгадка, из которой вполне логично вытекают дальнейшие действия Куратора. Господи… Какая же дурацкая кличка… Если это не кличка, а, к примеру, позывной, все равно он дурацкий. Да и не в этом суть. Важно другое.
Как говорил герой одного крайне интересного произведения: сейчас меня будут бить, может быть даже ногами. Деду позарез нужна информация и дед явно настроен ее получить.
– Кто он? – я попытался всмотреться в лицо лже-Дельбрука повнимательнее, чтоб найти хоть какую-то зацепку в мимике его лица, в выражении глаз.
Оттуда взялся этот тип? – вот, что меня интересовало в первую очередь.
С чекистами вроде бы все ровно. По крайней мере, пока что. Соответственно, очень вряд ли «пенсионера» подрядили они. Иначе тогда вся история обретает черты первостатейного бреда. Зачем отправлять Лёху в Берлин за архивом, а потом подсылать к нему палача? Вообще идиотизм. То есть, Советский Союз отпадает.
Дальше – немцы? Ну тоже версия какая-то глупая. Эско знает только о бриллиантах, о бумагах он не в курсе. Даже если бы чертов финн растрепал Мюллеру о драгоценностях, тот мог бы устроить мне допрос без столь нелепых сложностей. Напоить, усыпить, увезти в неизвестном направлении – это отдает легким сериальным драматизмом.
Все. А больше версий у меня нет. По идее в гонке за документами больше никто участвовать не может.
– «Он»? – Переспросил Куратор, вопросительно подняв брови. – Что ты имеешь в виду?
– Ну не «он», хорошо. Может, «они». Кто твой заказчик? Гестапо? Абвер? – Конкретизировал я свой вопрос.
Советский Союз и НКВД не упомянул специально. Черт его знает, кто этот дед. Может, похищение является какой-нибудь проверкой. А я возьму и ляпну, мол, не чекист ли вы, батенька?
– Абвер… – Повторил «пенсионер» и отчего-то выразительно хмыкнул.
– А… Значит, вообще нужно смотреть в противоположную сторону? – Отреагировал я на его «хмык», – Ты же русский, верно? На сто процентов в этом уверен. Кстати, прийми взаимный комплимент. Твой немецкий на высоте. Я даже не заподозрил подставы.
Куратор издал короткий, лающий смешок. Нет, не волк. Больше на шакала похож…
– Сообразительный ты, Алексей Сергеевич Витцке. Это хорошо. Но лишние знания тебе ни к чему. Сосредоточься на главном: ты – здесь, а вот архив твоего отца – там.
Лже-Дельбрук махнул рукой в неопределённом направлении, намекая, видимо, на банк, который много лет служит хранилищем для документов, о которых сейчас шла речь.
– А я… – Он ткнул указательным пальцем себе в грудь. Странный тип. Такое чувство, будто я глухой и он жестами объясняет мне ситуацию. – Тот, кто свяжет эти две точки. При твоем содействии, разумеется. Мы ведь поможем друг другу?
– Какие у тебя грандиозные планы… – Усмехнулся я.
Хотя, между прочим, происходящее не веселило меня ни разу.
С каждой минутой становилось все более очевидно – нас ждет крайне пренеприятное времяпровождение. Впрочем, почему же «нас»? Конкретно меня.
И фишка в том, что по моей же глупости этот человек уверен, будто вся информация относительно тайника отца вот-вот будет озвучена. Я же сказал, что знаю коды. Теперь убедить Куратора в обратном точно не получится.
Так что дело плохо… Вот и настал момент, когда я узнаю масштаб своего терпения, объём своей преданности Родине и границы своего болевого порога.
– Видишь ли, Ганс или Куратор, как тебе больше нравится. Вся прелесть нашей с тобой ситуации в том, что кроме часов у меня нет ни черта. Но и с ними я понятия не имею, что делать. Поэтому, если ты намереваешься говорить «по-взрослому», имей в виду, никакого толку из этого не выйдет. Я ничего не знаю.
– Не надо, Витцке, – Усмехнулся «пенсионер». Усмешка у него, кстати, была пренеприятнейшая. Холодная, как у аллигатора. Если бы, конечно, аллигаторы могли улыбаться. – Не будем тратить время. Я знаю про часы. Знаю про ячейки на предъявителя. Знаю, что твой отец был параноиком и придумал сложную систему доступа. Ты ведь уже понял, информации в моей голове имеется более чем достаточно. У меня получилось даже подменить настоящего Дельбрука. Знаю, что часы у тебя. Значит, и остальное – тоже. Шифр на рисунке, кодовая фраза, цифры… Все это сейчас вот тут.
Он наклонился, затем постучал пальцем по моему лбу. Его лицо оказалось совсем близко и я не секунду вдруг подумал, а не откусить ли ему нос…
– Знаешь, я ведь тоже когда-то служил… там, откуда ты родом, Алексей. Речь сейчас не про место рождения, как ты понимаешь. Только наша служба называлась немного иначе. Чтоб ты понимал, мне случалось выполнять приказы самого товарища Дзержинского…
Куратор произнес эту фамилию почти небрежно, но я непроизвольно замер, внутренне испытывая растущее напряжение.
И все-таки бывший чекист! Или настоящий? Да ну! Бред какой-то. Пытать меня можно было и в Союзе. На кой черт такие сложности с отправлением в Берлин да еще через Финляндию?
Тогда, что? «Пенсионер» работает на неизвестного противника? Тоже, типа, перебежчик?
– И поверь, методы, которые мы использовали, гораздо эффективнее ваших новомодных штучек. Они действуют быстрее и надежнее. Особенно когда времени мало, а результат нужен наверняка. – Закончил лже-Дельбрук свою пафосную речь.
Впрочем, если он хотел напугать меня или заставить нервничать, врать не буду, у него это получалось достаточно неплохо.
– Я не люблю причинять боль, Витцке. Честно. Грязно, шумно. Но я нетерпелив и мне дали полную свободу действий. Понимаешь? Полную. Так что давай по-хорошему. Рассказывай все, что знаешь. Как открыть ячейки? Что нужно сказать? Что показать? Что зашифровано в том рисунке? Информация о самом тайнике нам известна. Самое смешное, ее рассказал человек, которому твой отец доверял.
Я молчал, лихорадочно соображая. Ситуация была хуже, чем казалось изначально. Мой похититель – опытный оперативник с чекистским прошлым. То есть, действовать он будет жёстко. Надежды на спасение извне почти нет – дом скорее всего на отшибе, кто меня здесь найдет?
Нужно тянуть время. Выиграть хоть час, хоть полчаса. И постараться любой ценой выбраться отсюда, желательно в полной комплектации. Если он начнет ломать мне конечности или резать на части, (а пытки мне отчего-то представляются именно так), убежать потом будет проблематично.
– Не помню… был маленьким… Голова болит после ваших конфет… – пробормотал я, изображая растерянность и слабость. Пусть думает, что его угрозы окончательно выбили меня из колеи.
Куратор вздохнул с деланным сожалением:
– Жаль. Очень жаль. Я надеялся на твое благоразумие. Что ж…
Он выпрямился. Уже в следующую секунду его рука быстро, неожиданно хлестнула меня по лицу.
Удар был не просто пощечиной. Костяшки пальцев врезались в скулу, высекая искры из глаз. Голова мотнулась, в ушах зазвенело, во рту появился металлический привкус крови. Боль была резкой, унизительной. Похоже, он нехило повредил мне физиономию. Отличный удар, профессиональный. Чувствуется знаток дела. Сука…
– Память освежить? – голос Куратора стал ледяным. – Я могу. Медленно и очень вдумчиво. Может, начнем с пальцев? Или предпочитаешь что-нибудь более… деликатное? У нас есть время. Хотя, нет… Перефразирую. У меня есть время. У тебя – нет.
Он снова занес руку, и я инстинктивно дернулся вперёд, насколько позволяли веревки. А они вообще не позволяли.
Сам не знаю, зачем это сделал. Все равно достать его я не смог бы. Но мне просто до ужаса хотелось вцепиться в Куратора зубами и рвать, как пресловутый Тузик грелку. Черт… Надо было откусить ему нос…
Меня накрыла волна дикой ненависти и неконтролируемой ярости. Никогда ничего подобного раньше не испытывал, если честно.
Однако нас отвлекли. Очень неожиданно откуда-то сверху раздался шум. Не просто единичный глухой удар, а отчетливый грохот, крики на немецком, звук разбитого стекла и тяжелые, бегущие шаги по лестнице.
«Пенсионер» замер.
В первую секунду мне показалось, что на его лице появилось выражение удовлетворения. Будто он ждал появления посторонних и теперь вполне был этому рад. Но уже в следующее мгновение физиономия лже-Дельбрука снова обрела то неприятное, жёсткое выражение, которое присутствовало на ней пять минут назад.
Такое чувство, будто у него – раздвоение личности, отвечаю. Будто внутри этого странного деда борются два разных человека. Один – хороший, а второй – мудак и садист.
Куратор резко обернулся к двери, о которую кто-то отчаянно долбился лбом или какой-то другой частью тела. По крайней мере, ощущение было именно такое. А затем, выхватив из-под жилета пистолет, шагнул в сторону выхода.
Надо же… Все серьёзно. Он даже оружие при себе имеет.
– Was ist los?! Wer ist da?! (Что случилось?! Кто там?!) – крикнул он громко.
Почти сразу же в дверь начали ломиться с утроенной силой. Раздался треск дерева и громкий приказ на немецком:
– Gestapo! Aufmachen! Sofort! (Гестапо! Открыть! Немедленно!)
Куратор отреагировал, прямо скажем, негативно. Расстроился вроде как. Он отшатнулся, сделал несколько шагов назад и поднял пистолет, целясь в тех кто вот-вот должен был появиться на пороге.
