Kitabı oxu: «73»

Şrift:

* * *

Предисловие

Нет-нет! «73» – книжка вовсе не про прекрасный зрелый возраст покоя и относительного душевного равновесия. Это не отсылка к тому времени, когда неспешно возделываешь красиво морщинистыми руками свой уютный тенистый сад, а вокруг бегают и резвятся твои пока ещё беззаботные внуки или, если повезёт, даже правнуки…

«73», вернее 1973-й, – год моего рождения и год рождения моих самых близких друзей. До выше указанного прекрасного возраста нам ещё настолько далеко, что остается только гадать: а наступит ли он у каждого из нас вообще?!

Впрочем, для обычного человека попытаться заглянуть в будущее – дело не только неблагодарное, но и бесполезное. А мы? Мы, наверное, надежно отучены детсадами, советскими школами, талонами и медленными очередями за колбасой и сахаром жить без какой-либо ощутимой пользы для себя и своих близких.

Мы – «Иксы» в терминах сегодняшнего молодого поколения, и мы ещё кое на что способны…

Проживая совершенно разные эпохи, коих нам за нашу жизнь выпало с избытком, мы пока способны бережно хранить самое драгоценное из того, что удалось скопить за все эти разномастные годы, – память о своих детстве, зрелости и юности. Память о дружбе, которая, к великому счастью, вот уже почти сорок лет пребывает с нами и, кажется, пока не собирается заканчиваться.

Тут самое время перекреститься и сплюнуть через правое или левое плечо, но я не буду! Наше бодрое и чумазое уличное детство напрочь отбило в нас веру во всяческие непонятные и оттого совершенно не близкие нам суеверия…

Но, к счастью, оно так и не отбило в нас прочную веру в мистику и скрытую глубину нашего извилистого бытия, жить без которых в этой ухабистой жизни было бы довольно пресно и скучно.

Мир велик и таинственен. Он полон нераскрытых смыслов, взывающих к тому, чтобы исполниться, неслучайных встреч и разбросанных тут и там восхитительных (и не очень) чудес, жаждущих прийти к тебе в точно назначенное время, чтобы исполниться.

Именно поэтому сборник «73» сделан в формате семьдесят на тридцать процентов и содержит семьдесят рассказов из моей обычной-чудесной жизни, где почти все события реальны и состоялись со мной и моими знакомыми и друзьями во всех разных эпохах, которые нам доводилось и доводится проживать…

Остальные тридцать рассказов – своеобразная попытка найти выход и «выскочить за дверь» из реальности, часто излишне переполненной больно ранящими острыми углами и не менее противной резиновой скукой, в которой бесконечно растягивается оставшееся нам в этом мире время. И почти все события в этой нереально чудесной жизни почти произошли с нами и почти что вымышлены…

В сумме (да-да, я – формалист и немного зануда, тяготеющий к ровным и законченным числам) получается заветная сотка, к которой, если взглянуть на неё сквозь призму категорий возраста, невольно стремится каждый из нас…

Здесь я, пожалуй, оставлю вас с рассказами наедине, а сам всё-таки поддамся глупым суевериям и, воровато глянув в далёкое равнодушное небо, сожму покрепче в ладони свой старый и бережно хранимый мной таинственный оберег…

Часть 1
Всё, что случилось с нами…

Танкист

В субботу мать вручила Серёге новый, почти не мятый червонец, список покупок с тремя прилагающимися талонами и отправила в магазин. Стоять сутра пораньше в очередях отчаянно не хотелось. Серёга для виду побурчал и попытался было прикрыться невыученным домашним заданием, но с матерью разве поспоришь? Протестующе покряхтев спросонья, он с усилием натянул в прихожей непослушные резиновые сапоги, прихватил с крючка у двери прочную капроновую авоську и выскочил из дома.

На тихой и мокрой улице объёмно пахло недавно стаявшим снегом, сырой землей и еле уловимо – первыми тонкими ростками травы. Робкое солнце чуть золотило с востока рёбра антенн на крышах соседних пятиэтажек, обещая к обеду не по-апрельски тёплую погоду. Впереди расстилались два дня выходных, в ленивой полноте которых Серёге очень хотелось жирного сливочного мороженого, румяных пирожков с рисом-мясом из алюминиевого бака у киоска и ещё погонять в «морской бой» в фойе центрального кинотеатра. Правда, денег на такие приятные дела не имелось вовсе. От последней сдачи бутылок оставались восемьдесят копеек, но их он записал в стратегический резерв. Следующая партия молочных бутылок дома накопится не раньше конца следующей недели. Приятностей же хотелось прямо сегодня.

Стоя у крыльца подъезда, Серёга какое-то время торговался с вяло упирающейся совестью, а затем отправился в соседний двор искать Танкиста.

Танкист нашёлся посередине пустующей с утра детской площадки. Он безмятежно сидел на скамейке у песочницы и наблюдал за дерущимися в мелководье луж воробьями. Правой рукой, не спеша, поедал ром-бабу. Верхнюю корку, покрытую треснувшей карамельной глазурью, Танкист не ел – та была слишком сладкая. Вместо этого он бросал её прямо в лужу, навстречу восторженно чирикавшим воробьям. Сам же аккуратно откусывал от сочного кекса небольшие куски, выискивая места с наибольшим скоплением изюма.

При появлении Серёги он скосил на него свои чёрные монгольские глаза и одним ловким движением закинул остатки лакомства в перепачканный рот. После этого неторопливо вымыл в луже руки и хозяйски вытер их о засаленное пальто. Закончив процедуры, Танкист снова сел на скамейку, по-буддистски скрестил ноги и, сложив руки на животе, торжественно произнёс:

– Привет, Серый!

– Мог бы и мне куснуть оставить, – вместо приветствия буркнул Серёга и легко толкнул его локтем под бок, освобождая себе место на скамейке. – Дело у меня к тебе есть, Танкист. – Серёга вынул из кармана список матери и сунул его в маленькие ладони Танкиста. – Деньги делим пополам. Сможешь?

Танкист развернул вырванный из клетчатой тетрадки листок бумаги и принялся читать список, беззвучно шевеля губами. В школу он ходил редко, поэтому слова, написанные убористым почерком Серёгиной матери, складывал из частей в целое старательно и неторопливо.

Кличку свою Танкист получил ещё в начальных классах школы. Зимней шапки у него в то время не было, и он целых две зимы проходил в старом танкистском шлеме. Шлем ему достался то ли от отца, прихватившего на дембель себе трофей из армии, то ли ещё от воевавшего в Отечественную деда. Позже зимнюю шапку ему, конечно, купили, но прозвище к тому времени успело накрепко приклеиться к нему навсегда.

Как его звали по-настоящему, Серёга точно не знал. Рамиль или Равиль? Да и какая разница? На улице никто и никогда Танкиста его настоящим именем не называл. Одноклассники, может, и знали когда-то, но из-за его постоянных прогулов и они могли подзабыть.

В это апрельское утро на голове Танкиста красовался тёмно-синий вязаный «колобок» с двумя жёлтыми вертикальными полосами, сползающими от макушки до самых бровей. От этого круглое лицо Танкиста с раскосыми глазами-фарами удивительно напоминало мордочку маленькой спортивной машины. Серёга видел такую прошлой осенью во французской комедии с Пьером Ришаром, название которой прочно затёрлось со временем в памяти.

Танкист тем временем закончил чтение, облизнул перепачканные сладким сиропом губы и, в упор глядя на заказчика, веско заявил:

– С такими делами нам надо в Тринадцатый магазин идти, а лучше даже в Десятый. Там меня пока мало знают. Если талоны у тебя с собой, то пошли прямо сейчас.

Танкист на районе славился своим умением бесплатно таскать из магазина продукты. Маленький, с доверчивым детским лицом и в безразмерном, с чужого плеча, пальто, он входил и выходил из магазинов беспрепятственно. Продавщицы, увидев его, плохого не подозревали. Обычно они принимали его за мальчика, потерявшегося в незнакомом месте и теперь срочно догоняющего мать или отца. Даже смотрели ему вслед сочувственно. Правда, иногда отлаженная схема сбоила. Танкист пару раз был схвачен за руку бдительными кассиршами и после профилактических бесед отпущен на поруки вызванных из дома родителей. Обошлось без милиции, но начинающий воришка получил оба раза от отца по полной программе и стал осторожен. Он выбрал другую тактику и переключился с ближайшего магазина на соседние.

До Десятого магазина шагать оказалось далеко. Танкист уверенно раздвигал тяжелыми сапогами холодные лужи и быстро двигался к намеченной цели. Серёга молчаливо плёлся следом. Внутри него горячо тлели внезапно налетевшие сомнения. А вдруг Танкиста поймают? Тогда и его запишут в сообщники и передадут информацию родителям и в школу? Ещё и в детскую комнату милиции на учёт поставят. Панические мысли разрастались в голове гудящим роем, заставляя сердце мелко и противно трепетать.

Когда колючие страхи разрослись, как кусты шиповника за школьной теплицей, Серёга прибавил шагу. Поравнявшись с Танкистом, он открыл уже было рот, чтобы дать отбой этому скользкому делу. Затем посмотрел на своего напарника и снова рот закрыл. Танкист шёл, запрокинув навстречу весеннему солнцу своё полнощёкое смуглое лицо, и широко улыбался. Он словно спешил на маячащий где-то впереди интересный и захватывающий аттракцион, предвкушал азартное удовольствие и не хотел его пропустить. Серёге тут же стало стыдно за свои панические настроения, и он вновь отстал на пару шагов, продолжив свою безмолвную внутреннюю борьбу.

Вскоре показалась площадь перед Десятым магазином, покрытая поверх старого асфальта сложным орнаментом из разноцветных окурков и голубиного помёта. К одиннадцати часам субботний день уже окончательно вступил в свои права. На крыльце магазина грелись о тёплый камень равнодушные кошки. Стройные молодые мамы с кричащими младенцами неспешно катили коляски вдоль узких тротуаров. Из распахнутых дверей магазина постоянно заходили и выходили люди с пакетами и авоськами.

Танкист пять минут помялся у огромного стекла витрины, потом подошел к Серёге и, сдвинув «колобок» на затылок, тоном прораба на стройке произнёс:

– Серый, я всё, что у тебя в списке, не вынесу. Давай мне талоны на колбасу и масло, а сахар сам купишь. Он тяжёлый, в карман не полезет, да и пакет порваться может.

На фиг мне такие риски. Встретимся за овощным у забора. Там деньги и разделим.

Серёга молча кивнул и суетливо разделил талоны. Сахарный оставил себе, а остальные выдал Танкисту. Тот без промедления выдвинулся к входу в магазин. Серёга на ватных ногах обречённо отправился следом.

Пространство внутри оказалось насыщенным людским движением. Покупатели у витрин дисциплинированно выстраивались в небольшие очереди за маслом и колбасой. Самая длинная очередь извилистой змеёй тянулась к единственной кассе у выхода. Серёга, непослушными руками накидав в авоську батон, молоко и пакет сахара в тонком полиэтиленовом пакете, пристроился в хвост очереди на оплату. Талоны на сахар, так как он был уже расфасован, следовало предъявлять кассирше при расчёте за продукты. Талоны на масло и колбасу забирали продавцы, взвешивавшие товар. Взамен этого они записывали на клочке серой бумаги сумму и вес продукта и отдавали её вместе с продуктом покупателю, не интересуясь дальнейшей судьбой товара.

Серёга со сгорбленными плечами стоял в неуклонно продвигающейся очереди и периодически осторожно скашивал глаза на Танкиста. Тот в бурлящей атмосфере магазина чувствовал себя абсолютно комфортно. Сначала он деловито отстоял в одной очереди, получил в итоге серую бумажку и брусок тёмно-жёлтого сливочного масла по три рубля сорок копеек за килограмм. Затем отстоял в следующей, где обзавёлся внушительной палкой «Докторской» колбасы по пять рублей двадцать копеек.

Серёга откровенно нервничал. Время в очереди шло медленно, а оттого мучительно хотелось, чтобы всё как можно скорее закончилось. Спина его давно взмокла от пота и теперь неприятно холодила спину. Руки тоже стали мокрыми и мелко подрагивали, хотя он и рассовал их по уютным и тёплым карманам штанов, подвесив капроновые ручки авоськи на кисть левой руки. В сотый раз проклиная себя за опасную авантюру, он в очередной раз поискал по залу глазами Танкиста и остолбенел. Пока Серёга потерял его на время из виду, тот успел разложить ворованное по карманам и, в небрежно расстёгнутом пальто, вальяжно продвигался вдоль очереди на кассу к выходу из магазина. В руке он держал захваченную по пути в кондитерском отделе свежую ром-бабу, от которой с удовольствием откусывал сочащиеся сиропом куски. Поравнявшись с замершим у самой кассы Серёгой, Танкист, не переставая жевать, встретился глазами с дородной и густо накрашенной кассиршей. Та удивлённо посмотрела на него сверху вниз и строго спросила:

– Мальчик, а кто за ром-бабу» платить будет?!

Сердце у Серёги упало куда-то в глубь молодого организма и разбилось на миллион мелких осколков. Танкист проглотил разжёванное, цепким взглядом нашёл в хвосте очереди самое доброе женское лицо и с широкой и честной улыбкой ответил:

– У меня вон там мама стоит! Она заплатит, – спокойно заверил он кассиршу и с той же улыбкой помахал рукой женщине в тёмно-синем длинном пальто.

Та в ответ улыбнулась и машинально тоже слегка помахала ему рукой.

– А, ну ладно, – моментально успокоилась продавщица. – Пусть только не забудет! – для окончательной очистки своей совести добавила она.

– Да что вы! Она у меня памятливая! – заверил её Танкист и, безмятежно переступая ногами в высоких сапогах, растворился в шумящей улице.

Встретились, как и договаривались, за складом овощного магазина и перегрузили добычу из карманов пальто Танкиста в авоську. Серёгу переживания почти отпустили, хотя внутри ещё немного потрясывало. Зябко хлопнув себя по бокам, он звенящим от остаточного напряжения голосом сказал:

– Ну, Танкист, ты и артист!

Тот благосклонно принял комплимент и потребовал расчёта. Серёга в уме сложил суммы на бумажках и поделил на два. В итоге округлил Танкисту за храбрость и артистизм в большую сторону до четырёх рублей и сунул ему в подставленную ладонь четыре смятые бумажки. Три рубля с мелочью оставил себе. Танкист аккуратно сунул деньги в карман штанов и внимательно оглядел красный кирпичный забор овощного:

– Серый, помоги-ка мне, подкинь меня на забор!

– Ты куда опять собрался?! Мало тебе, что ли? – зло прошипел Серёга, однако, чувствуя себя Танкисту всё ещё должным, напрягся и подбросил лёгкое тело неугомонного товарища на самый верх забора.

– Сейчас увидишь, – хитро подмигнул тот и, заслонив собой на миг полуденное солнце, исчез в недрах внутреннего двора.

Вскоре оттуда донеслись шуршание и треск разрываемых картонных коробок. Спустя пять долгих минут довольный Танкист снова показался на верху забора.

Спрыгнув в протянутые Серёгой руки, он достал из карманов пальто два блока болгарских сигарет «Стюардесса» и счастливым голосом произнёс:

– Эти олухи из магазина почти всегда, как товар принимают, так один или два блока на дне коробки забывают. Пацаны сегодня в парке в «Девятку» на сигареты играют, так что я банкую! Ты пойдёшь, Серый?

– Не, я домой. Продукты отнести надо, потом в кино двину.

– Ну, смотри сам.

Танкист поправил съехавший «колобок» и, не прощаясь, потопал в сторону парка. Руки он при этом держал в карманах, плотно прижав их к туловищу, чтобы не светить прохожим торчащие наружу блоки сигарет.

Серёга ещё немного посидел на площади, подставляя горящее лицо налетевшему прохладному ветру. Шальные деньги жгли карман, сомнения продолжали вязко ворочаться внутри. Внезапно ему вспомнилось, что мать, наверное, уже начала беспокоиться. Он вскочил, купил в ларьке сливочный пломбир и, поедая его на ходу, быстро пошёл в сторону дома. Постепенно сладкий вкус тающих сливок без остатка растворил в себе сомнения и тоску. Уже заходя во двор, Серёга понял, что успокоился окончательно. Он крепко сжал в кармане заветную трёхрублёвую банкноту, мысленно разделил её на все удовольствия ближайших дней и на будущее твёрдо решил завязать с опасными делами.

Андрюха

В прошлые выходные к нам на дачу приезжал мой двадцатилетний сын со своими друзьями. Нормально пообщались. Искренне. Я остался очень впечатлён. Толком даже не пойму чем. Внутри меня поселилась странная смесь зависти и жалости к этим юным и вдохновенным парням.

Почти все они витают в облаках, не касаясь бренной земли подошвами своих белоснежных кроссовок. Помыслы их бесплотны, высоки и направлены на максимальную реализацию себя в жизни. Всё, как и завещали им коучи на просторах Интернета. К тому же взрослая жизнь ещё не промяла их нежное нутро своей костлявой рукой. Я, конечно, понимаю, что ворчу, но от этого мне их очень жаль. Именно по этой же причине я им очень завидую.

Летом 1990-го года мы – семнадцатилетние – отличались от моего сына и его друзей примерно так же, как отличается хмурый грузчик в порту от изнеженного пассажира круизного лайнера, путешествующего первым классом. Напоминая своим внешним видом что-то среднее между флибустьерами и беспризорниками, пацаны моего возраста тогда смотрели на мир тоже с восхищением, но уже немного прищурено и недоверчиво.

В те жаркие дни мы с компанией частенько собирались в квартире у Андрюхи. Гигантская по тем временам трёшка была полностью в нашем распоряжении. Родители у Андрюхи бытовали летом на даче, домой заезжая редко. Да и вообще, все наши родители в то время активно жили своими взрослыми жизнями и в наши без особой нужды не совались. Такое положение дел устраивало всех. А Интернета с его инфоцыганами и рассказами, как ставить нужные цели, ещё не изобрели, поэтому жить нам приходилось факультативно. То есть на ощупь. Я вообще подозреваю, что никто из нас в своих планах дальше конца текущего лета не заглядывал.

Нам было весело. По-настоящему весело без выпивки и тем более прочих симуляторов. Курить мы к тому времени уже научились все, но дымили не помногу. Так, для развлечения. Жарили на кухне картошку, резались в карты на интерес и смотрели фильмы в плохом качестве на видеомагнитофоне. Его притащил невесть откуда Андрюха, торжественно заявив, что приобрёл его в комиссионном магазине. Мы молча и понимающе проглотили эту ложь. Каждый бывал в комиссионке и знал, сколько стоит «Электроника ВМ-12».

Андрюха часто и подолгу где-то пропадал. По его возвращении в квартире появлялись всякие диковинки. Например, импортные сигареты или пневматическая винтовка «ИЖ-22», которую Андрюха при помощи ножовки быстро превратил в обрез, устроив у себя в спальне импровизированный тир. В отсутствие пулек стреляли мы из неё поролоном. Помню, как я простодушно, зарядив винтовку, из любопытства выстрелил в упор в свою ладонь, а потом заворожённо наблюдал, как диковинным цветком вскрылась кожа на руке и пошла толчками кровь. Я же говорил, что жили мы в то время на ощупь. Наше наивное флибустьерское детство всё ещё бурлило и продолжалось. И пиратским бригом для нас в то жаркое лето стала Андрюхина квартира. А потом детство внезапно закончилось.

В один из последних августовских дней Андрюха вернулся из очередной таинственной отлучки с милицейской портупеей и внушительной кобурой. Кобура, к счастью, была пустая, а на все вопросы о её происхождении Андрюха только хитро улыбался. Портупею он носил дома, не снимая. Складывал в кобуру мамины пирожки с картошкой и важно их ел, бродя между комнатами. Выглядело это очень смешно. Побритый почти «под ноль» и со сломанным носом, Андрюха походил на милиционера Дядю Стёпу примерно так же, как мы на выпускников Университета Сорбонны.

В тот памятный день друг Сашка решил отмазаться от армии. Следуя чьему-то совету, он примотал бинтом к кисти руки кусок ваты, смоченный аммиаком. После этого мы все уселись перед телевизором смотреть сто пятьдесят какую-то серию «Санта Барбары». Согласно плану повязку следовало снять через пять минут, приобретя небольшой, но эффектный ожог. Серия оказалась интересная, и Сашка снял повязку только через час. От кожи на руке у него почти ничего не осталось. Мы потрясённо смотрели на весь этот ужас и молчали. Спустя некоторое время Сашку забрала «скорая помощь». Забегая вперед, скажу, что он пролежал в больнице несколько месяцев, перенёс пересадку кожи со спины на кисть, а следующей весной всё равно отправился служить на два долгих года.

Спустя ещё час в дверь Андрюхиной квартиры требовательно постучали. Дверь пошёл открывать сам хозяин квартиры, а мы подавленно столпились в прихожей. За дверью стояли три милиционера в форме. Сейчас я уже не помню, пришли ли они по Андрюхиным проделкам или в связи с Сашкиной ситуацией. Увидев долговязого парня с кобурой на поясе, ближайший к Андрюхе опер, не говоря ни слова, мощным ударом между глаз отправил его в беспамятство. Двое других быстро выхватили стволы и направили на нас.

Мы жались друг к дружке и молча смотрели, как переворачивают на живот Андрюху, а из его распахнутой кобуры выпадает на пол последний мамин сморщенный пирожок с картошкой. Заканчивались и август, и наше детство…