Kitabı oxu: «Легенда о Гаруде», səhifə 5

– Зачем? – спросил другой, удивлённого рассматривая Бориса и протягивая руку, будто желая обнять.

Борис хотел вытянуть руку, но с диким удивлением понял, что одежда ему стала велика. Он посмотрел на линию своей тонкой ручонки под огромным родительским пиджаком и стягивающей величиной рубашкой. Ботинки тоже были велики, и ноги совсем не держались. Равно как и брюки – приходилось их придерживать рукой.

Весь нелепый и неудобный, Борис побежал прочь почти босыми ногами, перетягивая ножки в огромных носках. Одной рукой он кое-как держал брюки, а другой – схватился за пиджак. Он жил недалеко отсюда. На лестничной клетке нащупал ключи, и быстро закрылся, тяжело дыша. Закрыл большую тяжёлую металлическую дверь на все возможные замки. Потребовалось принести стул из кухни, чтобы достать до верхнего. Попытался вытянуть небольшой комод, чтобы подпереть дверь, но его детских сил явно не хватало, чтобы сдвинуть эту глыбу – и он разочарованно сел, упираясь спиной в несчастный комод. Он не понимал происходящего, и даже не пытался осмыслить – разве такое вообще можно осмыслить? По крайней мере, Борис ощутил, что нельзя – и не пытался.

Прошло несколько дней. Борис хотел сразу после тех событий выйти на работу, но, вспомнив что оставил машину возле офиса, передумал. Начальник не поднимал трубку – и Борис решил, что его уволили. Веселина, казалось, совсем не замечала его метаморфозы, даже весело поднимая кверху и чмокая в щёку. У Бориса было чувство, будто она так делала всегда – и он поэтому, хоть в первый раз и засмущался, великодушно не сопротивлялся.

Когда она приходила с работы, ему становилось легче и квартира будто оживала. Когда уходила, он тосковал и выходил на улицу от отчаяния. Пришлось найти свои детские вещи, чтобы удобно гулять. Его звали соседские мальчишки, но он серьёзно и недовольно отказывался, предпочитая одиночество и тоску. Они были слишком юны, чтобы войти в его круг, а он для них слишком стар, пусть дети этого и не сознавали.

– Ты какой-то странный, – сказала в один вечер Веселина вдруг. – Нервный.

Они смотрели новый выпуск эпатажного шоу и кушали заказанную еду. Борис своей крохотной ручкой держал вилку и ковырял массу в тарелке.

– Норм всё, – проскрипел он, детским голом.

– Я же вижу, поделись, – мягко сказала Веселина.

Борис не отвечал. Веселина приобняла его за плечо.

– Боречка, милый, поделись со мной – станет легче. Ты уже почти как умер: на работу не ходишь, выходишь ненадолго только, и там ходишь один. Не води головой – я видела.

– Следила? – обиженно спросил Борис.

– Немного. Ты как будто отдаляешься, и я не понимаю «почему»… – женщина несколько секунд помолчала, собираясь с решимостью высказать важное, что хотела уже несколько дней, и никак не могла освободиться от мучительных родов этого чувства. – Скажи, я что-то не так сделала?

Борис отбросил вилку:

– Хуйню говоришь.

Веселина извернулась, чтобы заглянуть в глаза Борису. Чтобы успокоить её, он решил не отворачивать взгляд. Та хрупкая призрачная тень ещё могла несколько секунд из гордости подавить в нём тянущее чувство опасности, что уже не проходило никогда.

– Видишь? – спросил Борис.

– Точно не во мне дело?

– Нет, – покрутил головой Борис. Он и хотел с ней поделиться, но как? Слова камнями встревали в горле, болью не давая прорезать звуки. Несколько раз он уже подходил к ней, спокойной и нежной, словно к маме из детства, брал за руку, но сразу же отходил, ударившись током собственного отчаяния. Будто что-то внутри него запускало динамо-машину, и он наполнялся противоположным от мира зарядом.

Веселина приобняла его за голову, прижимая к собственному, полному нежности и внутренним смирением, телу. Борис почти заплакал даже, но в последний момент совладал с нахлынувшими чувствами тоски по несуществующему в его жизни, и успокоился.

Борис избегал смотреть в отражения, испуганно отворачивая взгляд и стараясь маленькими шажками пройти быстрее. Он гулял, словно страдая и стыдясь своего существа. Несмотря на это, иногда он встречал другого, появлявшегося вдруг на одной из улиц – буднично выходящего из-за поворота. Другой снова протягивал ему руку и, улыбаясь, ждал. Борис разворачивался и бежал. После этого улица растворялась линиями и штрихами, становясь ничем. Так исчезал двор за переулком, улица за проспектом. Каждый раз Борис сильно злился этому, но поделать ничего не мог. Ему оставалось только бить своими кулачками твёрдую стену, а той терпеливо принимать несправедливое наказание и ждать с надеждой.

Остался только его дом и двор. И Борис бережно охранял его, стараясь не смотреть даже на землю – просто глядеть в небо, зная, что где-то внизу ещё булькает жизнь. Ему хватало звуков незамечающей холода осени детворы и шарканья усталых ног у подъездов.

Когда он стоял на общем балконе, вдруг, открылась дверь лестничной клетки. Но, вместо привычного соседа, что не любил для пользы здоровья пользоваться лифтом и поэтому ходил пешком, встретил другого. Он, как обычно, молча подошёл и встал рядом, внимательно смотря на крохотный горизонт оставшегося мира, за которым простиралась бесконечная серость. Быстро-быстро стены дома начали наполняться ею, будто заклинание, что спасало их раньше, пропало. Углы становились контурами, а контуры – тонкими линиями. Детвора исчезла в тумане неизвестности, звуки затихли. Тишина, казалось, затекала в уши и своей липкой жижей заполняла мозг.

Кое-как нащупав дверь коридора с квартирами, Борис захлопнул её в ужасе, побежал к себе и скрылся дома. Он тяжело дышал и капли пота катились по его холодному лбу, создавая влажные каналы на лице и заполняя поры невкусной солью.

В дверь постучали. Борис в ужасе забежал в комнату и прижался к безжизненному холоду батареи. Он схватил её ручонками, будто та могла каким-то образом пустить его к себе внутрь, где он, окружённый металлом, был бы в безопасности. Пусть и бедной, но безопасности.

Отсюда он мог видеть дверь, но старался отвернуться как можно больше в батарею.

– Кто-то стучит… – проговорила Веселина, вставая.

– Не иди, – протянул писком Борис. – Не надо…

Не слыша его, она встала, откладывая книгу, и пошла к двери.

– Может из ЖЭКа?.. – спокойно размышляла она.

– Не надо…

Но Веселина не слышала его, и будто совсем не замечала сидящего испуганного ребёнка у батареи. Она кротко последовала на стук, и открыла дверь.

– Никого, – с приятным удивлением проговорила женщина. Борис удивлённо повернулся. Веселина держалась рукой за проём, осматривая пустоту, а затем сделала шаг вперёд: – Кто там?.. А, это ты, любимый. Привет, – с облегчением и радостью добавила пустоте.

Она шагнула туда, и женщина, став силуэтом, а затем и линиями, исчезла. Осталась лишь открытая тяжёлая дверь, безразлично наблюдавшая за леденящей экзистенциальной трагедией.

Борис с ужасом прижался к батарее спиной, пытаясь стать с ней одним целым – теперь уже не оставалось ничего, что бы держало его в человеческой форме. Будь он чуть увереннее, то закричал. Но он тихо стонал, почти в безумии хватая себя свободной рукой, а другой держался за металл, словно это был якорь, что удерживал его душу в жизни.