Kitabı oxu: «Главная роль – 2»

Глава 1

Ночевать меня определили в дом губернатора – очень удобно, учитывая долгий вечерний прием в этом же доме. Высшие губернские штатские и военные чины, богатые купцы – старообрядцы в наличии, и я сильно удивился, когда они дружно поблагодарили меня за помощь Евпатию. Интернета нет, телеграф с недельной задержкой работает, в газетах о нем не писали, а все уже откуда-то знают!

Вчерашний день по эмоциям был очень интересным – собственноручная закладка тех мест, возле которых я гулял всю прошлую жизнь заставляла мозги вхолостую прокручивать теории временных петель и параллельных вселенных, но этот ненужный «порожняк» я гнал прочь – толку с него?

Начали мы с памятника адмиралу Невельскому. Прибывшие с нами попы организовали молебен – а как без него новое дело начинать? – и после этого я возложил серебряную дощечку с гравировкой. Далее, сняв мундир и по-Петровски закатав рукава рубахи, чтобы обеспечить фотографам кадры поэффектнее, зачерпнул раствора из тачки и шлепнул поверх него камень, для проформы постучав рукояткой мастерка.

Криво, но важен не камень, а его сакральное значение!

По изначальному плану на этом работа физическая должна была смениться приемом с местными шишками, но реальность и тикающее время внесли коррективы – «закладывать» пришлось все в один день. Очень глупо и нерационально, но после памятника мы вернулись в порт, где после молебна – ну и что, что только что такой же проводили? Протокол есть протокол! – я заложил сухой док имени цесаревича Николая. Кое-кто выдвигал инициативы переименовать в мою честь, но мне в честь себя сухой док именовать не захотелось, пусть покойный увековечивается.

Третий пункт созидательной программы – собственно Транссиб, ради которого данный визит и затевался. Первые впечатления к этому моменту отпустили, адаптация к провинциальным шишкам и желание высматривать анархистов и социалистов прошли, и я посмотрел на Владивосток более пристальным взглядом, сразу же словив озарение. Успенского собора-то к моим временам не сохранилось – разрушен в советское время. Так-то и пес с ним – за воинствующий атеизм советская власть щедро платила инфраструктурой, образованием и могучим соцпакетом. Эти мысли тоже выкидываем – не важны.

Крепко поразмыслив над судьбой Успенского собора, заметил отсутствие двух привычных для меня мостов – на остров Русский и через залив Золотой рог. Надо будет озаботиться, но это потом. Многих районов Владивостока еще попросту нет, вместо них красуются первозданного вида сопки и куски леса – в будущем их несомненно порубят на дрова и стройматериалы, а пока, по словам губернатора, приходится время от времени прочесывать заросли солдатами, которые иногда возвращаются с прибавкой к обеду или шкурами несъедобных хищников.

Токаревский маяк тоже еще не построен – вместо него навигации помогает временное убожество. Южная часть города – та, что на противоположной нынешнему мне стороне Золотого рога – практически не развита, потому что городу на данный момент хватает северной части.

А еще здесь были опиумные курильни – я увидел две, и обе были закрыты в честь траура по цесаревичу, равно как и театр – люди у нас культурные, им без театра новые территории осваивать не так интересно. По-хорошему закрыть бы эти курильни к чертовой бабушке насовсем, но у них же есть хозяева. Они вкладывались в открытие притона, нанимали персонал, выстраивали логистику. То есть – просто закрыть можно, но это будет нарушением священного права частной собственности. То есть – придется выплачивать наркоторговцам компенсации или хотя бы давать льготные кредиты на перепрофилирование бизнеса. Надо с Александром разговаривать, в общем, и подводить под запрет конкретную научную базу, чтобы он выглядел не самодурством, а заботой о здоровье и благосостоянии подданных.

Место закладки Транссиба мне было знакомо: недалеко от Первой речки, в Куперовской пади. Немного железной дороги здесь уже есть – нам по протоколу придется проехаться на вон том локомотиве с единственным вагоном. Отсутствуют опоры ЛЭП, панельные дома с торговыми центрами – последние на этой стадии развития мира отсутствуют как таковые – и прочие блага технически развитой цивилизации. Компенсируют это симпатичные деревянные срубы на берегу, приветливые и в меру финансовых возможностей наряженные люди, набухшие почками растения и разноцветные флажки.

Спешившись на покрывшие грязюку доски, мы отслужили еще один молебен, я привычно закатал рукава и перевыполнил программу, нагрузив в тачку землицы и вывалив ее на кусок недостроенного железнодорожного полотна. Народ в восторге – вон какой цесаревич работящий, руки не боится запачкать! Удивительна высокая восприимчивость даже не к пропаганде, а без пяти минут юродству, и для меня это хорошо – не нужно выстраивать сложные медийные стратегии и плодить маргинализирующих «оппозицию» своей непробиваемой тупостью сотрудников на зарплате. Много ли народу от царя нужно? Народу нужна справедливость или хотя бы ее единичные проявления: вот привез наследник тачку землицы, и на десять лет Владивостоку этого хватит – они тяжело работают, ну так и цесаревич поработал. Чего ты хочешь, странный человек с рукописью Маркса? В лоб? Это мы быстро!

После опорожнения тачки и моего рассказа о том, что Транссиб станет самой длинной железнодорожной веткой в мире – что правда – и как это важно для всех нас, мы с ВИПами погрузились в оформленный под первый колониальный класс вагончик, и паровоз с шипением и свистом прокатил нас с полкилометра на малой скорости. Народ – особенно старались дети – бежал рядом, и мы с ними радостно махали друг дружке руками.

На этом обязательные к посещению объекты закончились, и меня отвезли сюда – в дом губернатора, дав пару часов на переодеться, умыться и передохнуть. В Японии было тяжелее – там я был на чужой территории, приходилось общаться на чужом языке и с людьми, которые могут смертельно обидеться на один неосторожно произнесенный слог. И груз ответственности давил не чета нынешнему: здесь единственная сложность заключается в стремлении не упасть в жирную весеннюю грязь.

Сам губернаторский дом вызвал у меня легкий внутренний трепет. Когда я приходил сюда маленьким, в кружки японского и театрального мастерства, мы все знали, что это – «дом царского губернатора Унтербергера». На здании и табличка была соответствующая. Сам Унтербергер почему-то был отправлен на повышение за неделю до моего прибытия. Полагаю, геополитическая встряска и гибель Никки активировали сдвиги социальных лифтов – так всегда бывает после смены очень важных кадров.

Тогда, в будущем, после череды казенных ремонтов и некоторых переделок, когда стены покрылись плакатами наглядной агитации, рекламой кружков и репетиторов, гражданской обороной и прочим, а в помещениях появились столы и толпы занимающихся за ними детей, представить, что в этом доме кто-то действительно жил, было почти невозможно. А теперь – пожалуйста, и живут, и приемы проводят, а ночую я в помещении, которое в моей реальности превратилось в кабинет директора.

Сев в кровати и улыбнувшись розовеющему, безоблачному небу, я кликнул слуг, и, пока меня приводили в порядок, повспоминал вчерашний прием, стараясь отпихивать окутанные розоватой дымкой виды глубоких декольте местных дам, их длинные шейки и многообещающие улыбки тех, кому репутацию беречь нужно меньше других. Двадцатисемилетняя вдовствующая баронесса Шетнева, например, сможет смириться с не сильно-то и порочащими ее сплетнями: у этой дамы, помимо имущества в других губерниях и солидного счета в банке, две лесопилки, четыре столярные мастерские и хорошие связи, так что интрижка с цесаревичем ее положение в губернии только укрепит.

Дамы в целом были взволнованы не только моим визитом, но и призраком потенциальной войны с Китаем. Никаких слез, в эти времена так не принято, а совсем наоборот – с флером совершенно не сочетающейся с реальностью романтики и твердым намерением в случае нужды отправиться в полевые госпиталя сестрами милосердия. Курсы развернули за три дня до моего прибытия, и дамы успели набраться некоторых медицинских мудростей, о чем спешили сообщить всем.

Мужики – те понятно, бряцали оружием, пошире расставляли плечи и были уверены в победе русского оружия в целом и своих карьерных перспективах в частности. Военное дело в эти времена – полноценный социальный лифт. Да, в Империи хватает младших чинов, удостоившихся георгиевских крестов – нередко полного их комплекта – и на этом службу и заканчивших. Однако есть и те, кто, проявив личную отвагу и воинскую смекалку, отправляется на курсы и в профильные учебные заведения, откуда выпускаются уже офицерами и начинают восхождение по служебной лестнице – вплоть до заветного именования «вашим высокопревосходительством». Война для таких людей – возможность срезать пару-тройку лет рутинной армейской службы. Совсем другой человеческий материал, выкованный в атмосфере постоянных смертей по поводу и без, и подкрепленный твердой уверенностью в загробной жизни. Война? Давай сюда эту войну, я ее всю жизнь ждал!

Такого подхода придерживаются далеко не все – генерал-губернатор, например, Николай Иванович Гродеков, реальный боевой опыт имеет, поэтому о «прелестях» войны знает не понаслышке, отчего сделался настоящим пацифистом. Нет, палок в колеса вставлять ни в коем случае не будет, и, если надо, лично в атаку войска поведет, но он единственный из всех, кто реально рад тому, что «учениями» нынешняя кампания и ограничится.

Мне на приеме было интересно – опытные деятели обсуждали согласованный и принятый без меня (что правильно – я же ничего в войнах не понимаю) план, и я узнал много нового и полезного. Возникла и проблема, о которой я узнал нечаянно, из тихого разговора военного губернатора с каким-то офицером:

– Все, что в магазинах (в эти времена так склады называют) было, выгребли. Из Америки фураж пока доплывет… Купцы волосы на головах рвут – оно, конечно, честь по чести у них все запасы выкупили, народ понимает, что без перебоев с поставками никак, но недовольство… – военный губернатор вздохнул, как бы показав, чего стоила моя активность новой, едва встающей на ноги, малолюдной губернии.

Что ж, придется отправить Кирила дозаказать подарков для подданных из других городов, а пока, с зацепившейся за мой локоть баронессой Шетневой – весь вечер мне компанию составлять пыталась – подходим к военному губернатору и показываем личную заинтересованность в успехе учений и здоровье армии и гражданского населения:

– Николай Михайлович, у нас проблемы с припасами?

– Никак нет, Ваше Императорское Высочество! – вытянувшись во фрунт, соврал он. – Огневого припаса для проведения учений имеется с избытком! – придал лжи легитимности.

– А как обстоят дела с провиантом? – нахмурился я в ответ на нежелание сообщить начальству о проблемах.

Это же настоящий рак, убивающий государственное управление!

– Для наших солдат провианта достаточно, Ваше Императорское Высочество, – пропотел военный губернатор.

Этот человек на стреляющие картечью пушки на лошади галопом несся, а перед цесаревичем робеет – ну не странно ли? И почему он продолжает запираться? Стоп, вокруг же целая куча его непосредственных подчиненных, и формулировки он подбирает такие, которые допускают рассказ о проблемах без потери гребаного «лица» в виде неспособности нормально прокормить внезапно поднятую по тревоге толпу солдат. Знаем мы это «достаточно» – два сухаря на брата и какой-нибудь принудительно купленный у нашедшихся неподалеку крестьян гусь в котле на два десятка едоков.

– Вы – несоизмеримо более опытны в военном деле, чем я, – улыбнулся я военному губернатору. – А потому я не сомневаюсь в ваших словах и военном таланте, но позволю себе напомнить, что мы ждем тысячу японских солдат. Они, безусловно, привезут с собой некоторые припасы, но в качестве гостеприимства и укрепления союзнических отношений я бы хотел передать в распоряжение интендантской службы содержимое складов номер восемь, двенадцать и четыре – Господь словно знал о том, с чем нам предстоит столкнуться, и надоумил меня закупить много казавшегося тогда бессмысленным провианта.

Народу «божественное проведение» очень понравилось, а все видящие чуть глубже пораженных моей заботой о войсках господ и дам оценили дипломатичность разруливания ситуации, не ставящих под сомнения как мощь Императорской армии, так и квалификацию отдельных его чинов.

Последнее, впрочем, не помешало мне после приема вызвать военного губернатора в выделенный мне кабинет и провести с ним беседу о вредности замалчивания любого масштаба проблем. Вроде бы проникся и обещал так больше не делать.

Пока слуги меня одевали, Остап зачитал план на день – все полезное, все нужное, и я очень рад, что «закладывания» получилось упаковать в один день – единичные объекты, это, конечно, хорошо, но я «закладывать» буду по-большому!

Завтрак был камерным – в компании генерал-губернатора, его супруги и милой маленькой дочери, очень потешно соблюдавшей столовый этикет. Губернатор у нас человек эрудированный, русской словесностью владеет, плоды ее печатаются в журнале «Военный сборник» и газетах «Русский инвалид» и «Новое время». Такого человека грех не подтянуть к делу борьбы с неграмотностью:

– Мой человек похлопотал о заказе в Америке типографического оборудования. Американцы обещали доставить его сюда к началу июля. Могу ли я попросить вас, Николай Иванович, похлопотать о строительстве типографии на мои средства? Я считаю, что этим дивным краям нужна собственная газета – назовем «Приамурские ведомости».

Оборудования выписано на четверть миллиона, и Владивостоку хватит малой части – остальное поедет дальше, в более развитые места. К типографии положены и другие производства – например, бумагоделательные мануфактуры, оборудование для которых тоже заказано. Жаба душит, зараза – типографий строить придется много и больших, но первое время им придется пользоваться нынешним русским языком. То есть – после реформы все придется переделывать, что приведет к дополнительным затратам. А что делать? Терять несколько ценнейших лет?

– Замечательнейшие новости, Георгий Александрович! – обрадовался губернатор. – Собственная газета нужна нам как воздух – в Область каждый день прибывают грамотные люди, которым нечем удовлетворить тягу к печатному слову. Я сделаю все от меня зависящее, чтобы ценнейшему оборудованию не пришлось прозябать на складах в ожидании площадей.

Слова с делом не разошлись – губернатор тут же отправил ординарца к моему Кирилу, скопировать нужные бумаги, с которыми ординарец пойдет к архитекторам и запустит тендер по получению подряда на строительство – у нас же тут не СССР, а нормальный капитализм. Можно, конечно, поручить типографию инженерным войскам, но у них в этих краях дел столько, что лучше довериться частным подрядчикам.

Разобравшись с этим, я перешел к следующему важному пункту:

– Азия, Николай Иванович, это отдельная цивилизация, и я просто поражен, насколько пренебрежительно отдельные господа к ней относятся. Это – наши соседи, и, сколь бы слабыми они ни были, мы должны уделять азиатам должное внимание. Я вижу в их культуре, истории, способах организации жизни моменты, перенять которые мы сможем к пользе для Империи. Кроме того, я уверен, дожидающегося конвоя Шевича вы заметили.

Губернатор ухмыльнулся в усы – заметил.

– Целый посол, действующий Тайный советник с огромным дипломатическим опытом чуть не испортил наши с Николаем, царствие ему небесное, планы по получению сильного и активного азиатского союзника! Япония на эту роль проходит больше всего, но Дмитрий Егорович, руководствуясь либо личными амбициями, либо напрямую изменив Родине и отрабатывая подачки каких-нибудь европейцев, упорно закрывал для нас окна возможностей, оставляя единственное – скорую русско-японскую войну. Которая для нас будет затратной, кровавой и не принесет никакой выгоды!

– Каков негодяй, – припечатал Николай Иванович Шевича.

Внезапно в дверь столовой постучали, и появившийся губернаторский слуга доложил:

– Полицмейстер по неотложному делу принять просят-с.

Мы дружно согласились «принять». Ломая в руках фуражку, усатый худой начальник местной полиции, отводя глаза и обильно потея, поведал:

– Дмитрий Егорович без кандалов содержались.

Дворянин же, и до суда, который привилегии снимет, ему положен ряд послаблений.

– К карете конвоя когда вели, бежать вздумал – лес рядом, надеялся поди скрыться. Но от нас бы не скрылся, Ваше Императорское Высочество! – гаркнул, заверив в профпригодности.

Я махнул рукой – продолжай.

– Споткнулись его Высокопревосходительство-с, – продолжил полицейский. – О пень головой приложились. Насмерть.

– Ступай, братец, – отпустил я полицмейстера. – За чуждую глупость и подлость у нас не наказывают.

Вру и не краснею. Но Шевич… А пофигу на Шевича! Столько всего случилось, что я сомневаюсь, что о нем вообще кто-то кроме «Охранки» и меня помнит.

– Человек с чистой совестью от полиции в леса не сбегает, – озвучил генерал-губернатор свои впечатления.

И так решат все – раз бежал, значит действительно английский шпион!

Глава 2

Гимназия в городе Владивостоке нашлась. Санитарные нормы в эти времена другие, продиктованные климатом и поколениями накопленным опытом. В первую очередь в глаза бросались маленькие окна – отопление здесь печное, и каждый квадратный сантиметр стекол снижает КПД. Расширить окна сразу можно, но дети от этого будут мерзнуть. И так, блин, почти везде – чтобы проводить реформы, нужно сначала проводить реформы, направленные на улучшение технологий. «Советский стандарт» – школа, больница, ДК, ПТУ и университет – построить в чистом поле не выйдет, потому что все это должно как минимум отапливаться нормальной котельной. Энергия – вот ключ ко всему, и неважно, какое именно сырье сжигается в процессе. Кровь износу нужно пропихнуть через Августейшего папу план ГОЭЛРО – не факт, что сохранится название, главное – сохранить суть.

Ухмыльнувшись мыслям, я договорил формальности о том, как приятно мне быть здесь, в фойе гимназии (актового зала здесь нет, это тоже наследие кровавого большевизма), на сдвинутых ящиках, используемых в качестве трибуны.

– Вы, – окинул я взглядом привычно-восторженные лица подростков. – Те, кто поведет нашу Империю в XX век. Век высоких технологий, век всеобщей грамотности, век высоких скоростей. Прогресс человеческой цивилизации не стоит на месте – уверен, для вас это не секрет. Основой нашей эпохи станет электричество. Благодаря ему, мы уже сейчас можем с небывалой скоростью обмениваться телеграммами (иронии никто не почувствовал), можем плавить сталь на непредставимых всего век назад температурах, освещать и – в будущем – согревать наши города и деревни. Будущее, ребята, за высокими технологиями и наукой. Ученым или инженером стать сложно, но именно эти профессии откроют перед вами широчайшие перспективы. Достижения – ваши и ваших сверстников по всей России – выльются в достижения Империи, благодаря которым повысится уровень жизни всей страны. Один инженер способен повысить качество продукции мануфактуры. Один агроном способен научить крестьян правильно удобрять поля и вывести новые сорта семян, благодаря которым крестьяне смогут кормить нужные для промышленности города, при этом сами питаясь досыта.

Посмотрев на лица гимназистов, я смог убедить себя в том, что ребята прониклись, и решил закрепить эффект:

– Капитал бывает разный. Самый простой и понятный – деньги, потому что это наиболее удобный способ обмена товара между людьми. Капитал бывает земельный – я имел честь познакомиться с родителями-землевладельцами многих здесь присутствующих, так что это вам тоже знакомо. Капитал бывает промышленный – его нам предстоит наращивать всеми силами, потому что в XX веке именно промышленная мощь будет определять место державы на карте мира. Признаю честно – по промышленным показателям мы от наших Западных соседей на данный момент отстаем, но на долгой дистанции нагоним и перегоним – у нас, братцы, самая большая на свете страна, оставленная в наследство нашими предками. Наши недра скрывают неисчислимые залежи полезных ископаемых. Наша ближайшая задача – освоить добычу и употребление наших богатых недр на пользу жителям Империи. Но вернемся чуть назад, к четвертому, и самому важному виду капитала. Это – капитал человеческий, то есть набор знаний, умений и навыков подданных Империи. Для вас, мои юные друзья, капиталом являются ваши знания. Что бы ни случилось, как бы не повернулась жизнь, накопленные вами знания и умения их применять останутся с вами навсегда. Толковый инженер нужен каждому промышленнику, поэтому на жалованье они скупиться не будут. Словом – учитесь усердно, ребята, и не ради того, чтобы отец не лупил розгами, хотя это очень неприятно…

Гимназисты рассмеялись – Великому князю тоже прилетало, это ли не повод сплотиться?

– …А ради будущего – вашего и всей Империи.

Директор гимназии зааплодировал, подав тем самым сигнал остальным. Выждав с полминуты, я поднял руку. Тишина вернулась моментально, и я решил добавить интерактивности и банально потренироваться общаться с народом:

– А теперь я с радостью отвечу на ваши вопросы.

Первый поступил почти сразу:

– Ваше Императорское Высочество, могу ли я попросить вас рассказать, как вы беса английского прогнали?

Тьфу ты, блин, я им про электрификацию и образование, а они мне про беса! Но понять могу – меня бы тоже больше всего именно это на их месте интересовало. Что ж, легенда давно отработана: в ней мало конкретики, много личных ощущений – то есть вроде как и не вранье, но и не нормальная фактология – и аккуратно подпущенный саспенс. Все это закрепляется презрительным опровержением парочки попавшихся в газетах «допущений» – например, «бес» в моем рассказе не летает, и на этом месте я морщусь, как бы показывая свое отношение к любителям приукрасить. Эта милая манипуляция и в мои времена работала, а теперь и подавно: человек демонстративно опровергает полную чушь, отчего слушатель приходит к мысли о том, что вот именно он вместе со спикером в предмете разбирается и вообще молодец, а вот эти, за пределами зала, болтуны и тупицы.

– Идет на нас огненное чудище, англичане-полицейские в ничтожество и трусость впали, сбежали. А мы с казаками да парой староверов – Кирилом да Евпатием – Богу помолились, и понял я тогда, что делать. С пола пару палок поднял, крестом сложил да в сторону беса вытянул. Вроде и толкнуть хотел, а руки тяжести не почувствовали – значит не мышцами земными толкал, а верою святой.

Аплодисменты, и мне за принципиально недоказуемое – фактов-то нету! – вранье совсем не стыдно. Жизнь, как бы избито не звучало – это игра. Правила нарушать плохо, законы – плохо вдвойне, но крутиться в «серой зоне» можно – если следователю тебе предъявить нечего, какие проблемы? Дорабатывайте Систему, тогда и поговорим. А теперь мне, с одной стороны, полегче – кто до цесаревича, а потом вообще до царя докапываться станет? С другой стороны – тяжелее, потому что набирать авторитет через поливание известной субстанцией Александра и его ближайшего окружения нельзя от слова «совсем», и даже о совершенно дебильных инициативах отзываться нужно крайне осторожно – Августейший папа обидится, а это ой как чревато.

Эти мои размышления подверглись испытанию после череды безобидных вопросов – как там в Японии, будет ли война с Китаем и прочего – когда гимназист из третьего ряда, получив от меня кивок в ответ на поднятую руку, встал и, обильно потея, продемонстрировал здравомыслие и силу характера:

– Бирюков, Андрей Андреевич. Ваше Императорское Высочество, в нашей гимназии два года тому больше народу училось, а теперь плату подняли – пришлось недорослям уходить, – начало фразы помогло набраться смелости, и гимназист заметил нестыковочку. – Вы нам, Ваше Императорское Высочество, сейчас долго и красиво говорили про то, как образованные люди Империи нужны. Вот Филька, например…

– Бирюков, ты тратишь время Его Императорского Высочества зря, – попытался купировать неловкий момент директор.

А мне теперь его осаживай так, чтобы не подкосить педагогический авторитет в глазах учеников.

– Семен Викторович, вы, несомненно, замечательный педагог и прекрасный директор, но я пришел сюда именно для того, чтобы юные умы поделились со мной своими тревогами и измышлениями. Власть и народ неразрывно связаны, и очень важно доносить народное мнение снизу наверх. Продолжай, Андрей.

Директор оплеуху выдержал стоически, гимназист приободрился и закончил ставить меня в неловкое положение:

– Почему за то, что так нужно нашей Империи, нужно платить?

Циркуляр «О кухаркиных детях» штука предельно мерзкая. Первое – это скромная приписочка о том, что циркуляр – подписанный царем! – носит «рекомендательный» характер, что перекладывает ответственность с центральной власти на директоров. Вроде как им никто прямо не запрещает учить нищих детей, но все же все понимают. Вторая, еще более мерзкая штука – закрепление неравенства. Правящие круги – не только у нас, а везде – в какой-то момент поняли, что дать народу образование придется. Именно образование долгие века позволяло аристократии рулить «быдлом». Образованный человек, помимо пользы для общества, имеет очень неприятную особенность – он, собака такая, думает! И думает не о том, как принести профессиональную пользу, а думает абстрактно – например, о несправедливости жизненного уклада и социального неравенства. СССР эту проблему решил радикально, дав всем одинаковое, по этим и даже тем временам – элитного уровня образование. То, что получал любой советский школьник, в сохранивших капитализм странах стоит дорого – это позволяет элитам с одной стороны заявлять, что все зависит только от самого человека, с другой – кормить недоучек пропагандистским дерьмом, довольно потирая холеные руки. Наш «циркуляр» направлен именно на это: гимназическое образование у нас с поправкой на времена хорошее, и наверху решили, что такое нужно сильно не всем: черни достаточно научиться писать и считать в церковно-приходской, а дальше добро пожаловать на завод, где промышленник платит достаточную зарплату, чтобы не умереть с голоду раньше времени и снимать угол в комнате на десяток таких же бедолаг. Я-то в свое время это поменяю – социальные лифты должны работать на сто процентов! – но прямо сейчас Александр хрен свой циркуляр отзывать станет – это же потеря Августейшего лица!

Но рассказывать гимназистам об этом все равно что признать папеньку воплощением зла.

– Спасибо за хороший вопрос, Андрей, – поблагодарил я гимназиста. – Гимназическое образование является лучшим, что придумало человечество. Из гимназии выпускаются будущие инженеры, ученые, учителя, доктора, чиновники и офицеры. Важность таких людей для Империи велика, но на долгой дистанции, если все будут учиться в гимназиях, мы получим перекос в той сфере жизни общества, которую я недавно назвал «человеческим капиталом». Наш мир устроен так, что при всей очевидной необходимости подготовки как можно большего числа высокообразованных специалистов, кто-то должен рубить камень, сажать и пожинать хлеб, работать у станков, перевозить грузы, строить дома. Оглядитесь, ребята, – я развел руками, и гимназисты покрутили головами. – Нас окружает овеществленный труд. Давайте прикинем, что нужно для постройки хотя бы этой замечательной гимназии. Прежде всего нужно выбрать место – земля должна быть достаточно ровной и твердой, иначе стены рухнут под собственной тяжестью. Для выбора места нужен образованный человек, который разбирается в сопротивлении и плотности материалов. Далее нужен человек, который создаст чертежи здания так, чтобы будущая постройка отвечала требованиям тех, кто будет ею пользоваться. Два высокообразованных человека! – показал ребятам два пальца. – Теперь рассмотрим дальнейшие этапы: сначала нужно провести подготовительные работы – выкопать котлован, организовать фундамент, заготовить потребные строительные материалы. Здесь гимназическое образование нужно только одному человеку, который будет беречь рабочих и строителей от ошибок. Строек во Владивостоке много, и все вы видели, что строителей и рабочих на них трудится гораздо больше, чем архитекторов. Ответил ли я на твой вопрос, Андрей?

– Премного благодарен, Ваше Императорское Высочество! – отвесил довольный гимназист поклон.

Все довольны – я же только что рассказал им, почему они – избранные, а вокруг – чернь. Тому же их учит окружающее бытие – богатенькие родители учат не дружить с нищими, а искать «ровню». Тому же учат педагоги, и только в церкви почему-то рассказывают про то, что в глазах Бога все равны.

Настроение от осознания глубин поглотившего меня цинизма кануло в Лету, и на остальные, столь же безобидные, как и первые, вопросы, я отвечал на автоматизме. На нем же прошло коллективное фотографирование с гимназистами – копий на всех не напасешься, но в гимназии в торжественную рамочку повесят. Остатков чувства долга и человеколюбия хватило на разговор с директором тет-а-тет:

– Гимназист Бирюков – хороший, вдумчивый юноша, – придавив взглядом привычно потеющего собеседника, принялся я воспитывать директора. – Лизать жопу, Семен Викторович, ума и отваги много не надо. Но мне неприятно, когда это возводят в жизненную доминанту. Если юноша задает неудобные вопросы, значит у него работают мозги. Дуболомов-лизателей у нас хватает, а вот толковых людей – недостаток. Вы согласны со мной?

– Безусловно, Ваше Императорское Высочество! – гаркнул директор.

– Я рад, что вы меня понимаете, – поощрил я его улыбкой. – К сегодняшнему вечеру мне понадобится полный список отчисленных в связи с известным циркуляром ребят. В циркуляре содержится строчка «…за исключением разве одаренных необыкновенными способностями». Таковыми способностями Его Императорское Величество считает усердие и способность нищего ребенка успевать за сложной гимназической программой без помощи гувернеров и платных учителей. Таковые дети, а я уверен, у вас они ранее учились, получат помощь в оплате обучения и потребных принадлежностей, включая пошив школьной формы, из моих личных средств. Вы согласны с тем, что это будет правильно, Семен Викторович?

– Сердце кровью обливалось, Ваше Императорское Высочество, – сымитировал директор человеколюбие. – Пятеро совершеннейших умниц не смогли потянуть новые взносы! Двоих мы с коллегами из своих средств учим – жалко таланты. Гимназист Бирюков – из их числа.