Избушка на краю омута

– У тебя что-то случилось?

Та вздрогнула, но не взглянула на нее. Только глаза вдруг забегали, будто она не знала, что сказать. Придумывала. Потом ответила совсем невпопад:

– Можно, сегодня у тебя переночую?

– Ладно. – От мысли, что всю ночь в ее квартире будет ЭТО, явившееся вместе с Ларисой, Ладе стало плохо, но причины для отказа она придумать не смогла.

– Тогда можно, я спать пойду? – спросила Лариса каким-то бесцветным голосом, по-прежнему не глядя Ладе в глаза.

– Да. – Лада кивнула, и Лариса сразу встала и пошла в спальню покойной тети, где ночевала уже не раз. Вскоре оттуда раздался скрип кровати и шорох одеяла. Лада в ступоре продолжала стоять у окна. Уснуть ей сегодня точно не удастся.

Вдруг Лада поняла, что Лариса пришла без ключей от квартиры. Она была в майке и спортивном трико без карманов, в руках у нее тоже ничего не было. А значит, дверь ее квартиры осталась незапертой. Вряд ли пьяный отец был в состоянии закрыть ее за ней.

Ноги сами вынесли Ладу в подъезд. Постояла на площадке, прислушиваясь. Тихо. Лишь негромкие звуки работающих телевизоров, покашливание, детский смех проникали в подъезд из квартир. Ничего необычного. Дом жил своей жизнью. Она начала спускаться вниз, осторожно ступая, хотя была в домашних тапочках, и без того делавших шаги бесшумными. Вот и дверь Ларисиной квартиры. Так и есть, не заперта. Сквозь приоткрытую щель виден свет электрической лампочки. Лада легонько толкнула ее. Дверные петли скрипнули, как и в прошлый раз, и она напряглась, ожидая, что сейчас раздастся пьяный возглас, но все было тихо – так тихо, что она слышала тиканье настенных часов. И звук работающего холодильника. И капающую из крана воду. Она медленно прошла по коридору и остановилась перед тремя дверными проемами. Несколько раз ей доводилось бывать здесь, – давно, когда отец Ларисы еще не уходил в длительные запои. В последний год его запой почти не прекращался. Но Лада хорошо помнила расположение комнат. Справа – кухня, такая же крошечная, как у нее. Прямо – комната Ларисы, такая же яркая и вызывающая, как сама хозяйка. В памяти всплыли детали интерьера: бордовые шторы, белый в алых розах диван, на ночь превращающийся в кровать, пурпурный ковер и аляповатые пестрые обои, как будто разноцветную краску по стенам разбрызгали. Изобилие всех оттенков красного нравилось хозяйке, но по мнению Лады, резало глаз. Слева была комната отца-алкоголика –единственное место в квартире, где она прежде никогда не была. Дверь в нее всегда была закрыта, но запах спиртного, немытого тела, нестиранного белья пробивался оттуда все равно. Лариса всегда извинялась, объясняя, что отец не позволяет ей поменять его постельное белье, не дает стирать свою одежду, не пускает, чтобы сделать уборку. Наверное, она и сама не горела желанием лишний раз к нему заходить. Как она, бедная, столько лет все это терпит? И уйти некуда: на учительскую зарплату собственное жилье не купить, вот и мается. Лариса рассказывала, что раньше любила отца, до тех пор, как он сроднился с бутылкой. А случилось это сразу после того, как от него ушла жена, мать Ларисы. На фотографиях это была шикарная женщина, жгучая брюнетка с голубыми глазами. Ушла к директору фирмы, где они оба с отцом работали. Отец сразу уволился. Устроился куда-то охранником на смешную зарплату и начал попивать с горя, но о дочери не забывал: приносил деньги на продукты, готовил кое-какую еду. Ларисе тогда было лет двенадцать. Пришлось быстро научиться вести хозяйство, потому что горелую картошку и яичницу есть было невозможно. Лада, оставшаяся без матери примерно в том же возрасте, сочувствовала ей всей душой и не осуждала, что та отзывалась об отце с брезгливостью и даже ненавистью. Еще неизвестно, как сама она вела бы себя, окажись в подобных условиях. Легко ли любить или хотя бы терпеть алкоголика, даже если это родной отец?

Теперь Ладе нужно было открыть эту дверь. От страха ее всю трясло. Но она должна была это сделать. И тогда либо страшная догадка подтвердится, либо она узнает, что больна паранойей. Пусть уж лучше последнее.

Толкнула ручку двери под оглушительный стук собственного сердца и отпрянула из-за тошнотворного смрада, хлынувшего из комнаты. Подавила рвотный позыв и окинула взглядом открывшуюся картину, освещаемую голой лампочкой, висящей под потолком на черном шнуре. Перед ней был хаос. Повсюду – на кровати, на стульях, на полу – валялись тряпки, которые с трудом можно было назвать одеждой. Из-за них она не сразу заметила тело. Оно сливалось с общим фоном, как правильно подобранный пазл, тем более что лежало лицом вниз. Руки раскинуты в стороны, ноги в драных трико согнуты в коленях. Неестественная поза для живого человека. В таком положении долго не пролежишь. Лада с ужасом смотрела на скрюченного на полу отца Ларисы, надеясь уловить признаки дыхания, но их не было. Превозмогая страх и омерзение от жуткой вони, она сделала пару шагов вперед. Увидела вокруг головы растекшуюся густую желто-красную массу, и до нее не сразу, но все же дошло, что это еще недавно было содержимым его желудка. Резко подкатившая к горлу тошнота заставила ее попятиться, и внезапно она столкнулась с кем-то, стоящим за спиной. Взвизгнув от ужаса, Лада обернулась и увидела Ларису. Вид у той был, как говорится, краше в гроб кладут. Лицо белое, глаза безумные, нижняя губа закушена, взгляд устремлен на тело.

– Папа, – прошептала она и вдруг завыла белугой. – Па-а-па-а! Папочка!

В два прыжка Лариса оказалась возле него, присела на корточки и резким движением перевернула его на спину. Лицо мужчины было искажено предсмертной гримасой. Рот был открыт, весь подбородок и грудь покрывала кровавая пена. Сомнений не было: он был мертв.

Лариса забилась в истерике. Лада вышла в коридор и достала телефон, дрожащими пальцами ткнула кнопку разблокировки, чуть не уронив его при этом. Тупо уставилась на вспыхнувший экран, не понимая, куда звонить – в «скорую» или в полицию? Потом все-таки набрала номер дежурной части. Приехали почему-то не только полицейские, но и медики тоже. И начались бесконечные расспросы. «Что вы делаете в квартире погибшего?» Лада растерялась. Что сказать? Пришла проверить, не умер ли отец соседки, которая пришла переночевать к ней? А с чего возникло подобное желание? В общем, пока Лада объяснялась, запутавшись в своих показаниях, несмотря на то, что говорила только правду и не пыталась ничего скрывать, наступило утро. Одновременно с ней допрашивали заспанных и ничего не понимающих соседей, а Ларисе сделали успокоительный укол, потому что она оглушительно выла и причитала. Лада была потрясена глубиной ее горя. Надо же, как убивается! А казалось, что она ненавидит своего отца.

Отпустили ее лишь с наступлением утра. Уставшая и одуревшая от вопросов, Лада поднялась к себе в квартиру. Из зеркала в прихожей на нее глянула растрепанная тетка с красными глазами, в которой она не сразу узнала себя. Нужно было собираться на работу, но мысли никак не хотели приходить в порядок, все время возвращаясь к Ларисе и ее отцу. Противное чувство омерзения не отпускало. Из-за него о завтраке нечего было и думать. Перед глазами стояла лужа кровавой блевотины. Но время начала ее урока неумолимо приближалось, и Лада, кое-как умывшись, одевшись и причесавшись, поспешила в школу, с грустью думая о том, что бедная Лариса сегодня там не появится. Решила, что после работы пойдет помогать ей с организацией похорон. Вряд ли сама она справится в таком состоянии. Интересно все-таки, от чего умер ее отец? В разговорах медиков с полицейскими звучали слова «отравление» и «метанол». Но случайно ли он купил «паленую» водку или кто-то специально подсунул ему ядовитый напиток? А если так, то кто? Кто мог желать смерти запойному пьянице, кроме собственной дочери, измученной его пьянством? Не Лариса ли отравила собственного отца? Не поэтому ли она была такая странная, когда пришла к ней вечером? Не из-за этого ли Лада почувствовала темное нечто, сгустившееся у нее за спиной? Но горе, скрутившее ее, было так неподдельно! Трудно представить, что она способна была на хладнокровное убийство!

Запыхавшаяся Лада влетела в класс вместе со звонком и с удивлением заметила, что детей мало. И это при том, что сезон гриппа давно прошел. Интересно, что за событие не позволило явиться на урок четвертой части ее учеников?

«Меркнет даже солнца свет в блеске золотых монет…»

Раиса распустила волосы и посмотрела на себя в зеркало. Раньше смоляные волны, обрамлявшие лицо, ее очень красили. Но не теперь. С возрастом щеки обвисли, от носа к уголкам губ протянулись некрасивые складки. И хотя волосы ее были так же густы и красивы, она прятала их, скручивая в узел на затылке. Постаревшее лицо они не спасали, а наоборот, словно подчеркивали увядание. Давно бы остригла, если б не Ленька. Он ей не разрешал. Ленька был моложе на пятнадцать лет, и она не понимала, почему он вообще обратил на нее внимание. Молодой тридцатилетний парень – такие теперь были в селе большой редкостью: все старались уехать в город. А он остался. Устроился электриком. Зарплата маленькая, чуть больше, чем сама Раиса получает на почте. Но зато «левый» заработок есть, и немалый. Правда, платят не всегда деньгами. Дают, кто чем богат: молоко, мясо, мед, варенье. Он все берет. Добрый. И делает на совесть, от души: не только розетки-лампочки, а еще и гвоздь прибить может, дров наколоть, огород вскопать – в общем, на все руки мастер. Для Раисы, муж которой сам ничего делать не умел, да и не хотел, Ленька был просто палочкой-выручалочкой. Часто приходилось его приглашать. Однажды заработался парень у них допоздна, а идти в другой конец села. Он на велосипеде быстро бы добрался, а тут дождь… Ну, не выгонять же на улицу человека? Остался Ленька на ночь, и с тех пор закрутилось у них. Муж, тот ничего и не понял, а в селе-то сразу все узнали. У местных жителей нюх на такие вещи. Раиса по улице шла и чувствовала, как ее из каждого окна взглядами сверлят. А уж обсуждали-то как! Наверное, мозоли на языках повздувались! «Гляньте на нее, при живом-то муже любовника завела! Да кого! В сыновья ей годится!» – шептали вслед. Ну и что? Мужу донести все равно не осмелятся. А и скажут, ему, поди, все равно: давно ее не замечает, а если и смотрит, то будто на муху назойливую, случайно в дом залетевшую. Ему бы на диване лежать и в телевизор пялиться. Лодырь, присосался к ней, как пиявка. Живет на всем готовом, палец о палец не ударит. Ест да спит. И выпить любит – на ее, между прочим, денежки. Тоска, а не жизнь была у Раисы до Леньки, а теперь новыми красками заиграла. Любовь вспыхнула. Ленька такие слова ей говорил, каких она раньше в жизни не слышала. Теперь, когда красота ее поблекла и скукожилась, она вдруг ощутила себя любимой, как никогда прежде и щедро благодарила своего воздыхателя. Чуть не всю зарплату ему отдавала. Эх, были б деньги, уехала бы куда-нибудь из этого прокисшего села, улетела б вместе с Ленькой на море, на заграничный курорт, какие в рекламе по телевизору показывают! Забыла бы опостылевшего мужа и двуличных соседей, которые в глаза улыбаются, а повернись к ним спиной, и у них яд с языков капать начинает. Вот бы они с Ленькой зажили! Дорогие отели, пляжи, бары-рестораны… Сказка!

Раиса вдруг снова вспомнила письмо странного старика, прочитанное вслух Светкой, с которой они вместе на почте работали. Почему-то оно запомнилось ей – особенно те слова, что были звездочками отмечены. Интересно, зачем старик их так выделил? Уж неделя с тех пор прошла, а письмо из головы не выходит. Странное такое! Она снова повторила слова, выученные наизусть: «Ясно. Зной. Невмоготу. Аритмия. Юность где? Давно еле корячусь. Лечусь атварами. Думаю когда уже чтоли умру. Маленько асталось». Раиса запомнила даже ошибки, сделанные дедом в помеченных звездочками словах. Вдруг это неспроста? Похоже на ребус. Что-то в этом есть. Какой-то секрет, она подозревала. Было у нее шестое чувство, в которое она верила, как и у сестры ее старшей, Алевтины. Это у них наследственное. Но только по сравнению с сестринским даром Раисе лишь крохи достались – так, чуть сильнее развита интуиция, чем у обычных людей. Ничего сверхъестественного. А вот сестра, та прямо ясновидящая. Всегда все про всех знает, но никого не осуждает. Добренькая. Раиса ее недолюбливала: слишком уж правильная, просто святая. Рядом с нею она особенно остро ощущала собственное несовершенство, хотя та никогда ее ничем не попрекала, на путь истинный не наставляла и даже любовную интрижку с Ленькой не упомянула ни разу! Но глаза у нее, господи… Глянет, и душу щиплет, будто крапивой ожгло. Раиса и сама знает, что живет дрянной жизнью, неправильной. Дочку родила, да отказ в роддоме написала. А как растить дите, когда муж-инвалид на шее? И вообще, зачем они, дети? Смотрит Раиса, как другие бабы своим детям жизнь посвящают, последнее отдают, а те вырастают – и поминай, как звали. Оперятся да упорхнут, а они, матери, к тому времени старухи уже, никому не нужные, даже собственным мужьям, потому что пока все внимание и любовь детям отдавали, тем не доставалось ничего, и они отвыкли. Не надо им теперь ни любви, ни заботы. А кому надо, те в другом месте нашли. Так-то вот. Жизнь, однако, один раз дается. Раиса считала, что эту ценность не стоит разбазаривать. Но стоило глянуть Алевтине в глаза, и сразу начинали ее мучить мысли о собственной никчемности. Вроде, хорошая сестра, добрая, но Раиса избегала ее.

«Но что же там с этими мечеными словами? – продолжала она ломать голову. – Что же в них спрятано? «Ясно. Зной. Невмоготу. Аритмия. Юность где?» Кто так пишет письма? Чушь какая-то!» И вдруг ее осенило. Раиса схватила карандаш, валявшийся на туалетном столике среди кучи расчесок и помад, взяла газету и принялась писать на полях первые буквы из каждого слова. Получилось: «ЯЗНАЮ». Сердце подпрыгнуло и заколотилось, как бешеное. Что-то интересненькое вырисовывается! Продолжила: «ГДЕКЛАД». Ух, ты! И что дальше? «КУЧУМА». «Ах ты ж, боже мой! – Она даже карандаш выронила, уставившись на получившуюся запись. – Вон оно что! Клад Кучума!» Уж про этот клад в селе не говорил только немой, а не слышал только глухой. Давно слухи ходят, что в окрестных лесах зарыты сокровища татарского хана. Несметное там богатство. Но никто не знает, где. А старик-то, выходит, знает! Вот хитрец! Вот почему живет отшельником в заброшенной деревне! На золоте сидит! Внучку хочет секрет сообщить, все пишет, пишет, и без толку. Не едет внучок. Или дед совсем адреса не помнит, или внучок его тупой, как бревно. А она, Раиса, совсем не дура, если ребус его сумела разгадать. Конечно, может быть и так, что дед просто из ума выжил, но интуиция, которая ее никогда не подводила, подсказывала, что письмо это – не бред, не пустышка. Есть клад. Вот только как сделать, чтоб дед ей место это указал? С чего бы старику с ней тайной своей делиться? Что ж придумать такое? Как выспросить? Ведь не скажет по своей воле. А что, если прокрасться незаметно к деревне да затаиться, понаблюдать? Выждать? Так она сможет узнать, в какой избе живет старик. А потом дождется, когда тот отлучится куда-нибудь – ну… ходит же он охотиться, рыбачить, да или просто по нужде выйдет, – а она в избу прошмыгнет и пошарит там… Наверняка где-то близко к себе дед хранит сокровище. А если не найдет ничего, так еще понаблюдает. Рано или поздно пойдет старик свой схрон проверить, так и выдаст ей заветное место. Вся эта затея, конечно, рискованная… Но даже если обнаружит старик ее присутствие, ведь не убьет же? Может быть, даже сжалится, поделится золотишком… А ей много-то не надо. Она б взяла монеток и колечек, сколько войдет в косынку, чтоб узлом завязать, и все. Хватило бы всю оставшуюся жизнь прожить в достатке. С Ленькой.

Раиса прикинула, когда сможет отправиться в Камышовку. Получалось, что можно и завтра, прямо с утра: как раз выходной. Страшно, конечно. Дорога сквозь лес дремучий. Но ведь есть, ради чего рисковать. Решила, что прихватит мужнино ружье, которое давно висит в сарае без дела. Ни разу не выстрелило. Теперь может понадобиться: волков отпугнуть, если что, или медведя. С ружьем-то не так страшно. Правда, бабки местные болтают про нечисть, которая вокруг мертвой деревни водится. Ну, на то они и бабки, чтоб болтать. «Решено, спозаранку пойду, – подумала Лариса. – А Прохору скажу, что у сестры побуду, на огороде помогу. Он все равно проверять не станет, хоть и знает, что отродясь такого не бывало, чтоб я в гости к сестре ходила, да еще помогать».

Уже засыпая в своей одинокой спальне, в которую муж уже несколько лет не заходил, Раиса представляла, как с тяжелым тугим узлом побежит сквозь лес, к своему селу, мимо родного дома, в другой конец длинной улицы, к Леньке, как вытряхнет богатство к его ногам, как он вначале ошалеет, потом обрадуется, кинется к ней с поцелуями, на руки подхватит, закружит, засмеется счастливым красивым смехом. А потом они сразу уедут, ни на минутку не задержатся. Подальше отсюда, в новую жизнь, где ей не придется просиживать на почте, маясь от скуки, или ковыряться в огороде, а Ленька не будет больше крутить педали велосипеда и возиться с проводкой. Вместо этого они станут кататься на дорогом автомобиле по улицам города, заезжая в лучшие рестораны и модные магазины, а как надоест, улетят в самолете на белые пляжи с пальмами и будут нежиться в щедрых лучах южного солнца, лежа в удобных роскошных шезлонгах, и пить экзотические коктейли через изогнутые трубочки. Раиса даже заулыбалась, а потом вдруг откуда-то выскочила противная мыслишка, испортившая медовую сладость дегтярной горечью: муженек-то ее, Прохор, наверное, и не заметит ее отсутствия, пока соседи не хватятся и не спросят, куда это вдруг подевалась его благоверная. Да и обязательно добавят, что и Леньки след простыл.

До самого рассвета Раиса так и не уснула, лишь подремала немного. От предвкушения предстоящего приключения не получалось расслабиться. Поэтому, лишь небо слегка посветлело, поднялась и начала собираться. За стенкой храпел Прохор, а значит, не слышал скрипа половиц, шелеста полиэтиленовых мешочков и хруста фольги, куда она складывала бутерброды. Уйти удалось незаметно. Раиса на мгновение замерла на пороге, прижимая к груди корзинку, будто пытаясь остановить выпрыгивающее наружу сердце, и, собравшись с духом, шагнула в мокрую от росы траву. Проследовала вдоль некопаного огорода, пару раз оглянулась на входную дверь, боясь, что Прохор выглянет и крикнет, куда это она понеслась, в такую-то рань. Может быть, где-то в глубине души она этого даже хотела, просто, чтобы он хоть раз о ней побеспокоился. Но нет. Дверь оставалась неподвижной. Из окон никто не смотрел. Раиса осторожно откинула засов на калитке и протиснулась в узкий проем, стараясь не распахивать ее широко, чтоб не взвизгнули ржавые петли. Притворила за собой неплотно, чтоб не лязгнула задвижка, и засеменила сквозь утренний туман по улице вдоль кособоких изб, уставившихся на нее немытыми стеклами. Отрезок пути до окраины был самым неприятным. Раиса будто чувствовала пронизывающие соседские взгляды, устремленные ей в спину, будто слышала их неодобрительный шепот: «Куда это она пошла с корзинкой? По грибы? В пять утра? В мае? Когда еще даже земляника не поспела?» Поминутно оглядываясь, Раиса бесшумно, но быстро продвигалась вперед. Вдруг она действительно услышала шепот. Остановилась, прислушалась. Различила два приглушенных голоса, мужской и женский – недалеко. Но не разобрать, что говорят. Прошла еще немного, снова встала, навострившись. Теперь лучше слышно. Звук поцелуя! Интересно, кто это там милуется и шепчется? И где? Не иначе, у Светкиного дома. Да не Светка ли это там, у калитки, стоит? Ее кудри желтые виднеются. И фигура похожая – зад, точно корма у баржи. Светка это, так и есть. Но с кем же? Не муж ее, другой мужик. И тут обомлела Раиса, аж ноги подкосились: узнала Леньку своего, и от слез в глазах защипало. Стоит, со Светкой обнимается! А ведь еще только вчера ее так же обнимал, точно так же плечи поглаживал. Ах ты, кобель шелудивый! Ах ты, паскуда! Первый порыв чуть было не толкнул Раису броситься на разборки и учинить скандал, но она вовремя сдержалась, вонзив ногти в ладони. Нет уж! Еще не хватало, все село сразу узнает о том, что они со Светкой мужика не поделили! После такого пальцем начнут показывать. Одно дело, судачат, что у нее любовник есть, этим Раиса даже гордилась. Другое дело, выяснится, что любовник-то не только к ней, а и по другим избам шастает. И что она за него еще и в драку лезет. Сразу в посмешище превратится. Так не пойдет! Раиса отступила к краю дороги, пригнулась, скрывшись под нависшими ветвями рябины, затаилась. Снова раздался влажный чмокающий звук, от которого ее передернуло. Вот же тварь эта Светка! И куда ее муж смотрит?! Дрыхнет, наверное, так же, как ее собственный, пьяные сны досматривает. А Ленька-то каков стервец! Ишь, и тут пригрелся! Чем она его приманила-то? Не красотой же. Денежкой, не иначе. Наконец, Раиса услышала шаги. Мимо нее проследовали Ленькины ноги в кирзовых сапогах, и раздалось тихое бряцанье запираемого засова Светкиной калитки. Разошлись, наконец! Раису душили слезы, и она даже о кладе забыла, ошарашенная разоблачением своего ненаглядного. Некоторое время сидела на корточках под кустом, размазывая текущие по щекам ручейки. Но солнечный луч восходящего солнца заглянул в ее убежище и будто поманил. Она выбралась на дорогу и припустила бегом, чтоб поскорее добраться до леса, стоящего стеной за селом.

В березовой роще, наполненной утренней прохладой и птичьим щебетанием, Раисе вдруг полегчало. Она остановилась, обняла белый ствол в черных бороздках и почувствовала, как к ней возвращается способность мыслить. Ленька, конечно, подлец, но уж больно она к нему прикипела. Просто так Светке не отдаст. В селе бабка одна живет, намертво привороты делает. Раисиного мужа приворожила, вон, до сих пор дома сидит, на других баб даже не смотрит. Правда, и на нее тоже. Но ведь не гуляет же! С ней живет! И Леньку приворожить надо. Тогда про Светку он и думать забудет, никуда от Раисы не денется. Правда, бабка та берет дорого, знает, что лучше нее никто не колдует. За мужа Раиса ей тогда приличные деньги отвалила. Теперь у нее столько нет. Все до копейки любовничек выманил, то, что от Прохора спрятать удалось. Ну, если только повезет золотишком разжиться, то и бабке будет чем заплатить. Так что нечего ныть, надо вперед топать, ковать свое бабское счастье! И Раиса, подхватив корзинку с едой, направилась дальше.

За светлой рощицей открылось просторное зеленое поле, а дальше угрожающе темнел хвойный лес. От него веяло страхом даже издали. Раису бросило в дрожь от мысли, что ей придется войти в него. Ей туда совсем не хотелось. Она любила свет и солнце, простор и освежающий ветер. Дремучих лесов избегала, особенно этого, сквозь который шла дорога на Камышовку. За всю свою жизнь она каких только страшилок не выслушала о нем! Теперь вот проверит, правда ли то, что болтают в селе. В народе говорят, дыма без огня не бывает. Наверное, и впрямь нечистая сила обитает в лесных дебрях. Но ведь как-то же ходит старик из Камышовки, и ничего с ним не случается. Даст Бог, и с ней не случится.

Раиса вздохнула, глядя на пышные сосны, сцепившиеся друг с другом мохнатыми лапами, будто заслоняясь от солнечного света, перекрестилась и решительно нырнула под колючий полог, тотчас оказавшись в прохладном сумраке. Как-то неожиданно резко смолкли звуки. Вот ведь странно: еще два шага назад ее окружал стрекот кузнечиков и птичий щебет, а теперь воцарилась тишина – такая давящая и зловещая, что сердце в пятки ушло. Раиса сделала еще один шаг и вздрогнула от оглушительно захрустевшей под ногой сухой ветки. Звук был похож на выстрел и прозвучал гулко, как в колодце. Она испуганно оглядела неподвижные стволы сосен, бросила тоскливый взгляд назад, где в просветах между ветвями виднелся кусочек зеленого поля, снова тягостно вздохнула и, собрав волю в кулак, зашагала вперед. Сумрак сгущался вокруг нее с каждым шагом. Свет за спиной таял и вскоре исчез. Страх давил все сильнее. Казалось, что вокруг нее плавают странные тени, кружат, точно стая голодных ворон, выжидая удобный момент, чтобы наброситься. Раиса опустила голову и решила не смотреть по сторонам, тем более что ориентир – вот он, прямо под ногами. В траве то и дело выглядывали полусгнившие доски, едва заметные под слоем осыпавшейся хвои. Это была старая дорога. Раньше по ней в Камышовку можно было проехать на больших машинах – тракторах, комбайнах, грузовиках. Были времена, когда поля вокруг деревни засевались и обрабатывались, а затем с них собирали урожай. Это было давно. Уж лет двадцать, если не больше, никто дорогой не пользовался. Лес поглотил просеку, будто ее и не было. Затянул молодняком и кустами старые доски, которые теперь не облегчали путь, служили лишь указателями, метками.

В голову Раисе полезли жуткие байки о нечисти. В селе их любили рассказывать. Говорили, что бесовские отродья в разных обличьях являются. Это может быть черт рогатый с раскаленными углями вместо глаз, свиным рылом вместо носа, с копытами на козлиных ногах и длинным хвостом. Или леший – злой лесной дух, огромный и весь кривой, издали похожий на высохшее старое дерево, но, несмотря на это, резвый и юркий, ступающий незаметно по следам одинокого путника и загораживающий дорогу так, чтоб тому непременно пришлось бы свернуть с натоптанной тропинки. Леший может долго оставаться незамеченным, находясь прямо на виду. Медленно, но верно заведет в дебри нехоженые, да там и расправится. Душу высосет, а плоть звери дикие сожрут, и останутся в траве-мураве лишь белые косточки, которые никто никогда не найдет. Еще бывают кикиморы болотные, те обычно в топких местах водятся. Если грязь под ногами чавкает без дождя, жди беды. Появиться могут в облике знакомого человека, близкого родственника. Будут плакать, звать, умолять. Стоит лишь в глаза им глянуть – и все, конец. Не выбраться. Потому в глухих лесах лучше ни на чей зов не откликаться, даже если мать родная послышится. Но страшнее всех, говорят, водяной, болотный бес. Огромную силу имеет. Не дай Бог с ним встретиться – не уйти никак. Личины разные принимает. Красивым юношей может прикинуться или беспомощным стариком. Так заморочит, что и не поймешь, как попался на бесовскую уловку. А уж когда облапит, все безобразие его и проявится. Жуть такая, что от одного вида помереть можно! Однажды мужик один деревенский рассказывал, что еле ноги унес от страшилища болотного. Смеялись над ним, не верили. А он в ту же ночь помер. Медики сказали, приступ сердечный случился. Вот так! Водяной то был или нет, а что-то бедолагу до смерти испугало.

Сельские страшилки нагнали на Раису такой жути, что она готова была уже назад повернуть. Неизвестно еще, существует ли тот клад. Но даже если и так, погибать из-за него ей не хочется. Она замедлила шаг, раздумывая, продолжать ли путь. Впереди, чуть в стороне от тропинки, приметила толстый пень. Решила присесть на него, передохнуть да поразмыслить. Свернула, сделала с десяток шагов и обмерла. Встала, как вкопанная. Тело будто парализовало. Из пня на нее смотрели глаза! Таращились в упор прямо из потрескавшейся коры. Раиса моргнула, но виденье не исчезло. Хуже того, пень вдруг заворочался, заскрипел и начал менять форму, пополз вдруг вверх и в стороны. По бокам вытянулись две толстые ветки, похожие на костлявые руки. Поманили ее. Голова у Раисы закружилась от увиденного. Ей показалось, что она сейчас сойдет с ума. Ведь не бывает такого с пнями! Неужто и впрямь нечистая сила ей встретилась? Она перекрестилась, но пень по-прежнему шевелился и скрипел, невзирая на крестное знамение. Вдруг в том скрипе ей голос почудился. Позвал ее: «Раиса!» И еще слова какие-то послышались. Прозвучало отчетливо: «Что, Раиса, золото чужое ищешь? Разве не знаешь, что чужое брать грешно? От чужого добра тебе счастья не будет». Корзинка из рук выпала и ударила по ногам. Оцепенение, державшее мертвой хваткой, ослабло, и ноги сами понесли ее прочь. Бежала, не глядя, продираясь сквозь преграду из колючих веток, ломая кусты, спотыкаясь и все время падая. Оглянулась лишь тогда, когда выдохлась совсем. Кругом – лес, густой, хмурый, молчаливый. И тишина. Ни звука. Ни одна веточка не качается, ни одна пташка не голосит. Хотела вздохнуть с облегчением, да подавилась вздохом, испугавшись пуще прежнего. А где ж теперь выход из леса? Где дорога к родному селу? Присмотрелась – не видно спасительных дощечек в траве. Только шишки да желтая хвоя. Упала на колени и поползла, шаря по земле: вдруг где-то краешек втоптанной доски торчит? А сама понимала уже, что заблудилась. Искать выход из леса, что иголку в стоге сена. Тайга в этих местах бескрайняя, можно неделями плутать, пока волки не загрызут или силы от голода не иссякнут. Раиса с тоской вспомнила о потерянной корзинке. Еды в ней хватило бы, если растянуть, наверное, на неделю. Теперь придется шишки кедровые искать, прошлогодние. Из них уж все орехи или высыпались, или сгнили за зиму, а новых еще нет. Ягод, грибов нет. Спохватилась, вспомнив о ружье, которое всю дорогу висело за спиной. Его не было. Потеряла. Как теперь выжить? Никаких шансов. И так ей стало себя жалко, что она завыла в голос и рыдала с полчаса, пока не наревелась вдоволь. А потом обреченно побрела наугад. Вдруг Бог выведет? Решила, что будет ветки надламывать по пути, чтобы знать, где уже была, если вдруг кругами бродить станет. Слышала, что, когда человек идет без ориентира, всегда в сторону забирает.

Раиса не знала, сколько времени шла по лесу. Часов у нее не оказалось: забыла надеть в спешке. Телефон тоже не взяла. И о чем думала? О богатстве, конечно. Такой азарт охватил, как расшифровала письмо, что размечталась, как идиотка. Разве можно быть такой беспечной, отправляясь в глухую тайгу? Помчалась на поиски золота сломя голову. Теперь даже позвонить не может и сообщить, что в беде. Интересно, когда Прохор хватится ее? И хватится ли вообще? А Ленька? Вспомнила предательство любовника, и снова слезы ручьем побежали. Никому-то она не нужна. Сгинет в чащобе, никто ее и не вспомнит!

Лес вокруг изменился, странный стал какой-то. Деревья, будто больные. Хвоя желтая, а тонкие березки – совсем мертвые, без листвы. И земля стала пружинистая, волглая. Не грязь, но близко к этому. Еще не хватало в болото угодить! Раиса в страхе озиралась по сторонам. Места совсем нехоженые. Много бурелома. Сразу видно, что в эти края нога человеческая давно не ступала. Рядом с селом все поваленные деревья жители забирают на дрова, а тут их полным-полно – и старых, прогнивших, поросших мхом и лишайниками, и свежих, ощетинившихся обломками желтой древесины на месте слома. И вообще, такого захламленного, непролазного леса она еще в жизни не видела. Подол на сарафане превратился в лохмотья, сквозь которые выскальзывали при ходьбе исцарапанные до крови ноги. Косынка на голове вымокла от пота. Она сняла ее, вытерла лоб и лицо и убрала в карман. Есть хотелось нестерпимо. Раиса выбрала одну из валявшихся под ногами шишек, повертела в поисках орешков. Нашла несколько, выкрошила их на ладонь и принялась грызть. Скорлупа имела вкус плесени, а ядрышек не было – высохли. Выплюнула. Горестно вздохнула и заковыляла дальше. Показалось, что темнеет. Неужто целый день прошел? Видно, так и есть. Сил идти совсем не осталось. Надо искать ночлег. А где ж его здесь найдешь? Под деревом ночевать опасно. И не поймешь, как волки сожрут. На дерево влезть, так во сне свалиться можно. «Ох, горе-беда, горе-беда!» – бормотала Раиса, оглядывая неприветливый лес в поисках хоть какого-нибудь убежища. Может, найдется поваленное дерево над сухим овражком, куда можно будет заползти и прикрыться хвойными лапами? Тут ей бросилась в глаза сломанная сосна. Ее верхняя часть вместе с густой кроной рухнула, но не оторвалась от ствола окончательно, образовав подобие огромной палатки. Хвоя пожелтела, но еще не осыпалась. Раиса обрадовалась и нырнула под «навес». Внутри оказалось вполне уютно. Правда, сосновые иголки, подсохшие и затвердевшие, нещадно кололись. Зато ее не было видно снаружи. Улеглась на хвою и в изнеможении прикрыла заплаканные глаза. Все ж не на холодной земле, и то слава Богу. Только расслабила гудящие мышцы, как тут же подскочила с воплем: по всему телу ее сновали насекомые. Целые полчища метались по рукам и ногам, забрались на лицо и в волосы и при этом больно кусались. Раиса, визжа, стряхивала вездесущих букашек, не понимая, откуда их взялось так много. Выбравшись наружу, увидела, что это муравьи. Оказалось, она легла на муравейник, прикрытый ветками упавшей сосны. Побежала прочь, хлопая себя по плечам и щекам в попытках избавиться от неожиданной напасти, но споткнулась обо что-то и растянулась во весь рост, угодив в вонючую лужу. Мутные брызги метнулись в лицо. Остатки сарафана вмиг промокли. Поднялась, посмотрела на себя, на руки, покрытые толстым слоем черной жижи, на измазанный в грязи подол, и задохнулась от возмущения. Да что ж это, черт возьми, такое?! Так и завопила во весь голос: «Черт возьми!» Разве справедливо, чтоб на одного человека свалилось столько неприятностей сразу? Заблудилась, замерзла, устала, а тут еще и муравьи, и лужа! Откуда только лужа взялась? Дождя-то давно уж не было. Окинула взглядом местность и похолодела: впереди, среди тонких голых березок, желтели островки камышовых зарослей, между которыми поблескивала вода, покрытая пятнами зеленого пузырчатого налета. Болото, без сомнений. Раисе захотелось уйти поскорее от гиблого места, но взгляд зацепился за торчащую из воды ветку. Показалось, что ее растопыренные сучки шевелятся. Разглядывать ветку было страшно, но из-за любопытства не могла отвести глаза. И вдруг Раису как током пронзило: «То ж рука человеческая торчит! Живая рука. Вон, пальцы шевелятся. Ишь ты! Тонет кто-то! Вот-вот в трясине скроется навсегда!» Раиса бросилась вперед, перепрыгнув лужу, но сразу поняла, что к утопающему ей не подобраться. От руки, беспомощно хватающей воздух, ее отделяло несколько метров воды. Раиса поспешно огляделась в поисках длинной палки. Вокруг валялось множество сломанных березовых веток. Выбрав подлиннее, она подхватила ее и, осторожно ступая по зыбкой, проседающей под ее весом почве, подобралась к самой кромке воды. Присев на корточки, вытянула ветку вперед и ткнула в ладонь, которая тут же цепко схватилась за нее и дернула. Раиса чуть не потеряла равновесие, но сумела удержаться, упершись ногами в землю. Из воды выскочила вторая рука, а следом показалась голова, так густо облепленная грязью, что лица было не разглядеть. Непонятно даже, мужчина это или женщина. Тонущий открыл рот и жадно втянул воздух. Его руки перебирались вдоль ветки все ближе к Раисе, и ее стало стягивать в болото. Понимая, что рискует очутиться в трясине, она испуганно разжала пальцы. Человек тут же ушел под воду, а ветка взметнулась вверх и погрузилась вслед за ним. Круги разбежались в том месте, где скрылась голова несчастного. «Ой!» – вскрикнула Раиса и запричитала: «Не смогла я, не смогла… Не удержала… Утоп, бедняга!» Она все смотрела на темную воду, как завороженная, не в силах сдвинуться с места и не зная, что делать дальше. Так и сидела, поскуливая и подвывая, не замечая ни комариных укусов, ни сгущающихся сумерек, ни холода и постепенно впадая в оцепенение. Неожиданно совсем рядом, у самых ног, раздался всплеск и мгновенно прогнал навалившуюся, было, дремоту. Раиса вперилась взглядом в поверхность воды, едва различимую в сумерках. Что это было? Рыба? Разве водится рыба в болоте? И тут увидела, как из воды что-то круглое показалось. Испуганно подтянула ноги к себе. И тут ее тряхнуло так, будто водой ледяной окатили, как сообразила, что это голова. Человеческая голова высунулась из воды, а потом и плечи. Неужели утопленник? Но ведь этого быть не может! Прошло не меньше получаса! Он не может быть жив! Но человек, невзирая на законы физиологии, явно не был мертвым. Он плеснул водой себе в лицо, смывая слой грязи, и Раиса разглядела, что перед ней женщина, к тому же, она ее где-то раньше видела, но от ужаса не могла вспомнить. Женщина стояла по пояс в воде и не собиралась тонуть. Она улыбалась Раисе синими губами, глядя прямо ей в глаза.