Kitabı oxu: «Собор. Откуда я звоню и другие истории»

Şrift:

Raymond Carver

from FIRES: The Lie; The Cabin; Harry’s Death; The Pheasant

CATHEDRAL

From WHERE I’M CALLING FROM: Boxes; Whoever Was Using This Bed; Intimacy; Menudo; Elephant; Blackbird Pie; Errand; So Much Water So Close to Home

OTHER FICTION: The Hair; The Aficionados; Poseidon and Company; Bright Red Apples; From “The Augustine Notebooks”; Kindling; What Would You Like to See?; Dreams; Vandals; Call If You Need Me

Оформление обложки Вадима Пожидаева

* * *

Из сборника «Огонь»¹

Посвящается Тесс Галлахер

И разве прошлое не неизбежно,
теперь, когда мы зовем то немногое,
что помним о нем, «прошлым»?
Уильям Мэтьюз. Потоп²

Ложь³

– Это ложь, – сказала моя жена. – Как ты мог в такое поверить? Она ревнует, вот и все.

Она тряхнула головой и продолжала смотреть на меня. Еще не успела снять шляпу и пальто. Лицо ее раскраснелось из-за обвинения.

– Ты веришь мне, правда? Ты же не поверишь в такое?

Я пожал плечами. Потом сказал:

– Зачем ей врать? Что ей это даст? Какая ей от этого выгода?

Мне было неловко. Я сжимал и разжимал кулаки, стоя в тапочках, и чувствовал себя глуповато и беззащитно, несмотря на обстоятельства. Я не гожусь на роль инквизитора. Лучше бы я никогда этого не слышал и все было по-прежнему.

– Она же вроде подруга, – сказал я. – Наша общая подруга.

– Стерва она, вот кто! Ты же не поверишь, что подруга, даже самая никудышная, да хоть случайная знакомая, могла сказать такое, так нагло соврать? Как можно в это поверить?

Она покачала головой, дивясь моему неразумию. Затем вынула булавку из шляпы, стянула перчатки, выложила все на стол. Сняла пальто и бросила на спинку стула.

– Я уже не знаю, чему верить, – сказал я. – Хочу верить тебе.

– Так поверь! – сказала она. – Поверь мне – это все, чего я прошу. Я говорю правду. Я бы не стала о таком врать. Ну все. Скажи, что это неправда, милый. Скажи, что не веришь этому.

Я люблю ее. Мне хотелось обнять ее, прижать к себе, сказать, что верю ей. Но ложь – если это была ложь – встала между нами. Я отошел к окну.

– Ты должен мне верить! – сказала она. – Ты же видишь, как это глупо. Знаешь, что я говорю правду.

Я стоял у окна и смотрел, как по улице ползут машины. Подняв глаза, я мог бы увидеть в отражении жену. Я терпимый человек, сказал я себе. Могу с этим справиться. И стал думать о жене, о нашей жизни вместе, о разнице между правдой и вымыслом, искренностью и ложью, между иллюзией и реальностью. Я думал о фильме «Фотоувеличение»⁴, который мы недавно посмотрели. Вспомнил биографию Льва Толстого, которая лежала на журнальном столике, и слова, которые он говорил об истине, какого шума он наделал в тогдашней России. Потом я вспомнил старинного друга – мы с ним дружили в последних классах старшей школы. Он был не в состоянии говорить правду, хронический, неисправимый лжец, и при этом славный, неравнодушный человек, который был мне настоящим другом в те трудные два-три года жизни. Я был страшно рад, вспомнив этого закоренелого лжеца из прошлого, его пример мог помочь нам преодолеть нынешний кризис в нашем – до последнего времени счастливом – браке. Этот человек, этот вдохновенный лжец, безусловно, подтверждал теорию моей жены о том, что в мире есть подобные люди. Я снова был счастлив. Обернулся, чтобы заговорить. Я знал, что хочу сказать: «Да, в самом деле, так бывает, так оно и есть – люди могут лгать, они лгут неудержимо, возможно, неосознанно, иногда лгут патологически, не думая о последствиях». Несомненно, моя осведомительница была таким человеком. Но в ту же секунду моя жена опустилась на диван, закрыла лицо руками и сказала:

– Это правда, прости меня, Господи. Все, что она тебе рассказала, – правда. Я солгала, сказав, что ничего об этом не знаю.

– Это правда? – спросил я. И сел на стул у окна.

Она кивнула. Не отрывая рук от лица.

– Тогда зачем ты все отрицала? – сказал я. – Мы никогда друг другу не врем. Разве мы не были всегда честны друг с другом?

– Я очень сожалела, – сказала она. Посмотрела на меня и покачала головой. – Мне было стыдно. Не представляешь, как стыдно мне было. Я не хотела, чтобы ты в это поверил.

– Кажется, понимаю, – сказал я.

Она скинула туфли и вытянулась на диване. Потом снова села и стянула через голову свитер. Поправила прическу. Она взяла сигарету с подноса. Я поднес ей зажигалку и вдруг поразился виду ее тонких, бледных пальцев и ухоженных ногтей. Как будто увидел их в каком-то новом, обнажающем свете.

Она затянулась и через минуту сказала:

– А как у тебя прошел день, дорогой? В общих чертах. Ну, ты понимаешь.

С сигаретой в зубах она поднялась, чтобы скинуть юбку.

– Вот так, – сказала она.

– Средне, – ответил я. – Представь, днем тут был полицейский с ордером – искал кого-то, кто раньше жил на нашем этаже. А еще управляющий сам звонил предупредить, что на полчаса отключат воду, с трех до полчетвертого, пока что-то чинят. Ты подумай, ведь воду отключали, как раз когда здесь был полицейский.

– Что ты говоришь.

Она положила руки на бедра и потянулась. Потом закрыла глаза, зевнула и встряхнула длинными волосами.

– Еще я сегодня прочитал порядочную часть книги о Толстом, – сказал я.

– Чудесно.

Она принялась есть соленые орешки, правой рукой бросая их один за другим в раскрытый рот, а в пальцах левой руки по-прежнему держа сигарету. Время от времени она переставала жевать, вытирала рот тылом запястья и затягивалась сигаретой. К тому времени она уже скинула нижнее белье. Она подобрала ноги и устроилась на диване.

– И как тебе? – спросила она.

– У него были интересные соображения, – сказал я. – Занятный человек.

Пальцы покалывало, а кровь бежала по телу все быстрее. И в то же время я чувствовал слабость.

– Иди сюда, мой маленький muzhik, – сказала она.

– Я хочу знать правду, – слабо произнес я, теперь стоя на четвереньках.

Плюш, пружинистая мягкость ковра возбуждали меня. Я медленно подполз к дивану и опустил подбородок на одну из подушек. Она провела рукой по моим волосам. Она все еще улыбалась. На ее полных губах поблескивали крупицы соли. Но пока я смотрел, ее взгляд наполнился невыразимой тоской, хотя она продолжала улыбаться и гладить меня по голове.

– Малыш Паша, – сказала она. – Залезай сюда, пельмешек. Неужели он поверил этой гадкой даме, в ее гадкую ложь? Сюда, положи голову маме на грудь. Вот так. Теперь закрой глаза. Хорошо. Как он мог поверить в такое? Я в тебе разочарована. Правда, ты ведь хорошо меня знаешь. Для некоторых людей лгать – это вроде спорта.

Перевод А. Голышева

Коттедж⁵

Мистер Гарольд вышел из кафе и увидел, что снегопад кончился. Небо за холмами на том берегу реки расчищалось. Он постоял минуту у машины с приоткрытой дверью, потянулся и зевнул, набрав полную грудь холодного воздуха. Он мог поклясться, что почти ощущает его вкус. Потом сел за руль и вернулся на шоссе. Езды до туристской базы было всего час. Пару часов он еще успеет поудить сегодня. И еще завтра. Весь завтрашний день.

У развилки Парк-Джанкшн он переехал через реку и свернул с шоссе на дорогу к туристской базе. Вдоль дороги с обеих сторон стояли мохнатые от снега сосны. Тучи окутывали белые холмы, и трудно было понять, где кончаются холмы и начинается небо. Чем-то похоже было на китайские пейзажи, которые они разглядывали тогда в музее Портленда. Они понравились ему. Он сказал об этом Франсес, но она никак не отозвалась. Еще несколько минут пробыла с ним в зале и перешла на соседнюю выставку.

Приехал он около полудня. Сначала показались коттеджи на склоне, потом, когда дорога выпрямилась, дом администрации. Он сбавил скорость, съехал с дороги на грязную посыпанную песком стоянку и остановился перед дверью конторы. Спустил стекло и посидел минуту, разминая плечи. Закрыл глаза, открыл. На мерцающей неоновой вывеске значилось: «Каслрок», а под ней аккуратная рукописная вывеска: «Коттеджи люкс ® Контора». Последний раз, когда он был здесь, – тогда вместе с Франсес, – они здесь прожили четыре дня, и он поймал пять крупных рыбин ниже по течению. Это было три года назад. Прежде они часто сюда наезжали, по два, по три раза в год. Он открыл дверь и медленно вылез, ощущая одеревенение в спине и затылке. Тяжелым шагом прошел по смерзшемуся снегу, сунул руки в карманы куртки и стал подниматься по деревянным ступеням. Наверху он соскреб снег и песок с подошв и кивнул молодой паре, вышедшей из двери. Он обратил внимание на то, как мужчина поддерживал женщину под руку, когда они спускались.

Внутри пахло дровяным дымом и жареной ветчиной. Слышался стук посуды. Он посмотрел на большого лосося, прикрепленного к стене над камином в столовой, и порадовался, что приехал. Рядом с кассовым аппаратом была витрина с кожаными кошельками, бумажниками и парами мокасин. А сверху на стекле – индейские бисерные ожерелья, браслеты и кусочки окаменелой древесины. Он перешел к подковообразному бару и сел на табурет. Двое мужчин, сидевшие неподалеку, перестали разговаривать и повернули головы к нему. Охотники: их красные шапки и куртки лежали на пустом столе позади. Гарольд подергивал пальцы и ждал.

– Давно вы здесь? – нахмурясь, спросила девушка. Она подошла к нему из кухни бесшумно. Поставила перед ним стакан воды.

– Недавно, – сказал Гарольд.

– Надо было позвонить в колокольчик. – Когда она открывала рот, блестели стальные скобки на зубах.

– Мне должны были оставить коттедж, – сказал он. – Неделю назад я послал вам открытку с просьбой зарезервировать.

– Я позову миссис Мэй. Она на кухне. Коттеджами она занимается. Мне она ничего не говорила. Понимаете, зимой они у нас обычно закрыты.

– Я послал вам открытку. Справьтесь у миссис Мэй. Спросите ее.

Двое у стойки снова повернулись и посмотрели на него.

– Я позову миссис Мэй, – сказала девушка.

Он разрумянился, сцепил руки перед собой на стойке. На стене в дальнем конце комнаты висела большая репродукция Фредерика Ремингтона⁶: вскинулся испуганный бизон, а против него – индейцы с натянутыми луками.

– Мистер Гарольд! – К нему заковыляла пожилая женщина. Низенькая, седая, с тяжелыми грудями и толстой шеей. Из-под белого халата выглядывали бретельки комбинации. Она развязала фартук и подала ему руку.

– Рад вас видеть, миссис Мэй, – сказал он, встав с табуретки.

– Еле вас узнала, – сказала она. – Не понимаю, что иногда с этой девушкой… Эдит… она моя внучка. Теперь здесь распоряжаются дочь с мужем. – Она с улыбкой сняла запотевшие очки и стала протирать стекла.

Он посмотрел на полированную стойку и провел пальцами по узорчатому дереву.

– А где супруга? – спросила она.

– Неважно себя чувствует всю неделю, – сказал Гарольд. Он хотел что-нибудь добавить, но сказать было нечего.

– Печально слышать! Я приготовила домик для вас двоих, – сказала миссис Мэй. Она сняла фартук и положила за кассой. – Эдит! Я провожу мистера Гарольда в дом! Только надену пальто, мистер Гарольд.

Девушка не отозвалась. Она подошла к двери кухни с кофейником в руке и посмотрела им вслед.

Выглянуло солнце – после сумрака в доме слепило ему глаза. Держась за перила, он медленно спустился вслед за ковылявшей миссис Мэй.

– Солнце яркое, а? – сказала она, осторожно ступая по осевшему снегу. Он подумал, что ей нужна палка. – Первый раз показалось за неделю. – Она помахала каким-то людям, проезжавшим в машине.

Они прошли мимо бензоколонки, запертой и покрытой снегом, мимо сарайчика с вывеской «ШИНЫ» над дверью. Он заглянул через разбитые окна на кучи мешков, старые шины и бочонки. Сарайчик выглядел промозглым. На подоконнике за разбитым стеклом лежал снег.

– Это ребята набезобразничали, – сказала она, задержавшись на минуту и показывая на разбитое окно. – Не упускают случая нагадить нам. Целой ватагой прибегают сюда из поселка строителей. – Она покачала головой. – Несчастные чертенята. Что за жизнь для детей – вечно в кочевьях. Отцы их строят там плотину. – Она отперла и толкнула дверь коттеджа. – Утром я протопила, вам будет тепло.

– Благодарю вас, миссис Мэй.

В комнате стояла большая двуспальная кровать под простым покрывалом, комод, письменный стол; за низкой фанерной перегородкой – кухня. В кухне раковина, дровяная печь, старый холодильник, стол под клеенкой и два стула. Дверь в ванную. Сбоку терраска, где можно развесить одежду.

– Все прекрасно, – сказал он.

– Постаралась сделать поуютнее, – сказала она. – Вам еще что-нибудь нужно, мистер Гарольд?

– Спасибо, пока ничего, – сказал он.

– Тогда отдыхайте. Вы, наверное, устали – столько времени за рулем.

– Я пока внесу вещи, – сказал Гарольд, провожая ее к двери.

Он закрыл за собой дверь, и они постояли на террасе, глядя на склон.

– Жаль, что супруга не смогла приехать, – сказала она.

Он не ответил.

Они стояли почти напротив громадной черной скалы, выступавшей из склона за дорогой. Люди говорили, что она похожа на окаменевший замок.

– Как нынче ловится? – спросил он.

– У кого-то хорошо, но большинство сейчас охотятся, – сказала она. – Сейчас ведь сезон на оленей.

Он подогнал машину как можно ближе к дому и стал разгружаться. Последней вынес бутылку виски из бардачка. Поставил бутылку на стол. Позже, разложив на нем коробочки с грузилами, крючками и толстенькими красными и белыми мушками, перенес ее на сушилку. Сидел за столом, курил; перед ним открытый ящичек, всё на местах – мушки, грузила, попробовал на прочность поводки; собирал снасти для сегодняшней рыбалки. Радовался, что все-таки приехал. Сегодня еще оставалось для ловли часа два. И целый день завтра. Решил приберечь часть виски до возвращения вечером и оставшееся – до завтра.

Когда он сидел за столом и собирал снасти, послышалось царапанье на террасе. Он встал из-за стола и открыл дверь – но там никого. Только белые холмы, усопшие сосны под пасмурным небом и внизу несколько домов и машин, стоящих в стороне от шоссе. Он вдруг почувствовал сильную усталость и решил на несколько минут прилечь. Спать не хотел. Приляжет, отдохнет, потом встанет, оденется, соберет снасти и пойдет на реку. Он расчистил стол, разделся и залег в холодную постель. Полежал на боку, подтянув колени к подбородку, чтобы согреться, потом повернулся на спину, пошевелил пальцами ног под одеялом. Жаль, что нет Франсес, – поговорить даже не с кем.

Он открыл глаза. В комнате было темно. В печке тихо потрескивало, на стене лежал тусклый красный отсвет. Он лежал, смотрел на окно, не в силах поверить, что там темно. Снова закрыл глаза, открыл. Хотел ведь только передохнуть. Не собирался спать. Открыл глаза и с трудом уселся на край кровати. Надел рубашку, потянулся за брюками. Пошел в ванную, сполоснул лицо.

«Черт возьми», – бормотал он в кухне, снимая консервные банки с полок и со стуком ставя обратно. Заварил кофе и, выпив две чашки, решил спуститься в кафе, что-нибудь съесть. Он надел куртку и войлочные туфли, поискал, нашел фонарь. И вышел.

Мороз ущипнул щеки, стянул ноздри. Но на воздухе полегчало. Прояснилось в голове. Тропинка была скользкая, но свет из кафе освещал ему дорогу, и он ступал осторожно. Войдя, он кивнул девушке Эдит и сел за столик, около края стойки. Слышалось радио с кухни. Девушка не собиралась к нему подходить.

– Вы закрылись? – спросил он.

– Почти. Убираюсь к завтрашнему утру, – сказала она.

– Значит, поесть не удастся?

– Да нет, чего-нибудь могу вам подать.

Она подошла с меню.

– Скажи, Эдит, миссис Мэй далеко?

– Она у себя в комнате. Вам что-то нужно?

– Еще бы дров. На утро.

– Дрова за домом, – сказала она. – Прямо тут, позади кухни.

Он показал на простое блюдо в меню – сэндвич с ветчиной и картофельный салат.

– Пожалуй, это.

Дожидаясь еды, он двигал по кругу перед собой солонку и перечницу. Эдит подала ему тарелку и стала ходить от столика к столику, наполнять сахарницы и салфетницы, поглядывая на него. Потом – он не успел еще доесть – подошла с мокрой тряпкой и принялась вытирать его стол.

Оставив деньги с лихвой по счету, он вышел через боковую дверь, обогнул угол и набрал охапку поленьев. Потом со скоростью улитки стал подниматься к своему коттеджу. Оглянулся раз – она наблюдала за ним из кухонного окна. К тому времени, когда добрался до своей двери и сбросил дрова, он ее уже ненавидел.

Он долго лежал на кровати, читал старые журналы «Лайф», подобранные на террасе. Камин горел; клонило в сон; он встал, разобрал постель, сложил вещи для завтрашнего утра. Осмотрел кучку – убедиться, что ничего не забыл. Он любил порядок и не хотел проверять с утра всё заново. Взял бутылку, посмотрел ее на просвет. Налил немного в чашку. Подошел к кровати и поставил чашку на тумбочку. Погасил свет, с минуту постоял перед окном и лег.

Проснулся он так рано, что в доме было почти темно. Камин за ночь прогорел, остались только угли. Изо рта у него шел пар. Он поправил колосник и положил в топку несколько поленьев. Он не мог вспомнить, когда в последний раз вставал в такую рань. Сделал три сэндвича с арахисовой пастой, завернул в вощеную бумагу и вместе с овсяными печеньями засунул в карман куртки. Перед дверью натянул болотные сапоги.

На улице – мутная полутьма. На вершинах холмов, в долинах клочьями на деревьях висели тучи. Коттедж ниже по склону был темен. По скользкой утоптанной тропинке он медленно пошел к реке. Он был доволен, что встал так рано и уже идет рыбачить. Где-то в долине за рекой послышались выстрелы. Он считал их. Семь. Восемь. Охотники проснулись. И олени. Он подумал, не те ли двое стреляют, которых видел вчера в баре. Оленям в таком снегу ничего не светит. Он шел, все время глядя под ноги, чтобы не сбиться с тропинки. Тропа спускалась, скоро он очутился в густом лесу, в снегу по щиколотку.

Под деревьями намело сугробы, но не высокие, пройти можно. И тропа была утоптанная – усыпанная палой сосновой хвоей, она похрустывала под его сапогами. У него шел пар изо рта и не сразу рассеивался. Пробираясь через кусты и под низкими ветвями деревьев, он держал удилище перед собой как копье, прижимая катушку к боку. И в отрочестве, когда уходил рыбачить далеко, по два-три дня, один, он нес удилище так же, даже если не было ни кустов, ни деревьев, а только широкий заливной луг. Воображал, что навстречу из леса выедет сейчас на коне противник. С лесной опушки ему кричали сойки. И сам он запевал во весь голос. Кричал ястребам вызывающе, до боли в груди, а они кружили и кружили над лугом. И сейчас вернулись солнце, кружевное небо и домишко с односкатной крышей на берегу озера. Вода была чистая и зеленая, дно видно метров на пять-шесть; дальше оно уходило на глубину. Стало слышно реку. Но тропинка кончилась, и прямо перед тем, как спускаться к воде, он угодил в сугроб выше колен глубиной, запаниковал, стал отгребать руками снег и сухие стебли с дороги.

Река выглядела невозможно холодной. Вода серебристо-зеленая; вдоль берега в заливчиках среди камней – корка льда. Прежде, летом, он удил ниже по течению. Но сегодня не получится. Сегодня он просто рад тому, что он здесь. На той стороне, метрах в тридцати, тянулся песчаный бережок с быстриной. Но переправиться туда не было возможности. Да и здесь неплохо, решил он. Он встал на бревно, расположился поустойчивее и огляделся. Высокие деревья, заснеженные горы вдали. Над рекой стелился пар, красиво, как на картинке. Он сидел на бревне и, передвигая ноги, продевал леску в кольца. Привязал к леске снасть, приготовленную вчера вечером. Когда все было готово, слез с бревна, подтянул повыше резиновые сапоги и пристегнул к поясу. Медленно вошел в реку, затаив дух в ожидании атаки ледяной воды. Вода навалилась на ноги до колен, обжала голенища. Он остановился, потом продвинулся чуть дальше. Снял катушку с тормоза и удачно забросил наживку.

Стоя в воде, он чувствовал, как возвращается к нему былой азарт. Он продолжал удить. Через некоторое время вышел из воды и сел на камень спиной к бревну. Достал печенье. Он не собирался торопиться. По крайней мере сегодня. Из-за реки прилетели маленькие птички и расселись на камнях поблизости от него. Он бросил им горсть крошек, и они взлетели. Вершины деревьев поскрипывали, ветер гнал облака из лощин за холмы. Потом где-то в лесу за рекой послышались выстрелы.

Он поменял мушку и только успел забросить, как увидел выше по течению лань. Она вышла из кустарника на узкую полоску берега. Она мотала головой, из ноздрей у нее тянулись нити белой слизи. Левая задняя нога у лани была сломана и волочилась; на мгновение лань замерла, повернула голову и посмотрела на ногу. Потом она вошла в воду и шла, пока не погрузилась по шею. Добралась до мели на его стороне и неуклюже выбралась на сушу, дрожа и мотая головой. Гарольд стоял не шевелясь и смотрел, как лань уходит в лес.

– Негодяи, – вырвалось у него.

Он забросил еще раз. Потом смотал леску и вернулся на берег. Сел на бревно и стал есть сэндвич. Сэндвич был черствый и безвкусный, но он все равно жевал и старался не думать о лани. Франсес, наверное, уже встала и хлопочет по дому. Но и о ней он не хотел думать. Он вспомнил то утро, когда поймал трех стальноголовых лососей и пришлось тащить их в мешке вверх по склону. Дотащил и, когда она подошла к двери, вывалил их из мешка на ступеньки перед ней. Она присвистнула, нагнулась и потрогала черные пятна на их спинах. А ближе к вечеру он опять отправился туда и выловил еще двух.

Похолодало. Ветер дул вдоль реки. Он встал со скрипом и заковылял по камням, чтобы размяться. Подумал развести костер, но решил, что не стоит здесь дальше оставаться. Из-за реки, хлопая крыльями, прилетели вороны. Когда пролетали над ним, он закричал, но они даже не посмотрели вниз. Он снова поменял мушку, утяжелил грузило и забросил вверх по течению. Пропускал леску в пальцах, пока она не провисла. Он застопорил катушку. Свинцовое грузило стукалось о камни под водой. Комель удилища он упирал в живот и думал, как должна выглядеть в глазах рыбы мушка.

Ребята вышли из-под деревьев выше по течению и спустились на берег. Некоторые были в красных шапках и пуховых жилетах. Они шли по берегу, поглядывая то на него, то на реку вверх и вниз по течению. Когда пошли по берегу в его сторону, он посмотрел на холмы, потом на реку ниже по течению, где ловилось лучше всего. Он стал сматывать леску. Подхватил мушку и воткнул крючок в пробку над катушкой. Потом стал двигаться к берегу, думая только о нем и с каждым осторожным шагом приближаясь к суше.

– Эй!

Он медленно обернулся, жалея, что он сейчас не на суше, а в воде, напирающей на его ноги, и с трудом удерживает равновесие на скользких камнях. Ноги самостоятельно находили щели между камнями, а глазами он нашел вожака. У каждого из них на поясе было что-то вроде кобуры или ножны, и только у одного ружье. У того, догадался он, который его окликнул. Тощий, узколицый, в коричневой кепке, он сказал:

– Видел, тут олень пробегал?

Ружье он держал в правой руке, ствол смотрел в сторону берега.

Один из парней сказал:

– Конечно, видел, Эрл, это совсем недавно было. – И оглянулся на остальную четверку.

Ребята кивнули. Они передавали друг другу сигарету и смотрели на него.

– Спрашиваю… Ты что, глухой? Спрашиваю: видел его?

– Это был не он, а она, – сказал Гарольд. – И задняя нога чуть не отстрелена, черт возьми.

– А тебе-то что? – сказал тот, что с ружьем.

– Смотри, какой умный, а, Эрл? Говори, козел, – куда он побежал? – сказал один из них.

– Куда он побежал? – сказал тот, что с ружьем, и поднял ствол на уровень бедра, почти нацелив его на Гарольда.

– Кто меня спрашивает? – Он крепко держал удилище под правой рукой, направив вперед, а другой рукой натянул пониже шапку. – Вы, шпанята, из тех трейлеров у реки?

– Думаешь, ты очень умный, а? – сказал парень. Он оглянулся на остальных, кивнул им, поднял одну ногу, медленно опустил, потом другую. Потом он поднял ружье к плечу и оттянул курок.

Ствол был нацелен в живот Гарольда или чуть ниже. Вода кружилась и пенилась вокруг его голенищ. Он открыл рот и закрыл. Но не мог шевельнуть языком. Он посмотрел на чистую воду между камней, на песчаные островки. Подумал, каково это будет, если сапоги хлебнут воды и он покатится по течению, как бревно.

– Да что с тобой? – спросил он парня.

Ледяная вода, словно поднявшись от ног, залилась в грудь.

Парень ничего не говорил. Просто стоял. Они все стояли молча и смотрели на него.

– Не стреляй, – сказал Гарольд.

Парень целился в него еще минуту, потом опустил ствол.

– Испугался, а?

Гарольд сонно кивнул. Ему хотелось зевнуть. Он открывал и закрывал рот.

Один из них взял камень с берега и бросил. Гарольд повернулся спиной, камень упал в воду за шаг от него. Другие тоже стали бросать. Он стоял, смотрел на берег, слушал, как с плеском падают камни вокруг него.

– Ты же не хотел ловить здесь рыбу, а? Я мог тебя застрелить, но не выстрелил. Видал оленя? Считай, тебе повезло.

Гарольд постоял еще минуту. Потом оглянулся через плечо. Один из парней показал ему средний палец, остальные заулыбались. Они кучкой ушли под деревья. Он смотрел им вслед. Потом повернулся, выбрался на берег и плюхнулся возле бревна. Через несколько минут он встал и отправился обратно к дому.

Снега весь день не было, а теперь, когда показалась опушка, стали падать легкие хлопья. Он где-то оставил удочку. Может быть, забыл там, где остановился, когда подвернул щиколотку. Помнил, как положил ее на снег, когда хотел стянуть сапог, но поднял ли потом – не помнил. Но это уже не имело значения. Удочка была хорошая; тогда, летом, пять или шесть лет назад, он заплатил за нее девяносто с чем-то долларов. Но если даже завтра будет ясно, он за ней не пойдет. Завтра? Ему надо домой, а завтра на работу. Над ним на дереве закричала сойка; от его дома за поляной откликнулась другая. Он устал и шел теперь медленно, стараясь поменьше нагружать ногу.

Он вышел из-под деревьев и остановился. В доме внизу горел свет. И на парковке тоже. До темноты еще несколько часов, а там уже весь свет включили. Это казалось ему загадкой, необъяснимой. Что-то случилось? Он помотал головой. Потом подошел к крыльцу своего коттеджа. Остановился на террасе. Ему не хотелось входить. Но он понимал, что должен открыть дверь и войти в комнату. И сомневался, сможет ли. Возникла мысль: прямо сесть в машину и уехать. Он снова посмотрел на огни внизу. Потом взялся за дверную ручку и открыл дверь.

Кто-то – наверное, миссис Мэй – развел небольшой огонь в печке. И все-таки он настороженно огляделся. Было тихо, только в печке потрескивало. Он сел на кровать и принялся стаскивать сапоги. Потом сидел в носках, думал о реке, о большой рыбе, наверное плывущей сейчас против течения в студеной воде. Он покачал головой, встал, протянул ладони к печке и сжимал-разжимал кулаки, пока не прошло онемение в пальцах. Тепло постепенно возвращалось телу. Он стал думать о доме, о том, чтобы вернуться засветло.

Перевод А. Голышева

1.Сборник «Fires: Essays, Poems, Stories» опубликован независимым издательством Capra Press в апреле 1983 г.

2.«Flood» – стихотворение американского поэта Уильяма Мэтьюза (1942–1997) из его одноименного сборника, выпущенного в 1982 г.

3.Рассказ «The Lie» впервые опубликован в журнале Sou’wester Literary Quarterly (зима 1971 г.), включен в сборник Карвера «Furious Seasons and Other Stories» («Неистовые времена и другие истории», 1977) и перепечатан в журнале Playgirl в мае 1978 г. Переработанный вариант опубликован в журнале American Poetry Review 11.6 (ноябрь-декабрь 1982 г.).

4.«Фотоувеличение» («Blow-up», 1966) – фильм Микеланджело Антониони по мотивам рассказа Хулио Кортасара «Слюни дьявола» (1959).

5.Рассказ «The Cabin», опубликованный в журнале Indiana Review 6.1 (зима 1983 г.), представляет собой значительно переработанную версию рассказа «Pastoral» («Пастораль»), впервые изданного в журнале Western Humanities Review 17.1 (зима 1963 г.) и включенного в сборник Карвера «Furious Seasons and Other Stories» («Неистовые времена и другие истории», 1977). См.: Р. Карвер. Да помолчи уже, наконец. О чем мы говорим, когда говорим о любви (М.: Иностранка, Азбука-Аттикус, 2025). С. 305–320.

6.Фредерик Ремингтон (1861–1909) – американский художник, иллюстратор и скульптор, творивший на тему Дикого Запада.