Kitabı oxu: «Гейша»

Liza Dalby

GEISHA

Copyright © Liza Dalby, 1983

© В. В. Симаков (наследник), перевод, 1999, 2025

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство АЗБУКА», 2025 Издательство Иностранка®

Серийное оформление и оформление обложки Александра Андрейчука

Перевод с английского под редакцией Нины Беляевой

* * *

Предисловие
Гейши и антропология

Это книга о гейшах. Обращена она к тем, кого интересует загадочный и волнующий образ женщины Востока. С другой стороны, это книга о культуре Японии. Кто такая гейша и чем она занимается, можно понять, только рассматривая ее в общем культурном окружении. А значит, следует познакомиться с японскими обычаями, историей, правом, религиозными верованиями, одеждой и пищей японцев, их музыкой, эстетикой и тем, в чем среди всего прочего выражается их самобытность; без всего этого невозможно понять, кто же такие японские гейши. Вместе с тем в мои планы вовсе не входило из всего того, что составляет понятие гейши и связано с ним, пытаться сконструировать некую общую схему или теорию, которая помогла бы познать Японию. Феномен гейши лишь дает возможность проникнуть в сущность того, что представляют собой японцы и их страна.

Гейша вовсе не является особым сектором более обширной сферы жизни, скажем, японского общества в целом, она не есть его символ или типичный представитель. Но гейшу также не отнесешь к маргинальной субкультуре в области национального бытия. Гейши глубоко укоренены в японской культуре; в Стране восходящего солнца их считают «самой японской» из всех других групп населения, поддающихся идентификации. И вместе с тем это особый социальный типаж, который можно понять только в том случае, если учитывать его отличия от представителей прочих слоев общества.

Главная особенность гейши состоит в том, что она – антипод жены. Гейша резко отличается от жены во всех отношениях, и в каждом они полные противоположности. Если гейша выходит замуж, она перестает быть гейшей. С точки зрения японского мужчины, гейша и жена хорошо дополняют друг друга – в этом заключен смысл их параллельного существования. Хотя жена часто имеет профессию и работает вне дома, социально она прикована к нему¹. В отличие от американцев, японские супруги крайне редко выходят из дома парой. Кроме того, любовь у японцев вовсе не обязательна при заключении брака, даже если он считается идеальным. Гейша должна быть сексуальной, в то время как жена может оставаться ледышкой; первая обязательно артистична, вторая бесцветна; первая весела и остроумна, вторая скучна и серьезна. Однако следует иметь в виду, что все эти противопоставляемые свойства в Японии самобытны; скажем, сексуальность там понимают несколько иначе, нежели в Америке и Европе.

Суть ремесла гейши наверняка приведет иностранку в негодование. «Игрушка для мужчин!» – скажет она, и тем самым профессия гейши будет заклеймена навечно. С точки зрения стороннего наблюдателя, для которого мужчина в Японии во всех отношениях занимает однозначно доминирующее положение, такое раздвоение женской роли дает японкам право считать свое положение несправедливым. Почему жена не может проводить время вне дома с мужем? Почему гейше нельзя заключить брак и устроиться на обычную работу, как всем? Зачем вообще нужны эти гейши? Но в Японии жены и гейши относятся к подобным вопросам по-разному, и это различие не объяснить непониманием или превратными представлениями.

В этой книге основное внимание уделяется мировоззрению гейш. Естественно, на него влияет то, как жены относятся к гейшам, и то, как сами гейши воспринимают мнение жен. Хотя гейшу никак не назовешь феминисткой, она по иронии судьбы сумела обрести экономическую самостоятельность, добилась известной власти и влияния исключительно благодаря себе. Гейша пользуется свободой, недоступной для жены, и планирует карьеру, не боясь оказаться выброшенной на улицу в тридцать пять лет (во многих компаниях это верхний возрастной предел для служащей или секретарши). Я не могу разделить мнение западных феминисток о том, что гейша – рабыня-наложница, и не считаю эту профессию умирающей или подлежащей ликвидации, если речь идет о равноправии женщины с мужчиной. У читателей может быть своя точка зрения, я же попыталась нарисовать картину того, какой гейша видит себя самое и какое место отводит себе в японском обществе.

В качестве антрополога я собирала материал для книги о естественных условиях жизни гейш, как говорят в нашей науке, в поле: поехала в Японию и жила среди гейш. Мои знания карюкай – «мира ивы и цветов», как называют сообщество гейш, – почерпнуты из самых разнообразных источников. Я разговаривала с гейшами, бывшими и нынешними, владельцами заведений с гейшами, представителями четырнадцати ведомств, регистрирующих гейш в разных городах Японии. Иногда беседы были недолгими, в других случаях проводились многократные встречи в течение тех четырнадцати месяцев, которые заняли у меня полевые исследования. Иностранцу гейша может видеться совершенно определенным явлением, имеющим строгие границы и свойства, а в Японии гейш великое разнообразие, как форм и оттенков у розы. Чтобы разобраться в этих различиях, я разослала по четырнадцати общинам гейш опросные листы и получила ответы от ста участниц.

Анкетирование и беседа считаются стандартными методами исследования. К таковым же у антропологов относятся прямое общение и личное участие в повседневной жизни исследуемой группы. Ради этого я и примкнула к коллективу гейш общины Понтотё в Киото. Лично мне термин «исследование» не нравится, поскольку он предполагает известную эмоциональную отстраненность, якобы необходимую для полной объективности. Мне же позволили приобщиться к жизни этих женщин, за что я очень благодарна. Я старалась вникать во все, что происходило в моем окружении, однако очень скоро поняла: отдаваясь новой жизни всей душой, я оказалась не в состоянии сохранять требуемую дистанцию между собой и предметом исследования. Обучение ремеслу гейши захватило меня целиком. Объективность, подведение итогов и анализ собственного опыта пришли гораздо позже.

И все же книга моя остается глубоко субъективной, я много места отвела откровенному изложению личных переживаний. Выражаясь точнее, описанию своего опыта в качестве гейши Итигику я отвела не меньше места, чем описанию жизни настоящих гейш, изучением которых я занималась все это время. Не хочу притворяться, что была наблюдателем-невидимкой, что смотрела со стороны и безучастно записывала все, что происходило у меня на глазах; было бы просто бесчестно утверждать, будто мое присутствие никак не влияло на отношения между людьми, которые меня интересовали. Наоборот: во время пребывания в роли гейши Итигику я сама стала знаменитостью, и меня интервьюировали так же часто, как я сама интервьюировала других.

В книге много внимания уделено гейше Итигику, и на то есть свои причины. Во-первых, мне хотелось показать, как женщина становится гейшей. Всякая новенькая должна пройти курс минараи – обучения путем наблюдения в особой японской школе, куда я с легкостью поступила. Встретили меня там спокойно, потому что для всех вокруг это было совершенно естественно: раз я хочу стать гейшей, курс минараи обязателен; более того, узнав о моем намерении серьезно познакомиться с жизнью гейш, они сами рекомендовали мне пройти обучение. Превращение аспирантки Лизы Крифилд в Итигику из общины Понтотё происходило постепенно, шаг за шагом, и в главах о собственном опыте я попыталась проследить это превращение. Поэтому на вопрос о том, как гейша становится гейшей, я отвечаю на основе личных впечатлений. Конечно, случай Итигику нетипичен, но типичной гейши и не существует.

Еще мне хотелось обрисовать испытанные мною, американкой, трудности, проистекавшие из различия культурных стандартов. Однако то, что вначале пугает как странное и непривычное, в повседневности ощущается вполне удобным и уместным. Так что в конце концов по ходу учебы японское мировосприятие пришло ко мне как единственно правильное и естественное. В книге сочетаются две позиции: с одной стороны, я выступаю как человек иного мира, которому важны объяснения; с другой стороны, я смотрю на происходящее изнутри и останавливаюсь на вопросах, которые для стороннего наблюдателя могут не представлять особого интереса, но кажутся любопытными и достойными внимания с точки зрения гейш.

Эту книгу можно считать этнографическим исследованием, описанием обычаев отдельной группы людей. Но я не собиралась составлять каталог привычек и нравов гейш в разных областях Японии. Всякое описание требует отправной точки, и я хочу объяснить свою. Эту книгу можно назвать интерпретацией этнографии; я поставила перед собой цель объяснить культурологический смысл и роль людей из мира гейши, предметов ее быта и тех ситуаций, в которых она оказывается. В некоторых случаях это требовало отклонений от темы (например, по поводу японского юмора), которые на первый взгляд могут показаться не имеющими никакого отношения к гейшам. И все же к какому бы вопросу культуры мы ни обратились – будь то личность гейши Сакурако, чайная церемония или введение гейши-ученицы в сексуальную жизнь, – его невозможно рассмотреть и тем более достоверно описать вне «паутины значимости», придающей этим вещам в «мире ивы и цветов» особый смысл.

Разумеется, автор сам решает, до каких пределов следить за ходом нити этой паутины и сколько ее узлов следует распутать, а значит, фигура писателя все-таки далеко не второстепенная. Это вторая причина того, почему многие главы написаны от первого лица. В отличие от обычных работ по этнографии, где присутствие автора практически не ощущается и явления описываются как сторонний объект наблюдения, моя книга не позволяет читателю забывать, что впечатления в ней сформированы Итигику. В одних главах это более очевидно, в других – менее (один из моих друзей, знакомясь с черновой рукописью главы «Провинциальная гейша», заметил, что там представлена оценка культурной японской глубинки с точки зрения гейши из Киото), но авторская честность, если будет позволено употребить столь возвышенное выражение, требует от меня не делать тайны из своих страхов, тем более что мое становление в качестве гейши и формирование соответствующих взглядов происходили так стремительно и так необычно.

Меня часто спрашивают, с какими женщинами из другого общества можно сравнить японских гейш. Как специалисту в области антропологии, мне хотелось бы найти верный ответ, но признаюсь, что до сих пор в этом не преуспела. Причиной тому, во-первых, служит недоверие, с которым я отношусь к надуманным эквивалентам, а во-вторых, у меня нет готовой теории относительно функций гейши в Японии, которая могла бы служить базой для сравнительной культурологии. Сопоставление культурологических свойств и особенностей предполагает жесткое упрощение предмета исследований, отказ от культурных матриц для выявления единиц, пригодных для сравнения. Моя же работа шла в обратном направлении и была нацелена на выявление культурологической уникальности гейши. У нее, несомненно, немало общего с гетерой классической Античности, с корейской кисаенг, с синими чулками Франции семнадцатого века и сяошу императорского Китая. Но анализа схожести этих явлений в моей книге вы не найдете, тем более что такой цели передо мной не стояло.

У меня могут спросить, почему я не касаюсь важного аспекта проблемы гейши – ее образа и стереотипа на Западе. Представление о гейше как экзотической соблазнительнице, искушенной в искусстве ублажать мужчин по учению Камасутры, стало американо-европейским культурологическим стереотипом задолго до прибытия в Японию кораблей Перри². Госпожа Хризантема Пьера Лоти и Окити Таунсенда Харриса (ни та, ни другая героиня, в сущности, гейшей не была) – классические примеры, как считалось, женщин легкого поведения, которые на Западе ассоциируются с понятием гейши. Тема волнующая, но такой подход говорит не столько о самой гейше, сколько о навязчивом любопытстве Запада к ее секретам.

Так что же значит быть гейшей? Ответов на этот вопрос, конечно, множество. У меня есть свой вариант, и я попыталась показать, что для выяснения вопроса совершенно необходимо учитывать фактор культуры.

Двадцать четыре года спустя

Когда в середине семидесятых годов я описывала гейш и их место в современном обществе Японии, моя работа превратилась в моментальный снимок целой эпохи. Гейша остается знаменосцем традиций, но жизнь в быстро меняющемся мире оказывает большое влияние на эту профессию. И может ли быть иначе? Мамы гейш, заправлявшие общинами в 1974–1975 годах, когда я ненадолго влилась в их ряды, достигли зрелого возраста до Второй мировой войны. Их опыт и виды на будущее формировались в более суровой и жестко очерченной обстановке, нежели окружение молодых гейш, которых мамы воспитывали и обучали в послевоенные годы. Руководительницы общин, о которых я пишу в этой книге, уже удалились от дел или перешли в мир иной. Молодые гейши, бывшие моими наставницами, приобрели опыт и получили власть.

С того дня, как в общине Понтотё появилась гейша Итигику, миновало двадцать четыре года. За это время заведение «Мицуба» моей мамы-гейши, стоявшее на берегу реки, снесли, и на его месте поднялось пятиэтажное современное здание, где расположены модный ресторан, бар, конторы и жилые помещения на верхнем этаже. Я была поражена, когда мама рассказала, что все это принадлежит ей. Она не была сентиментальной. Живо следя за всеми новшествами, она активно руководила работой общины Понтотё до самой своей смерти в 1992 году от сердечного приступа.

Четверть века назад появились явные признаки того, что жизнь гейши начинает идти по-новому, а ныне эта тенденция стала совершенно очевидной. В 1989 году премьер-министр Уно Сосукэ был вынужден уйти в отставку, когда гейша-любовница публично обвинила его в скупости и надменности. Дело Уно впервые в политической жизни Японии показало, что сожительство женатого политического деятеля с гейшей (на любовную связь никогда внимания не обращали, это считалось нормой) может быть расценено как распутство. Японские жены в таких делах стали не столь терпимыми и смиренными, какими были раньше.

В 1995 году обиженная гейша-ученица подала в суд на свое заведение, обвинив маму в том, что та безжалостно ее эксплуатирует. Выиграв процесс в суде, она не успокоилась и открыла собственное дело – вызов майко по телефону на дом. Если такое случилось, значит, многое сильно изменилось.

Но надо заметить, что обстановка, сделавшая возможной подобную судебную тяжбу, затеянную «адской майко» (так японские журналисты окрестили смелую ученицу), начала складываться уже в мою бытность гейшей. Еще в те годы майко стали туристической достопримечательностью Киото, и масса молодых девушек была вовлечена в общины гейш с целью удовлетворить повышенный спрос на девочек-куколок, превратившихся в секс-символ города. Большинство этих девушек просто несколько лет поиграли в майко безо всякого желания попытаться понять суть своего занятия и принять на себя обязанности полноправной гейши. Мои приятельницы из числа гейш рассматривали любовницу премьер-министра Уно как разложившуюся, бесстыжую майко, как продукт неверного воспитания. Но факт остается фактом: судебные процессы с участием гейш были невозможны в прежнее время. Громкие скандалы образовали трещины в глухих стенах, окружавших частную жизнь гейши.

На протяжении всей своей истории «мир ивы и цветов» расширялся или, наоборот, сужался в зависимости от финансового благополучия в стране. Когда клиентура процветала, дела гейш шли хорошо, а численность общин росла; когда же наблюдался спад в экономике, развлечения отменялись и гейши теряли работу. В девяностые годы экономические пузыри Японии начали лопаться один за другим, и население в кварталах гейш стало сокращаться. И все же я не думаю, что зарю двадцать первого столетия Япония встретит без своих гейш. Их сознательное служение охране японских традиций – а это определяющий момент профессии гейши – остается неизменным. До тех пор, пока японцы останутся верны своим культурным ценностям, никакие скандалы современного общества не представляют опасности для гейши. Однако дальнейшее сокращение численности гейш, по-видимому, неизбежно.

Лиза Дэлби

Беркли, штат Калифорния

Февраль 1998 года

Часть I
Новая семья

Глава 1
Сестры

Даже сливы рдеют смущеньем,

Когда по весне

Прольется запоздалый дождь.

Начальный куплет из лирической песенки-коуты

Гибель гейши

Начало апреля в Киото ни с чем не сравнимо. По берегам реки зацветает вишня, и лесистые горы окутывает легкий розовый туман. По вечерам в парке Маруяма собираются японцы, они неторопливо пьют пиво и саке под ветвями древней плакучей вишни, роняющей нежные цветы неземной красоты.

Апрель считается одним из самых беспокойных месяцев в году в кварталах гейш Киото. Ежедневно в театр Понтотё набиваются зрители посмотреть весенний спектакль гейш «Танец реки Камо». По вечерам чайные домики и рестораны, где клиентов обслуживают гейши, переполняют гости из Токио и других близлежащих городов, стекающиеся в Киото на цветение сакуры и танцевальный фестиваль гейш.

Ночь напролет по широким мощеным набережным реки Камо, освещенным только фонариками расположенных вдоль берега чайных домиков Понтотё, гуляют группы студентов и парочки влюбленных. Река всегда завораживает, а запахи весенней ночи кружат голову. Гейши и их богатые гости смотрят вниз на гуляющую молодежь, которая группками и парами бродит вдоль тихой реки. Самое прелестное и ценное в Понтотё – это замечательное расположение квартала. Но если за удовольствие любоваться сказочным видом гейши и их гости вынуждены платить, причем немало, то молодежь все это получает бесплатно.

В некоторых банкетных залах, обращенных к реке, можно воспользоваться сильным биноклем, и гейша игриво предлагает престарелому гостю понаблюдать, как парочки влюбленных потихоньку уединяются под сенью городских мостов. Юная гейша, выглянув в окно из-за плеча седоголовых посетителей и шумно вдохнув весенний воздух, может признаться, что и ей хотелось бы пройтись там с молодым кавалером.

В конце апреля 1978 года в один из таких вечеров, напоенных ароматами весны, можно было уловить запах гари, плывущий над рекой с западного берега Камо. Никто не обратил внимания на тонкую струйку дыма, поднимающуюся над тесно стоящими деревянными домиками квартала, где жили и работали гейши Понтотё. Но к четырем часам утра ревущее пламя уже пожирало сразу несколько домов. Обезумевшие гейши, подхватывая слетающие на ветру ночные кимоно, метались с ведрами к реке и плескали водой на крыши своих домов, пытаясь помешать распространению самой большой в Японии беды – пожара. Когда рассвело, на месте десятка домов дымились развалины и одна юная гейша лежала мертвой.

Ее мама и две сестры сумели выскочить, пока в ядовитом дыму еще можно было дышать, и в сутолоке узкой улочки никто не спохватился, что в доме осталась еще одна девушка. Когда три месяца спустя мне передавали эту историю, одна пожилая гейша говорила, что тот ночной кошмар все еще стоит у нее перед глазами и в ушах звучит жалобный голос, зовущий окасан-маму, хотя у рассказчицы не было уверенности, действительно ли она слышала этот голос, или ей просто показалось.

Семья у гейш

Владелицу чайного домика называют окасан. Гейша, раньше других дебютировавшая на этом поприще и обладающая статусом старшинства, называется онэсан, старшая сестра. Оба наименования несут на себе печать уважения. Когда речь идет о конкретной старшей сестре, обладающей бо́льшим правом, гейша скажет, что завязала с ней узел, имея в виду особую церемонию породнения двух гейш, сделавшую их сестрами.

В те месяцы, что я провела в «мире ивы и цветов», живя вместе с гейшами, моей онэсан была гейша Итиумэ. Мне тогда было двадцать пять лет, а Итиумэ – двадцать два. То, что она была тремя годами младше меня, никакой роли не играло: у гейш значение имеет не возраст, а опыт. К моменту нашей встречи Итиумэ три года провела как майко, то есть ученица, и полтора года служила уже полноправной гейшей.

В качестве младшей сестры Итиумэ я шла под именем Итигику. У Итиумэ раньше не было младшей сестры, но она очень старалась обучить меня тонкому этикету общества гейш, конечно в пределах того, что сумела узнать сама. «Слепец ведет незрячего», – вздохнула одна из мам, задав нам взбучку, когда мы обе опоздали на мероприятие. Скорее всего, Итиумэ поручили шефствовать над новенькой гейшей-американкой потому, что ее саму не воспринимали всерьез. Но со временем дела у нас пошли куда лучше, чем рассчитывали мамы. Когда мне пришло время покинуть Японию, все говорили, что я оказала на Итиумэ хорошее влияние. Появление младшей сестры, даже такой необычной, как я, дало Итиумэ возможность сделать новый шаг в повышении ответственности как члена сообщества гейш.

Пробыв в Понтотё год в качестве Итигику, я вернулась в Штаты и приступила к написанию работы о гейшах. Дома я очень скучала по своей новой семье, часто звонила им и писала письма. Время от времени от мамы приходили ответные послания с каракулями приписки от Итиумэ. Я страшно жалела, что полгода спустя не смогла побывать на церемонии закрепления уз родства Итиумэ с новой, уже настоящей младшей сестрой. В то время гейши Понтотё затеяли проводить тщательно подготовленные вечеринки для вовлечения в свою компанию новых учениц. Окасан прислала мне коллективное фото участников подобной встречи, на котором я нашла знакомое лицо с надменно отстраненным выражением и узнала в нем молоденькую первокурсницу по имени Мидори, которая занималась классическим танцем и собиралась стать майко.

Мидори с детства мечтала служить майко и ходить в длинном расшитом кимоно и в сандалиях на высоких деревянных каблуках с колокольчиками. Очень многим жизнь майко представляется слишком старомодной, тоскливой и полной ограничений; втайне даже некоторые майко сами придерживаются того же мнения. Но Мидори смотрела на вещи иначе, и такая жизнь была ее заветной мечтой. Владелицы чайных домиков Понтотё ставили ее всем в пример и надеялись со временем увидеть в ней великую гейшу. В беседах с мамами я часто обсуждала Мидори.

Число майко в последние годы стало угрожающе сокращаться. За пару лет до моего появления в Понтотё майко практически исчезли вовсе. Когда я приехала в общину в 1975 году, учениц было всего четыре. Мидори под профессиональным псевдонимом Ититоми предстояло стать пятой. Даже в Киото кандидатке в гейши совсем необязателен опыт майко, однако истинными гейшами считались лишь те, кто проходил весь традиционный путь обретения почетной профессии.

Настоящая мать Мидори была когда-то гейшей из близлежащих кварталов Миягава-тё, где существовала одна из шести самых известных в Киото общин-ханамати. Меня удивляло, что Мидори не стала гейшей в родном районе. Но такие вопросы не принято задавать прямо, зато их можно было обсудить с моей окасан – бывшей гейшей, хозяйкой престижной гостиницы и столпом общины Понтотё – за чашкой чая днем или закусывая после банкета в ее кабинете в доме «Мицуба».

– Ты ведь пишешь работу о гейшах, Кикуко, – сказала мама, назвав меня уменьшительным японским именем, – значит, тебе нужно знать, что такое Миягава-тё. Существует выражение «двойная регистрация» – как раз этим и занимаются участницы таких общин. Их, конечно, можно называть гейшами, но они не только танцуют для клиентов, а делают еще кое-что³.

– Поэтому Мидори не захотела там работать? – догадалась я.

– Вообще-то, идея принадлежала ее матери, – ответила окасан. – И на мой взгляд, это правильное решение. В моем детстве, чтобы стать здесь гейшей, нужно было родиться в Понтотё, ныне же требовать такое немыслимо. Гости любят, чтобы на банкете их обслуживали майко. Мы все-таки в Киото, не в каком-нибудь захолустье: здесь саке тебе наливает молоденькая майко, такого нет больше нигде. Приезжие из Токио специально просят пригласить учениц. Но майко на всех не хватает, их теперь мало. Так что, если кто-то вроде Мидори хочет работать в Понтотё, зачем ей оставаться в Миягаве, когда она может дебютировать у нас? Подготовка и обучение здесь лучше, а клиентура классом выше.

Так, еще будучи в старшем классе второй ступени средней школы⁴, Мидори покинула родной дом в Миягава-тё и поселилась в заведении «Хацуюки» в Понтотё. В шестнадцать лет она стала любимицей двух других гейш, живших там же. Итиумэ была примерно того же возраста, что и Мидори, а вторая из ее новых подруг, Итихиро, – много старше, почти на двадцать лет.

Наставницей-окасан для Мидори стала бывшая гейша, пятидесятипятилетняя хозяйка дома «Хацуюки». Как и большинство владелиц чайных домиков Понтотё, эта женщина превосходно владела этикетом, манерой разговаривать, умением держаться, навыками классического танца и музыки – всем тем, что обязана знать и уметь гейша, – и Мидори получала знания из первых рук. Уже гейшей в возрасте двадцати с небольшим лет окасан Мидори заимела своего патрона; как обычно, мужчина был значительно старше ее. Она стала его любовницей, покинула сообщество действующих гейш и обрела значительную свободу. Когда покровитель умер, она осталась с маленьким сыном на руках и скромной суммой денег, которых едва-едва хватило на покупку маленького чайного домика в том же самом Понтотё, где женщина работала гейшей и где у нее сохранились старые связи в общине. Так она пошла по второму кругу жизни гейши, руководя своим чайным домиком «Хацуюки», потихоньку обрастая собственной клиентурой и переходя к воспитанию молодых гейш. Мне нравилось бывать в ее доме, где меня всегда радушно встречало шумное и деловитое сообщество женщин. Сын хозяйки, единственный родной ей по крови человек, бывал там нечасто. Однажды я поинтересовалась, что это за молодой человек, каких тут обычно не встретишь, направился на второй этаж с видом хозяина, и меня познакомили с ним.

Сыновья и любовники

В мире гейш мужчинам принадлежит ночь, но днем полновластными хозяйками выступают женщины. Сын владелицы чайного домика был одним из очень немногих мужчин, проживающих в квартале гейш, однако старался как можно больше времени проводить со своими приятелями подальше от удушающей, как он считал, женской атмосферы дневного Понтотё.

Деловая активность здесь продолжается с шести вечера до раннего утра. Длинный и узкий, как нора угря, квартал Понтотё пылает розовыми неоновыми огнями баров и ресторанов вперемежку с более скромными одноцветными вывесками чайных домиков. На улице полно людей, из окон заведений слышатся протяжные мелодии сямисэна⁵ и голоса веселящихся мужчин. К утру многие из них нетвердой походкой, поддерживаемые гейшами или хозяйками заведений, плетутся от дверей баров до такси. Клиенту – как и туристу, случайно забредшему сюда в эти часы, – Понтотё представляется особым миром, созданным для мужских удовольствий. В этом и суть: заставить мужчину чувствовать себя королем.

Мало кто из вечерних посетителей знает, что́ представляет собой этот мир днем, и едва ли догадывается, как выглядит квартал гейш, когда клиенты расходятся по домам. Даже у постоянных покровителей гейш обычно весьма туманное понятие о жизни профессиональной общины этих женщин, все члены которой тесно связаны названным родством. Владелицы чайных домиков, где работают гейши, – настоящие предпринимательницы и антрепренерши. Гейши – их дочери, вся личная и профессиональная жизнь которых построена на отношениях младших и старших сестер. Здесь существует несколько должностей и для мужчин, чьи услуги необходимы в профессиональной деятельности Понтотё: это парикмахеры, мастера-портные по кимоно, наемные бухгалтеры. Остальные мужчины в квартале гейш, если они не клиенты, в дневное время суток занимают весьма неопределенное и шаткое положение.

Японский мужчина приучен к тому, чтобы женщина его обслуживала. Это, конечно, нельзя считать абсолютным стандартом отношений полов в стране, но японцы-мужчины в таком порядке ничего необычного не усматривают. Культ мужественности требует, чтобы женщина, по крайней мере формально, занимала подчиненное положение, и власть мужчины подкрепляется множеством обычаев и правил. А значит, самолюбие мужчины, обитающего в среде гейш, постоянно уязвлено: изысканные манеры и утонченное обслуживание предназначены только для клиентов.

Потакание мужскому самолюбию, которое считается главным навыком гейши, не распространяется на членов семьи. Если говорить о деловой стороне мира чайных домиков, реальным и признанным авторитетом там обладает не мужчина, а мать, сестра, дочь или жена (гейша не может выйти замуж, но мама имеет такое право). Клеймо позора на ребенке гейши, всегда внебрачном, мальчикам сносить тяжелее, чем девочкам. Практически во всех известных мне случаях сыновья гейш выражают протест против своего положения своеволием и распутством. В то время как девочка легко вживается в обстановку общины, мальчика ждет череда беспрестанных унижений. Это, вероятно, единственная область жизни в Японии, где рождение дочери всегда предпочтительнее.

Однако наша героиня, окасан «Хацуюки», любила и баловала своего флегматичного сынка. Она лелеяла надежду, что со временем юноша женится на разумной и способной девушке из «мира ивы и цветов», которая возьмет на себя управление чайным домиком, когда сама окасан отойдет от дел. Например, бывшая гейша станет идеальной хозяйкой заведения. Если же избранница не сумеет управлять делами, никаких шансов унаследовать предприятие у сына не будет. Даже при большом желании стать во главе такого дела мужчине не дозволяется. По моему мнению, окасан напрасно возлагала надежды на своего сонного сыночка. Уж лучше бы положилась на одну из дочерей, пусть даже на такую озорницу, как Итиумэ, думала я.

Простота и сердечность Итиумэ сделали ее всеобщей любимицей, а ее легкая манера общения привела к большой популярности у гостей заведения. Ребячливый смех и незатейливые шутки в два счета растапливали лед чопорной церемонности в начале встречи или вечеринки. Дурашливость и кажущееся легковерие вовлекали гостей в шаловливую игру, они снова и снова испытывали наивность девушки, пока осознание того, что ее дурачат, не накатывало волной обиды и разочарования на ее личико, производя уморительное впечатление. Она обиженно надувала губки, а окружающие просто покатывались со смеху. Если Итиумэ подозревала подвох, переубедить ее было невозможно; она не слушала ни маму, ни старшую сестру, которая дергала ее сзади за рукав. При этом все делалось без всякой задней мысли, и многие считали ее просто глупышкой.