Kitabı oxu: «Исповедь в жанре нуар. Часть 1. И свет покинул этот мир»

Егор Коновалов

Şrift:

1

Необязательно быть старым замком или заброшенным домом на пустынном склоне, чтобы тебя облюбовали привидения.

Они туго набиваются в твою черепную коробку, словно тени под сводами храма. И место, которое должно было хранить свет, становится проклятым. Становится пристанищем самого дьявола.

Если храм ты можешь покинуть, ведь Бог сам давным-давно отвернулся от тебя, то от головы избавиться будет не так просто… Или?..

Как бы то ни было, для такого случая я держу в столе пистолет. Табельное оружие у меня, разумеется, забрали. Но Беретта всегда при мне.

Подарок Кевина.

Спасительная пуля. Готовая прогнать прочь этих проклятых призраков. Прогнать их навсегда. Затаилась в стволе и ждёт моего последнего слова. Но… Опять я медлю.

Вы смотрели когда-нибудь в бездну? Я вот долго за ней наблюдаю. Загляните в нутро ствола пистолета, старого ружья или дедушкиного револьвера. Там ничего – там пустота. Чернота глубокого колодца.

Так что Ницше лгал.

Она – бездна – не ответит вам взаимностью.

Ну вот. Опять. То же самое. Сначала чувствую холодный поцелуй в висок. Затем в лоб. Нет, я не уверен. Затем вкус металла и масла во рту – они проникают в слизистую, как смертельная радиация. И я замираю…

Ах, как было бы славно разорвать эту гнетущую тишину на кусочки. Упасть на пол и распрощаться со всеми вопросами раз и навсегда.

Однако уже знакомый вкус машинного масла в который раз напоминает мне, что я живой. Бездушная мерзкая субстанция возвращает меня к жизни, словно сам я не человек, а робот.

Что ж… в этом прелесть жизни: она абсурдна! Смыть этот вкус поможет дешёвый виски. Чем дешевле, тем лучше. Бутылка лежит рядом с Береттой… И всё-таки мне страшно. Или просто не хочется?

Есть ещё одно средство. Но лучше сначала наполнить стакан.

Нужно писать. Я люблю старую печатную машинку. Кевин предпочитал карандаш. Каждый щелчок впечатывает одного призрака. Один вопрос. Одно ненужное воспоминание.

Они, конечно же, ещё вернутся. Обязательно. Но я избавлюсь от них. Хотя бы ненадолго. И мы ещё немного побудем вместе с Береттой. Она меня бережёт. Мы друзья. Мы отличная пара.

Щёлк, щёлк, щёлк. Немного легче. Ещё глоток. Дураки платят за дорогое пойло и красивые этикетки. Я же предпочитаю самый огненный нектар за гроши.

Очень важно удержаться и не перечитывать. От этого призраки в тенях способны набрать больше силы, и тогда к жизни не вернёт даже машинное масло на языке.

Просто сожги их. Как они сжигают тебя изнутри. Сжигай. И смотри. Огонь убаюкивает лучше любой колыбельной. И вот ты всё-таки падаешь. Тихо. Летишь в колодец. Без приятного запаха пороха. Без шума и грохота.

2

Новый день, такой же смутный и неоднозначный, как удар бейсбольной битой в подворотне. Этот день разгоняет вчерашних призраков своим тусклым светом.

Теперь они напоминают о себе только безжизненным серым пеплом от жжёной бумаги, вид которой спас меня и помог заснуть.

Таким утром. Да любым утром! Душа моя смердит, словно дым от палёной кошачьей шерсти, и мне хочется развеяться.

Я кормлю канарейку Кевина. Он держал её потому, что боялся утечки газа. Затем забрасываю в рот остатки вчерашнего ужина или, что хуже, обеда недельной давности. Эти объедки помогают мне добраться до автомобиля.

Мне хочется поскорее почувствовать движение. Открыть окно, чтобы ледяной ветер впился зубами в мою кожу.

Но я не тороплюсь запускать двигатель, ведь гулкая тишина салона – чуть более приятное ощущение, чем головная боль, пульсирующая в такт любому шороху. Нужно постараться её переждать.

Однако дольше ждать не получится: рвотные позывы сдерживать труднее, чем терпеть перезвоны мигрени в собственной черепушке, изъеденной переживаниями и чувством вины.

Точно. Это всё органический приторно-сладкий запах гниения: он кружит голову и заставляет желудок нервничать. Ему и так был не в радость гость под нелепым псевдонимом «завтрак». Это был запах гнилых яблок. Узнаю его. Кевин любил есть фрукты в машине. Чёрт. Нужно почистить салон.

Двигатель откашлялся и заурчал, как котёнок. Запах горючего подействовал, будто нашатырный спирт. Ветер манил и был готов предложить услуги попутчика. Лучшего. Молчаливого. И такого мудрого.

3

Навстречу ползли угрюмые тени мёртвых городских строений, не желая расступаться и дать мне свободу. Если повезёт, смогу выехать за город и не застрять в пробке.

За городом посвободнее. Можно насладиться скоростью и хорошенько проветрить голову.

Но жизнь ничему не учит.

Подумал? Получай! Страх – мощный стимулятор, поэтому никогда не давай ему обосноваться в твоём сердце. Чьи это вообще слова?

Стоило только испугаться перспективы потерять место для разгона, как машины тут же начали упрямо подпирать друг друга.

Ну, что там опять? Очередная авария? Или неполадки светофора?

Как-то Кевин сказал мне: «Смерть всегда таится за твоей спиной… И она всегда готова пригласить тебя в свои объятия».

Теперь, когда я проезжаю мимо раскуроченных после аварии машин, я задумываюсь. Осознанно ли тот бедолага выкрутил руль и направил свою колымагу в столб? Или он просто задремал?

Да. Смерть всегда у тебя за спиной, Кевин.

Машины впереди не торопились уступать мне дорогу, и я должен был чем-то себя занять.

Старая магнитола способна лишь пережёвывать кассеты, а приёмник – ловить один только шум, мёртвое вещание из космоса.

Тогда я стал разглядывать чернеющие провалы окон. Но бездна опять не отвечала мне взаимностью.

Из-за угла дома то и дело выплывали фигуры, их лица были размыты безразличием. Граждане, с которыми не хотелось затевать разговоров. Всё шли и шли. Настырно, как непослушные дети, и все в одну сторону.

Можно подумать, что там, за углом, было место, которое их объединяло. А я совсем один!

Найдётся ли для меня местечко? Я напрягал и вытягивал шею в попытке заглянуть за угол.

Машины продолжали испытывать моё терпение, пока наконец мы не сдвинулись с места, и кирпичный дом, будто неповоротливый динозавр, неуклюже развернулся ко мне другим боком.

Там дымился зелёный седан. А зеваки, насмотревшись на чужое горе, нехотя расходились по делам.

Чужое горе – не своё. Я отвернулся, чтобы не видеть тела. Вдруг мои догадки верны? Вдруг он не выдержал? Не позволяй страху забраться к тебе в душу…

«Пустота», – подумал я и оглянулся. Смерти на заднем сидении не было. Да. Я ещё поживу. Ещё поживу.

Я нажал на педаль со всей силы, на которую только были способны мышцы моего одряхлевшего тела, и повернул руль. За городом посвободнее. И воздух почище. Правда, Кевин?

4

Долгожданный ветер. Он трепал мои волосы и освобождал сознание. Постепенно смрад воспоминаний в голове и в салоне развеивался. И отчего-то заслезились глаза.

Главное – руль держать покрепче. На что, интересно, способна эта колымага? Может, я всё-таки смогу сбросить с хвоста неотступное прошлое?

Мечтай. Красный индикатор на приборной панели ехидно подмигивает, напоминая, что чудес на свете не бывает.

На ближайшей заправке стóит наполнить бак, или я останусь в забытой Богом глуши наедине с призраками. Без спасительного глотка виски и ровного стука печатной машинки. Придётся давиться раскалённым дымом сигарет. И только.

Мне безмерно везло в жизни. Красивая жена, большой дом, интересная, со здоровым риском, работа.

Но, как известно… госпожа фортуна – самая обыкновенная шлюха! Рано или поздно у тебя заканчиваются наличные, и всё катится к чёрту.

Ребёнка у нас не случилось. Жена стала неумолимо отдаляться от меня. Как поезд, на который у тебя был билет, но ты – идиот – перепутал время.

Она пряталась в сигаретном дыму и азартных играх, а я укутывался в колючий плед под названием работа, отчего ненависть жены пропиталась ещё и холодной ревностью. Ревностью ненужной и оставленной женщины.

Нужно-то было… Всего-то. Поговорить. Глупая попытка. Слишком мало… и слишком поздно.

Она (я не люблю вспоминать её имя) оставила кучу долгов и фото нового ухажёра, чтобы я понял, как низко дал ей пасть. Знала бы она, что ей до дна было ещё далеко.

И вот теперь. Когда я сам оказался на дне. Мне ничего не оставалось делать, кроме как скоблить его.

И я скоблил. Изо дня в день. Не надеясь на просвет или малейший взлёт.

Я окончательно уверился, что строить воздушные замки не в моём характере: ведь они так быстро рушатся. Даже когда на них просто смотрят.

На небо вскарабкались сумерки, наполненные дурным предчувствием. Позади меня раздался женский крик.

5

Я по инерции потянулся за Береттой: у неё портится настроение, если она чувствует хотя бы намёк на насилие. Она его пресекает.

Стоять молча в сторонке – это даже хуже, чем жать на курок.

За заправкой две тени подступали к источнику белого света. Девушка кричала.

ДЕВУШКА

(в слезах)

Не трогайте меня! Пожалуйста!

ТЕНЬ 1

(ехидно)

Ты нам рада? А?

Я глухо откашлялся, будто планировал взять сложную ноту. Типичную ноту угрозы, не допускающей возражений.

АЛЛЕН ХЁРТ

Ребята! А вам не кажется, что вы нашли не самое лучшее для игр время и место?

Тени дрогнули, как рябь на чёрной воде.

Они резко обернулись на вполне интеллигентное обращение и сверкнули глазами. В этих глазах было что-то воодушевляющее. Они оскалили свои пасти, и противный смех заполнил пространство, оседая на перепонках металлической взвесью.

ТЕНЬ 1

Вау! Да у нас тут герой?!

ТЕНЬ 2

Для тебя время позднее, а нам, бля, в самый раз.

Они это мне?!

ТЕНЬ 1

Твоё кино уже не в моде, старик! Кончай играть в мистера Спэйда!

Фигуры опять превратились в безликие тени, повернувшись ко мне спинами, совсем не принимая во внимание тот факт, что в правой руке я держал не пузырёк с лекарствами, а «Беретту М9», стреляющую девятимиллиметровыми патронами парабеллум.

Палец на курке зачесался с неистовой силой. Беретта сама подсказала мне, что делать: ствол нацелен на затылок той башки, смех которой мне особенно не понравился. Белесые волосы, слегка оттопыренные уши.

Однако через мгновение, сделав над собой немалое усилие, я отвёл руку в сторону на жалкий дюйм… и выстрелил. Грохот разорвал тишину. Тени разлетелись в стороны и растаяли в сумраке. А источник света, померкнув, оказался на земле. Щёлк.

6

Бедная девчонка. Перепугалась и совсем обессилела. Если бы не привычка прокатывать без толку бензин и стирать покрышки, то неизвестно, что они могли с ней сделать.

Я коснулся её виска – кожа была чуть тёплой. Кажется, она приходила в себя.

ДЕВУШКА

(шепчет)

Боже. О боже.

(пауза)

Спасибо вам. Большое. Боже…

Вы ведь меня спасли.

АЛЛЕН ХЁРТ

(наигранно и непринуждённо)

Не благодари. Лучше завязывай гулять по окраине в такой короткой юбке.

Она мило покраснела, опустила глаза и стала поправлять перепачканное, ещё совсем недавно такое белоснежное платье.

АЛЛЕН ХЁРТ

У нас в городе полуночные прогулки равносильны самоубийству.

(пауза)

Ты их знаешь?

ДЕВУШКА

Нет…

АЛЛЕН ХЁРТ

Тем лучше. Не буду пытаться их найти. Жалко времени на ублюдков. Полагаю, они свой урок получили.

(пауза)

На чём ты приехала? И зачем? Что ты тут забыла?

ДЕВУШКА

Это они меня привезли…

АЛЛЕН ХЁРТ

Ты же сказала, что не знаешь их.

Она снова опустила глаза. Но дальше я допытываться не стал. У каждого есть секреты. Должны быть. Обязательно. И пусть хоть это право останется непреложным в Дарбор Сити.

АЛЛЕН ХЁРТ

Куда тебя подбросить?

Она негромко продиктовала адрес, и я завёл двигатель. Мы ехали медленно, в абсолютном молчании. Слова с недавних пор давались мне с трудом.

Где-то в середине пути я понял, что всю дорогу она меня разглядывала: украдкой изучала моё лицо, словно ночной зверёк, оценивающий опасность перед вылазкой в жуткий мир.

Но она не произнесла больше ни одного слова. А так хотелось поговорить. Смешно…

Покидая меня, то есть выбираясь из машины, вместо прощания она просунула в окно маленькую визитку. Та принадлежала некоему Витарио Синсетти.

Его телефон. Его почтовый адрес. Его логотип.

Орёл в древнеримском стиле с яростью сжимал в своих когтях змею – символы, наполненные мрачным смыслом.

Крылья орла образовывали букву ‘V’, а змея, должно быть, намекала на фамилию, начинающуюся с буквы ‘S’. Как-то чересчур пошло.

Когда я оторвал взгляд от визитки, девушки уже и след простыл. Будто её и не было. Казалось, тепло и свет с её уходом насовсем покинули этот прогнивший мир.

Я ещё раз взглянул на карточку. На обратной стороне карандашом было нацарапано её имя – Рада. Странное имя. Скорее сценический псевдоним, за которым она скрывается на просторах интернета.

Там же был указан и почтовый адрес девушки.

Я открыл все окна, приглашая излюбленного попутчика прокатиться.

Ветер согласился.

7

Канарейка спала, сидя на жёрдочке. Её грудка медленно расширялась и иногда подрагивала от дыхания тяжёлым воздухом в нашем скромном жилище.

Мы всё так же медленно умирали, а опасения Кевина угореть и подохнуть от утечки газа всё никак не сбывались. Может, и слава Богу?

Всё как обычно. Ещё один день бездарно агонизировал за окном, а мы с Береттой всё же отменно потрудились. Мы сделали что-то хорошее, и день этот умирал не зря.

До этого момента самым результативным на неделе можно было считать только вынос мусора. Стало быть, не день, а триумф живого благородства.

Я расправил плечи и услышал, как хрустят позвонки. Живой? Неужели я живой? И мрачная комната не такая уж и мрачная? А канарейка, скорее всего, иногда поёт свои песни. Но я их просто не замечал.

Неужели это всё из-за её запаха? Запаха духов, который пропитал куртку, пока я нёс её к машине. Жасмин?

Вот только не нужно обманываться. Ночь ведь всегда имела на меня планы. Чтобы опередить её, я хочу поскорее добраться до…

Нет, не до печатной машинки, чтобы вколотить в бумагу ещё одного живучего призрака прошлого.

Нет! Не сегодня. У меня идея получше.

Я достаю из стола Кевина старый тяжеленный ноутбук. Провод от модема входит в разъём с приятным щелчком.

Пишу Раде с его почты. От собственной я давно позабыл пароль, а почта Кевина, к счастью, была всё ещё открыта.

Увы, Кевин многого не успел. Например, разобрать почту. Например, сдать рапорт по нашей операции. Например, попрощаться.

Я ей пишу! Затаив дыхание. Почему нет? Почему бы не возобновить общение с внешним миром?

Друг по переписке, а там… может, я снова смогу заговорить с первым встречным на улице без опасения и недобрых мыслей?

Она отвечает очень скоро. Хотя в моём мире изгоя это ожидание можно было приравнять к вечности.

Мы славно обмениваемся краткими письмами под надрывный писк модема. Конечно, мне недостаёт звонкого, механического стука клавиш, но надеюсь, я быстро привыкну к новой жизни.

Мне всё нравится, только вот… с моих букв, слов и строчек жирными каплями стекает нескрываемый пессимизм. Он дурно пахнет и может заразить унынием кого угодно.

Но она даже вида не подаёт. Я так же явственно считываю улыбку в её письмах.

Она же отвечала. Я был так счастлив. Я был живым.

Этот стол, эта квартира, этот компьютер принадлежали Кевину, моему напарнику из управления по борьбе с наркотиками.

Он-то был чистюлей, следил за здоровьем и панически боялся отбросить копыта раньше времени. Он боялся чего-то не успеть.

Кевин точно не простил бы мне того, что я сделал с его жилищем. Хорошо ещё канарейка не сдохла.

8

Когда жена ушла от меня, Кевин предложил заняться серьёзным делом. Лучшее лекарство не время. Лучшее лекарство – дело. Ведь время только убивает… память, здоровье, близких. А дело! Дело способно по-настоящему отвлечь. Только было бы оно стóящим!

Центром и смыслом жизни Кевина (кроме чистоты и порядка) была борьба с преступностью. Его старшая сестра неслабо увлеклась героином и подсадила на иглу их младшего брата. Тому было всего шестнадцать, когда его застрелили в задрипанном притоне.

Может, чувство вины. Может, эгоизм. А может, демоны в голове нашептали девчонке гениальную мысль. И уже совсем скоро сестра вскрыла себе вены.

Мать Кевина, несмотря на выдающиеся таланты среднего ребёнка, не выдержала горя и покончила с собой в психиатрической лечебнице Лоувоторс.

Тогда-то Кевин и ушёл с юридического факультета, чтобы перевестись в полицейскую академию.

Я принимал у него экзамен по стрельбе, тогда и состоялось наше знакомство. Добрые и умные глаза за круглыми стёклами очков.

Получив место в районной полиции, он стал с усердием муравья пробиваться в гущу уродливого мира наркотиков. Чтобы отомстить? Не знаю.

Так мы и сдружились. В отделе по наркоконтролю. Я встретил его как собственного ученика. Рассказал, кто кому друг, кто кому враг. Где лежит бумага для печати и где можно вздремнуть, если засиделся за рабочим столом.

Особенного воодушевления от работы я не испытывал никогда. Просто работа. В меру полезная, в меру увлекательная.

В отличие от Кевина, я только и делал, что развивал циничное отношение к жизни и изредка радовался, что наши потуги теоретически могут спасти кому-то жизнь.

Масштабы этой болезни – наркозависимости – разрастались до размеров стихийного бедствия. Пожара в прериях. Безжалостного землетрясения.

Наркотик убивал людей. Люди убивали друг друга. А чьи-то кошельки жирели и лопались, как обожравшиеся кролики.

Некоторые вещи в этом мире неизбежны, как ураган. И точка. Так зачем строить иллюзии? Зачем себя обманывать?

Так рассуждал я! Но не Кевин. Он настаивал на том, что смысл есть во всём.

Начав с барыг и наркопритонов, мы подбирались к рыбёшкам покрупнее. Скоро настырность и светлый ум Кевина привели нас к его заветной идее фикс.

Наши информаторы сообщали, что на рынок выходит новый игрок, готовый подмять под себя целые города, как новая эпидемия, от которой ещё не придумали вакцины.

Кевин предлагал внедриться в банду и так ступень за ступенью взобраться на возвышение, с которого удастся отрубить голову гидре.

Смело? Да! Дело на миллион? Да! Дело, способное отвлечь от чего угодно… даже от картины загнивающего города и разрушенной жизни. Твоей собственной жизни.

Так из моего ученика Кевин превратился в моего друга и наставника на целых два года, изъеденных страхом и болью.

Два года по съёмным квартирам, кабакам и притонам. Налёты и настоящие бойни. Игры в поддавки с ублюдками похуже семейки Мэнсона. Два вычеркнутых года. Два года разврата, борделей и ночлежек. Два года… смертей и кровопролитий.

Но он всегда оставался рядом. Всегда. Кевин курировал все мои перемещения, складывал пазл в единую картину. Раскрывал мне глаза, а когда надо было, бил по щекам и направлял меня дальше.

С самого начала, кроме Кевина, никто не знал об этой операции. Я был мечом в его руках. Карающим оружием возмездия, которое не жалело ни одну мразь, что решила обогатиться за счёт чужой жизни.

«Да воздастся им за прегрешения их», – говорил мне священник, которого я посещал каждое воскресное утро. Именно отец Даниель научил меня не замечать всей этой грязи и крови. Научил помнить, что я делаю благо. Такие вот святые из трущоб.

И это тоже был Кевин. Он настоял, чтобы я регулярно ходил в церковь. Он считал, что так я не слечу с катушек и буду лучше себя контролировать, даже когда его не будет рядом. Удивительно, как я при всём своём лучезарном жизнелюбии не подсел на какую-нибудь серьёзную дрянь. Виски и сигареты, конечно, стали мне лучшей компанией. Но это меньшее, на что я мог рассчитывать в той среде, где мне приходилось гнить два чудовищных года ради дела на миллион. Теперь я стараюсь больше не показываться в церкви. Я уже нарушил все заповеди, о каких говорил святой отец. Я не жалуюсь, что потерял эти годы. Мне жаль, что я потерял друга.

9

Нам казалось, что постамент, с которого мы будем неистово карать мечом прегрешения страшные, уже совсем рядом… Моби Дик сам шёл нам в руки.

Очевидно. И слишком легко. Даже нелепо.

И когда меня взяли в кольцо, было уже поздно шевелить мозгами: их мне намеревались вышибить.

Вершина, на которую мы взобрались, была самой обыкновенной ловушкой. Они обыграли светлую голову Кевина. Мы ступали по тропинке, выложенной арканами, уже не одну милю.

Поначалу меня даже не допрашивали – просто били. А когда тебя бьют, а ты не можешь дать сдачи, тебя так и тянет рассердиться.

Это единственное, что мне оставалось делать. С энтузиазмом рычать и разбрасывать искры гнева.

Когда им наконец наскучило сбивать об меня кулаки, они задали вопрос: «Кто ещё в курсе?» Я молчал, истекая кровью. И избиение продолжилось.

Я-то полагал, что вопросы скоро станут настойчивее, поэтому приготовился умереть. Но эти сволочи откуда-то знали всё с самого начала.

Будто издеваясь, они позвонили Кевину, сообщили ему о моей участи и пригласили за стол переговоров. За ним он и получил четыре выстрела из моего табельного оружия. Распишитесь.

По официальной версии следствия, в последнем нашем совместном деле фигурировали серьёзные деньги, которые, как оказалось, я присвоил.

Несколько свидетелей-наркоманов доложили о неправомерных действиях с моей стороны. Плюс по всему получалось, что последние два года я якшался с одними головорезами и, пользуясь служебным положением, набивал деньгами собственные карманы под прикрытием хитрого подельника.

Истинное положение дел мог подтвердить только Кевин и его рапорт. Однако вся документация, которую он мог вести, чудесным образом испарилась. Весь архив Кевина исчез, как слон у Гудини.

Ещё была Лиза Стейстон – его милая соратница. Но и она исчезла с горизонта, как не бывало.

Всё, как в лучшем дрянном детективе.

Наш гордый марш против мира наркотиков обернулся десятком обвинений в мой адрес и парочкой пуль, застрявших в голове Кевина.

Слышите эти заголовки? «Напарники не поделили краденое», «Произвол на высшем уровне», «Отдел по борьбе с наркотиками исчерпал кредит доверия», «Знаменитый детектив пользовался служебным положением»… И так далее, и прочее дерьмо…

Так я и оказался на самом дне. Ни дома. Ни семьи. Ни работы. Ни репутации. Ни друзей. Ни напарника. Ничего. Только канарейка Кевина. И ключи. От его квартиры и автомобиля.

В этом деле не обошлось без предательства. Что-то было не так. Скажу больше, этого «не так» с лихвой хватило бы на целый Эверест.

Но партия была сыграна так искусно, что у меня не было ни единой ниточки, ни одной чёртовой зацепки. Да и желания ни на что не оставалось.

Мы были так опьянены успехами и целью, которая всё время маячила на горизонте, что даже не заметили, как облажались.

Я чудом выжил. Дело в итоге закрыли. За мои заслуги, за заслуги Кевина. И за отсутствием прямых улик.

Деньги, которые я якобы припрятал, не нашли. Большинство негодяев, которые показывали на меня пальцем, имели уголовные дела толще телефонного справочника.

Так что всё обернулось убийством по неосторожности. Я был пьян, когда на очередной явке прикончил своего напарника, приняв того за преступника. Шумиха поутихла.

Так вот оно и получается. Убийство по неосторожности. А правда? Она уже никого не интересовала.

ЛЕЙТЕНАНТ РИДУС

Это лучшее, что мы можем сделать, Аллен…

Один только лейтенант Ридус опекал меня, как отец родной. Замяли дело благодаря его сноровке и связям. Я не виню его за то, что он потом ни разу мне не позвонил. С глаз долой – из сердца вон.

ЛЕЙТЕНАНТ РИДУС

Я не верю, что ты мог застрелить своего лучшего друга! Не верю!

В гости меня теперь ждал только святой отец. Но тут уж мне не хотелось видеться. Простите. Отец Даниель жестоко ошибался.

Если бы Бог существовал, он бы ни за что не допустил такого. По-настоящему существовала только одна размалёванная шлюха-удача. И теперь она брала по двойному тарифу. Мне такое не по карману.