Kitabı oxu: «Нефритовая Гуаньинь», səhifə 3
Чжан Ши
Красный лист
Жил во времена танского императора Си-цзуна конфуцианец по имени Юй Ю. Как-то к вечеру прогуливался он под стенами Запретного города. Была та пора года, когда все никнет и осыпается и дует печальный ветер – предвестник зимы. Солнце клонилось к западу, душа Юя была в смятении. Он провожал взглядом палые листья, которые плыли чередою по Императорскому каналу. Юй приблизился к воде, чтобы омыть руки.
Прошло много времени, и вдруг появился лист, много больший против других. Юй заметил его издалека, и ему показалось, что на листе что-то написано тушью. Лист уже уплывал, и нитью тянулись за ним смутные невысказанные желания Юя. Юй Ю выловил лист и разглядел на нем такое четверостишье:
Куда уносится поток?
Дни во дворце глухом пусты.
Плыви, багряный мой листок,
На вольный мир взгляни хоть ты.
Юй Ю унес лист с собою и убрал в ящик с книгами. Целыми днями он читал вслух эти стихи, восхищаясь свежестью и красотой чувства, но не зная, кто сочинил их и записал на листе. После долгих раздумий он решил так: раз воды Императорского канала текут дворцовою усадьбою, стало быть, стихи, скорее всего, написаны рукою какой-нибудь из придворных красавиц. Юй очень дорожил своим листом, часто толковал о нем с людьми, сведущими и любознательными.
Юй Ю беспрестанно размышлял о своей находке, и эти мысли поглощали все силы его души.
Однажды его повстречал приятель и спросил:
– Почему ты так исхудал? Конечно, не без причины! Расскажи мне, в чем дело.
– Вот уже несколько месяцев, – отвечал Юй Ю, – как я потерял сон и аппетит.
И он рассказал приятелю про красный лист.
Приятель расхохотался:
– Ах, какая глупость! Ведь стихи писаны не тебе. Ты нашел этот лист случайно – зачем же так убиваться? Вдобавок, сколько ты ни страдай, девушка укрыта в глубине императорского дворца. Будь у тебя даже крылья, ты бы все равно не осмелился туда залететь. Неразумие твое поистине смешно!
На это Юй Ю отвечал так:
– Небо хоть и высоко, но услышит меня. Если человек жаждет чего-то, Небо непременно исполнит его желание. Я слыхал о том, как Ван Сянь-кэ, увидев однажды У-шуан, добился своего с помощью хитроумного замысла почтенного Гу. Но если твердости нет, на успех надеяться нечего.
Итак, Юй Ю не расстался со своими любовными мечтаниями. На другом красном листе он написал:
Мне поведал листок о глубокой печали…
Но кому же стихи на листке вы писали?
Написав, Юй опустил лист в воду Императорского канала выше по течению, в надежде, что оно принесет его строки во дворец. Узнав о его поступке, друзья посмеялись. Нашелся, однако, человек, который счел поступок Юй Ю весьма разумным, а другой даже посвятил ему двустишье, гласившее:
Потому-то печаль и смогла из дворца просочиться,
Что монаршая милость воде дозволяет струиться.
Впоследствии Юй Ю несколько раз сдавал экзамены, но всякий раз – без успеха. Устав от тщетных попыток, он поступил домашним учителем к одному знатному человеку из Хэчжуна, по имени Хань Юн. Денег и шелка, которые он получал, едва доставало на жизнь, но об императорской службе Юй Ю больше не помышлял.
Прошло много времени, и вот однажды Хань Юн призвал Юй Ю и сказал:
– Больше тридцати дворцовых прислужниц навлекли на себя немилость императора, и в наказание каждой надлежит выйти замуж за простолюдина. Одна из них, госпожа Хань, – из нашего рода. Она провела во дворце много лет и вот теперь поселилась у меня в доме. Вы до сих пор не женаты, а ведь пора расцвета уже миновала. Ничего вы не достигли, живете бобылем. Очень мне вас жалко! В сундуках же госпожи Хань не менее тысячи связок монет. Она хорошего происхождения, пригожа лицом и станом, ей тридцать лет. Что, если я вас сосватаю?
Юй Ю почтительно отвечал:
– Что может сказать на это бедный и усталый книжник, живущий милостями знатного дома? Днем я сыт, ночью в тепле, и все – благодаря вашей доброте. К сожалению, я нищ, я не могу помыслить о том, чтобы как-то вас отблагодарить, и оттого с утра до вечера пребываю в стыде и трепете, не знаю, что делать. Смею ли я надеяться на что-либо подобное?
Хань Юн приказал слуге уведомить сваху, и с его помощью Юй Ю поднес семье невесты ягненка и гуся. Были исполнены все шесть брачных обрядов, и жених с невестой в радости соединились.
В вечер счастливого дня Юй Ю был необычайно весел. На следующий день он убедился, что его жена, госпожа Хань, имеет множество нарядов, да и лицом и станом хороша на редкость. Ни на что подобное он и надеяться не смел и потому решил, что по ошибке попал к Источнику бессмертных. Душа так и рвалась наружу!
Как-то Хань увидела в ящике с книгами красный лист и изумилась:
– Эти стихи написала я. Как они оказались у вас, мой господин?
Юй Ю рассказал ей, как это произошло.
Жена сказала:
– Я тоже вынула из воды красный лист со стихами. Но я и теперь не знаю, кто их сочинил.
С этими словами она открыла свой ящик и достала лист. Это были стихи, написанные Юй Ю.
Взглянув друг на друга, они вздохнули от удивления и, растроганные, долго плакали. Потом сказали:
– Случайность ли это? Нет, все было предопределено заранее!
Затем Хань сказала Юй Ю:
– Найдя ваш лист, я написала еще одно стихотворение и до сих нор храню его в своем сундуке.
С этими словами она достала стихотворение и показала Юй Ю. Оно гласило:
На берегу стояла одиноко,
Как вдруг листок увидела в волне.
Кто понял мои чувства столь глубоко,
Стихами душу растревожил мне?
Никто из тех, кто слышал эту историю, не мог удержать вздоха величайшего удивления.
Однажды Хань Юн устроил пир и пригласил Юй Ю с женою. За пиром он сказал:
– Сегодня вы оба должны поблагодарить свою сваху.
Хань в ответ улыбнулась:
– Нас с Юй Ю соединило Небо, а не старания свахи.
– Что ты хочешь этим сказать? – спросил Хань Юн. Вместо ответа Хань взяла кисточку и тут же написала такое стихотворение:
Строки чудных стихов приносило бегущей водой,
Чувства нежные зрели в душе, глубоки и чисты.
Мы узнали теперь, когда любящей стали четой,
Что нам добрыми сватами красные были листы.
Хань Юн сказал:
– Теперь я понял, что все, происходящее в мире, – не случайно.
Когда Си-цзун прибыл в область Шу, Хань Юн поручил заботам Юя своих домочадцев, которые вышли встречать императора.
По праву дворцовой прислужницы Хань удостоилась лицезреть императора и поведала ему историю своего брака. Си-цзун сказал:
– Я слышал об этом. – И, призвав Юй Ю, заметил, смеясь: – Оказывается, вы давний знакомец нашего дома.
Юй Ю почтительно склонился в поклоне, моля о прощении.
Когда Си-цзун вернулся в Западную столицу, Юй Ю последовал за императорской колесницею и был занесен в списки. Потом он получил должность в отборных частях конницы. Хань родила ему пятерых сыновей и трех дочерей.
Сыновья прилежно учились и все вышли в чиновники. Дочери были выданы замуж в хорошие семьи.
Хань, управляя домом, блюла закон и порядок и всю жизнь слыла примерной супругой.
Об этом первый министр Чжан Цзюнь написал стихи:
В Чанъани проживает тьма народу,
Вода в канале на восток течет.
Багряный лист спускается на воду —
Чудесные стихи к тебе несет.
И ты ответный стих листу вверяешь,
Плывет он средь дворцовой суеты.
Мог выловить любой его, ты знаешь, —
Девица Хань достала из воды.
А вскоре, средь немногих, ей случилось
Покинуть заточенье во дворце
И возблагодарить монаршью милость
Ручьями слез на радостном лице.
Из всех людей, достойных уваженья,
Была с тобою встреча суждена,
Ты брачные послал ей подношенья —
И вот она навек твоя жена.
У нас теперь уже детей немало,
Богатая заходит в гости знать.
Подобного давно уж не бывало,
Об этом стоит многим рассказать.
В заключение скажем.
Вода движется, но лишена чувств, лишен их и красный лист. Тем не менее одно бесчувственное начало, соединившись с другим, устремилось к обладающему чувствами. В конце концов, благодаря началу бесчувственному, одно существо, наделенное чувствами, соединилось с другим таким же существом. Я уверен, что прежде ни о чем подобном не слыхали. Если по закону Неба соединение возможно, пусть разделенные отстоят друг от друга так же далеко, как Ху и Юэ, – они все равно могут соединиться. Если же по Небесному закону это невозможно, будь они и ближайшими соседями – им все равно не соединиться. Всем, кто поставил перед собою известную цель, эта повесть да послужит в поучение.
Цинь Чунь
Порхающая ласточка
В числе моих земляков был некий ученый Ли; изучение конфуцианства было наследственным в его роду занятием. Случилось так, что дела его семьи пришли в упадок. Однажды я заглянул к нему. В углу, у стены, в поломанной бамбуковой корзине лежало несколько старых книг. Среди них было «Частное жизнеописание императрицы Чжао». Некоторые страницы были вырваны или потеряны, но читать было еще можно. Я попросил у Ли эту книгу и, вернувшись к себе, несколько дополнил ее, исправил ошибки. И вот получился связный рассказ для всех любознательных.
Императрица Чжао отличалась редкостной тониною стана и ступала так грациозно, словно несла цветок, чуть колышущийся в руке. Ни у кого больше не было такой поступи! Когда она жила в доме Чжу, ее прозвали Фэй-янь – Порхающая Ласточка.
Попав во дворец императора Чэн-ди, Фэй-янь сумела ввести туда и свою младшую сестру. После того как девушка удостоилась близости императора, ей был пожалован титул «чжаои». Она была мастерица пошутить и остро ответить, узка костью и нежна кожею. Обе сестры считались первыми красавицами Поднебесной и затмили всех других красавиц во дворце.
Итак, чжаои появилась при дворе, и с тех пор Чэн-ди редко осчастливливал своим посещением Восточные покои, потому что чжаои обитала в Западных. Вдовствующая же императрица жила в Срединном дворце.
Чжао Фэй-янь только и мечтала о том, чтобы родить сына. Она составила дальновидный план, как утвердить и упрочить свое положение, и ради этого часто приглашала одного юношу, из тех, о ком говорят, что они «ездят на волах».
Как-то раз император в сопровождении трех или четырех слуг направился в покои императрицы, а та, ни о чем не подозревая, как раз предавалась разврату. Приближенные поспешили ей доложить, что государь здесь.
Императрица страшно перепугалась и кинулась ему навстречу с развалившеюся прической, со всклокоченными волосами, со сбивчивыми речами на устах. Император заподозрил неладное. Посидев немного, он услыхал за стеною, завешанною ковром, мужской кашель и тут же вышел.
После этого Чэн-ди решил погубить императрицу, и спасло ее лишь заступничество чжаои.
Как-то Чэн-ди с чжаои пили вино. Вдруг император откинул рукава и вперил в чжаои негодующий взгляд; взгляд был столь грозен и гневен, что выдержать его было невозможно.
Чжаои тут же вскочила и простерлась ниц перед императором.
– Раба ваша была слишком бедна и низка родом, – говорила она, – чтобы хоть помыслить о вашей любви. Но она сделалась одной из прислужниц внутренних покоев, удостоилась высочайшей близости, возвысилась над толпою остальных. Ваше доверие, благосклонность, милости и любовь легко могут обратить меня в жертву завистливой клеветы. Вдобавок я не знаю, что дозволено и что нет, а потому в любой миг могу утратить ваше расположение. Раба ваша молит лишь об одном – даруйте ей быструю смерть и тем окажите величайшую из милостей.
И чжаои залилась слезами. Император собственноручно поднял ее и промолвил:
– Сядь! Я хочу поговорить с тобой.
Затем он продолжал:
– Ты ни в чем не провинилась. Но голову твоей сестры я хочу увидеть вздетой на шест, хочу отсечь ей кисти и ступни, а тело бросить в отхожее место.
– Неужели вина ее перед вами так велика? – спросила чжаои.
Тут Чэн-ди рассказал ей о кашле за ковром. Чжаои сказала:
– Лишь благодаря императрице попала во дворец ваша раба. Если императрица умрет, как я останусь одна? И потом, если вы казните императрицу, в Поднебесной найдутся люди, достаточно дерзкие, чтобы добраться до истинной причины. Умоляю вас, велите лучше сварить меня заживо или разрубить на части!
Она пришла в такое волнение, что упала без памяти.
Император растерялся, поспешил поднять чжаои и сказал:
– Только ради тебя я милую императрицу. Пусть все останется между нами. Ну можно ли так волноваться!
Но чжаои долго не могла успокоиться.
Что же до юноши, скрывавшегося в покоях императрицы, то император приказал тайно разузнать, кто он таков. Он оказался сыном некоего Чэнь Чуна из императорской стражи. Император распорядился умертвить его дома. Сам Чэнь Чун был лишь отстранен от должности.
Чжаои между тем отправилась к императрице, рассказала ей о своем разговоре с императором и закончила так:
– Сестра, помнишь ли, как мы бедствовали? Ведь мы просто погибали от голода и холода! Вместе с соседскими девочками я плела туфли из травы, а ты выносила их на рынок, и на вырученные деньги мы покупали горсть риса. Однажды ты вернулась, принесла рис, но тут разразилась страшная буря, а у нас не было даже хвороста, чтобы развести огонь и приготовить пищу. Голодные, озябшие, мы никак не могли заснуть. Ты велела мне покрепче прижаться к твоей спине, и мы заплакали. Неужели ты все забыла? Сейчас мы счастливы, живем в довольстве и почете, никто не может сравниться с нами, но ты сама губишь себя, сестра! Если ты еще раз пренебрежешь осторожностью и снова провинишься, а император снова прогневается, тебе уже ничем не поможешь. Ты не только лишишься головы, но будешь выставлена на позорище перед всею Поднебесной. Сейчас я еще сумела тебя спасти. Но никто не знает своего смертного часа. Случись мне умереть – кто тебе поможет, сестра?
Чжаои рыдала безутешно. Императрица также расплакалась.
После этого император уже не посещал покои императрицы. Единственная, кого он осчастливливал своими посещениями, была чжаои.
Как-то раз чжаои купалась, а император украдкой подглядывал за нею. Прислужницы ей доложили, и она поспешно скрылась в уголок, не освещенный фонарем, а император проникся еще большей любовью к ней.
На другой день чжаои снова пошла купаться. Император тайно одарил прислужниц, чтобы они молчали. Сквозь щелку в ширме император увидел расходящуюся кругами душистую воду купальни, а в середине – чжаои, подобную прозрачной яшме, погруженной в прохладный источник. Мысли и желания его всколыхнулись, заклокотали, словно он потерял всякую власть над ними. Обратившись к одному из придворных, император сказал:
– С древних времен повелось, что императору нельзя иметь двух законных жен. Как жаль! Если бы не обычай, я непременно сделал бы императрицею и чжаои!
Императрица услыхала, что император подсматривал за купаньем чжаои и стал к ней еще благосклоннее; тогда она тоже решила искупаться в присутствии императора и пригласила его.
Император пришел: в купальне Чжао Фэй-янь не только разделась донага, но и позволила себе игриво обрызгать императора водой. Однако чем больше она старалась обольстить императора, тем меньше это ему нравилось; в конце концов, не дождавшись конца купанья, он ушел.
– Он любит одну чжаои, ничего не поделаешь, – заплакала Чжао Фэй-янь.
В день рождения Чжао Фэй-янь чжаои явилась с поздравлением. Вместе с ней прибыл и император. Не осушив первого кубка и наполовину, императрица всплакнула, потом еще и еще раз – она хотела разжалобить императора.
– Другие от вина веселеют, – сказал император, – а ты опечалилась. Что у тебя за горе?
– Мне вспомнилось, как я жила в Дальних покоях и вы осчастливили их своим посещением. Я стояла позади императрицы, и вы смотрели на меня, не сводя глаз. Императрица поняла ваше желание и послала меня прислуживать вам. Я удостоилась чести вас одевать. Я сняла с вас несвежее белье и хотела его постирать, но вы сказали: «Оставь себе на память». Не прошло и нескольких дней, как вы снова посетили Дальние покои. Следы ваших зубов долго оставались на моей шее. Я вспомнила об этом и невольно заплакала.
Император тоже вспомнил минувшее, пожалел о нем, и любовное желание пробудилось вновь. Он глядел на Фэй-янь и молча вздыхал.
Чжаои поняла желание императора, попрощалась и вышла. Император покинул Восточные покои лишь с наступлением сумерек.
Благосклонность императора внушила императрице хитроумный замысел: спустя три месяца она объявила, будто ждет ребенка. Послание, поданное ею императору, гласило:
«Ваша покорная супруга уже давно обитает в императорских покоях. Сначала она удостоилась высочайшей близости, затем была пожалована высоким званием. Тому минуло немало лет. Недавно, по случаю дня своего рождения, она вновь удостоилась высочайшей милости: Вы снизошли до того, что поздравили ее, посетив Восточные покои. Она удостоилась чести долго пробыть с Вами вместе, и Вы вновь одарили ее своей любовью. Ваша покорная супруга в последние месяцы ощущает, что ложесна ее наполнились. Она не страдает более месячными недомоганиями, хотя вкус к пище сохраняет по-прежнему. Она мыслит об отпрыске священномудрого императора, заключенном в ее ложеснах, и чудится ей, будто дневное светило вошло в ее чрево. Как лучи солнца, пронизывающие радугу, служат благим предзнаменованием, так и дракон, опустившийся на ее грудь, явился вестником счастья. Ожидая рождения Вашего несравненного наследника, супруга Ваша жаждет поспешить в тронный зал, дабы узреть мудрейшего и светлейшего из смертных, и в радости предвкушает эту встречу. Вот что Ваша супруга почтительно доводит до Вашего сведения».
Находясь в Западном дворце, император получил послание. Прочитав, он просиял от радости и отвечал императрице таким письмом:
«Ваше послание наполнило нас великою радостью. Супружеские связи – это суть и основа равновесия в обществе, они чрезвычайно важны для общества и трона, и первейшая их цель – продолжение рода. Сейчас, когда беременность Ваша только начинается, Вам надлежит быть постоянно в тепле и сытости. Надлежит, далее, избегать любых сильно возбуждающих лекарств и не принимать никакой пищи, кроме самой здоровой. В дальнейшем не утруждайте себя посланиями по всей форме – все просьбы, какие у Вас будут, можете передавать изустно через придворных».
Радостная весть разнеслась по императорским дворцам. Придворные забегали, засуетились. Чжао Фэй-янь боялась, как бы император не пожаловал к ней сам и обман не открылся. Она принялась советоваться с одним придворным, неким Ван Шэном.
– Самое лучшее, – посоветовал Ван Шэн, – это сказать императору, что, когда женщина беременна, мужчина не должен ее касаться – иначе можно потревожить плод и вызвать выкидыш.
Императрица послала Ван Шэна с докладом к императору. Чэн-ди больше к ней не приходил и лишь посылал слуг осведомиться о здоровье.
Когда императрице подошло время рожать, император стал готовиться к обряду первого купания младенца. Чжао Фэй-янь пригласила Ван Шэна и вместе с ним дворцового слугу и сказала так:
– Ван Шэн, ты служишь во дворце, хотя одежды отца твоего и деда были желты. Мне обязан ты и довольством, и почетом, которые ныне вкушаешь вместе со своею семьей. Эту историю с беременностью я выдумала – чтобы упрочить свое положение. На самом деле ничего нет. А срок уже подходит. Можешь ли что-нибудь придумать? Если дело кончится успешно, в прибыли будешь не только ты, но и твои потомки до десятого колена.
– Ваш слуга мог бы найти для вас новорожденного младенца из простых, – ответил Ван Шэн, – и принести во дворец. А вы скажете, что это вы родили. Только нужна строгая тайна.
– Так и сделаем! – сказала императрица.
Ван Шэн разыскал в предместье младенца нескольких дней от роду, купил его за сто лянов серебром, положил в кошель и принес во дворец. Но когда кошель открыли, младенец не дышал.
– Он же мертвый! На что он годится? – воскликнула в испуге Чжао Фэй-янь.
– Ваш слуга все понял! – сказал Ван Шэн. – В кошель не проникал воздух, и ребенок задохнулся. Я найду другого, а в крышке кошеля проделаю отверстие – тогда ребенок останется жив.
Ван Шэн нашел еще одного новорожденного и поспешил к дворцовым воротам. Он уже было вошел, как вдруг младенец заплакал. Ван Шэн испугался. Выждав некоторое время, он опять направился к воротам – ребенок снова заплакал. Так Ван Шэн не решился войти во дворец. Надо заметить, что стража у Дальних покоев несла службу весьма исправно. После того случая с юношей за ковром император приказал охранять дворец с особым тщанием.
Ван Шэн явился к императрице и рассказал ей о своей неудаче. Императрица заплакала:
– Что же делать?
Между тем она носила уже более двенадцати лунных месяцев. Император очень этому дивился. Но кто-то подал ему доклад:
«Родительница императора Яо носила плод четырнадцать месяцев – и родила Яо. Несомненно, что тот, кого носит во чреве императрица, будет человеком совершенной мудрости».
Между тем императрица ничего не могла придумать и наконец послала к императору слугу с таким известием:
«Прошлою ночью мне приснился дракон. Он спал со мною, и – о, горе! – наследник совершенномудрого не родился».
Император повздыхал, подосадовал, но на том все и кончилось.
Чжаои понимала, что все это одна выдумка, и послала слугу передать императрице следующее:
«Наследник совершенномудрого так и не родился, хотя срок родов давно прошел. Тут и малого ребенка не провести – как же обмануть взрослых? Когда-нибудь все откроется, и я не знаю, какая смерть будет твоим уделом».
Об эту же самую пору одна из служанок в Дальних покоях, некая Чжу, обычно прислуживавшая за чаем, родила мальчика. Евнух Ли Шоу-гуан доложил императору. Император как раз сидел за трапезой вместе с чжаои. Чжаои разгневалась и сказала:
– Ваше величество всегда говорите, будто ходите лишь в Центральный дворец. А сейчас Чжу вдруг рождает ребенка! Откуда же он взялся?
И чжаои в отчаянии и горе бросилась на пол.
Император собственноручно поднял ее и усадил. Тогда чжаои кликнула придворного по имени Цзи Гуй и приказала:
– Ступай живее и принеси сюда этого ребенка!
Цзи Гуй повиновался. Чжаои приказала:
– Убей его!
Цзи Гуй медлил в нерешительности. Чжаои разгневалась еще пуще и напустилась на Цзи Гуя:
– Я плачу тебе жалованье, и немалое! Как ты думаешь – для чего? Не исполнишь приказа – велю убить и тебя!
Цзи Гуй ударил младенца о цоколь колонны и бросил труп на дворе у Дальних покоев.
С тех пор каждую дворцовую служанку, которая оказывалась беременна, казнили.
Шли годы, шаг императора стал нетверд, дыхание неровно – он уж не мог утолять желание чжаои. Тогда один алхимик преподнес императору склянку со снадобьем. Ее следовало опустить в большой глиняный кувшин с водой, воду разогреть до кипения, затем сменить и повторить все сначала, и так – десять дней подряд, пока вода не перестанет закипать на огне. После этого лекарство полагалось выдержать еще сто дней.
Император ежедневно принимал по одному катышку и снова был способен утолять желание чжаои.
Однажды вечером в зале Дацин чжаои, захмелев, дала императору сразу десять катышков. Первую половину ночи император провел с чжаои за занавесом из красного шелка, ласкал ее и безудержно смеялся. Однако к полуночи он почувствовал головокружение. Он попытался сесть, в глазах у него потемнело, и он повалился на постель. Чжаои поспешно вскочила, принесла свечу. Император тяжело дышал – словно ключ с трудом выбивался из-под земли. Мгновение – и Чэн-ди испустил дух.
Вдовствующая императрица прислала слуг узнать, отчего скончался император. В страхе чжаои покончила с собой.
Чжао Фэй-янь давно утратила всякую власть, но продолжала жить в Восточных покоях. Однажды во сне она громко закричала от испуга. Прислужница подошла спросить, что случилось. Императрица проснулась и сказала:
– Только что мне привиделся император. Он восседал на облаке. Он милостиво разрешил сесть и мне, распорядился подать чаю. Придворные стали говорить ему: «В прежние дни императрица служила императору без должного почтения, а вы еще велите подать ей чаю». Я не смогла сдержать любопытства и спросила императора: «А где чжаои?» Император ответил: «Она погубила нескольких моих детей. В наказание за это она обращена в черепаху и теперь обитает в пещере, в темных водах Северного моря. Там она останется жить тысячу лет, страдая от холодов и морозов».
Императрица была в страшном смятении.
Много лет спустя властитель страны Даюэ, что на севере, охотился в море. Вдруг из какой-то пещеры выползла большая черепаха; голова ее была украшена яшмовыми шпильками. Вытянув шею, она с тоскою глядела на лодку, скользившую по волнам, и в глазах ее виднелось искреннее благожелательство к людям.
Властитель Даюэ отправил гонца с расспросами к лянскому У-ди. В ответ У-ди поведал ему историю чжаои.
