«Узкая дорога на дальний север» kitabından sitatlar, səhifə 3
В ночь, когда умер падре Боб, Дорриго Эвансу приснился сон, будто он в яме с Богом, что оба они лысые и дерутся из-за парика.
Ему припомнился анекдот, который он услышал в каирском кафе. Пророк посреди пустыни сообщает путешественнику, который умирает от жажды: все, что ему нужно, - это вода. "Воды-то и нет", - отвечает путешественник. "Согласен, - кивает пророк, - но если бы вода была, тебя бы не мучила жажда и ты бы не умер". "Значит, я точно умру", - говорит путешественник. "Нет, если выпьешь воды", отвечает пророк.
Джимми Бигелоу казалось, будто от него одна внешность осталась, внутри же - ничего. Какая-то беда с чувствами. Ему хотелось чувствовать, только этого по одному хотению не получишь.
И жизнь его теперь, как ему казалось, была одной монументальной нереальностью, в которой все не имеющее значения: профессиональное честолюбие, погоня за статусом, цвет обоев, размер кабинета или получение постоянного места на автостоянке - наделялось величайшей значимостью, а все действительно важное: наслаждение, радость, дружба, любовь - задвигалось куда то на задворки. Это делало жизнь по большей части скучной, а в целом - странной.
Он стал для неё кем-то, а то и больше, чем кем-то: она понимала, что он постепенно превращается в нечто, выходящее за рамки его личности.
Без женщин он спал, не ведая печали. Без книги не спал никогда.
Любовью делятся с другими, иначе она умирает...
Глядя на брата, Дорриго Эванс все гадал, что же такое могло заставить взрослого заплакать. Заплакать стало означать просто дать выход чувствам, а чувство - единственный в жизни компас.
Fuck God, he had actually wanted to say. Fuck God for having made this world, fucked be His name, now and for fucking ever, fuck God for our lives, fuck God for not saving us, fuck God for not fucking being here and for not fucking saving the men burning on the fucking bamboo.
“His mind was tormented by thoughts and feelings that he had never read. Accordingly, he understood that they could not be love. He felt a swirling of hatred and lust for Keith’s wife. He wanted to seize her body. He wanted never to see her again. He felt a contempt and strange distance, he felt a complicity—as though he knew something he should not know—and he felt, strangely, that she knew it too.