Kitabı oxu: «Грань бездны», səhifə 3
Просидев в боеготовности еще полчаса, но так и не дождавшись возвращения монстра, мы с Гуго вернулись к лопатам, а Долорес – на свой наблюдательный пост. Ветер мало-помалу стих, и откапывание колес пошло заметно веселее. Но когда мы высвободили их из-под песка и приступили к замене штанги, солнце уже зашло. Завершив кое-как с помощью Физза работу к полуночи, мы наскоро поужинали и отправились на боковую. Ночью змею-колоссу нас и подавно не расслышать, а коли он вдруг опять объявится, варан учует его еще издали.
Отвратительный выдался день. Хорошо хоть завтра, по всем предпосылкам, мы ляжем спать веселыми и пьяными. Я был почти уверен в этом, ибо ночевать в артели радушного Сенегальца трезвым и угрюмым мне на моей памяти еще не приходилось…
К полудню следующего дня громада Нэрского Столпа приблизилась настолько, что заслонила собой четверть горизонта и изрядный кусок небосвода. Над плоскими верхушками этой и прочих башен даже в ясную погоду виднелись синие всполохи. Причем, что характерно, они никогда не сопровождались выбросами метафламма. Еще в Брошенном мире было подсчитано, что высота каждого Столпа разная, но их вершины располагаются строго на одном уровне. И он находится значительно выше самых могучих горных пиков на Земле. Там и прежде воздух был сильно разрежен, а теперь его в тех высях нет и подавно. Так, по крайней мере, говорят сегодня знающие люди.
Общее количество воздвигнутых триста лет назад иностальных монументов также давным-давно установлено: сто девяносто пять. Они разбросаны по поверхности планеты равномерно – на расстоянии около полутора тысяч километров друг от друга. Причем независимо от рельефа местности. Спущенные с небес в год Всемирного Затмения, Столпы вонзались строго вертикально и в равнины, и в океанское дно, и в горные склоны, и в толщу полярных льдов. А также в огромные города Брошенного мира, чьи руины я вижу, когда проезжаю мимо какого-нибудь плато. Явившись к нам неведомо откуда на космических кораблях, что заслоняли собой небо, Вседержители меньше чем за месяц утыкали Землю своими башнями, после чего жизнь на ней круто изменилась. И, увы, отнюдь не в лучшую сторону…
Огонь, превращающийся в смертоносный метафламм. Тотальное пересыхание рек и океанов. Отравленная чужеродными примесями и истончившаяся атмосфера. А также люди, которые в итоге ко всему этому приспособились, но по-прежнему неумолимо вымирали. И лишь антарктический лед продолжал поддерживать в нас жизнь, вот только для какой цели – неведомо.
За годы странствий мне довелось побывать у сорока с лишним Столпов. То есть почти у всех, что возвышаются в Атлантике, исключая лишь «ничейные» – те, которые торчат на вершинах плато или в глубине неприступных гор. Хотя гордиться тут особо нечем. Если вы видели вблизи хотя бы одну башню Вседержителей, можете считать, что повидали и остальные без малого двести.
Будучи разной высоты, все они обладали одинаковым диаметром – три с небольшим километра – и имели похожую структуру. А также неустанно видоизменялись. Опутанные снизу доверху разнообразными иностальными конструкциями – и выступающими наружу, и закрытыми щитами, – Столпы периодически обрушивали вниз собственные фрагменты. На их месте тут же возникали другие, зачастую отличные от пришедших в негодность. По схожему принципу змеи сбрасывают с себя кожу и обрастают новой. Разве что она всегда бывает идентична прежней, а поверхность башен Вседержителей все время претерпевала метаморфозы…
И служила основой основ нашей современной экономики. О ней также будет уместно упомянуть, раз уж мы завели разговор о Столпах.
Инопланетная сталь: легкая и тяжелая, тонкая и толстая, пластичная и несгибаемая… Из какой бы ее разновидности ни состояли найденные у подножия башен обломки, каждый из них мог принести человеку пользу. В мире бесчинствующего метафламма иного источника добычи железа нет и не предвидится. К тому же иносталь поразительно износостойкая и не нагревается на солнце, оставаясь при любых условиях одинаково холодной, как утренняя роса. А также не проводит электричество. Это делает ее на порядок менее травмоопасной, чем земные металлы, при работе с которыми человек может ненароком получить электростатический разряд и, угодив в «би-джи», лишиться пальца или кисти. Поэтому наш «Гольфстрим» и прочая современная техника практически целиком сделаны из столпового металла.
Его обработка ведется таким же иностальным инструментом, а опилки и стружки тщательно собираются и затем тоже идут в дело. Практически весь хлам, который отваливается от Столпов, находит сегодня применение. Вот почему возле каждого из них сформировалась сплоченная артель Стервятников. Ее вожак распоряжается всей иносталью, какая оторвалась или еще только оторвется с поверхности башни. За счет этого ребята и кормятся, обменивая собранный и отсортированный по качеству металл на воду, продукты и прочие радости жизни.
Наиболее ценной добычей артельщиков считаются, разумеется, Неутомимые Трудяги. Падают они со Столпов чрезвычайно редко и непредсказуемо и еще реже выставляются на продажу. Поэтому почти вся колесящая по Атлантике техника является собственностью той или иной артели. Исключение составляют лишь гигантские танкеры-водовозы и прочие бронекаты Владычицы Льдов, а также маленькие буксиры наемников-одиночек вроде меня и ныне покойного Пьяницы Ханя.
Мой прадед Иван был караванный проводник и одновременно непревзойденный клепальщик в деревеньке, расположенной у подножия Срединного хребта. В молодости он умудрился почти задарма выкупить Неутомимого Трудягу у вингорцев, которые нашли его возле одной из «ничейных» башен в глубине Азорских гор. Переправив ДБВ к себе в поселок, родоначальник будущей династии шкиперов всю жизнь втайне собирал свой «Гольфстрим». Прокатиться на нем ему посчастливилось лишь под старость лет. После чего его сорвиголова-сын Еремей сразу же завязал и с караванами, и с клепанием, переключившись на более выгодный бизнес – трансатлантические грузоперевозки. С тех самых пор мы – Проныры – только этим и занимаемся…
Столп Сенегальца Фаруха продолжал приближаться, буксир шел полным ходом по Нэрской равнине, а в лица нам дул бодрящий северный ветерок. Вчерашние треволнения остались в прошлом, и я уже предвкушал, как вскоре глотну старинного обжигающего виски. Воистину, райский напиток, ибо сделан он был еще в эпоху Чистого Пламени и при его же помощи. Отчего, видимо, и вобрал в себя силу древнего огня. Что ни говори, а тогда люди знали толк в горячительных напитках. Не то что нынешнее племя, пьющее по великим праздникам виноградное вино из теплиц Аркис-Капетинга, а в остальные дни – кислый фермерский кактусидр.
Мечты мечтами, однако не до конца унявшееся беспокойство изводило меня хуже надоедливой мухи. И потому я решил отправить Долорес в так называемый «птичий рейд», пока условия благоприятствовали. Да и она сама, сидя на марсовой площадке, мне об этом всячески намекала: слюнявила палец, следя за направлением ветра, и периодически поглядывала то на небо, то на раскладной дельтаплан, притороченный к передней стенке трейлера. Налетавшись в юности с сестрами на дельтаплане со склонов Кубинского плато, Малабонита так полюбила это развлечение, что сделала его своей неотъемлемой дозорной обязанностью. Естественно, когда я давал на полеты свое шкиперское добро.
Окликнув Мою Радость, я растопырил руки в стороны и указал на небо. В общем, дал понять, что не буду возражать, если она поднимется в воздух и глянет, что творится на горизонте, у Столпа. Моя Радость просияла до ушей, после чего проворно соскочила с мачты, перебралась на прицеп и, разложив дельтаплан, вскоре уже парила над нами, пристегнутая к «Гольфстриму» крепким и легким шелковым тросом. Я понемногу стравливал его, позволяя Долорес подняться повыше, и поглядывал за подаваемыми ею знаками. Она была рискованной девчонкой и порой увлекалась, уводя планер слишком высоко, но сегодня я не собирался препятствовать ей в этом. Пусть осмотрится хорошенько, может, и впрямь заметит что-нибудь любопытное.
Больше всего меня беспокоил крупный отряд всадников, с которым мы могли неожиданно пересечься. Кавалькада дона Риего-и-Ордаса передвигается на лучших скакунах в Атлантике – демерарских рапидо – и за двое суток может запросто нас нагнать. Коневоды Аркис-Парамарибо специально вывели эту неутомимую породу лошадей, дабы те преодолевали расстояние от Столпа до Столпа быстро и при любой погоде. К тому же благодаря феноменальному чутью и зрению рапидо могли скакать по хамаде даже безлунной ночью, обходя все встречные препятствия и самостоятельно отыскивая кратчайший путь к цели. Великолепная во всех отношениях лошадь, с какой стороны ни посмотреть.
Каждый кабальеро в Кавалькаде имел при себе, как правило, второго, сменного скакуна, да и сам отличался недюжинной выносливостью. Поэтому надумай дон Балтазар пуститься за нами в погоню, он нас неминуемо настигнет. Не здесь, так на подъезде к Срединному хребту. В узких каньонах и извилистых скальных лабиринтах резвые рапидо дадут неповоротливому бронекату с прицепом сто очков форы.
Через полчаса, когда нас и Столп разделяло не более трех километров, Малабонита отцепилась от троса и, взявшись рисовать в воздухе круги, плавно пошла на посадку. Я приказал Гуго немедленно остановиться. Нужно было подобрать нашу впередсмотрящую и выслушать, что интересного ей удалось разглядеть из поднебесья. Интуиция подсказывала мне: даже если у башни все в порядке, соваться к Сенегальцу наобум все равно не стоит. Мы понятия не имели, насколько покойный Макферсон доверял своему приятелю. Не исключено, что этот тип вдруг надумал предать Томаса и сейчас подкарауливает его где-нибудь неподалеку, намереваясь захватить груз силой. Будь мы в курсе, что таят в себе эти контейнеры, возможно, тоже не удержались бы перед искушением прибрать их к рукам. Так или иначе, а всему на свете есть предел. Даже моей хваленой принципиальности.
– Нет, Кавалькады поблизости не видать, – помотала головой Долорес, когда сошла с небес на грешную землю, сложила дельтаплан и возвратилась на «Гольфстрим». – Других перевозчиков – тоже. Однако посторонние в поселке есть. Возле дома Фаруха стоит шатер. Небольшой, но довольно роскошный. Такие только богатые купцы с собой возят. Однако лошадей в загоне Сенегальца вроде бы не прибавилось, а значит, у него гостят не караванщики.
– Раз это не они, стало быть, гость – друг мсье Макферсона. Кому еще, кроме него, сегодня там быть? – умозаключил Гуго.
– Согласен, – не стал возражать я. – Томас был человеком небедным, и его приятель наверняка ему под стать. Что ж, отлично – давайте поскорее встретимся с ним, расскажем, что стряслось, и снимем с себя все подозрения…
Однако моя тревога не ослабевала. Еще до того, как в поселке заслышали громыханье колес «Гольфстрима», я остановил его за невысокой каменистой грядой – последнего разделяющего нас и Столп препятствия. После чего спустился на землю и покарабкался вверх по склону, дабы самому проверить, не упустила ли Малабонита из виду что-нибудь важное. Лично я с трудом представлял, как можно управлять дельтапланом – занятие, кажущееся легким только на первый взгляд, – и одновременно вести наблюдение за округой.
Обиженная моей недоверчивостью, Долорес поворчала, но последовала за мной на холм. Де Бодье зевнул и, вальяжно плюхнувшись в мое кресло, припал к фляжке с кактусидром. В наше отсутствие он фактически становился и шкипером, и бортстрелком, и опекуном Физза и потому мог позволить себе некоторое послабление в дисциплине.
Поселок Фаруха жил своей обычной жизнью. Наиболее рискованные Стервятники-собиратели суетились возле Столпа, растаскивая скопившийся за ночь хлам. Их безопасность обеспечивали так называемые «звездочеты». Они стояли, задрав головы, дабы вовремя заметить очередной летящий с небес обломок и предупредить товарищей об опасности. И те и другие занимались самым нервозным и суетливым трудом, на который обычно отряжают молодежь или новичков.
Конные объездчики кружили по периметру башни на безопасном от нее расстоянии, высматривая торчащий из песка столповой металл и всех, кто мог помимо артельщиков на него посягнуть. Среди кочевников и бродяг иногда попадались мерзавцы, полагающие, будто они могут обокрасть Стервятников. Ну а те без разбирательств расстреливали воров на месте из луков и арбалетов, поскольку с иными намерениями близко к Столпу больше никто не подходил.
Клепальщики и сортировщики грохотали молотами, разбирая бесполезные обломки на части или, наоборот, собирая из готового материала нужные в хозяйстве вещи. Приготовленная на продажу иносталь складировалась в неприступном каменном здании без окон – артельном банке. Жены Стервятников вялили на солнце курадо, солили и нарезали овощи, месили из муки хлебную пасту, таскали из поселкового водохранилища воду, процеживали кактусидр, копались на огородах, нянчились с детьми и выполняли прочую бытовую работу…
Все как всегда. Кроме, разумеется, шатра, торчащего посреди поселка, рядом с домом Сенегальца. Кому принадлежало это временное обиталище, определить не удавалось. Возле него никого не было, а хозяева обходили шатер стороной. Его полог был опущен и закреплен: либо гости спали, либо куда-то отлучились.
Казалось бы, шатер как шатер. Однако кое-какая его деталь вмиг навела меня на нехорошие мысли. Увидеть ее издалека являлось невозможно. Зато вблизи я и Малабонита заметили эту подозрительную хреновину почти одновременно.
– Посмотри на центральную шатровую стойку, Mio Sol! – попросила Долорес, выглядывая вместе со мной из-за скалы, за которой мы прятались.
– Вижу, – отозвался я. – Слишком длинная. Очень похожа на флагшток для крупного флага. А под такими флагами сама знаешь кто по Атлантике путешествует.
– Шкиперы-водовозы и гвардейцы Владычицы Льдов, – безошибочно ответила Моя Радость. После чего резонно полюбопытствовала: – Но если у Фаруха остановились посланники с Юга, почему они не подняли флаг? Уж кому-кому, но им-то в наших краях бояться точно некого.
– Этому есть лишь два объяснения, – хмыкнул я. – Одно – глупое, а второе – правдивое. Первое: южане просто-напросто потеряли свой вымпел…
– И впрямь несусветная глупость, – согласилась Малабонита.
– …И второе, – продолжал я. – Они вовсе не боятся – они хотят, чтобы мы не боялись. И потому воздержались от размахивания флагом раньше времени. Пускай те, кого они ждут, ни о чем не подозревая, сунутся в поселок, где и нарвутся на нежелательную встречу.
– Или вот еще: друг сеньора Томаса тоже ходит под чьим-нибудь флагом, но сейчас не хочет привлекать к себе лишнее внимание, – добавила Долорес.
– Об этом я как-то не подумал, – признался я. – Однако если у тебя, Моя Радость, тоже есть свои две гипотезы, то давай помимо глупой выкладывай и правдивую.
Малабонита сверкнула глазами и открыла было рот, намереваясь огрызнуться. Иную, более здравую версию она явно предложить не могла. Однако до пререканий дело так и не дошло – именно в этот момент до нас долетел окрик Гуго. И, судя по нешуточной тревоге в его голосе, Сенатор был изрядно напуган…
Глава 3
Всадников было шестеро. Все – в широкополых шляпах с загнутыми полями и легких, но прочных доспехах из дубленых шкур молодых змеев-колоссов. Притом каждый восседал на поджаром и холеном демерарском рапидо. Не нужно было обладать зрением кондора, чтобы определить, кто приближался к «Гольфстриму» с запада. Шесть кабальеро из Кавалькады дона Балтазара вели коней неторопливой рысцой вдоль каменистой гряды, и встречи с ними нам было никак не избежать.
Худшие прогнозы оправдались. Шатер действительно принадлежал посланникам Владычицы, которые не сидели в поселке, а разъезжали по окрестностям. И вовсе не для праздной прогулки. Откуда конкретно они прибыли: из Аркис-Сантьяго или дон Риего-и-Ордас отправил их сюда заблаговременно, дабы выставить на нашем вероятном пути заслон? Даже если кабальеро прискакали к Нэрскому Столпу сегодня на рассвете, у них было время передохнуть, почиститься и помыться с дороги. А имея при себе сменных скакунов, они могли приступить к службе, не обременяя Фаруха просьбами выделить им для этого артельных лошадей вместо измотанных долгой скачкой рапидо.
Плохи наши дела. Теперь нам ни убежать, ни спрятаться, ни тем паче дать отпор. Мы с Долорес переглянулись, после чего оба выругались, обреченно вздохнули и, спустившись с холма, поспешили к буксиру. Гуго тем временем пристроился у носовой баллестирады и взял на прицел приближающихся всадников. Впрочем, вряд ли у него хватит мужества стрелять по ним, если они вздумают взойти на борт без разрешения. Де Бодье тоже легко отличит истинных кабальеро от обычных кочевников, с которыми мы также могли невзначай столкнуться в хамаде, и не осмелится покуситься на жизнь гвардейцев Владычицы Льдов.
Мы достигли «Гольфстрима» почти одновременно с всадниками. Дабы продемонстрировать наше дружелюбие, я не стал подниматься с Долорес на палубу и велел Сенатору отойти от орудия. В конце концов, у нас ведь нет прямых доказательств того, что Кавалькада за нами охотится, верно? А связь между ее появлением здесь и бегством Макферсона – всего лишь домысел. Вполне может статься, что уже через пять минут мы чинно-мирно распрощаемся с благородными сеньорами, а потом дружно посмеемся над нашими давешними страхами. Ну и напьюсь же я тогда сегодня вечером! Грех не напиться, когда у тебя с души сваливается такой тяжелый камень…
– Рад приветствовать достопочтенных сеньоров, верных слуг самой Владычицы Льдов! – раскланялся я, стянув с головы фуражку. – Позвольте представиться: Еремей Проныра Третий, шкипер «Гольфстрима». А это остальной экипаж: моя жена Долорес и наш механик Гуго де Бодье. Чем можем вам служить, сеньоры?
Капитаном шестерки являлся пожилой гвардеец: круглолицый, осанистый и, подобно всем головорезам Кавалькады, включая самого дона Балтазара, носящий длинные, ухоженные усы. Говорят, будто они – столь же непременный атрибут кабальеро, как и его шпага. Неизвестно, так оно или нет, но среди этих парней я безусых не наблюдал. Выслушав мое приветствие, капитан и один из бойцов придержали коней возле трапа, а остальные четверо разделились поровну и, не останавливаясь, взялись объезжать буксир сразу с обоих бортов.
Круглолицый не удостоил меня в ответ даже скупым кивком головы, а окинул нас презрительным взглядом и лишь потом заговорил. И стоило ему задать первый вопрос, как я моментально сник, а надежда разойтись с кабальеро полюбовно растаяла бесследно, как метафламм после всполоха.
– Почему же вы не представили мне вашего пассажира, шкипер Проныра? – осведомился капитан. – Нам доподлинно известно, что у вас на борту находится некий Томас Макферсон, который едет с вами в Гексатурм вместе с тридцатью единицами крупногабаритного груза. Или вы будете это отрицать?
Глупо было винить алькальда Сесара в том, что он выдал нас с потрохами дону Риего-и-Ордасу. Не сделай Железная Рука этого, его ожидали бы крупные неприятности. Не война, нет. Гораздо хуже. Откажи отец Малабониты посланнику Владычицы в его просьбе, и вскоре все до единого водоналивные танкеры стали бы обходить Аркис-Сантьяго стороной. Именно так исчез однажды с лица Атлантики город Аркис-Фритаун, чьи жители повздорили с посланником Владычицы из-за цен на воду и в гневе забили его насмерть. С той поры ни один танкер к ним больше не приезжал. Те же из них, кто пережил дальнейшее безводье, ныне разбрелись по свету, кто – в другие города и поселки, а кто до сих пор так и кочует в хамаде. А их вымерший город давно стоит разрушенный и заметенный песком…
Железная Рука не мог допустить, чтобы его Аркис-Сантьяго постигла подобная участь. Поэтому алькальд так и поступил. И был абсолютно прав. А мне – поделом. Урок на будущее. И надо сделать все возможное, чтобы этот урок ограничился для нас лишь мелкими неприятностями.
– Вы говорите сущую правду, сеньор, – кивнул я, и в мыслях не собираясь перечить кабальеро. После чего обстоятельно рассказал ему все как на духу. И, естественно, особо заострил внимание на том, что мы вовсе не думали убегать и скрываться с чужим грузом.
– Так, значит, ты утверждаешь, будто Томас Макферсон умер?! – криво усмехнувшись, переспросил капитан. – Ну-ну! И ты готов дать голову на отсечение, что мы не найдем его спрятавшимся у тебя в трюме или среди ближайших скал?
Еще бы я не был готов ответить за свои слова своей же головой! Пускай эти псы перевернут в округе все скалы и разберут «Гольфстрим» по заклепкам, Томаса им уже никогда не сыскать. Да, такие скептики, как я, мало в чем бывают уверенными наверняка. Но смерть Макферсона для меня – факт более очевидный, чем даже завтрашний восход солнца.
Моя истовая убежденность в сохранности собственной головы явно поумерила недоверие капитана. Впрочем, он все равно приказал Гуго сойти на землю, а своим бойцам – подняться на буксир и перевернуть его трюм вверх тормашками. Учитывая, что в последний раз порядок там наводился, наверное, еще при моем отце (я, Гуго и Долорес были на редкость единодушными в своей нелюбви к генеральным уборкам), даже самый беспардонный обыск вряд ли причинил бы нам какой-то ущерб. Однако кабальеро взялись за дело с похвальной ретивостью. Было слышно, как содержимое утробы «Гольфстрима» перелетает с места на место и громыхает так, словно внутри у него проходит не поиск улик, а неслабый мордобой.
Сеньоры даже не побрезговали запачкать руки, перерыв сваленную в кормовой части трюма груду тяжелых промасленных запчастей. Услыхав, как что-то в очередной раз звякнуло по обшивке и с дребезжаньем раскатилось по полу, де Бодье удивленно вскинул брови и вполголоса заметил:
– О! Кажется, мсье кабальеро нашли ящик с заклепками! А я-то думал, что потерял его год назад, после той аварии на перевале Конкорда!
Судя по странным звукам, что продолжали долетать до нас из недр буксира, мсье кабальеро отрыли там еще много чего любопытного. Но человек, которого они разыскивали, как и ожидалось, не обнаружился. Отчего их капитан отнюдь не подобрел и приказал открыть трейлер.
Его осмотр отнял у гвардейцев немного времени, поскольку, кроме тридцати неподъемных ящиков и стопы иностальных листов, в прицепе больше ничего не было. Я уже смирился с мыслью, что нам придется отвезти под конвоем груз туда, куда прикажет круглолицый; возможно, даже в саму Антарктиду. Учитывая наше незавидное положение, подобный исход меня вполне устроит. Жаль, правда, если вместе с контейнерами мы лишимся и полученной от Томаса оплаты, ну да ладно, и это стерпим. Лишь бы только дон Риего-и-Ордас не озлобился на меня за непредумышленное сотрудничество с отщепенцем Макферсоном и не отобрал в отместку «Гольфстрим». А нас с экипажем не сослал в пожизненное рабство на холодные водохранилища Владычицы Льдов. Вот это будет действительно трагедия, которую я вряд ли переживу. И морально, и физически.
Все шло относительно спокойно до тех пор, пока круглолицего не осенила мысль, что наш якобы мертвый пассажир может скрываться в одном из контейнеров.
Час от часу не легче! И все же любопытный факт: кабальеро не знали, что представляют собой ящики Макферсона! Либо дон Балтазар не проинструктировал насчет них своих бойцов, либо он сам не ведал, в какой упаковке хранится интересующий его товар. Одно плохо: когда я решил закрасить в знаниях гвардейцев этот пробел, они мне не поверили. А на предложение залезть в прицеп, взять монтировку и самим убедиться в моей правоте капитан и вовсе оскорбился, хотя я попросил его об этом с подчеркнутой любезностью.
У каждого гвардейца помимо шпаги имелся также длинноствольный и трехзарядный пневматический пистолет. Вспомогательное оружие кавалериста, пистолет этот – или же аналогичной системы винтовка – был не столь практичен, как боевые луки и арбалеты, из-за своей слишком долгой перезарядки, ненадежности, а также сложности и дороговизны починки. Зато он отличался лучшей компактностью и постоянной готовностью к стрельбе, поскольку его можно было держать при себе взведенным. Пистолет или винтовка позволяли всаднику при сближении с врагом сначала выпустить по нему подряд три шестимиллиметровых пули и только потом хвататься за шпагу…
И то и другое насилие в нашем общении кабальеро было совершенно излишним. Я всячески старался убедить их, что мы им не враги. Но едва круглолицый услышал, что я не могу исполнить его приказ, как тут же выхватил свой пистолет. После чего нашему и без того зыбкому взаимопониманию пришел конец.
– Не лги, шкипер! – угрожающе прорычал капитан, нацеливая оружие мне в лоб. – Думаешь, я поверю, будто у тебя – хозяина буксира – нет доступа к грузу? А ну живо вскрывай вон тот ящик!
И указал пистолетным стволом на крайний контейнер.
– Вы не понимаете, сеньор! – продолжал оправдываться я. – Если я везу ящики, это вовсе не значит, что мне позволено в них заглядывать! Да вы только посмотрите, как крепко они запечатаны! Ни щелей, ни замков! Ясно ведь, что это – дело рук не людей, а самих Вседержителей! Наверняка даже Макферсон не знал, как открываются его контейнеры! Поэтому-то он и вез их в Гексатурм, чьи мастера, поговаривают, режут столповой металл быстрее и аккуратнее всех клепальщиков в мире.
– Наглые лживые отговорки! – вскипел круглолицый, вновь наводя на меня оружие. – Что ж, зато теперь я точно знаю, где вы прячете своего пассажира! Уверен, ты живо вспомнишь, в каком ящике он сидит, если я прострелю тебе ногу! Или прикончу кого-нибудь из твоей команды. Итак, в последний раз приказываю: открывай!
Я судорожно сглотнул, взял монтировку и полез в прицеп, чтобы создать хотя бы видимость работы. На минуту-другую моя возня введет кабальеро в заблуждение, а мне за это время, возможно, придет в голову идея, как убедить их, что я говорю истинную правду. Суровое испытание на смекалку, слов нет! И ведь ни слова не утаил, а выложил этим псам все, о чем только знал! Что за несправедливый мир, в котором правда убивает, а ложь спасает!
Я встал возле контейнера, суматошно выискивая на нем хотя бы мизерную щелочку, за которую можно было бы зацепиться монтировкой. При этом, само собой, не забывал краем глаза поглядывать на круглолицего. Тот, в свою очередь, пристально следил за мной, держа пистолет наготове. Время неумолимо уходило, а я никак не мог найти для своего инструмента точку приложения. Гуго и Долорес продолжали топтаться у трапа под присмотром двух гвардейцев. Остальные, завершив обыск, вновь расселись на рапидо и собрались позади капитана в ожидании дальнейших приказов.
Внезапно один из кабальеро отделился от группы, подъехал к круглолицему и, тронув его за плечо, указал на каменную гряду – туда, откуда мы с Малабонитой недавно наблюдали за поселком. Капитан недовольно обернулся. Однако увиденное заинтересовало его настолько, что он поспешно развернул коня к холму и оставил меня без надзора. Я утер со лба пот и, не выпуская из руки монтировку, выглянул из трейлера…
Все, кто находился у «Гольфстрима», уже задрали головы и пялились на вершину гряды. Хотя ничего такого, чему и впрямь стоило бы удивиться или испугаться, там не происходило. Все оставалось по-прежнему, разве что теперь с холма за нами наблюдал одинокий зритель. Он сидел на камнях, обхватив руками подтянутые к груди колени, и преспокойно взирал свысока на царящую внизу суету. И человек этот не принадлежал к здешним Стервятникам, что было заметно даже издали.
Невозмутимый незнакомец являлся северянином, причем настоящим, а не из числа тех, кого сегодня принято так называть. Ныне любой, кто живет выше равнины Кабо-Верде, автоматически причисляется к северянам. Тот же Гуго де Бодье, например, хотя отправь его на настоящий север, он околеет там от холода за считаные часы. А ведь еще во времена моего отца все было иначе. Попробуй-ка назови себя в приличном обществе северянином, если ты родился южнее каньона Чарли Гиббса! В лучшем случае засмеют, в худшем – намнут бока так, что навек отшибут охоту паясничать.
Теперь за каньоном Чарли Гиббса не осталось ни одного поселения. Когда растаяли гренландские льды, жители Аркис-Свальбарда, Аркис-Будира и еще полудюжины северных городов очутились перед дилеммой, идти им дальше на север – туда, где, вероятно, еще стекали с Великих плато ручьи последней талой воды, – или мигрировать южнее, поближе к гидромагистралям – наезженным маршрутам антарктических водовозов. Выбор быстро решился в пользу второго варианта. Будь у этих стойких людей Чистое Пламя, возможно, они поступили бы иначе, но без огня выше Исландского плато выжить чертовски трудно…
Сидящий на холме незнакомец был потомком тех мигрантов, что полвека назад пересекли каньон Чарли Гиббса и расселились вдоль всего Срединного хребта. Только эти люди имели своеобразную моду разгуливать по центральной Атлантике в одних коротких, чуть ниже колен, широких штанах и босиком. Во-вторых, после переселения на юг прежде бледная, обветренная кожа северян густо покраснела от солнца и загрубела еще больше. Следящий за нами субъект мог бы, наверное, встать на фоне заката и полностью слиться с ним, как хамелеон на песке.
И в-третьих, прическа этого типа была характерной для истинного северянина: наголо бритая с двух сторон голова с оставленной посередине неширокой полосой зачесанных назад волос. Довольно густых и длинных, собранных на конце в тугой пучок. Вдобавок ко всему волосы незнакомца были ярко-рыжие, а сам он – низкорослым, но весьма широкоплечим и кряжистым. Наверняка в детстве его заставляли ежедневно таскать тяжести, что являлось у северян распространенной воспитательной практикой. Короче говоря, более типичного их представителя я не встречал уже очень давно.
Рядом с краснокожим крепышом стоял воткнутым в песок большой щит – прямоугольный, чуть выпуклый и, судя по всему, цельнометаллический. В самом его центре торчал тупоконечный набалдашник, а выше его имелась узкая смотровая щель. Поставь сидящий северянин щит перед собой, и он полностью скрыл бы от нас своего хозяина. Но тот и не думал таиться. Напротив, явно стремился попасться всем на глаза и добился своего. На его правом запястье была намотана длинная железная цепь, конец которой пришелец забросил за плечо. Присмотревшись, я отметил, что, несмотря на могучее телосложение, он уже не юн. Скорее всего, моложе пятидесятилетнего Гуго, но явно постарше меня. А по роду занятий – ищущий работу, наемный караванный охранник. И впрямь, кому еще, кроме наемника, взбредет в голову таскаться по хамаде с тяжелым боевым щитом?
