Kitabı oxu: «Секс был. Интимная жизнь Советского союза»

© Рустам Александер, 2025

© Владимир Мусаэльян / ТАСС, фотография

© ООО «Издательство «Эксмо», 2025

Individuum ®

От главного редактора

«Бабушка, что такое презерватив?!» – это я кричу через весь огород на даче, мне семь лет. Парни постарше спросили: «Ты че, реально не знаешь, что такое презерватив?» Я реально не знал и тут же решил узнать. Бабушка что-то заворчала вдали и скрылась в доме. Я не сдался, прибежал и настойчиво повторил свой вопрос. «Это гадость, которую и знать не надо», – такой был ответ.

Бабушка родилась в 1932 году под Рязанью, детство ее пришлось на годы Большого террора, а юность на годы войны. Она знала кучу заклинаний, молитв и примет, а еще умела предсказывать будущее по снам. А вот секс был для нее, как и для миллионов ее ровесников, абсолютно запретной темой. Для дедушки, очевидно, тоже. В отличие от многих героев этой книги, они жили в счастливом браке, который продлился больше полувека. Самые мои любимые люди. О сексе они, конечно же, не говорили никогда.

О том, что же такое презерватив, я узнал в какой-то момент без помощи старших родственников. Но отношение к сексу и всему, что с ним связано, как к чему-то «грешному», постыдному, что нельзя ни с кем обсуждать, – передалось мне там, на даче, от бабушки.

Среди героев книги Рустама Александера – сверстники наших родителей, бабушек и дедушек и их родителей тоже. В фокусе исследования – те проблемы, с которыми они сталкивались из-за установившегося в СССР отношения к сексу и разговорам о нем. Невысказанные страхи, незаданные вопросы, стыд. Несвобода и невозможность говорить друг с другом обо всем. Обреченность многих прожить несчастливую жизнь, не узнать о существовании оргазма, не иметь возможности осознать и принять себя и быть принятым близкими и обществом, если ты отличаешься от большинства. Смерти в результате подпольных абортов. Муки из-за инфекций, которыми заражались, не зная о контрацепции. Все это внутри книги – за иногда наивными и на первый взгляд даже нелепыми сюжетами об интимной жизни простых советских людей.

О том, какой крепкой оказалась связь советского поколения с постсоветским, мы узнаём все больше буквально каждый день. Книга «Секс был» – с одной стороны, история о том, как предшествующим поколениям внушили, что говорить о сексе стыдно, и к чему такое внушение привело. А с другой – это беспредельно тревожный приквел ко второй половине 2020‐х годов в Российской Федерации.

Алексей Киселёв, главный редактор издательства Individuum

Введение

«Секса у нас нет, и мы категорически против этого…»

Эту фразу произнесла простая советская женщина по имени Людмила Иванова во время советско-американского телемоста 28 июня 1986 года. Мгновенный взрыв хохота зрительного зала перебил мысль Людмилы на полуслове, и фраза тут же вошла в историю. «В СССР секса нет», – шутили по обе стороны Атлантики. Смешным это случайное выражение стало именно из-за его абсурдности. Как будто в приличном и высокоморальном Советском Союзе, в отличие от остального мира, люди никогда не занимались сексом и не собираются: только работают в полях и на заводах, штудируя труды Маркса и Ленина, а в свободное время размышляют о моральном кодексе строителя коммунизма.

Конечно, в СССР секс был – и был всегда, потому что жили в нем такие же люди, как и во всем остальном мире. Они ели, спали, мечтали, любили – и, естественно, занимались сексом. Другое дело, что само слово «секс» даже во второй половине 1980‐х годов воспринималось жителями СССР как неприличное.

Именно это и имела в виду Людмила Иванова. Произнеся свою знаменитую фразу про отсутствие секса и поняв, что она, возможно, не так выразилась, Иванова быстро добавила: «…у нас есть любовь». Но первая половина знаменитой фразы вошла в фольклор, как часто бывает, без второй.

В этом противопоставлении секса и любви заключалась трагедия советского общества и его сексуальной фрустрации. В СССР воспевалась любовь – нечто возвышенное, идеальное, не имеющее отношения к плотскому, а зарубежное слово «секс» ассоциировалось с чем-то развратным, неприличным и недостойным. Секс как часть жизни, как процесс (о котором чаще говорили, употребляя слова «заниматься любовью») оставался за рамками любых обсуждений, его стыдливо обходили стороной, краснели при упоминании или же использовали лексику, ассоциирующуюся с насилием и грубостью. Говорить о сексе было не принято: ни в обществе, ни даже наедине с партнером. Такая ситуация сложилась не сама собой и не была таковой всегда. Ее создала советская власть. После окончания краткого относительно либерального периода в 1920‐х и вплоть до перестройки во второй половине 1980‐х СССР был консервативным, несвободным и репрессивным государством – в том числе с точки зрения секса и отношения к нему.

В этой книге я покажу, как советское государство цинично подчиняло личную жизнь людей своим интересам. Как оно использовало неосведомленность населения в области секса в качестве инструмента для контроля, манипуляций и решения самых разных задач: повышения рождаемости, укрепления экономики, усиления авторитарной власти, унификации и одновременной атомизации общества, усиления ксенофобии и укрепления вертикали власти.

Более того, я покажу, что «сексуальный вопрос» был ключевым инструментом, важнейшим рычагом, который советское руководство использовало для управления обществом. Жесткий контроль государства интимной жизни советских людей привел ко многим печальным последствиям: несчастливым бракам, сексуальной неудовлетворенности значительной части советского населения, распространенности сексуальных расстройств и дисфункций, которые оставались нелечеными и запущенными. Многих людей сексуальная политика советской власти свела в могилу: к примеру, женщин, погибших в результате подпольных абортов в период их криминализации (с 1936 по 1955 годы), или тех, кто стал жертвами эпидемии ВИЧ в 1980‐е из-за недостатка знаний о контрацепции и опасности нового вируса.

Но не все советские граждане позволяли государству вмешиваться в свою интимную жизнь и навязывать в частной сфере «общегосударственные» интересы. Некоторые специалисты в области образования и медицины пытались вырвать монополию на решение «полового вопроса» из рук государства, находя возможность продвигать и нормализовывать сексуальное просвещение, сексуальное разнообразие, а также помогая советским людям научиться по-настоящему получать удовольствие от своей личной жизни. Эта книга – в том числе и о них.

В своей работе я обращался ко множеству источников: к мемуарам, архивным материалам и советским пропагандистским брошюрам разных лет. При этом «Секс был» – всё же не научный труд в строгом смысле этого слова. Передо мной в работе над этой книгой стояла задача воссоздать историю взаимодействия власти и граждан СССР, историю контроля частной жизни, а также попыток уклонения от этого контроля – на основе реальных фактов и частных историй советских людей. Некоторые материалы публикуются впервые.

Пара слов о том, как эти источники представлены в книге – приведу конкретный пример. Один из источников – книга советского врача Михаила Штерна «Sex in the USSR». В ней автор, который работал в СССР с 1930‐х до конца 1970‐х годов, кратко описал случаи из своей медицинской практики, в том числе те, где он помогал пациентам наладить сексуальную жизнь. Вторая глава моей книги опирается как раз на один такой случай, а именно – на историю Елены и Андрея, супружеская жизнь которых резко изменилась в 1937 году. Штерн описывает эту историю предельно лаконично, в нескольких абзацах. Поскольку мы практически не располагаем подробностями об интимной жизни советских граждан 30‐х годов и тем более о том, как они себя ощущали в условиях запрета разговоров о сексе, для погружения в тему я выбрал метод исторической реконструкции. Я рассказываю историю Елены и Андрея – и несколько подобных – более подробно, не искажая при этом ни начала, ни продолжения, ни конца истории, опираясь на наши знания об эпохе и свое понимание исторического контекста; реконструирую разговоры и переживания героев, какими они могли быть.

Конечно, в случае других источников, к примеру дневниковых записей или документов из российских архивов, где много подробностей и деталей, я не берусь ничего реконструировать и привожу прямые цитаты из документов.

История интимной жизни СССР в книге разделена на периоды: двадцатые годы, сталинские времена, хрущевская оттепель, брежневский застой и перестройка при Горбачеве. Кроме того, часть глав посвящена феноменам интимной жизни советских людей, пронизывающим весь период существования СССР: аборты, разводы, проституция. Также в книге есть главы, повествующие об отдельных событиях и явлениях, которые я счел достаточно яркими и интересными, чтобы рассказать о них подробнее. Например, об уголовном преследовании за связи с иностранцами в период сталинизма или о Всемирном фестивале молодежи и студентов 1957 года, ставшем маленькой «сексуальной революцией» оттепельной Москвы.

В этом предисловии мне важно сделать еще несколько принципиальных оговорок. В Советский Союз входило пятнадцать республик, в каждой из которых жили народы со своим укладом и обычаями, в том числе и с собственными особенностями и спецификой интимной сферы. Зачастую республиканские реалии разительно отличались друг от друга, что, естественно, накладывало отпечаток на личные и сексуальные отношения людей. Рассказать об истории сексуальных отношений в каждой из советских республик – это объемная, необходимая и благородная задача для будущих исследований. Книгу «Секс был», в свою очередь, мне бы хотелось видеть как начало этого пути. Она рассказывает о людях, живших на территории преимущественно РСФСР и отчасти Украины и Казахстана. Остальные республики ждут своих исследователей, и будет замечательно, если со временем о каждой из них будет написана отдельная книга.

Еще одна оговорка: книга посвящена интимной жизни жителей СССР в «обычное», мирное время. Поэтому Великая Отечественная война осталась за рамками исследования. Не стану скрывать, что серьезным аргументом в пользу такого решения стала повышенная чувствительность темы Второй мировой войны в современном российском обществе. О том, что пришлось пережить советским мужчинам и женщинам в страшные годы войны, написано немало выдающихся книг. В частности, в развитие темы моего исследования рекомендую к прочтению «У войны не женское лицо» Светланы Алексиевич.

Также за рамками исследования осталась негетеросексуальная часть советского общества, поскольку книга концентрируется на жизни гетеросексуального большинства. Здесь причина исключения в другом: книгу о гомосексуалах в СССР я уже написал. Она называется «Закрытые. Жизнь гомосексуалов в Советском Союзе».

Хотел бы подчеркнуть, что книга «Секс был» предназначена для широкого круга читателей, интересующихся историей. В фокусе моего исследования – реальные факты и реальные истории, которые не только интересны сами по себе, но и помогут читателю создать представление о том, как советское государство пыталось использовать вопросы пола и сексуальной жизни советских людей для достижения своих целей и как жители СССР жили, любили и занимались сексом в условиях давления государства и общества.

Последнее предупреждение, которое необходимо сделать. Эта книга рассказывает о сексе, поэтому, если вам нет восемнадцати лет, а также если вы считаете обсуждение таких тем для себя неприемлемым, недопустимым и так далее, – пожалуйста, закройте эту книгу и забудьте о ее существовании. Всех остальных я приглашаю погрузиться в не столь давнюю и увлекательную историю, которая, как мы увидим, имеет прямое отношение к современной российской действительности.

Глава 1
Сексуальная свобода в раннем СССР. 1920‐е

Случай монтера Василия

Однажды вечером ленинградский врач-венеролог Лев Фридланд оказался озадачен. Он, по обыкновению, принимал пациентов в своей квартире, когда к нему явился монтер, по-видимому с плановой проверкой электропроводки. Произошедшее далее Фридланд в 1927 году опишет – наряду с другими сюжетами из его практики – в своей книге «За закрытой дверью».

Монтер установил стремянку в кабинете доктора, но, когда в дверь позвонили, поспешил спуститься обратно.

– Что вы, работайте, – сказал ему доктор. – Вы мне не мешаете, это пришел больной.

– Нет, доктор, – ответил монтер. На вид ему было около тридцати лет. Он уже стоял на полу. – Разве же можно? Ваши болезни известно какие. Как же мне здесь оставаться? ¹

Его смущение было понятно: область медицины, которой занимался Фридланд, действительно считалась деликатной. О венерических заболеваниях открыто говорить было не принято. Их называли «скверными» или «дурными» и на людях не упоминали.

И все же кроме смущения в голосе Василия – так звали монтера – Фридланд уловил и какую-то странную грусть. Но времени обдумать короткий разговор у него не было: на пороге квартиры его уже дожидался пациент. Василий ретировался на кухню, чтобы не слышать разговор, а Фридланд прошел в кабинет с пациентом. А когда тот ушел, Василий доделал свою работу, и у них с доктором состоялся разговор.

– Разве эти болезни так ужасны и позорны, Василий, – спросил врач, – что вы боялись больного, не хотели быть с ним в одной комнате?

Посмотрев на Фридланда, Василий сначала не понял, шутит тот или говорит правду. Затем, переступив с ноги на ногу, ответил:

– Нет, я не боялся, и болезнь, как я понимаю, вроде бы не стыдная. Но, может, ему, больному-то, неловко видеть чужого человека, то есть меня. Вот я и ушел. А ежели он меня будет стесняться, то правильно. Может, я ему окажусь вроде как знакомый и беды ему натворю своей болтовней? Разные бывают люди, гражданин доктор… Каждый вроде как по-своему понимает. Есть такие, что готовы крест на человеке поставить, на всей его жизни, за дурную болезнь со света сжить. А чем человек виноват? Несчастие с ним приключилось, а его травить начинают.

Фридланд снова уловил в интонации Василия что-то странное. Монтер выглядел даже немного взволнованным.

– Если так бывает, – спокойно сказал Фридланд, – то только от темноты, от несознательности. Сифилис или триппер – такие же болезни, как и всякая другая болезнь, как экзема, туберкулез или тиф. Кто читает книги, бывает на лекциях, которых теперь проводится довольно много – те знают, что все эти болезни не позор, а заболевшего не надо избегать или преследовать. Мой больной не стеснялся бы вас.

Какое-то время Василий ничего не отвечал Фридланду, задумчиво глядя в окно. Наконец, пожав плечами, продолжил:

– Есть вроде как и образованные, которые и книжки читают, а понять этого все равно не могут. Должно быть, очень уж это в человеке сидит, не вынешь это просто так, гражданин доктор.

Видя, что Фридланд его внимательно слушает, Василий начал рассказывать:

– У меня товарищ был, скромный из себя парень, никому не вредил. Гулял с одной барышней, но вроде как любовь была промеж них. Ну, гуляли, гуляли, а потом стали жить, хоть на разных квартирах – служила она прислугой где-то, – а вроде как бы муж и жена. И только вот на какой-то день приметил мой товарищ у себя нелады: прыщик… Пошел он в больницу. А там и определили: сифилис.

Василий снова разволновался. Во рту у него пересохло. Он сглотнул. Фридланд внимательно на него смотрел, ожидая продолжения.

– Работал товарищ на заводе. Дали ему в больнице бюллетень, и он начал лечиться. Аккуратно ходил на прием. Поначалу сильно хандрил, вроде как о смерти задумался, а потом доктора объяснили, что это, мол, болезнь хоть и серьезная, но такая же, как и все болезни, никакого зазору в ней нет, вроде как вы объясняете. Ежели, мол, все правильно исполнять, то обязательно вылечиться можно. Недели три-четыре, говорят, вы и неопасный будете, вреда никому причинить не сможете, значит, никто от вас не заболеет. Ну, хорошо, вроде как легче стало товарищу.

Сидя за письменным столом, Фридланд с интересом наклонился вперед, ожидая продолжения.

– Приходит он однажды к себе домой, – продолжил Василий, – и отворяет ему дверь хозяйка. Как только она его увидела, так тут же отскочила, как будто нечисть увидела. Кричит ему за несколько метров: «Заприте дверь за собой! Но за ручку не беритесь!» Товарищ сначала не понял – за два году жизни на квартире такого разговора с хозяйкой никогда не было. Не придав этому значения, он пошел к себе в комнату. Взял в своей комнате полотенце, пошел на кухню, чтобы умыться. А там няня хлопотала у печи. Она его увидела и тут же выпучила глаза – и как гаркнет: «Нету тебе сюда дороги, не велела хозяйка пущать тебя никоим образом. А в уборную ходи куда хочешь, и уборной для тебя здесь нету! Ты – порченый и всех нас тут перепортишь!»

Ну и началось тут все. В квартире от него все бегут, как будто у него чума. Чего бы он ни касался – сразу чей-то крик. Никто к нему и близко даже не подходит. А потом и вовсе требуют съезжать с квартиры. Товарищ в шоке. Кто сказал? Как узнали? Вот он уже и вешаться собрался. В отчаянии он пошел в больницу и обо всем рассказал доктору. Доктор встал на его сторону, объяснив, что бояться его хозяйке нечего и что они совсем не имеют никакого права его гнать с квартиры. И что вообще все это – самодурство и за это, мол, они могут ответить перед судом. Врач дал товарищу свидетельство с печатью. Товарищ возвращается домой. Пытается сунуть бумагу хозяйке, а та даже боится просто ее взять. Даже слушать не желает – съезжай, да и только.

В скором времени весь дом узнал про этого моего товарища и его несчастие. Совсем ему не стало ни житья, ни покоя. По двору пройти невозможно – все пальцами тыкают и шепчутся. Невозможно даже объяснить, через какие страдания он прошел. И пришлось ему съехать с квартиры. А вы, гражданин доктор, говорите про «книжечки». Столько эта хозяйка книжек перечитала. Сама ведь учительница, а не баба темная, вроде как из деревни.

Так Василий завершил свой рассказ, с тем же волнением в голосе – но одновременно и смиренно, будто подобные предрассудки о венерических заболеваниях, которые могли испортить жизнь и без того несчастным больным, совершенно неискоренимы. А вот Фридланда переполнило негодование.

– Ну вот пусть и ответила бы по суду. Я бы ей не уступил, как ваш товарищ! – резко сказал врач.

Увидев, что доктор осуждает сумасбродство квартирной хозяйки, Василий вдруг виновато улыбнулся.

– Доктор, это я неправду придумал про товарища… Не было у меня никакого товарища. Этот парень я сам и был.

Фридланд удивленно вскинул брови.

– А вот только, гражданин доктор, и суд бы тут не помог бы. Ну, засудили бы хозяйку. А дальше? Все равно ходил бы среди людей как нечисть. Знать-то я знаю, что нету дурных болезней. Да вот только другие знать этого не хотят.

Когда Василий попрощался и ушел, Фридланд еще долго думал о его рассказе. На дворе стоял 1925 год, страна постепенно возрождалась из хаоса революции и Гражданской войны. Молодое советское государство, по сравнению с царским режимом, предпринимало серьезные попытки вести в обществе сексуальное просвещение. Однако после истории Василия Фридланд в очередной раз убедился: половое воспитание в СССР по-прежнему оставляло желать лучшего. Кому, как не венерологу, было об этом знать?

Помимо рассказа Василия, пострадавшего от клейма «дурной болезни», Лев Фридланд поместил в свою книгу и другой – более трагический – случай из врачебной практики. Однажды в его кабинете появился молодой человек, театральный работник. Уже входя в дверь, юноша был очень смущен, и это было понятно: осмотр поводов для сомнений не дал – сифилис. Фридланд постарался быть как можно деликатнее и тут же попытался успокоить побледневшего пациента. В конце концов, сифилис излечим, с ним можно и нужно бороться. Фридланд поставил юноше первый укол. ²

– Значит, можно вылечиться? – робко переспросил молодой человек.

– Конечно, – доктор ободряюще похлопал юношу по плечу. – Я вам гарантирую исцеление.

Театральный работник приходил получать лечение на протяжении месяца, но однажды прием пропустил. Фридланд поначалу не придал этому значения – мало ли что бывает? Но прошло несколько дней, и однажды вечером, когда Фридланд уже заканчивал работу, в его кабинете появилась девушка в черном. Это была сестра молодого человека. Как оказалось, ее брат повесился: не смог выдержать стыда. Девушка передала Фридланду письмо брата со словами благодарности и извинениями.

Тот эпизод надолго врезался в память доктора. Фридланд корил себя за то, что, быть может, недостаточно ясно объяснил юноше, что сифилис – полностью излечимая болезнь, которая никак не испортит его дальнейшую жизнь.

Не один Фридланд в 1920‐е годы понимал, что советской власти предстояла долгая и кропотливая работа по сексуальному просвещению общества. Об этом хорошо знали и в высоких кабинетах, в особенности в наркомате (то есть министерстве) здравоохранения.