Kitabı oxu: «Все матери ненавидят меня»
Посвящается Джеку, моему любимому мальчику
Серия «Neoclassic: новое расследование»
Sarah Harman
ALL THE OTHER MOTHERS HATE ME
Перевод с английского Е. Шуруповой
Школа перевода В. Баканова, 2025
Печатается с разрешения литературных агентств William Morris Endeavor Entertainment, LLC и Аndrew Nurnberg.
© Sarah Harman, 2025
© Издание на русском языке AST Publishers, 2025
Исключительные права на публикацию книги на русском языке принадлежат издательству AST Publishers.
Пролог
Пропавшего мальчика зовут Алфи Рисби, ему десять лет, и он, откровенно говоря, маленький гаденыш.
Знаю, нельзя так про детей, тем более пропавших. Я своим признанием не горжусь, но если бы пришлось выбирать в классе Дилана мальчика, которому суждено пропасть посреди бела дня, то Алфи оказался бы в списке первым.
Встречаются такие дети, прямо хочется треснуть хорошенько! Вот и Алфи такой был. Может, дело в светлых волосах с рыжинкой – оттенок еще называют медовым. Может, в тусклых глазах цвета изюма. А может, в острых зубках, как у хорька. Да еще каких острых – в прошлом году он укусил няню, так ей даже наложили швы. Она долго бродила с повязкой на руке, как печальное привидение.
Однажды я вызвалась сопровождать детей в школьную поездку – в общем-то, на обычный пикничок в парке Хампстед-Хит, – и Алфи наклонился над тарелкой с сосисками в тесте да выдал, будто мы с ним в баре сидим:
– Ноготочки ничего!
А уж его семейка… Куда там богатеньким мамам и папам школы Сент-Анджелес! Они с родителями Алфи и рядом не стояли.
– Денег куры не клюют, – шепнула мне одна мама, когда мы раскладывали сахарное печенье по подносам на благотворительном мероприятии.
Хотя, по правде говоря, я так относилась к Алфи не из-за волос, богатства и зубов, как у хорька. Нет. Я невзлюбила его за то, как он обращался с Диланом – моим единственным сыном, чувствительным, умным не по годам мальчиком. Как с букашкой – захотел и раздавил.
А моего сына никто раздавить не посмеет.
1
Шепердс-Буш
Пятница, 07:45
Просыпаюсь с песней «Девичника» в голове. Признаться, сингл «Встряска» не совсем оправдал надежд нашей компании звукозаписи. К тому же в день релиза песни Южная Калифорния содрогнулась от чудовищного подземного толчка, который обрушил крытую стоянку, словно карточный домик, и погреб под завалами триста сорок шесть человек. А песня классная, между прочим.
Ходит ходуном земля;
Ты сказал, что я твоя,
Сердце мне разбил шутя,
Я устала от вранья… —
напеваю я под одеялом, представляя, что выступаю перед толпой на стадионе «Уэмбли», а не собираюсь мыться еле теплой водой в старом доме Викторианской эпохи. Да еще и дом не весь мой – только половина.
– Дилан! – кричу я. – Вставай, опоздаешь в школу!
В проходе стоит мой сын, уже полностью одетый, вплоть до форменной кепки и галстука.
– Ха-ха. Очень смешно, мам, – он закатывает глаза и протягивает мне банку холодного «Ред булла».
Делаю глоток. Утренний ритуал завершен, и я с головой накрываюсь теплым одеялом.
– Ну правда, давай сегодня не будем опаздывать? – упрашивает сын. – Мисс Шульц предупредила, что тренер меня больше ждать не станет.
Смутно припоминаю, как подписала согласие фиолетовым карандашом для глаз и поставила галочку на пункте «Не имею возможности сопроводить ребенка».
– Из-за поездки? – глухо бормочу я из-под одеяла.
– Да. В заповедник. На птиц будем смотреть. Вставай, пожалуйста!
– Ладно. Так хочешь поехать? – просто тяну время, но вообще-то Дилан торопится даже больше обычного. А вдруг его наконец перестали дразнить?
– Можно я пойду оди-ин? – полухныкает-полуспрашивает он с мольбой в зеленых глазах.
Я вновь убираю с лица одеяло. Свет тусклого осеннего дня просачивается сквозь жалюзи, режет глаза. Неохотно встаю с постели. И почему по утрам так светло?!
– Дилан, мы об этом уже говорили. В школу одного не пущу, тебе десять. Хочешь сидеть в подполье у какого-нибудь волосатого старого педофила? Хочешь до конца жизни…
– Тут говорят «подвал», мам. Только американцы говорят «подполье».
Он так морщит нос, когда произносит «американцы», – прямо нож в сердце. Залпом допиваю «Ред булл» и швыряю банку в кучу похожих на комоде. У Дилана такой вид, будто перед ним радиационные отходы.
– Ты же сдашь их в переработку? Алюминий относится к самым энергоемким материалам на планете. Мистер Фостер показал мне одну документалку…
– Потом расскажешь, Гринпис. Опоздаем в школу.
Дилан с недовольным стоном идет на кухню.
– Ну и ладно, – вздыхает он. – Мам, только… – доносится из коридора его голос, – надень, пожа-алуйста, нормальную футболку. Как у других мам. Хорошо?
Опускаю взгляд на футболку из турне «Девичника» две тысячи восьмого года. Мою любимую со времен нашей группы. Давно это было, еще до истории с Роуз. На груди принт с моим лицом, причем, естественно, я там куда моложе. А сзади печатными буквами написано мое имя, «Флоренс», как на футбольной форме.
Стягиваю злополучную футболку через голову; изо рта вырывается отрыжка с привкусом таурина. Взгляд падает на оранжевый топ с блестками в куче одежды на полу.
– Будь по-твоему, сынок.
2
Шепердс-Буш
Пятница, 07:58
Воздух на улице холодный и прозрачный – стоит ужасная ноябрьская пора, когда часы уже перевели на зимнее время, а до новогодних праздников еще далеко.
Дилан выбегает из дома вперед меня, его рюкзак болтается на одном плече. Наш сосед, мистер Фостер – тот самый поклонник документалок об алюминии, – стоит у дома и кладет отсортированные стеклянные банки в контейнер для мусора. Дилан радостно машет Фостеру. Морщусь. Не очень-то приятно, что лучший друг моего сына – престарелый фанатик переработки отходов. А еще неприятнее, что он постоянно дает Дилану живых сверчков на корм черепашке. Ладно, отложим эту битву на потом.
– Флоренс! – Фостер отвлекается от кучи банок. – А вы видели…
– Мы торопимся, – бросаю я через плечо, не глядя на соседа. Если Дилан опоздает на школьный автобус, дело плохо.
Хмыкнув, Фостер возвращается к своим банкам.
– Понятно. Не буду отвлекать.
На пути в школу Дилана привычные закусочные с жареной курицей и букмекерские конторы сменяются мясными лавками и магазинами натуральных вин. Вскоре мы проезжаем великолепные белые здания, среди которых посольство Узбекистана и дом Бекхэмов. Школа Дилана всего в нескольких кварталах, прячется в тупике тихой улочки.
Школе Сент-Анджелес для мальчиков исполнилось сто пятьдесят лет, и находится она в величавом викторианском здании – ни дать ни взять из романа Диккенса. Единственная уступка современности – несуразно яркая синяя дверь, да и ту наскоро покрасили несколько лет назад, когда управление перешло частной инвестиционной компании и та попыталась затащить школу в двадцать первый век.
Детей в Сент-Анджелес отводят по распорядку столь же строгому, как на военном параде в Северной Корее. Приезжать на машине категорически запрещено, а значит, все родители, даже самые занятые и важные, с трудом выбивают себе место на парковке неподалеку и шагают к внушительным железным воротам, как паломники к Мекке.
Когда мы приезжаем, очередь пилигримов уже огибает здание. Мы немного опоздали; впрочем, Дилан еще успеет на автобус, а я – по очень важным делам. Главное, не попадаться на глаза мисс Доббинс, главе так называемого душепопечительства. Я целый месяц не отвечаю на ее звонки. Чего бы она там ни задумала, добра не жди.
Мы с Диланом становимся за Аллегрой Армстронг-Джонсон и ее бесцветным сыном Вулфи. Держусь на благоразумном расстоянии в надежде, что она не обернется. Не стану называть Аллегру злейшим врагом – эту честь я приберегла для Хоуп Грубер, да и не так уж хорошо я знаю Аллегру, ненавидеть ее особо не за что. И все же она из сент-анджелесских мам, которых я стараюсь избегать. Блестящие каштановые волосы, членство в престижном клубе «Хёрлингем», конная ферма в Норфолке. Ее муж Руперт пишет биографические книги о Черчилле – оказывается, такая работа не просто существует, а еще и позволяет им жить в шикарном таунхаусе в Южном Кенсингтоне.
– Опять опаздываешь, Флоренс? – кудахчет Аллегра с притворным участием.
Поднимаю взгляд. Этим утром на Аллегре кожаные сапоги для верховой езды от «Эрмес», зеленая кожаная куртка от «Барбур» и самодовольное выражение. Ее тощая собака породы уиппет, одетая в стеганую курточку, бегает без поводка.
Не дождавшись ответа, Аллегра поджимает губы и громко спрашивает:
– Какая ты сегодня нарядная! Большие планы?
От ее тона я словно превращаюсь в школьницу в кабинете директора. К тому же я на десять лет младше остальных мам в Сент-Анджелесе – они-то не залетели в двадцать.
Делаю вид, будто не слышала вопроса, и глажу ее нелепую собачонку.
– Хороший мальчик, Вулфи.
Аллегра хмурится.
– Вулфи – наш сын, не собака!
Тихо напеваю «You’re So Vain»1. Когда дохожу до припева, Дилан бросает на меня убийственный взгляд.
– Мам! – шипит он.
– А что? – с невинным видом спрашиваю я. – Это же классика, Карли Саймон поет!
Надо быть с Аллегрой подобрее. Она в этих краях вымирающий вид – настоящая британка в Сент-Анджелесе. Ее соплеменники, люди без аристократических титулов и мужей в хедж-фондах, уже перебрались в Суррей. Эта часть Лондона вообще странная, эдакое экзотическое сборище людей со всех уголков мира, и непонятно, откуда у них всех деньги. Честно говоря, здесь легче наткнуться на бахрейнского принца или наследницу греческой судоходной компании, чем на жителя, скажем, Йоркшира. Ходили слухи, будто Сент-Анджелес делает немногим оставшимся британским семьям скидку на обучение, почти как нуждающимся. А что, вполне возможно. Родители-иностранцы не просто так отправляют детей в школу в гольфах и соломенных шляпах – они хотят «полного» погружения в английскую жизнь. К чему превращать образование ребенка в бесконечный косплей по старым британским традициям, если все остальные дети тоже из Мельбурна, Парижа, Гонконга или Хельсинки?
Мне вот одержимость англичан школами кажется нелепой. Я выросла в квартирке в солнечном уголке неподалеку от Орландо, штат Флорида, и там детей просто отправляли в школу поближе к дому. А в гостях взрослые мужчины точно не гадали весь вечер, где учил таблицу умножения хозяин дома.
Будь моя воля, Дилан ходил бы в начальную школу через квартал от нас, а я бы лишние полчасика спала. Когда мой бывший муж Уилл это услышал, он вскипел, точно я предложила лишить Дилана образования и отправить его трудиться на ферму лет на десять. Уилл, понимаете ли, сам выпускник Сент-Анджелеса и для Дилана хочет того же.
– Ладно, – я пожала плечами. – Платить все равно тебе.
А форма у них и правда симпатичная.
У главных ворот нас встречает натянутой улыбкой древняя бронтозавриха – мисс Шульц.
– Доброе утро, Дилан, – чопорно здоровается она, глядя на меня из-под шлема завитых в парикмахерской седых волос. Одета она точь-в-точь как миссис Даутфайр2 и слегка пахнет нафталином.
– Не скучай, дружок! – кричу я вслед Дилану, когда он исчезает в толпе мальчиков, одетых в одинаковые фланелевые куртки. – Задай им жару!
Мисс Шульц морщится и кивает мне:
– Миссис Палмер.
– Граймс, – напоминаю я. – Палмер у нас Дилан. Как отец.
Мисс Шульц моргает за круглыми стеклами очков.
– Конечно, – бесцветным голосом говорит она, как будто не видит меня каждое буднее утро вот уже пять лет. – Прошу прощения. Хорошего дня.
Поскорее отхожу от ворот и надеюсь, что на пути не попадется мисс Доббинс. Неподалеку Хоуп Грубер, глава родительского комитета, делится с Фарзаной Кхан и Клео Рисби увлекательнейшей историей о блестящем результате, который один из ее тройняшек показал на тренировочном экзамене в школу Святого Павла.
– А мы даже к репетитору не ходили! – кичится Хоуп, хлопая наращенными ресницами.
Хоуп – отчаянная выскочка из Брисбена. До знакомства с мужем на тридцать лет старше ее (австрийским магнатом в сфере недвижимости) Хоуп кое-как перебивалась съемками в каталогах и жила на Голдхок-роуд, над ларьком с рыбой и картошкой. Когда я ушла из «Девичника», мы вращались в одних и тех же кругах. Дружить не дружили, но жизнь у нас была схожая: обе закупались в «Примарке», тусовались в клубе «Фабрик» и никогда не теряли бдительности – вдруг что интересное подвернется. Хоуп подвернулось – этим, видимо, мы и разнимся.
Теперь у Хоуп трое сыновей, она водит голубой «бентли» со сделанным на заказ номером B0YMUM3, а в «Инстаграме»4 называет себя #моделью, #филантропом и #герлбосс. Акцент у нее так и остался простонародным, да и в одежде слишком много леопардового принта, поэтому она не сойдет за свою среди любителей неброской роскоши, зато добилась расположения других мам Сент-Анджелеса за счет Усердия – с большой буквы «у». Хотите подготовить благотворительный гала-концерт или устроить распродажу выпечки? Хоуп вам поможет. Вдобавок у них с Карлом Теодором есть в Швейцарии свободное шале на восемь спален, и Хоуп позволяет другим мамам там останавливаться даже в разгар туристического сезона. За это ее ужасных тройняшек – Трипа, Тедди и, не помню уже, Трепача – всегда приглашают на дни рождения. В отличие от Дилана.
– Мисс Доббинс говорит, у него природный талант! – щебечет Хоуп. От этого имени у меня мурашки по коже. Надо выбираться отсюда поскорее…
Стоящая рядом с ней Фарзана приподнимает безупречной формы бровь – даже не скрывает сомнения.
– Да ну?
В отличие от Хоуп, у Фарзаны есть настоящая работа, она «дерматолог знаменитостей» с собственной линейкой средств для кожи и офисом на Харли-стрит. В жизни не видела таких ухоженных людей, как Фарзана: лицо сияет, зубы белоснежные, а в копну темных волос можно смотреться, как в зеркало. Ее отец в конце девяностых был в Лондоне послом от Пакистана, а сама Фарзана училась в школе для девочек – там и приобрела произношение столь же четкое, как у вдовствующей графини Грэнтем из «Аббатства Даунтон». Вдобавок ее сын Зейн – настоящий гений и три года подряд выигрывал конкурсы по ЛЕГО-конструированию. Хоуп терпеть не может Фарзану, но меня ненавидит совершенно иначе.
Рядом с ними вполуха слушает Клео Рисби, попутно шаря в большой сумке. Клео самая крутая среди сент-анджелесских мам. Ледяная блондинка, выше остальных почти на фут, лицо мечтательно-рассеянное, словно у модели, которую вырвали из мира грез. Работа у нее творческая, хотя, на мой взгляд, она только курит во дворе всевозможных галерей и снимается для «Вэнити фэйр». Муж старше ее и сказочно богат – унаследовал компанию по производству замороженных продуктов.
Клео редко сама приезжает в школу, для этого у нее есть персонал, поэтому сегодня случай особый, и более всего для Хоуп: она мечтает стать лучшей подругой Клео. К несчастью, Аллегра Армстронг-Джонсон на много лет ее опередила (они с Клео жили в одной комнате, когда учились в пансионе), поэтому Хоуп вынуждена терпеть Фарзану и развлекаться, терзая меня.
Пытаюсь проскочить мимо них, но Хоуп хватает меня за руку и поджимает утиные губы, разыгрывая сочувствие.
– Флоренс! Вот ты где. Мисс Доббинс как раз тебя искала. Что-то срочное.
– Да-да, спасибо, – бормочу я.
Фарзана зловеще прищелкивает языком.
– Ой-ой. С Диланом все нормально?
Они с Хоуп обмениваются красноречивыми взглядами, а я ускоряю шаг. Вот-вот дойду до угла, поверну налево – и спасусь от мисс Доббинс, осуждающих глаз других матерей и очередной выходки Дилана.
Добираюсь до конца тротуара, облегченно выдыхаю – и меня довольно ощутимо тыкают между лопаток.
Да чтоб тебя!
Оборачиваюсь. Вместо мисс Доббинс вижу азиатку с блестящими волосами; она торопливо говорит по телефону с заметным калифорнийским акцентом:
– Вот я ему и сказала: Нью-Йорк обязательно должен сделать репортаж, это не обсуждается…
Я провела здесь полжизни и забываю иногда, до чего американское произношение резкое. Мое со временем разбавилось, как растворимый кофе некрепким чаем.
– М-м-м, добрый день. Вы меня ткнули?
Женщина показывает на телефон – мол, занята. Будто я ее в спину пихнула…
– Точно. Да. Сто процентов. Слушай, я перезвоню, – она вытаскивает наушник и протягивает мне руку. – Дженни Чхве, – пожимает и трясет, словно мы заключили легендарное соглашение о свободной торговле. – Извини. Пытаюсь втиснуть в день еще один рабочий час, – заметив недоумение на моем лице, она поясняет: – Юрист. Издержки профессии, наверное.
– Ясно. Мы раньше встречались?
– Нет-нет. Мы здесь новенькие. Просто мисс Шульц говорила, что в школе есть еще одна мама из Америки.
Дженни улыбается и переступает с ноги на ногу. Она старше меня лет на десять, а то и на все двадцать. На лице ни капли макияжа, одета в офисный костюм унисекс, с виду очень дорогой. Такая женщина не побоится позвать администратора, если что-то не понравится.
– У меня близнецы, Макс и Чарли. Собиралась отдать их в американскую школу в Сент-Джонс-Вуде, но собеседование… В общем, мальчики переволновались, – Дженни выдавливает улыбку. – Ладно, проехали. Теперь учатся здесь.
Киваю, пытаясь не утонуть в потоке информации. Вдалеке выходит из школьных ворот мисс Доббинс и направляется к родителям с детьми.
– Ну, добро пожаловать в Сент-Анджелес, – говорю я и пячусь, а то мисс Доббинс заметит.
Дженни складывает руки на груди.
– Слушай, дай мне свой номер. Устроим игру.
– Игру? – изучаю гладкое лицо Дженни, безупречные зубы, шелковистые волосы, подстриженные под боб. Между нами ничего общего, кроме паспорта одной страны. Она меня быстро забросит – едва поймет, что я персона нон грата среди сент-анджелесских мам.
– Для мальчиков, – поясняет Дженни. – Пусть подружатся.
Мисс Доббинс заметила меня и напала на след, как ищейка.
Дженни протягивает мне телефон.
– Запиши сама. Я тебе позвоню и сброшу, а ты сохрани номер.
До чего упертая! Быстренько бью по клавишам, а мисс Доббинс тем временем ускоряется.
– Э-э, приятно познакомиться, – бросаю я перед уходом.
Увы, поздно. Мисс Доббинс уже кладет руку мне на плечо.
Попалась.
– Мисс Граймс! – приветствует она слишком уж громко. – Извините, что вмешиваюсь. Можно вас на минутку?
Элиза Доббинс младше меня, ей еще нет тридцати; глаза у нее большие и круглые, а волосы угольно-черные. Могла бы стать красавицей, если бы захотела, но явно не хочет. Над верхним веком пятна туши, а на ужасной блузке из искусственного шелка крошки от кекса. К тому же глубоко беременна, и живот разбух, как переспелый фрукт.
– Мне пора, – Дженни отходит от нас. – Приятно познакомиться.
– Я немного спешу, – объясняю я мисс Доббинс.
– Ничего-ничего, – щебечет она. – Вам в какую сторону? Пойду с вами! – она поглаживает выпирающий живот. – Отличная зарядка! И ноги разомну, и язык!
Мы переходим дорогу, и взгляды других мам прожигают мне спину – наверняка все обсуждают, что Дилан натворил на сей раз. Велю себе не оглядываться, но, подобно жене Лота, поддаюсь искушению: бросаю напоследок взгляд на школьные ворота. К счастью, Клео нет, зато Хоуп, Фарзана и Аллегра топчутся у ворот и вытягивают шеи в мою сторону.
Мисс Доббинс покашливает.
– Я несколько дней пытаюсь с вами связаться. Дома все хорошо? – в огромных карих глазах плещется сочувствие, от этого она мне еще ненавистнее.
– Вы о чем? – невозмутимо спрашиваю я.
– О том, как Дилан вспылил на прошлой неделе, – мисс Доббинс мягко касается моей руки. Крохотный камешек на обручальном кольце попадает под тусклый свет и блестит, как старая пуговица.
– А, это… – с трудом удерживаюсь от усмешки. – Признайте, забавно вышло. Неужели вам самой ни разу не хотелось перевернуть стол Тедди Грубера, чтоб все учебники ему на колени посыпались?
Мисс Доббинс поджимает губы.
– Мы предлагаем обследовать Дилана, – осторожно выбирает слова она. – Пригласим врача. Доктор Либер прекрасный специалист…
Меня обдает жаром.
– У Дилана все хорошо, – огрызаюсь я. – Не собираюсь его отправлять к мозгоправу, чтобы накачали лекарствами до одури!
Мисс Доббинс хмурится.
– Поверьте, я совсем не этого хочу. Просто… – она переходит на шепот: – После случая с… м-м-м, черепахой мы не можем оставить этот вопрос без внимания.
Я шумно сглатываю. Точно, черепаший скандал. В конце семестра несколько мальчиков, включая Алфи с Диланом, пошли посмотреть на черепаху у пруда в школьном дворе. По словам Дилана, Алфи тыкал в нее битой для крикета. Дилан велел ему перестать, ведь черепахе больно. Что произошло дальше – вопрос спорный, не вызывает сомнений лишь одно: Алфи остался с кровавой раной на лбу, пришлось наложить четыре шва. Дилана отстранили от занятий на три дня и решили «следить за его поведением». Слишком серьезное наказание за самозащиту. Ладно, защиту животного. Вот я и разрешила забрать черепашку себе. Теперь Грета живет-поживает в террариуме в комнате Дилана.
Фарзана и Хоуп уже не притворяются, что увлечены разговором – глазеют в открытую, стараются не упустить ни слова.
Я вся напрягаюсь, как пружина.
– Другие мальчики – Тедди, Алфи и Вулфи – его травят, между прочим! – срываю очки и тыкаю пальцем в мягкую грудь мисс Доббинс. – Почему вы не ловите на улице их матерей, не предлагаете поговорить с врачом?
Мисс Доббинс молча на меня глазеет и хлопает ртом, как рыба гуппи.
– Так и думала, – фыркаю я и поворачиваюсь к ней спиной.
Она что-то кричит мне вслед, но слова теряются в шуме ветра.
* * *
Хочу как можно скорее убраться из Холланд-парка. Каждая мышца в теле горит, будто я тренировалась по двум видео Хлои Тинг подряд. Засовываю руки поглубже в карманы и прогоняю встревоженное лицо мисс Доббинс из памяти. Все с Диланом нормально! Она знать ничего не знает о моем ребенке.
Врать не стану, Дилан всегда был слегка необычным. На словах я виню во всем Уилла, он бросил Дилана еще малышом; хотя кое-какие признаки появились уже в самом начале. Он не лопотал, как другие дети, даже «мама» не говорил. И вдруг однажды, когда мы ходили по супермаркету, Дилан ткнул пухлым пальцем в коробку на полке и сказал:
– Мамочка, можно мне сока?
Этими самыми словами, да еще с явным британским акцентом. Я чуть в обморок не упала.
Все верно, Дилан отличался от ровесников. Они ему не слишком нравились. Когда я приводила его на площадку, он упорно не хотел играть в мяч с другими мальчиками, вместо этого заводил разговор с бабушками и дедушками, заскучавшей нянькой-подростком или уставшей мамочкой. В общем, с любым взрослым. Я его не винила. Дети – настоящие чудовища.
И конечно, мой мальчик немного вспыльчивый. Понимаете, у него обостренное чувство справедливости. У Дилана все либо черное, либо белое. «Плохие против хороших, Грета Тунберг против «Эксон мобил». Я пыталась ему объяснить: не бывает людей только хороших или только плохих (разве что кроме его отца, ха-ха) и у человеческих поступков довольно сложные причины. Бесполезно. Работай Дилан в суде, каждое дело заканчивалось бы либо полным оправданием, либо смертной казнью. Полутонов он не видит.
Подъезжаю к кольцевой развязке Холланд-парка – смертельной ловушке для пешеходов, отделяющей элитный школьный район от нашего, скромного и старомодного, – и невольно задерживаю дыхание, чтобы не дышать выхлопными газами от всех четырех рядов машин.
Вообще-то сегодня хороший день. Пятница. Сближение Луны и Юпитера, благоприятное время для перемен. А самое главное, вспоминаю я с приливом волнения, – мне предстоит встреча с Эллиотом!
Теперь все пойдет по-новому.
