Kitabı oxu: «Кто-то рядом»
Ну, а кто-то бродит рядом,
Смотрит в спину жарким взглядом!
Кто же он, на самом деле-
Хищник или человек?!
(А. Курляндский, А. Хайт)
От сумы, да от тюрьмы не зарекаются.
(Русская пословица).
Глава 1.
«Есть люди, у которых есть самолеты. Личные. Я не из их числа, но о многих, из тех, у кого они есть, кое-что знаю. И очень хорошо знаю, что очень многие из них боятся смерти.
Смерти, конечно, боятся все. Но для большинства это что-то далекое, призрачное, нереальное; или неожиданное, случайное – не страшное. Если конечно не болеешь раком, СПИДом, туберкулезом…».
Надо! Пора начинать писать!
Вообще-то два романа написал! И отправил. Ни каких отзывов! Четыре редакции – все молчат. Но то – гениальные произведения, опередившие время! Современным редакторам другое подавай! Им детективчики дешёвые! Вот вам!
Да, первая строка не дурна! Сразу с детективов бы… Отточу стиль, набью руку. Да и время не зря пройдет.
Люблю начало рабочего дня. После того как ввели свободный график, с самого утра народу мало. Руководство понимает – творческие люди, вечерами материал для газеты добывают. А некоторые – так и ночью шерстят. По ресторанам… И по клубам… И по подпольным казино!
Меня только это не касается… Я же судебный хроникер! Штатный интервьюер! Суды ночью не работают! И уважаемые люди только днем принимают – у них только днем свободное время есть! Потому с утра – как штык! Сижу! Ну и ладно! Мне и хорошо! Никто не мешает.
Правда, не я один. Вера Нефедова – книжку открыла, глазами отстрелялась, слегка приподнявшись над перегородкой – учебник штудирует небось, к экзаменам готовится. Чего прячется – все равно за штатом?
Андрей Фот – спит! Нагло! Положил руки на стол, голову на руки и сопит в клавиатуру! Да и то… Начальства нет. Придут – разбудят.
У буфета трое – два практиканта: Владик и Коля, да ведущий журналист Белов Сергей Владимирович. Как говориться вылитый ощипанный… На петуха не тянет! У петуха, даже у петушка, из головы хохолок торчит – мужское «я» высовывается. Голова у петуха в небо смотрит! А Сергей Владимирович скорее курица. Нет! Кур! Вот он кто – ощипанный кур! Тонкая шея, смятая от времени, выдающийся в перед маленький носик-клювик, и глаза всегда немого на выкате, крошек ищут.
Вот кто меня поражает, удивляет и заставляет не верить в будущее – так это Белов! Сам не пойму почему. Не вредный вроде – до получки всегда одалживает, в разумных пределах конечно. И потом, если не отдают, месяц ничего не требует, не намекает. А потом, в день получки, вежливо напомнит: «Вы мне задолжали столько и столько, тогда и тогда!». Громко, прилюдно и таким тоном! Что становится не по себе, даже тем, кто ни чего и никогда у Белова не занимал. И стыдно… И за себя, и за того парня. И тот парень тут же все до копейки отдаст, да еще заискивающе извиниться, несмотря на то, что он пообещал своей подруге сводить ее в театр, в Большой. И уже распланировал, как после балета сделает предложение. И о свадьбе подумал. Гостей на эту свадьбу пригласил… а тут Белов – бац! И все! И Света из АХО его презирает! И не то что в ЗАГС, в кино с ним ни-ни… И решение демографической проблемы в стране опять отложено на неопределенный срок! А виноват во всем…
Нет парень сам дурак – деньги всегда отдавать надо! В срок!
Но Белов! Дожил до… Два месяца тому назад поздравляли… Семьдесят один! Восьмой десяток! Жены нет. Детей нет. Племянников и тех нет! Вот умрет и… Государству или церкви? В бога не верит, в партиях не состоит, в общественных организациях не участвует. Да… В нотариусов верит еще меньше, чем в Бога, хотя видел… Так что завещание не напишет! Государству.
А еще деньги требует! Свои, правда…
Только зачем они ему? Зачем? В метро – бесплатно, так же, как и в автобус, в трамвай и… Не разу не видел, чтобы в маршрутку сел! Ни разу! Дождь, ветре, снег – будет стоять и ждать муниципальный. И не заболеет! По утрам бегает, зимой на лыжах – каждое воскресенье не меньше сорока км накручивает! В проруби купается! Молодец! Восьмой десяток, а на лечение ни с чьего кармана денег не берет!
Да… Он же почему по утрам на работу тащится, в такую рань? В буфете, года три, наверное, кормят бесплатно! Во! Это наш главный редактор в офисе Google на презентации побывал. С тех пор Белов раньше всех на работу приходит. Кати, буфетчицы, еще нет, а он уже сидит на высоком стуле, рассматривает стойку. У нас и пиво дают. Но кроме Андрюхи Фота никто не берет – думают специально выставили, чтобы потом алкоголиков в первую очередь сократить. Андрей не боится – по две бутылки выпивает. Алкаш?
Впрочем, я же про Белова…
А что я на него взъелся? Ведь добрый человек – денег всем взаймы дает, в прорубе купается, говорят – стихи пишет… Ну и что, что не женился и детей не нажил? Я вот тоже холостой. Пока. Может женюсь еще?
Но он вон еще и ведущий! На восьмом десятке! Давно пора уступить место молодым!
Это я о себе? Ну почему сразу о себе? Хотя если честно…
Вот ведь Белов… Попал в струю и…
Стоп! Хорошее начало!
Так самолеты… Удалю! А то получается про себя пишу – что с владельцами самолетов знаком, а не про олигарха Булкина.
«В свое время, Василию Васильевичу Булкину сильно повезло – что называется «в струю попал». И время попадания своевременное получилось – лихие девяностые.
Совсем недавно, из струи этой он вынырнул богатым, уважаемым олигархом, без всякого криминального, да и вообще без всякого темного прошлого.
Конечно, нашлись злые языки! Шептали, намекали и даже в газеты писали… Но! Не вышло у них, у не добрых и завистливых, бросить на Василь Васильевича тень. Выложил Василь Васильевич им всю свою подноготную сам – как из младших научных сотрудников, в олигархи одними мозгами выбрался! Без блата! Без криминала! Без иностранного капитала! И даже к золоту партии не притронулся! Одной своей головой!
Мало того написал, так еще и признался – не сам по клавишам стучал, журналистка помогала. И ее фамилию, как соавтора, в книжке пропечатал. Во! До чего честный человек!
И гонорар за книгу поделил! Гонорар не маленький. Справедливо поделил! Между журналисткой ему помогавшей и фондом помощи собакам имени Булкина!
И вот этого человека убили!».
Хорошо! Сразу по делу. И строка, первая, замечательная такая! Не видит никто… Позавидовали бы! Но еще будет время. И почитают, и позавидуют, и поймут…
Так… а действительно не видит ли кто? Ведь знаю – рожа у меня сейчас… Идиотская рожа! Улыбка до ушей, глаза сощурены, подбородок кверху и…
Спокойствие, только спокойствие! Как говорил великий Карлсон!
Фот – спит, Вера – зубрит, практиканты… Практиканты ушли курить. Белов…
Все же до чего противная личность!
Шея морщинистая, дряблая, вытянулась в погоне за поднятой вверх головой. Голова тянется ртом к бутерброду с сырокопченой колбасой. Рот, тонкий, бесчувственный, бледный, медленно, как при замедленной съемке, открывается, показывая строй ровных, острых, слегка желтоватых от старости и чая, зубов; рука, худая, слабая, скрупулезно и точно, в середину между верхним и нижним рядом, вносит ломоть белого батона с лежащим на нем кусочком темно-красной, почти черной, лоснящейся благородным жирком колбасы… Рот быстро закрывается. Рука, точно такелажный кран, опускает остатки бутерброда на тарелку; пальцы расходятся; рука продолжает движение, у края белоснежного бокала резко тормозит; пальцы входят в дужку бокала, сцепляются; рука поднимается. Край бокала напротив противного рта. «Чмок!» – сказали тонкие губы и раскрылись в полуулыбке. «Юхьюу!» – глотнули жидкость. Взбрык кадыка… Отрыжка. Громкое, довольно «А-а-а!». Ласковый взгляд на увлеченную телевизором буфетчицу Катю.
Странно. Кроме меня никто на Белова никак не реагирует. Почему же мне он так неприятен? Может потому…
Я – это он… Нет. Он – это я через… сорок три. Да. Через сорок три года.
Печально…
Хотя нет! Я хуже Белова! Он дает всем деньги в займы, а я нет! И не потому что жадный… Я не жадный. Просто мне не отдают. Не отдавали. Пару раз… Вот он может потребовать, а…
И в прорубе не купаюсь, и на лыжах не бегаю, и…
И буфете по утрам есть мне стыдно. А ему нет! А мне почему?
Во! Я полон комплексами по самую макушку, а у Белова Сергея Владимировича их нет!
И работает даром. Только определить в чем его работа заключается, у многих, даже у его непосредственного начальника Железнова Василия Сергеевича, возникают затруднения.
Одни считают, что держат его за былые заслуги; другие думают – за долгие годы совместной работы с главным редактором; третьи – за обширные знакомства; четвертые – за энциклопедические знания. Находились и недоброжелатели, из молодежи, те говорили: «Забыли на пенсию отправить – вот и сидит».
Правы были все. Заслуг у Сергея Владимировича – масса. Журнал, с первых дней основания, в передовые издания выводил; за правду с партбоссами – ругался, и за это не только награды, но и выговора имеет. С главным редактором начинал. Только главный главным стал, а Белов… А ему предлагали! Это уже после того, как он ведущим стал. Ведущий и ведущий – все не начальник. Ему в завотделы – думает. Две недели думает. Три. Думал бы и дольше, да поинтересовались – «Ну что? Надумал?». Помычал Белов, и отказался. Время идет, люди растут – вакансия, руководящая в редакции – Сергей Владимирович в списке первый. Думать уж ему не дали, он и не думавши – сразу отказался. Больше не предлагали.
Кстати, через свой отказ стать завотделом, он заимел очень высокого покровителя – фамилию называть не буду, фамилия известная, обидеться еще… Что карьера у него из-за отказа журналиста Белова в вверх пошла. Вот не отказался бы Белов? Кем бы тогда господин… Да… О начальстве или хорошо, или… компромат, если депутат.
Ко всему этому Сергей Владимирович, в области законов о русском языке, по истории криминалистики, по воровской истории, да и вообще историй много знал, и что не маловажно, всегда своими знаниями делился. И обращались! Как к последней инстанции в споре, если дело коснется истории какой, или правила в русском языке. К примеру корректор с автором спорит – до ругани дойдет – к Белову. Как Белов скажет – так и напечатают. Потому, как и в словарях опечатки встречаются, а в его голове… Не смотря на возраст!
Но если до конца, всю правду, права и молодежь. Забыли о Белове в отделе кадров. Отдали карточку коллеге из другой редакции, а тот коллега все и потерял. И теперь кадровичка молилась за здоровье Сергея Владимировича, что бы жил он долго и в памяти! И уходить никуда не собирался. И что бы умер на рабочем месте! Когда она на пенсию уйдет.
И знакомых у него… На всех уровнях, во всех правоохранительных органах, организациях и службах! И во многих, многих периодических изданиях! И в не периодических… Хотя они, наверное, еще более периодические… Нет! Они сплошные! Сплошные электронные издания! А он в компьютере только пасьянс разложить и может. А я…
Вот за что меня уважают – я с этим компьютером на «ты»! Мы с ним… С тобой, с тобой, мой…
Мысль странная… Светлана Владимировна, как только у нее принтер бумагу зажует, сразу звонит в службу поддержки и требует: «Пришлите мальчика! У меня принтер жует!». Мальчика… а придет Федор… И отчества его не знаю! Мужику под пятьдесят, а он все «Федя». Парадокс. Конечно, не всегда Федя приходит – это когда «мальчики» заняты. Вот те – действительно пацаны. Часто меняются. Имена запоминать – время зря тратить.
Вот и я – компьютерщик. Мальчик. Только не бумагу из принтера достаю, а сообщения из почты. И не у Светланы Владимировны, а у шефа. У бывшего почту читал, и у нынешнего читаю.
Николай Федотович, бывший завотделом, в возрасте… Трудно ему к новой техники привыкать. Да и незачем – ведь я же рядом. Секретарша ему по штату не положена, вот он меня в секретари и определил.
Статьи он сам писал. Что машинка, что клавиатура у компа – к Word быстро привык. А вот почту? Да может и не хотел? Я себе два адреса настроил в Outlook…
И Василий Сергеевич Железнов, вместо Николая Федоровича, назначенный – все оставил как было. Статьи сам – за почту я ответственный. И читать, и отвечать – читателям, рекламодателям, сообщателям – это его бывшие коллеги – милиционеры, ну и стукачам – уголовным элементам, вставшим на путь легкого приработка в нашей конторе…
Надо место сменить! Как голову не подниму – вот он Белов!
Но место у меня хорошее, хотя и не выбирал. Когда редакция в новое здание переехала – наняли специалистов, но правильному расположению рабочих мест – освещение, рабочая обстановка, психологический климат… Ребята и придумали огромные пространства швейных цехов перегородить перегородками – стеклянными. И все на виду, и все отделены. Буфет получился напротив нашего отдела. А мой стол напротив этой стеклянной стены, за которой буфет. Потому как голову не подниму – кушающие люди!
Что-то напутали специалисты. Как работать, когда перед тобой индифферентное лицо буфетчицы Кати, а то и куча жующих рыл?
Шеф, Василий Сергеевич, тоже за стеклянной стеной – его кабинет «аквариумом» прозвали. Но у него жалюзи повесили – это вроде у начальника могут совещания проводиться о которых подчиненным лучше не знать. Он и без совещаний жалюзи эти закрывает и сквозь планки следит за всеми. Получается мы в аквариуме, а не он.
Опять жующий Белов! Как тут что напишешь?
Завидую! Ведь много ли человеку надо? Скушал бутерброд, запил чаем, и счастлив! И правильно! И никакой славы, ни денег не надо! Святой, да и только!
Сидит, наелся уже, но не уходит. Посидит, посидит и еще один возьмет. И есть будет медленно-медленно. Что бы влезло. По чуть-чуть…
Человек осуществил свою мечту – дожил до коммунизма, в который злопыхатели не верили. То, что коммунизм для него наступил в пору расцвета капитализма, его нисколько не смущает. Точнее, Владимир Сергеевич, осуществил мечту миллионов в одном отдельно взятом теле – в самом себе, без революций, выступлений и демагогий в окружающее пространство, правда не без помощи чиновников московской мэрии, к коммунистам себя не относящим, и работодателям-капиталистам. Как ветеран, он ездил бесплатно на всех видах транспорта – благодаря чиновникам мэрии; завтракал, обедал и ужинал за счет фирмы – работодатели-капиталисты постарались; одевали его спонсоры – он иногда появлялся в «ящике», на съемку приходил в лохмотьях и иногда, раза два в год, ему разрешали оставить реквизит себе – добрые, обеспеченные политики. Он даже квартировал на халяву – частично ему возмещали квартплату как пенсионеру, а остатки редакция – донял главбуха и главреда – те капитулировали быстро, да и сумма смехотворная, тем более молодым и перспективным больше отваливали на съем квадратных метров, а эти перспективные, набравшись опыта в другие места сбегали.
В выходные, когда редакция закрыта, посещал презентации, выставки, приемы – только с угощением; не брезговал благотворительными обедами для малоимущих. Везде появлялся к чаю – только ораторы замолчат, пионеры… дети младших и старших классов, стихи расскажут, матросский танец спляшут, о Родине споют – он уж у самовара – пряник размачивает. С пустыми руками не уйдет – конфетку, другую, печенюшек горсточку – возьмет. Своими глазами наблюдал – случайно зашел в кинотеатр около дома, а там мероприятие выходного дня – префектура устраивает каждое воскресенье – «Играй гармонь» называется. Пенсионеры, в основном бабки, поют, ногами топают, радуются жизни.
Вот! Завидую я Белову! Ох, как завидую! Потому и злюсь.
Добрее надо быть. Добрее!
И писать! Однако не простой детектив! Инновационный. С психологическими, философскими, социально-публицистическими, морально-нравственными отступлениями, в думающем и видящем читателе долженствующими найти душевный отклик и…
Как раньше не догадался?! Столько материала! Работать в отделе криминальных новостей и не писать детективов?
А уж про Булкина – первое дело! Тему знаю, много, и много того, чего другие не знают – уж так обстоятельства сложились. Второе – Булкин личность известная. Пока. Еще не забыли. Третье. Убийцу так и не нашли. Четвертое – убийца продолжал убивать. Пятое – убийца о всех своих убийствах подробнейшим образом отчеты на имя заведующего отделом, правда бывшего заведующего Николая Федотовича, слал, шлет и будет слать, а я все эти письма читаю! Шестое – убийцу скоро должны поймать, как говорит товарищ Железнов: «Сколько вор не ворует, а тюрьмы не минует!». Да… Это про вора. Но наверняка не зря говорит! И убийцу поймают! А я тут как тут! Со всеми подробностями, в художественном изложении! Да если… на примере олигарха Булкина, показать новое видение человеческого общежития в свете добра, справедливости и человеколюбия… Стану знаменитым, уважаемым, богатым…
– Опять убийца Булкина нарисовался? – Бархатистый баритон, чуть слышнее работы вентилятора ноутбука, около самого уха. – Здравствуйте Евгений.
Мог Виктор Николаевич вывести человека из равновесия. Мог! Тихо и не прилагая усилий.
– Здравствуйте. Как не слышно вы ходите.
– А вы наушники из ушей вытащите.
Черт! Забыл. Как в метро слушал… Только выключил.
– Статью кропаете? – Господин Попов отвел взгляд от экрана, лениво скользнул глазами по моему лицу. – Ага! Роман!
Догадался! Благосклонно кивнул – мол, скоро как я, знаменитым, станете, господин Кульков Евгений Валентинович.
– Фамилию смените, не автобиографию же сочиняете. Потом проблемы могут возникнуть…
И всякий интерес потерял. Повернулся и в буфет. Бесшумно! И наушники не причем. Подошвы у его ботинок, очень дорогих ботинок, мягкие, пружинят при каждом шаге, будто и не идет он на них, а плывет, будто барс крадется.
– Виктор Николаевич! – Не удержался я.
Барс остановился, лениво обернулся, смял губы в улыбку. Слегка склонил голову.
– Вы это… Никому не говорите… – Только бы не покраснеть!
По-барски воротился, по-отечески похлопал по плечу, и чуть картавя заметил:
– Вы меня знаете – я в дружеских посиделках не участвую, делами и интересами коллег не обременяюсь – эгоист я. Мне чужие судьбы… – Он пожал плечами – зря просишь, мне твой роман до лампочки. – Но от себя замечу – наоборот, молодой человек, на всех углах кричите и у всех совета спрашивайте! И посоветуют, и поучаствуют, и поправят, и работать меньше будут заставлять – лучше управитесь.
Он посмотрел на часы – золотой Ролекс – из прошлой, адвокатской жизни.
– А пишут все. И я пишу, и Василий Сергеевич, и вон – Белов, могу поспорить, пишет. Работа у нас такая.
Белов на секунду перестал жевать, нервно дернул левым плечом, словно сбрасывая не учтиво положенную руку. Сидел он далеко, слышать разговор не мог. Значит или сверхчувствителен, или у Виктора Николаевича взгляд пробирающий. Скорее второе. На мои изучающе-буравящие откровения старик никак не реагировал.
Попов начал поворачиваться…
– А почему фамилию изменить?
Виктору Николаевичу пришлось стряхнуть с себя мысль об утреннем бутерброде.
– Засудят. Это я вам, как… Вы же, что б читателю интересней было, и в бордель Булкина сводите, и как он взятки крупному чиновнику давал напишете, и про вагон с анашой… Так ведь?
Он хихикнул. Резко так – «хи-хи».
А ведь прав! Как это я сразу…
– И лучше от имени убийцы, от первого лица, так сказать. И так, что б читатель себя этим киллером почувствовал! Все хотят хоть раз в жизни кого-нибудь убить, да не у всех духу хватает. А тут Кульков! Такой романище! Читаешь и… Про струю уберите… И лихие девяностые… Уж как-то избитым все это стало. Надоело.
Резкое «хи-хи», поворот на одних каблуках, и однозначный отход к буфету – несколько быстрее, чем обычная вальяжная походка. Это что бы я больше не окликнул – хоть и говорит «чужие судьбы мне безразличны», но на чужие просьбы откликается и в дела коллег лепту посильную вносит – правит и наставляет. Любит он наставлять!
Это сейчас отошел. Понятно – Виктор Николаевич человек правил. В девять ноль пять входит в офис, в девять ноль семь, предварительно помыв руки, садится за стойку, за три минуты съедает один бутерброд с красной икрой, еще три минуты пьет крепкий черный кофе, расплачивается – бутерброды с икрой у нас за свой счет, кофе – бесплатно; заходит в туалет; через пять минут он за своим столом. А тут я этот ритуал чуть не порушил…
А совет он дал стоящий! Как это я сам не додумался?
«Когда мне плохо – я мечтаю о киллере. О любом киллере. Который придет и избавит меня от всех проблем, от всех несчастий, от этого мерзкого, тупого, никому не нужного бытия. Избавит быстро, умеючи, без шума. Выстрелом. В голову.
И все! Свобода! Рай!
Но я сам – киллер, наемный убийца.
А вот к некоторым, которые обо мне совсем не мечтают, я заезжаю. Без приглашения.
Как к Булкину…»
Стоп!
«Как к Бабулькину…»
Точно! И догадаются сразу, и по судам не затаскают! Я же не про…
Легкий бриз в спину прервал мысли – дверь с лестницы остается открытой более обычного всего на долю секунды, однако это говорит о появлении в зале заведующего нашего отдела Железнова Василия Сергеевича.
Я ко входу сижу спиной. В принципе мне все равно – так уж получилось. Вот Фоту не все равно – он должен видеть входящих, чтобы принять соответствующее рабочее положение. Если я, Белов или даже Попов – реакций ноль, а вот если Василий Сергеевич… Брови сгрудились над переносицей, глаза горят! Весь в думах! Творит очередной шедевр в фотошопе. Когда проснуться то успел?
Мне то все равно – у меня всегда перед глазами текст. Ну или страница новостная – это не возбраняется. Однако на вход начальства реагирую – спина прямее становится, улыбка убегает, и рефлекторно, хотя чего прятать, сворачиваю все окна на рабочем столе. И на предыдущего шефа, на Николая Федотовича, он хоть и мал, но в животе сильно широк – ему для входа времени больше чем другим требовалось, я так же реагировал.
Василий Сергеевич в плечах разросся. Не плечи, а коромысла! От его входа дверь дольше всего остается открытой. От него можно сказать даже не легкий бриз, а чувствительный сквознячок!
Другие не так входят. Андрей Фот или Вера Нефедова – проскочили и все. Белов… Раньше меня приходит, позже уходит… Не разу не видел! А ведь шесть… Семь лет! Попов – материализуется. Вот не было его и вдруг – бац! Вот он! И исчезает так же. Только что был и нет! Экстрасенс? Телепортируется? Не верю. Этот из тех, которые без мыла влезут – долгие, долгие годы тренировок и склад характера.
Вот кого есть за что не любить… К кому плохо относиться и на кого раздражаться – на Попова. Ведь он…
– Привет Женек. Работаешь? Как дела?
– Здрасте, Василь Сергеевич. Да. Все нормально.
Шеф скрылся в своем аквариуме.
Меня зовут Женя. Евгений Валентинович Кульков – по паспорту. И милиционеры. И должностные лица. Остальные… Как хотят – и Женей, и Женьком, и…
Железнов вот – Женьком.
Школьные товарищи – Кульком дразнили. В институте, я институт журналистики окончил, Кулем звали. Я не обижаюсь. Общаться приходиться с такими кадрами! Уголовники…
Да… Уголовники – что! Эти нормально обращаются, почти как должностные лица при исполнении, потому как я с ними общаюсь в присутствии милиционеров. Так что уголовные элементы ко мне по имени-отчеству, с ухмылкой правда. Ну да ладно.
А вот должностные лица и в не формальной обстановке, на улице или в кафе за счет газеты, где никто ничего не услышит – так, не назовут, обзовут! Уголовнику до этой фени, до такого мата, до… сидеть и сидеть!
Я не обижаюсь. Сам понимаю – вопросы провокационные, глупые, не хорошие вопросы. Но не я их придумываю. Мне пишут – я задаю. Обычно Виктор Николаевич – он у нас по этому делу мастер.
Виктор Николаевич напишет, шеф вызовет, протянет листочек виновато, и тихо скажет:
– Сходи, Евгений, поспрошай. Тебя не убьют. – Так Николай Федотович отправлял.
Василий Сергеевич похоже, но всегда по-разному говорит. Смысл тот же!
И вроде не оскорбляют. Виктора Николаевича за такие вопросы – убьют, а меня нет.
Я один раз поинтересовался – почему меня не убьют? Шеф долго юлил, глаза отводил, про мой возраст врал, честные и чистые глаза мои…
Виктор Николаевич, когда от шефа вышли, не сдержался – от души посмеялся сначала, а потом и заявил, честно, откровенно так:
– Ты, Женек не обижайся, только рожа у тебя – тупая. Дурака ни за какие вопросы убивать не будут – он и так судьбой обиженный.
Успокоился, по плечу меня похлопал, и серьезно:
– Я знаю – ты не дурак. И пишешь хорошо, и эрудированный, и… Но лицо у тебя – выпускник сельхозтехникума.
Повернулся и в курилку – спокойно, с достоинством.
В чем-то он конечно прав – лицо у меня простоватое, фигура жидковатая. Прическа… Что только с волосами не делаю – торчат, как депутаты в думе первого созыва, определяются. С одеждой проблемы – что ни куплю все велико. Сам не понимаю отчего. Костюмы и не ношу.
Вот глаза у меня, здесь шеф от истины не отошел, и честные, и чистые. Некоторым девушкам нравятся. И женщинам. Вот Светлана Владимировна, так и говорит: «Мне бы Женечка твои глаза, я бы в этом гадюшнике не прозябала!». И вздохнет глубоко, с оттяжкой. «Гадюшник» – это наша газета.
Отвлекся… Я о Викторе Николаевиче хотел.
Вот он – истинный ариец, да к тому же подлец. Внешне. Да и в душе думаю… Подойдет, поздоровается: «Доброго здоровьичка» – кулаки чешутся, хочется в ответ гадость сказать, а нельзя – человек с тобой просто поздоровался, то есть здоровья пожелал, но так, как другие смерти желают, в чатах или на всяких литературных сайтах – «Вешайся бездарность!». А уж за те вопросы, что я потом должностным лицам без свидетелей задаю… Убьют! Его конечно. Если не сами, тут же, то киллера наймут, не остановятся.
Да… Истинный ариец – лицо овальное, слегка удлиненное, черты лица – тонкие, правильные, очень правильные – все на этом лице перпендикулярно –параллельно. А волосы… Это те депутаты что на моей голове, только до демократии, и даже до Горбачева – лежат и в одну сторону смотрят. Одет всегда – костюм по моде, отутюжен, рубашка в тонкую полоску, галстук – в цвет подобран, с легчайшей небрежностью, которую только Светлана Владимировна и замечает, завязан…
Ботинки у него! Светлана Владимировна посмотрит на эти ботинки и вздохнет, будто о моих глазах. Но ничего не говорит.
А вот глаза у него – дрянные! Совсем дрянные! Белые почти, вроде и нет глаз ни каких – смотреть в них не хочется – страшно и противно. Потому его женщины боятся – здесь ни какие костюмы, ни какие ботинки, никакой галстук не помогают.
Светлана Владимировна, в кафешке сидели как-то, близко-близко наклонилась ко мне и на ухо зашептала: «Приснился сегодня Вурдалак наш! Думала не проснусь! Глазищи…». «Вурдалак» – Виктор Николаевич, за спиной ее в это время стоял и не хорошо улыбался – я его отражение в подносе рассмотрел. Хотел Светлане Владимировне локотком намекнуть, да локоток в такое ее нежное место уперся, да как-то по-пионерски, вроде случайно, невзначай… И стыдно стало, и мысли потекли в…
Да! Мне нравятся женщины с большой грудью! С большой и круглой…
Никак не могу сосредоточиться, когда Светлана Владимировна вползает в мысли! Только не подумайте, что я в нее влюбился! Впрочем, …
Так! Стоп! Про Виктора Николаевича! Глаза. Да… а вот мозгов у него очки носить – не хватает! А я еще дурак! Сам…
Завожусь я… Все! Успокоиться, не думать…
А все равно… Почему-то раздражает он меня меньше, чем Белов. Почему?
Я же про убийство Булкина писал!
Все. Продолжаю…
Из-за этого убийства Николая Федотовича, бывшего шефа моего, сняли, а на его место назначили Василия Сергеевича Железнова. Со стороны, с опытом работы. Работал подполковник Железнов не в журнале, и не в газете. Но опыт имел вполне профильный – о бандитизме знал не понаслышке.
Кстати, на мир Василий Сергеевич Железнов смотрел сквозь поляризованные стекла очков «Полароид».
Стекла отфильтровывали блики от софитов, фонарей, солнца, звезд; заметнее становились мелкие детали; цвета делались насыщеннее. Возможно благодаря очкам, и статьи у него получались – простые, но емкие и запоминающиеся. После правки Виктора Николаевича, или моей. Я ведь тоже носил такие очки. Стал носить…
Нет! Я не подражаю! Я просто попробовал и мне понравилось.
По поводу очков, очков Василия Сергеевича, в нашем коллективе, ходили разные слухи.
Одни говорили – катаракта, толи зреет, толи после операции. Однако, проработав год, он очков не снял. Версию отмели, как не состоятельную. Версии отметать – в крови у моих коллег.
«Злые языки», есть и такие в редакции, решили – он никогда не снимает очки от того, что ему стыдно смотреть людям в глаза. В чем-то они правы. Заняв кресло заведующего отделом, многих господин Железнов обидел. Обидел не заслуженно. Заслуженных…
Еще говорили – человек скрывает свою природную доброту, которая, как известно, в глазах – как в зеркале. Это те, которые при Василии Сергеевиче заслуженными стали, выслужились, то есть…
Я, в нашем коллективе, на особом месте – и не заслуженный, и не обиженный, и… В общем как сидел на судебной хронике, как брал интервью у официальных лиц, как правил статьи завотделом – так на судебной хронике и сижу, и статьи правлю. И прежнего правил, и этого. Потому что у меня профессиональное образование. Я, да еще трое в нашей газете, закончили журфак МГУ. Весь остальной коллектив – самородки, самогении, специалисты в своей сфере! Им уважение и почет! А мне – правило и учет! Сколько и чего поправил.
Находясь на этом, особом, счету, пользуясь близостью к руководству, я поинтересовался у Василия Сергеевича (Светлана Владимировна домаглась!), почему он даже в помещении в очках. Оказалось, правы были все. Катаракта у него действительно была, но хрусталик заменили, зрение восстановилось, а к очкам привык. Еще, спрятав глаза, и отказывать, и наказывать, и хвалить – гораздо проще. Да и вообще жить. Спрятав душу, зеркало которой глаза, за зеркальными стеклами! К тому же – поляризованными.
Со мной он был откровенен – я первое время глаза держал открытыми, да и потом, когда очки надел… Как у Василия Сергеевича…
Однако, находясь вблизи руководства, карьеры я себе не сделал. Не при прежнем, не при нынешнем!
Я неудачник!
Удобное слово – неудачник. То есть человек лишенный удачи. Назвался «неудачником» и сиди себе. Именно «неудачником»! Не «дураком», не «неучем», не «слабаком»!
То есть получается, что ты и умный, и образованный, и сильный духом! А не повезло…
Вот Светлане Владимировне повезло! Она удачно вышла замуж за VIP-менеджера нефтяной компании! Когда-то… Он ее устраивал к нам. Они в разводе, давно… Хотя она и закончила не журфак, а пединститут; и работает в газете всего два года, а не семь; к тому же женщина…
Впрочем, быть женщиной в наше время… Или голубым. Я же не то и не другое, и потому на побегушках у Светланы Владимировны. Блин… И ей я правлю «гениальные» статьи. При этом млею и мечтаю! Напрасно!
