Kitabı oxu: «Душа и взгляд. Баллады в прозе»

Şrift:

@biblioclub: Издание зарегистрировано ИД «Директ-Медиа» в российских и международных сервисах книгоиздательской продукции: РИНЦ, DataCite (DOI), Книжной палате РФ

I. Семикратная вариация на тему одной знаменитой литературной цитаты

1.

Помните, любезный читатель, как однажды и давным-давно, когда вы еще были несмышленым малышом, вы как-то раз напроказничали? ваш отец тогда собирался вас наказать, ваша мать с притворной суровостью нахмурила брови, а вы с заплаканными глазами украдкой смотрели на мать: «Этот взгляд был мучительно красноречив. Он скорее бы умер, чем позвал на помощь. Но взглянуть он мог и взглядом мог попросить о поддержке».

2.

Потом вы превратились в подростка и стали ходить в школу, учились вы, скажем прямо, неважно: быть может, вам не хватало способностей, а может, вы склонны были читать внимательно только те книги, которые вы любили, а не те, которые задавала учительница, и потому с вами происходила одна и та же сцена, а именно: вы тупо смотрели на ваши ботинки, учительница недоуменно взирала на доску, ученики с улыбкой переглядывались, а сами вы исподлобья взирали на приятеля за передней партой, который мог подсказать вам правильный ответ: «Этот взгляд был мучительно красноречив. Он скорее бы умер, чем позвал на помощь. Но взглянуть он мог и взглядом мог попросить о поддержке».

3.

Следом вы, как и полагается, сделались юношей и, конечно, в один прекрасный момент по уши влюбились, после многомесячных ухаживаний вы вошли, наконец, в интимный контакт с девушкой, которую вы безумно любили, но по причине невероятного волнения, обычно сопутствующего первой любви, этот контакт прошел не так, как вам бы того хотелось, и вот, одевшись и прощаясь, вы полным стыда и ужаса взглядом смотрите украдкой, через зеркало трюмо, на свою полуодетую любовь, задумчиво сидящую на постели: «Этот взгляд был мучительно красноречив. Он скорее бы умер, чем позвал на помощь. Но взглянуть он мог и взглядом мог попросить о поддержке».

4.

Однако время идет, и из юноши вы превратились в мужчину, вы женились, и у вас появились дети, ваш брак можно было назвать скорее удачным, чем неудачным, но однажды вы повстречали женщину, которая была вашей первой любовью и с которой у вас был болезненно неудачный сексуальный опыт— помните? вы пытаетесь отыграться и отыгрываетесь: с вашим окрепшим в супружестве любовным опытом вы добиваетесь того, что та женщина, не успевшая, кстати, найти счастья в любви, заново в вас влюбляется, но вы довольно хитроумны и не желаете бросать жену и семью, и вот как-то раз, как это обычно бывает в жизни, жена застает вас обоих в кафе, она подсаживается к вам и с притворной наивностью спрашивает вас, кто эта женщина, а вы отвечаете ей, что это давняя ваша знакомая, можно сказать, одноклассница, и в ответ на молчаливый, пронзительный, требующий немедленного разъяснения взгляд жены вы, в свою очередь, незаметно и умоляюще поглядываете на ту вставшую между вами женщину: «Этот взгляд был мучительно красноречив. Он скорее бы умер, чем позвал на помощь. Но взглянуть он мог и взглядом мог попросить о поддержке».

5.

А дальше было то, что время неумолимо, и мужчины обычно живут меньше женщин, также и вы, к великому сожалению, состарились и одряхлели раньше вашей жены, и вы уже не можете ухаживать за собой, а у нее кроме вас на руках внуки и домашнее хозяйство: встает естественный и оттого еще более страшный вопрос об отправлении вас в дом для престарелых, положим, вариант, более характерный для западной жизни, нежели для российской, и вы сами сознаете, что другого решения быть не может, тем более, что вы когда-то изменили жене – и все-таки в последний момент вы бросаете на нее самый важный в вашей жизни взгляд: «Этот взгляд был мучительно красноречив. Он скорее бы умер, чем позвал на помощь. Но взглянуть он мог и взглядом мог попросить о поддержке».

6.

Наконец произошло то, что должно было рано или поздно произойти: вы умерли, и предстали перед судом Господним, грехи ваши, в общем-то, невелики: детское непослушание, недостаточное уважение к учителям, разочарование в первой любви, измена жене, нежелание пострадать и прочие мелочи жизни, проницающий вашу душу ангел готов уже подать Всевышнему милостивый отчет, но вы, по привычке не доверяя Высшим Силам, со смиренным и пристыженным взглядом смотрите на ангела: «Этот взгляд был мучительно красноречив. Он скорее бы умер, чем позвал на помощь. Но взглянуть он мог и взглядом мог попросить о поддержке».

7.

И тогда Господь, мыслью проникнув отчет ангела и не увидев в вас смертельных грехов, хочет услать вас в горние светоносные сферы, дабы сделать вполне счастливым, но в последний момент, вспомнив о том, что божественная справедливость— самое главное, сует в ваши (астральные) руки великую книгу: ту самую, которую вы при жизни любили больше всего на свете, как, впрочем, и большинство нормальных детей и подростков— Господь это сделал для того, чтобы вы, внимательно перечитав ее, сами для себя выбрали последующее ваше существование, и в этой книге, как легко догадаться, есть уже знакомые вам строки: «Этот взгляд был мучительно красноречив. Он скорее бы умер, чем позвал на помощь. Но взглянуть он мог и взглядом мог попросить о поддержке».

II. Баллада об отражении солнца в глазах бездомной собаки

Вот вы только что приехали из России на Запад: неважно, какой российский город вы покинули и в каком западном городе осели, главное, чтобы это была Европа, потому что только там находятся те «святые могилы», о которых говаривал наш незабвенный Федор Михайлович и без которых заграничная среда обитания для русского эмигранта тотчас теряет ту «изюминку», благодаря которой он все-таки как ни крути, а на Больших Онтологических Весах весит чуть больше, чем любой другой эмигрант, —

в самом деле, для какой еще нации чужбина едва ли не в большей степени становится ее же второй, если не первой родиной? итак, вы славно прижились на сытом, благополучном и по части социальных механизмов работающем как часы Западе, и ваша душа, точно после долгого утреннего сна, обросла жиром, потому что на Западе нет никаких экзистенциальных проблем, связанных с западным обществом и государством как таковыми, а есть только проблемы, присущие жизни как таковой: болезнь, несчастный случай и тому подобное, —

так что даже посреди беспросветного одиночества и особенно в старости – вот вам и единственная настоящая западная трагедия – российский эмигрант умудряется чувствовать себя как рыба в воде, —

правда, по той простой причине, что он, собственно, никогда не остается один: всегда подле него кто-то есть из родных и близких и это, с одной стороны, великое благо, потому как «не дело человеку быть одному», но, с другой стороны, и некоторое бытийственное ограничение: в том плане, что великого и запредельного космического уединения, уединения как «родимого пятна» земной жизни, уединения, дышащего на нас из недр звездной полночи, уединения, которое испытал даже Иисус Христос во время распятия, —

такого уединения русскому человеку познать как будто не дано, и он должен ощущать в этом аспекте даже нечто вроде хорошей зависти по отношению к западному человеку: мол, вот, у него есть то, чем я от рождения обделен, —

тут, можно сказать, вышла какая-то мировая несправедливость: наподобие той, что повязала в мистическом смысле судьбы Моцарта и Сальери, хотя, пожалуй, и всего лишь в пушкинском варианте, впрочем, неважно: нет, как говорится, дыма без огня, —

и вам, Российскому Эмигранту с большой буквы, прижившемуся и разжившемуся, как тесто на дрожжах, на беспроблемном Западе, памятуя об изначальном духовном призвании, провозглашенном, как сказано выше, Достоевским, ничего другого не остается, как задуматься о главном различии между российским и западным, потому как, стоит повторить, никаких других духовных задач у вас нет пока нет, да и не предвидется в ближайшем времени.

Но как же лучше всего подойти к осуществлению сего исполинского начинания? мой вам совет: если вы, например, осели в Мюнхене, отправляйтесь как-нибудь в воскресенье на Зендлингер-штрассе, одну из характернейших улиц Мюнхена, там у самой станции метро находятся Старые Вороты из красного кирпича, а точнее, развалины от них, —

это средневековая и трогательная достопримечательность: Ворота в живописных плющах, и под ними всегда находится какой-нибудь нищий, а то и два или даже три, но не больше, —

эти нищие, надо полагать, поделили город на сферы влияния точно так же, как Черноморск был поделен «сыновьями лейтенанта Шмидта», хотя и нищими их не назовешь, нищие ушли в прошлое вместе со Средневековьем, а вместо них остались бомжи, то есть люди, получающие от государства регулярные пособия, но отчаянно прикидывающиеся теми, кто пособий никаких не имеет, а это и есть нищие по определению, —

ну, да ладно, бог с ними, вы можете бросить бомжу, ежедневно сидящему в аркадах Старых Ворот, монету, но можете и остановиться неподалеку от него, чтобы немного за ним понаблюдать.

Этот второй вариант мне представляется предпочтительней: как-никак вы приехали сюда не так просто, а с серьезным заданием, вам нужно решить мировую проблему, так и действуйте соответственно, —

перво-наперво обратите внимание, как старый бомж рассеянно разглядывает толпу, пытаясь придать лицу униженнопросящее выражение: для этого тоже надобны либо скромный талант, либо вдохновение, таланта у бомжа явно нет, а вдохновения хватает ненадолго, и тогда, разочарованный тем, что люди внаглую проходят мимо него, даже не удостоив его взглядом, он шепотом матерится им вслед: это чувствуется по выражению глаз и движениям губ, —

понять его можно: хотя времени у него не меньше, чем было, наверное, у господа-бога, когда он размышлял о сотворении мира, все же дело не во времени, а дело в тонкой обиде, – вы сидите на корточках с протянутой прохожим замусоленной кепкой, всем своим видом показывая, что вам нечего кушать, а люди хладнокровно проходят мимо, то есть либо они ничего не имеют против того, что вы умрете с голода, либо они убеждены, что вы их обманываете, —

но если я что-то говорю или делаю, а посторонние считают это обманом, я чувствую себя обиженным, не знаю как вы, есть и другой вариант: мне настолько наплевать на людей, что, какого бы мнения они обо мне ни были, они не могут меня обидеть, —

уж не так ли именно относится к людям мой приятель-бомж под Старыми Воротами? сдается мне, что так и никак иначе.

Это очень хорошо, что вы стараетесь как можно глубже проникнуть во внутренний мир бомжа, впрочем, у вас нет другого выхода: ведь вы сердцем чувствуете, что без того бомжа не решить вам мировую проблему, решение которой, быть может, единственно оправдает все ваше бессмысленное в высшем смысле эмигрантское существование, —

и вот вы как прикованный продолжаете наблюдать за искомым бомжем, наконец-то и он вас заметил и, сбросив с плеч разодранное пальто, сильно смахивающее на картофельный мешок, протянул в вашу сторону заветную кепку с бряцающими в глубине ее несколькими медяками, и вы инстинктивно потянулись было к кошельку, но в этот момент между вами как раз прошла молодая женщина с точеными чертами лица, осиной талией, в плотно облегающих стройные ноги джинсах, воздушной белой блузке и с теннисной повязкой вокруг высокого сжатого лба, —

обратил на женщину внимание и ваш бомж, он даже проводил ее долгим внимательным взглядом, но в его глазах, когда он повернулся опять к вам, неуверенным жестом почему-то снова указывая на кепку, не отразилось и следа известного волнения.

И вот как всякому русскому человеку, воспитанному на Толстом и Достоевском, вам, конечно же, захотелось сказать ему что-нибудь утешающее, веское и обязательно общечеловеческое, ну вроде того, мол: жизнь, что же ты с нами делаешь? или, если и не сказать, то, по крайней мере, взглянуть на него в этих мыслях, —

мысль, переданная во взгляде, оказывает на человека иной раз куда более сильное и тонкое воздействие, нежели любые слова, однако бомж, точно догадавшись об этих ваших несуразных побуждениях, недовольно от вас отвернулся, что-то презрительно бормоча, —

и вот тут-то, совершенно нечаянно и неожиданно для себя вы наткнетесь, точно древний римлянин на меч, на экзистенциальную ненужность любого слова и даже любой мысли, если они не подкреплены жестом или поступком, а еще лучше, жизненной позицией того, кто их произносит или мыслит, —

то есть негласное предпочтение словам и мыслям волевого молчания и некоей вечной и бесконечной, как универсум, дистанции, да эта именно микроскопическая деталь бросится вам в глаза, —

и в ней и только в ней одной вы увидите главное отличие между тем, что есть мир западный, и тем, что принято понимать под русским миром: тем самым вы осуществите ваше предназначение.

Возвращаясь же домой после плодотворной воскресной прогулки, вы вспомните, что, получив от бомжа ключ к решению вашей судьбоносной задачи, вы его забыли отблагодарить, впрочем, тут же догадаетесь вы, —

то, что вам подсказал бомж, нельзя купить никакими деньгами, а кроме того, он все равно порядочный обманщик, так что все обошлось наилучшим образом: не было, надо полагать, и не будет в вашей жизни более удачной воскресной прогулки, нежели эта сегодняшняя, —

с чем вас и поздравляю, —

и в качестве постскриптум: увлекшись философией, вы забыли упомянуть самое главное, а именно – ведь рядом с вашим драгоценным бомжем лежала еще и собака, причем третья по счету на вашей памяти (первую вы помните совсем смутно, вторая была старая и больная, еле-еле дышала и на людей не смотрела, и вот откуда ни возьмись появилась эта третья серая в крапинку трогательная дворняга), и она тоже ни на кого не смотрела, в том числе и на своего безавторитетного хозяина (собаки все чувствуют), лишь время от времени вдыхая порывы ветра и щурясь своими безгрешными собачьими глазами на солнце, —

так что вам на мгновенье показалось, будто она стыдится своего положения в этом мире, —

кстати, вспомните вы мимоходом, Достоевский, в отличие от Толстого, никогда не интересовался животными: вот что значит стать христианином до мозга костей!

III. Магия незаконченности

Подчиняясь бессмертному инстинкту видеть себя в лучшем свете, вы не прочь иногда пофантазировать о чертах вашего лица и пропорциях вашего тела, —

при этом вы, конечно, склонны изменять их мысленно в свою пользу, как то: увеличивать рост, сбавлять объем живота, утончать форму носа, поднимать лоб и опускать подбородок, —

и так далее и тому подобное, —

вообще выправлять явно выраженные аномалии, —

но при этом, согласитесь, вам не приходит в голову, что с каждым таким изменением может непредсказуемым образом измениться ваша личность, —

нет, вам все кажется, что это произойдет только тогда, когда вы посягнете на автономию глаз, —

и потому – обратили ли вы на это внимание? – в ваших фантазиях об иных и предпочтительных физических пропорциях вы инстинктивно никогда не касаетесь ваших глаз, —

и наверное вы правы.

В самом деле, из всех частей тела и черт лица глаза и источаемый ими взгляд обладают максимальной степенью как полнейшей законченности, так и абсолютной неопределенности, —

иными словами, какое бы выражение в них ни доминировало, не только невозможно проследить его до конца и запечатлеть в словах, но найдется всегда еще множество побочных оттенков этого взгляда, каждый из которых при изменении обстоятельств и настроения души способен сделаться на время доминантным, —

и вся оптическая магия человеческого взгляда на протяжении жизни поистине столь же многообразна, как любой ландшафт, меняющийся поминутно в зависимости от солнечной интенсивности, облачной среды, времени года и суток, —

однако как тот же ландшафт легко узнаваем и ни с каким трудом не тождественен, так, разумеется, и человеческие глаза уникальны и нам даже близко не приходит в голову сказать, что они одинаковы у двух различных людей.

Незаконченность как важнейшее бытийственное измерение отличает не только взгляд, но и феномен искусства, да пожалуй и само мироздание в целом, —

правильно задуманные, но незавершенные роман, драма или эпопея весят на весах искусства гораздо больше, чем с блеском отделанные мелкие вещицы. —

«Замысел Ада Данте, – как глубокомысленно подметил Пушкин, – есть уже плод великого гения», и если бы от «Божественной Комедии», «Фауста», «Илиады», «Войны и мира», «Гамлета», «Братьев Карамазовых», «Обломова», «Процесса», «Мастера и Маргариты» и прочих им подобных гигантов остались не просто уцелевшие куски, но даже всего лишь внятные наброски, мы бы и тогда относились к ним с тем особенным духовным пиететом, который мы никак не можем натянуть по отношению к мелким вещам, сколь бы безукоризненны в чисто художественном плане они ни были.

Точно так же, когда вы смотрите в ночное небо и видите мерцающие звезды на расстоянии световых лет, быть может, давным-давно угасшие, а свет от них пока еще в пути, когда при этом вы невольно задумываетесь о Творце мира, заранее догадываясь, что найти Его будет не так-то просто,—

разве тогда вам не припоминается вышеприведенное высказывание Пушкина о Данте: замысел мироздания уже есть плод чьего-то гения, —

и разве этот замысел в вашем восприятии не остается всегда именно незаконченным: во-первых, потому, что само мироздание в непрестанном саморазвитии, а во-вторых по причине вашей принципиальной невозможности постичь мироздание во всей его целостности?

Правда, когда от храма Аполлона остается пара колонн – это, конечно, маловато, но когда в том же храме недостает лишь пары колонн, его магия от этого только выигрывает, —

по крайней мере для вас, дальних потомков эллинов, а пожалуй и всего лишь их благодарных зрителей, —

также и здесь искусство является самой точной моделью мироздания, а кроме того, что еще важней, также и моделью вашего первичного и глубинного его восприятия.

И в этом смысле допустимо предположить, что если и есть в человеческом теле орган, который более других отражает или, лучше сказать, выражает образ души, в существовании которой вам вместо веры так бы хотелось иметь полную уверенность, то это конечно глаза и их взгляд, —

и вот они-то снова и снова намекают на объективное существование души, но никогда не предоставляют вам полной в том уверенности, —

душа в вашем интуитивном постижении всегда и при любых обстоятельствах остается незаконченной и неопределенной.

Обращает на себя внимание: тело ощутимо подвержено изменениям времени, в том числе и обрамление глаз – веки, ресницы, окружные морщины и впадины, однако сам взгляд старению почти недоступен, основное выражение его, правда, существенно меняется с возрастом, но это именно не старение, а возрастное изменение, —

так что у старцев с развитым сознанием взгляд и по шкале витальности не уступит взглядам молодых людей: мудрость здесь вполне уравновешивает юношескую энергию, —

вот почему тело рано или поздно обращается в прах и смешивается с землей, а глаза просто раз и навсегда закрываются и их взгляд уходит в действительность, которую мы называем гипотетической, то есть такую, которую невозможно ни доказать, ни опровергнуть, —

но не в такую ли гипотетическую действительность уходит и наша душа? а точнее, не в ней ли она изначально пребывает?

IV. Две музыкальные разновидности любви

Если вы, будучи женатым и искренне любя вашу жену, повстречали женщину, которая серьезно увлекла вас какими-то важными для вас качествами, которых, положим, нет у вашей супруги, но вы все-таки нашли в себе силы откровенно ей (чужой женщине) сказать, что из вашей возможной связи не то что ничего хорошего не выйдет, —

нет, обязательно будет у вас много и нового и хорошего! – но просто, если взвесить как следует последствия адюльтера с чистым плодом его несвершения, второе перетянет первое: хотя бы потому, что одним из последствий измены наверняка станет досада на самих же ее участников, то есть на себя и на нее, а это значит, что более-менее серьезное отношение с новой женщиной уничтожается заведомо и на корню, —

и вот вы оба решаете подождать – а не соединит ли вас судьба каким-либо иным, честным и естественным способом? если соединит – так оно и должно быть, а если нет – значит не судьба, —

пока же этого не произошло, нужно ходить по заколдованному кругу, не переходя заветной черты, даже если ходить нужно всю жизнь, ибо кто знает? – эта ваша так и не состоявшаяся любовная связь является, быть может, тайной печатью, скрепляющей и вам и ей до поры до времени неведомое средостение ваших судеб, —

средостение, зиждущееся одновременно на двух столпах, тверже которых ничего быть не может: и первый столп – это несокрушимое половое влечение, а второй столп – столь же несокрушимое волевое решение не уступать соблазну, —

итак, если все вышеупомянутые моменты задействованы в вашем увлечении, то вы имеете все основания с гордостью полагать, что в вас в полный голос и на полном серьезе зазвучала музыка великого И.-С. Баха, да и ваш взгляд: серьезный, строгий к окружающим, но прежде всего к самому себе и лишенный поверхностных чувственных красот, если вам повезет, напомнит немного суровый и нелицеприятный облик лейпцигского органиста.

Но если вы, будучи женатым и в общем-то больше любя свою жену, чем не любя, встретили женщину, которая мгновенно вас обворожила, —

и вы, до смешного быстро вообразив себя утлым суденышком в «океане страстей», идете с ней в постель, однако упоительные часы прелюбодеяния, как и следует, очень скоро сменяются горьким разочарованием: тут и укоры совести, тут и постепенное исчезновение новизны как единственного универсального эротического эликсира, тут и слабо шевелящиеся на дне испитой чаши, подобно черным червям, обманутые ожидания, и так далее и тому подобное, —

и все-таки, хотя вы и пожалели о содеянном, вы в глубине души от него не отрекаетесь, более того, вы продолжаете видеть в нем некий греховный и все же по-своему немаловажный духовный опыт, именно духовный, —

и вот с этим двойственным ощущением: свершившегося греха, искреннего сожаления о нем и в то же время внутренней готовности воспринимать его отныне как часть прожитой жизни и даже как кровный кусок себя самого, вы как ни в чем ни бывало живете дальше, гордые и надломленные одновременно, —

не огорчайтесь: в вас зазвучала музыка, которую ни с какой другой не спутаешь, —

и пусть она по большому счету немного уступает баховской, зато она уж точно превосходит любую другую: музыка великого Моцарта! а выражение вашего лица – и тоже при условии поразительного везения – сделается – на моцартовский манер – полностью недоступным для какой-либо привычной интерпретации, —

но какую любовь и, соответственно, какое выражение глаз вы сами бы выбрали, если бы судьба предоставила вам самим все решать за нее? вот и подумайте, а я пока перейду к следующему этюду.