Мишенью может стать каждый

И Лина действительно первым делом пошла подбирать праздничный гардероб. Но стоило ей разложить на диване в гостиной, где была целая зеркальная стена, что давало возможность осмотреть себя с ног до головы, несколько дорогих, по-настоящему шикарных платьев, как раздался телефонный звонок. Лина думала, что это звонит Милка, поэтому, сняв трубку, ответила, манерно растягивая слова:

– Але.

– Ну что, киска, к открытию готовишься?! – раздался в трубке знакомый, слегка хрипловатый голос теперь уже бывшего мужа Роберта Фатеева.

– А что? – слегка растерявшись, с вызовом ответила Лина.

На какое-то мгновение ей вдруг показалось, что муж не только слышит, но и видит ее, готовую примерять наряды, в одном белье, и поэтому беззащитную. Чисто механически, не выпуская трубки, она накинула на плечи халат.

– А что. – продолжал Роберт. – А то, что лучше бы ты отказалась от этой затеи, пока не поздно.

– Ресторан – это не затея. Это мое дело. И тебе придется с этим смириться, – резко ответила Лина.

– Слушай, Лина, – проговорил Роберт совсем по-другому, спокойно и даже чуть заискивающе. – Ты пойми, у этих людей, которые хотят купить ресторан, есть не только деньги, но и связи. Они имеют очень, очень длинные руки. И если они задумали купить именно этот ресторан, они своего добьются!

– А почему ты так печешься об этих, как ты выражаешься, «длинноруких» людях? – поинтересовалась Лина. – Они что, тебе уже дали задаток?

– Не в том дело. Им просто нужен именно этот ресторан. Они квартиры уже тут купили, у них какие-то планы есть конкретные.

– Я тоже квартиру купила. И кстати, немало уже вложила в оформление.

– Да ничего ты не вложила. Я знаю. Ты акциями с художниками и мастерами расплатилась. А люди, те, которые на ресторан глаз положили, хоть сегодня заплатят им всем наличными.

– Слушай, Роберт, я же сказала, что этот ресторан – мое дело. И я его никому ни за какие деньги продавать не собираюсь. Понимаешь, никому! Ни короткоруким, ни длинноруким. Пойми это и смирись.

– Но они все равно не дадут тебе работать. Я же говорю, они своего добьются, чего бы это им ни стоило. Они ни перед чем не остановятся! Я сам их боюсь.

– Вот и бойся, – резко сказала Лина. – А я еще подумаю, бояться мне или нет. Ты, кстати, сейчас где? В Америке или в Москве?

– Какое это имеет значение. – разочарованно проговорил Роберт.

– Да если здесь, хотела тебя завтра в полдень пригласить на открытие ресторана.

– Ты уверена, что он завтра откроется?

– Уверена, а что?

– Боюсь, детка, что, если ты не передумаешь и не согласишься продать ресторан, тебя завтра ждет сюрприз.

– Ты же знаешь, я обожаю сюрпризы! – ответила Лина, взяв себя в руки.

– Мое дело – предупредить, – проговорил муж и положил трубку.

Этот звонок выбил Лину из колеи. Сначала она хотела сразу же перезвонить Милке. Но потом решила отложить разговор до завтра. Настроение было окончательно испорчено. Она чисто механически надела сначала длинное лиловое, затем шелковое кремовое с модным на всю спину вырезом платье. Ей показалось, что все это не то. Вечером они смотрелись бы шикарно. Но открытие ресторана планировалось на обед. А появиться в вечернем платье посреди дня будет по меньшей мере смешно. В конце концов она остановилась на классическом маленьком черном платье, беспроигрышный вариант от давно почившей Коко Шанель. К нему идеально подойдет жемчужное колье. Останется подобрать приличные туфли. Лина взглянула на себя в зеркало и отшатнулась. В полумраке ей показалось, что из зазеркалья на нее кто-то смотрит, кто-то наблюдает за ней, пристально и язвительно, как это часто делал в последние времена их совместной жизни Роберт.

Именно этот его язвительный взгляд подсказал Лине, что ее благоверный нашел, кем любоваться, а она у него, увы, не в фокусе. А потом, наблюдая, как он сам тщательно собирает вещи, отправляясь в Америку, поняла, что ее время, скорее всего, истекло.

Здесь, в этой новой квартире, Роберта никогда не было и не могло быть. Но раз он позвонил на домашний телефон, раз он знает ее номер, значит, вполне может знать и адрес. А, учитывая, что, как он сам признался, на него наседают, и наседают люди не простые, а «длиннорукие», значит, и здесь дома она не может чувствовать себя в безопасности.

Лина проснулась назавтра совсем разбитая. Ни бодрая музыка, ни крепкий кофе не помогли ей выйти из ступора. Взглянув в зеркало, она поняла, что и выглядит неважно. А ведь придется улыбаться, улыбаться и еще раз улыбаться, всем и каждому, не останавливаясь, по многу раз. Никто, даже Милка, не должны заметить ее тревоги и напряжения.

В полдевятого Милка была уже у нее, они пошли еще раз пить кофе. И Лина не выдержала и все-таки рассказала Милке про вчерашний звонок.

– Так, мать, – проговорила Милка, сама заварив на двоих кофе и поудобнее устраиваясь на изящный стульчик у барной стойки, – у нас что сегодня? Праздник. Значит, мы должны подумать о нарядах, прическе и, главное, как учила меня одна весьма успешная акула бизнеса, улыбаться, улыбаться и еще раз улыбаться. В нашем деле улыбка обезоруживает всех врагов. Чем больше спокойствия и оптимизма, тем лучше. А твой Фатеев просто бесится от бессилия. Наверняка взял у этих лиц кавказской национальности нехилые бабки и потратил. А отдавать нечем. Вот и лезет в бутылку.

Милка выбрала для сегодняшнего праздника ярко-голубой шелковый брючный костюм, как казалось Лине не совсем уместный в дождливый промозглый осенний день. Однако Милка чувствовала себя в нем комфортно. Она уже успела уложить свои рыжие кудряшки в модную прическу и сама сделала себе праздничный макияж. Поэтому кофе пила, аккуратно вытягивая губы и едва касаясь чашечки. Лина, поражаясь ее спокойствию и уверенности, только вздохнула.

Милка, окинув ее оценивающим взглядом, покачала головой:

– Вот гад, даже выспаться тебе не дал. Ну, да ладно, сегодня Марина работает. Она из тебя куколку сделает. Надень только что-нибудь поярче.

– А я в черном хотела идти. – пожала плечами Лина.

– В черном, мать, в нашем возрасте на праздники не ходят, – отрезала Милка.

– Но черный считается цветом элегантности. – попыталась перечить Лина. – Еще Коко Шанель говорила.

– Так, Коко говорила еще, а я говорю тебе уже, – прервала ее Милка, взглянув на висящие на стене часы. – Пока я кофе допью, надевай что-нибудь яркое и приличное и поехали приводить тебя в порядок. У нас с тобой сегодня праздник! Слышь, праздник! День седьмое ноября – красный день календаря, как любил говаривать мой папаша.

Через пару минут Милка уже была в комнате и, поняв, что Лина битый час еще будет стоять у раскрытого настежь гардероба, решительно сняла вешалку с ярковишневым шелковым платьем и бросила его на диван со словами:

– Вишневый нынче тоже в моде!

Лина пожала плечами и попыталась сопротивляться:

– Но оно же совсем летнее.

– В ресторане жара страшная. А в машине специально для тебя печку включу, – отрезала Милка, дав понять, что сопротивление бесполезно.

Лина вздохнула и пошла в соседнюю комнату одеваться. Вышла она уже не только в платье, но и в запланированных на сегодня жемчужном колье и серьгах. На ногах у нее были новые бархатные вишневые шпильки.

– Ну, вот это уже терпимо! – кивнула Милка.

В прихожей Лина надела свой любимый светлый плащ и вишневую шляпу. Милка была тоже в светлом плаще, но без головного убора.

Через несколько минут они были в салоне красоты «У Милы», и Марина, которая действительно считалась одним из лучших специалистов салона, начала колдовать над имиджем хозяйки нового ресторана «Василий Блаженный».

Милка тем временем пошла в свой кабинет и прежде, чем заняться текущими делами, решила примерить Линину шляпу. И тут вдруг зазвонил Линин телефон, который та оставила на Милкином столе. Милка решила сама ответить на звонок.

– Але, – проговорила она.

– Ты еще в салоне? Выйди, а? – проговорил показавшийся странно знакомым Милке мужской голос.

– Хорошо, – сказала Милка и, не снимая шляпы, накинула плащ и вышла на крыльцо.

Что произошло дальше и как она оказалась в машине среди незнакомых черноглазых парней, Милка потом так и не могла вспомнить.

Лина же после того, как над ее прической, лицом и руками поколдовали Марина и еще одна миловидная девушка, по правде, очень удивилась, что подруга ни разу не зашла оценить то, что с ней проделывают ее специалистки, и сама пошла в ее кабинет.

Кабинет был не заперт. На столе лежал забытый ею мобильник. А на вешалке висел почему-то только Милкин плащ. Лина взяла свой мобильный и набрала Милкин телефон.

Он тут же отозвался из сумочки, которая стояла на стуле.

– Блин, и сумку, и мобильник забыла. – вслух проговорила Лина, при этом оценивающе поглядев на себя в зеркало.

Потом взяла мобильник, который показывал половину одиннадцатого, и поняла, что времени остается всего ничего. Она хотела уже идти искать Милку, но тут в двери кабинета постучали и заглянула молоденькая девушка в фирменном розовом халатике.

– Ой, простите, – проговорила она, заметив Лину. – А Людмила Павловна еще не вернулась?

– А откуда она должна вернуться? – удивилась Лина.

– Не знаю, я видела, как она с какими-то мужчинами в черный «лексус» садилась.

– В какой «лексус»? С какими мужчинами? – не поняла Лина.

– В костюмах какие-то. На кавказцев похожие.

– Когда это было? – встревожилась Лина.

– Да с полчаса тому назад. – проговорила девушка.

Лина, которая тем временем просматривала на своем мобильнике пропущенные звонки, вдруг зацепилась взглядом за знакомый номер и побледнела. Чуть более получаса назад ей звонил муж. В отвеченных звонках тоже был его номер.

Около получаса назад, когда сама она сидела в парикмахерском кресле, Милка о чем-то говорила с ее мужем. А потом, как утверждает девушка, села в черный «лексус» с лицами кавказской национальности и куда-то укатила. Это было по меньшей мере странно.

На часах было пол-одиннадцатого. До открытия ресторана оставалось всего полтора часа.

Сама не зная почему, Лина решила не поднимать панику и, кивнув девушке, проговорила:

– Она, наверное, сейчас вернется. Видите, и сумку, и мобильный оставила. Так что приходите минут через двадцать.

– Хорошо, – кивнула девушка и вышла.

Лина осмотрелась и поняла, что Милка не только оставила свою сумку и мобильный, но почему-то надела ее плащ и шляпу. Это было совсем непонятно. Лина задумалась и набрала мобильный Роберта. Номер был недоступен. Оставалось надеяться, что ничего экстраординарного не произошло, а просто Милка взялась решать какие-то ее, Линины, проблемы и они встретятся в ресторане. Если бы только не вчерашний звонок и угрозы Роберта. Что, если исчезновение Милки и есть обещанный сюрприз?! Но, не съездив в ресторан, делать какие-то предположения Лина не стала.

Она накинула на плечи Милкин плащ, взяла не только свою, но и Милкину сумку и вышла на крыльцо. До ресторана было рукой подать. Но поскольку Лина рассчитывала, что Милка довезет ее не только до салона, но и до ресторана на своей машине, она не стала надевать сапоги. А в бархатных туфельках даже пару шагов сделать по осенней слякоти невозможно. Лина засунула руку в карман и нащупала Милкины ключи от машины. Выбора не было. Или вызывать такси, или ехать на Милкиной машине. Второй вариант показался Лине более приемлемым. Она сняла машину с сигнализации и, сев за руль, хотела уже завестись, но тут отозвался ее мобильный. Это был Роберт.

– Ты звонила мне, киска? – проговорил он с каким-то нездоровым возбуждением. – Ну, и как тебе мой сюрприз? Мои люди тебя там не обижают? Ты знаешь, твоя новая шляпка тебе очень к лицу! Думаешь, по всему городу рекламки расклеила и уже заработала? Без тебя же, киска, открытие не состоится! А таких людей пригласила. А-я-я-яй.

– Гад, так это все-таки ты устроил?! Где Милка?! – закричала Лина.

– При чем здесь Милка?!

– Куда ты дел Милку?! – не унималась Лина.

– Какую Милку? При чем здесь Милка? Передай-ка трубку кому-нибудь из парней. Кто там рядом есть?

– С кем рядом? Я одна, гад! Я одна!

– Как «одна»? – удивился Роберт. – А где ты?

– Я еду на открытие своего ресторана. А вот если твоим обещанным сюрпризом было похищение Милки, тебе несдобровать! Ты знаешь, сколько теперь дают за похищение людей?!

– Не знаю и знать не хочу! – неожиданно вышел из себя Роберт и отключился.

Лина попыталась до него дозвониться. Но абонент сначала был занят, а потом стал вне зоны доступа. Лина покачала головой и наконец нажала на газ.

Подъехав к ресторану с красочной вывеской «Василий Блаженный», Лина осознала преимущество расположения ресторана не в центре, а почти на окраине Москвы. Клиентам всегда будет где припарковаться.

Поставив машину на сигнализацию, Лина осмотрелась и пошла к входу. Двери ей услужливо открыл одетый в костюм стрельца усатый добрый молодец, только вчера принятый на должность швейцара. Лина вошла в зал, где уже были зажжены светильники, а в воздухе витали ароматы кулинарных изысков, и, заметив молодого официанта, который обслуживал вчера их с Милой, с надеждой спросила:

– Людмила Павловна уже здесь?

– Людмила Павловна? – переспросил юноша, стараясь что-то вспомнить.

– Ну, вчера мы с ней здесь сидели, кушанья пробовали, – напомнила Лина.

– Ах да, помню, конечно, – закраснелся юноша и добавил: – Но сегодня я ее не видел.

– Это точно?

– Точно, я никуда не отлучался.

– Ладно, не видел так не видел, – проговорила Лина и, чувствуя, что горло начинает сжимать тревога, механически спросила: – А времени сколько сейчас, не подскажешь?

– Без четверти одиннадцать, – проговорил официант, взглянув на настенные часы, и добавил: – Сейчас часы бить будут.

– Кого они тут бить будут? – включился в разговор дотошный Михаил Сергеевич Гунькин, администратор, которого тоже нашла Милка.

Михаил Сергеевич, лысоватый невысокий мужчина лет сорока, уже был во фраке и накрахмаленной манишке с вишневой бархатной бабочкой. Он учтиво поклонился и, обращаясь к Лине, нараспев проговорил:

– Здравствуйте, дорогая Лина Сергеевна. Ну, как вы находите ресторан?

– Нормально, – кивнула Лина, думая о своем.

– Все только нормально? – улыбаясь, пожал плечами Михаил Сергеевич. – Мне говорили, что вы вчера заезжали вечером с Людмилой Павловной и даже откушать изволили.

– Изволили, изволили, – не выходя из задумчивости, проговорила Лина.

– Ну и как вы нашли наши кушанья? – не унимался Михаил Сергеевич.

– Нормально, – опять кивнула Лина.

– Ну вот, опять нормально. – развел руками Михаил Сергеевич. – Нет чтобы отметили: это хорошо, это не очень хорошо. А это просто здорово.

– Михаил Сергеевич, – перебила его Лина, – Людмила Павловна, Мила, сегодня сюда не приезжала?

– Я же сказал, что не было ее сегодня, – покраснев, напомнил юноша-официант.

– Ты сказал, что не видел ее. Может, ты не видел, а кто-то видел, – раздраженно проговорила Лина, с надеждой взглянув на Михаила Сергеевича.

Но тот отрицательно покачал головой:

– Нет, я ее тоже сегодня не видел.

– Но может, она все-таки заезжала в ресторан? – не унималась Лина.

– Я могу спросить у всех, – предложил Михаил Сергеевич. – Но по-моему, ее все-таки здесь не было.

С этими словами Михаил Сергеевич вышел, а Лина в растерянности так и осталась стоять посреди зала.

Через пару минут Михаил Сергеевич вернулся и покачал головой:

– Нет, не было ее, никто ее сегодня здесь не видел. А что стряслось?

– Мила, кажется, пропала, – тихо проговорила Лина, только теперь начиная осознавать весь ужас сложившейся ситуации.

– Как «пропала»? – не понял Михаил Сергеевич.

– Ее похитили, – уверенно проговорила Лина. – И я знаю кто. Нужно звонить в милицию.

Но тут раздался приятный мелодичный перезвон настенных часов. Под музыку, колокольным звоном они начали мерно отстукивать время.

– Я же говорил, что часы бить будут! – восторженно воскликнул юноша.

И тут неожиданно раздался оглушительный хлопок, и всю залу заволокло едким дымом.

Глава 4

Перед отъездом в Москву свой парижский дом и клинику, где лечились в основном арабы, Ахмед оставил на дядю Джамила. Того самого, с появлением которого жизнь усыновленного еще в младенчестве семьей русских эмигрантов Дашковых арабского юноши Ахмеда круто изменилась. Дядя Джамил, как и Ахмед, имел медицинское образование, и проконтролировать работу врачей для него не составляло труда. Джамил, отлично разбираясь в людях, был уверен, что руководителю или тому, кто его замещает, достаточно делать серьезное лицо и время от времени указывать на недостатки. Любые работники, а врачи в особенности, в таком случае начинают так активно контролировать самих себя и друг друга, что руководитель может отдыхать. Правда, в рассчитанной на мусульман клинике Ахмеда была одна особенность – она делилась на две половины и даже имела два входа. Мужчин принимали врачи исключительно мужского пола, а женщин – женского. И чтобы проконтролировать то, что происходит на женской половине, как предупредил Ахмед, нужно обращаться к доктору Мариам, миловидной, еще молодой женщине, в свое время с отличием окончившей Московский медицинский институт. Она была настоящим профессионалом, ей можно было доверять. За свою клинику Ахмед мог не волноваться.

А вот ему самому, как он понял со слов дяди, предстояло выполнить в Москве достаточно ответственную миссию.

После того как дядя Джамил по кличке Меченый стал ключевой фигурой в одной опасной исламистской группировке, его тут же взяли под особый контроль все спецслужбы мира. И «путешествовать», наблюдая за проведением в разных странах секретных операций и терактов, пришлось Ахмеду. Его, правда, тоже очень скоро вычислили. Но Ахмед, будучи талантливым практикующим врачом, умел шифроваться лучше Джамила. В Москве у Ахмеда были и свои планы. И, понимая, что за ним будут следить, он решил своими делами заниматься параллельно с делами Джамила. Хотя в этот раз дядя его ни о чем особенном-то и не попросил. Он хотел, чтобы Ахмед оценил возможность проведения терактов в центре Москвы. При этом он не уточнял, когда и где планируется их проводить. Главное, чтобы Ахмед свежим взглядом оценил, какие объекты наиболее сильно охраняются, то есть в принципе недоступны для бойцов, а какие находятся под меньшим контролем.

Ахмед, которому его приемная мать сумела передать трепетное отношение к русской культуре, решил, что в этот раз забракует все амбициозные планы возглавляемой Джамилом террористической организации. В память о своей приемной матери и ее родителях, которые отдали ему столько тепла, любви, сбережения и всю недвижимость, он считал обязанным отвести беду от русских. Поэтому все возможные места проведения терактов он решил даже не посещать. Доводов, почему именно сейчас целесообразнее перевести свое внимание из России, Москвы в другие части света, у него хватало. Он еще в самолете придумал, что напишет дяде из Москвы. Для Ахмеда было важно совсем другое.

В Подмосковье ему нужно было во что было ни стало отыскать могилу приемной матери – Екатерины Дашковой и по возможности договориться с кем-то из местных, чтобы они согласились ухаживать за могилой. Об этом дядя Джамил не знал, как не знал он и о том, что после смерти своей приемной матери Ахмед не выбросил, не продал, не уничтожил ни одной иконы, которых в доме было немало. Его усыновители, люди глубоко верующие, проявив такт, не стали принуждать Ахмеда принимать христианство. Даже став после появления в его жизни дяди Джамила глубоко верующим человеком, мусульманином, а можно сказать, исламистом, Ахмед не испытывал к христианству неприязни и тем более ненависти.

А все иконы Дашковых, которые после смерти приемной матери стали частыми гостями в его доме, ÂXMÂA перенес и развесил в бывшей спальне Дашковой. Он всегда держал ту комнату запертой. Туда, кроме него, заходила только его помощница по хозяйству Глаша, сама русская, очень аккуратная и глубоко верующая девушка. Но Глаша умела держать язык за зубами.

Пользуясь частыми, иногда довольно длительными отъездами Ахмеда, дядя Джамил, который еще не успел приобрести в Париже собственное жилье и жил на съемных квартирах, любил оставаться в бывшем доме Дашковых за хозяина. Он оборудовал там себе кабинет-спальню. Дядя Джамил был бы, наверное, не против переселиться к Ахмеду насовсем, но в целях конспирации удобнее было снимать отдельную квартиру. Ведь квартиру можно поменять. А новый дом так скоро не подберешь.

В этот раз Джамил после отъезда Ахмеда сразу переехал в его дом, расположенный неподалеку от клиники, за которой ему тоже предстояло присматривать.

Посещение клиники Джамил оставил на завтра. А в первый вечер он решил просто расслабиться и отдохнуть. Ахмед даже не подозревал, что его миссия – это всего лишь миссия прикрытия. Его приезд в Москву несомненно привлечет внимание всех спецслужб. И Интерпол, и ФСБ будут следить за каждым его шагом. А в это время совсем другие люди будут методично готовить то, что запланировано.

Связь с этими людьми осуществлялась через Интернет по очень сложной секретной цепочке. Сообщения, которые высылались, были понятны только посвященным.

Джамил был среди тех, кто контролировал проведение операции в Москве. Но и он не знал, где сейчас находятся исполнители. Однако дисциплина в их организации была настолько строгой, что сомневаться в том, что каждый точно выполнит возложенную на него миссию, не приходилось.

Сидя в уютном, обставленном по своему вкусу кабинете и вглядываясь в экран ноутбука, Джамил чувствовал себя звеном бесконечной, опутавшей весь мир цепи, которая не может быть разорвана ни при каких условиях. Звенья, выпадающие из игры по объективным причинам, сейчас же заменялись новыми. И Джамилу было приятно осознавать, что он принадлежит к тем, кого в ближайшее время заменять не будут. В Париже он был в безопасности. Он был нужен своим, как человек, умеющий организовывать самые сложные и почти невыполнимые операции, и он нужен был тем, кто хотел выследить и раскрыть их организацию. Интерпол воспринимал его как идеальную приманку, очевидно еще не раскусив, что уже не только он, но и его племянник Ахмед давно вышли из игры, точнее, находятся над игрой, диктуя правила и контролируя их исполнение. Среди игроков, которые были обязаны беспрекословно исполнять все указания, были не только мужчины, но и женщины. Именно это притупляло бдительность, а часто и обезоруживало потенциальных врагов исламистов. Восточные женщины до сих пор оставались загадкой и для Интерпола, и для ФСБ, да и для самих мужчин-исламистов.

Отправив несколько важных сообщений по Интернету, Джамил неожиданно обнаружил в своем почтовом ящике послание от недавно появившейся у него на горизонте Лейлы: «Прилетаю 7 ноября в 6 утра. Твоя Лейла».

Лейла – молодая длиннокосая красавица с влажными, похожими на спелые маслины глазами – тоже была по образованию медиком. Она умела ухаживать за больными и делать уколы. Но лучше всего, как успел однажды убедиться Джамил, у нее получался расслабляющий массаж. Ее мягкие проворные руки способны были дать ощущение счастья. Джамил познакомился с ней в Стамбуле, где она работала в одной из клиник и наверняка тоже была связана с их организацией.

Тогда, в Стамбуле, придя к Лейле на массаж, он передал ей флэшку. Лейла же, узнав, откуда он прилетел, призналась, что давно мечтала посмотреть Париж. И вот она прилетает. И возможно, захочет остановиться не в отеле, а в его доме, точнее, в доме Ахмеда. Во всяком случае, он просто обязан предложить ей такой вариант.

Джамил понимал, что в одной спальне с ним Лейла спать не станет. И нужно было приготовить ей отдельную комнату. А для этого обойти весь дом.

Дом был построен давно, но в начале двадцатого века, а потом уже в восьмидесятые годы модернизирован. На первом этаже, кроме светлого просторного холла, находилась кухня, комната для гостей, ванная и туалетная комнаты. Но Джамил знал точно, что Лейла, напуганная излишней активностью турецких ловеласов, на первом этаже жить побоится. На втором этаже, куда вела застланная ковровой дорожкой мраморная лестница, были расположены еще две ванные и туалетные комнаты, библиотека, кабинет и спальня Ахмеда, куда пускать Лейлу было неудобно, спальня-кабинет Джамила, просторная гостиная и еще одна, почему-то запертая комната, о которой Ахмед никогда ничего не говорил Джамилу. А сам Джамил любопытством не отличался. Но теперь, осмотревшись, Джамил понял, что удобнее всего Лейле будет остановиться именно в этой верхней комнате, рядом с его кабинетом. Но, чтобы отпереть двери, нужно было найти ключ. Поскольку домработница Глаша, помогавшая Ахмеду, а теперь ему по хозяйству, уже ушла, а на завтра откладывать то, что легко можно сделать сегодня, Джамил не привык, он отыскал в ящике стоящего в холле пузатого комода связку ключей и методично, один за одним, начал подбирать ключ к дверям единственной запертой комнаты.

Наконец замок со скрипом поддался и, как только дверь приоткрылась, на Джамила дохнуло каким-то непривычным, музейным запахом. То, что он испытал, когда открыл двери и зажег свет, можно было назвать состоянием шока. Хотя, возможно, это было нечто большее, чем шок.

Комната с плотно зашторенными окнами, очевидно, раньше была спальней хозяйки. Широкая кровать, шкаф-гардероб, пузатый комод с резными ножками в пару к тому, что стоял внизу в холле, небольшой письменный столик с удобным креслом у окна. Однако теперь эта комната больше напоминала музей или выставку. На стенах в несколько рядов висели иконы. Иконы стояли и на комоде и лежали на столе. Джамил от неожиданности даже зажмурился, абсолютно не зная, что ему делать.

Первой его реакцией было тут же позвонить Ахмеду и отчитать его так, чтобы запомнил на всю жизнь. Ведь если бы не он, а кто-то из руководителей организации узнал, что в доме Ахмеда хранятся христианские, православные иконы, его могли попросту уничтожить. Однако, подумав, Джамил, наоборот, решил ничего не говорить Ахмеду и до его приезда уничтожить святые знаки чужой веры. Но он понимал, что это означало ссору, а может, и разрыв с Ахмедом, который относился к воспитавшей его женщине, а значит, и ко всему, что с ней было связано, с особым трепетом. И тут у Джамила родился гениальный план. Он решил завтра же, не дожидаясь Ахмеда, продать все иконы какому-нибудь собирателю или в музей. А вырученные деньги перечислить на счет их организации. Ахмеду можно будет сказать, что иконы украли злоумышленники. Джамил, сам не зная почему, не хотел, чтобы прислуга видела, что он заинтересовался иконами. Поэтому сам начал снимать со стен и переносить их в свой кабинет. Утром Глаше останется только убрать комнату и подготовить ее к приезду Лейлы.

Когда последняя икона была снята со стены и вынесена в кабинет, Джамил вымыл с мылом руки и хотел уже, выключив свет, идти в свою комнату укладываться спать. Но, подойдя к комоду, он ради интереса вытянул верхний ящик и с удивлением увидел, что там находится не постельное белье, а папки с какими-то бумагами. На одной из них по-французски было написано «Ле Корбюзье». Будучи человеком образованным, Джамил знал, что Ле Корбюзье – один из основоположников современной архитектуры. Вытянув папку, он положил ее на комод и развязал шнурочки. Наверху лежал нарисованный от руки пожелтевший план, на котором карандашом по-французски были сделаны какие-то пометки.

Джамил развернул план и присмотрелся. Карандашом были нарисованы Кремлевская стена с башнями и кремлевские храмы. Джамил сразу узнал их, потому что уже несколько месяцев подробно изучал, измерял и вымерял именно Красную площадь и Кремль. Когда ему пришло распоряжение спланировать теракт в сердце Москвы, Джамил воспринял это как проверку или глупый розыгрыш. Но, изучив место возможного проведения теракта, он понял, что удобнее всего совершать его внаглую там, где из-за повышенной охраны никто этого теракта никак не ожидает.

Красная площадь с постоянной сменой караула, особо охраняемой территорией Кремля была идеальным местом. Единственной проблемой оставалось пройти туда незамеченным. И пронести взрывчатку. Но со временем появилось сразу несколько вариантов осуществления. В игру готовы были вступить шахидки-смертницы.

Случайно обнаруженная карта притягивала Джамила как магнит.

Удивление вызывало то, что поверх сделанного карандашом реального плана Красной площади Ле Корбюзье черной тушью набросал какой-то совсем другой план, со стоящими на месте храмов зданиями из стекла и бетона, ровными дорожками и выстроившимися вдоль их деревьями. Это была какая-то совсем другая, незнакомая Красная площадь. Джамил присмотрелся и заметил внизу дату – 1924 год.

– Странно, – проговорил он вслух и, еще раз присматриваясь и распутывая проведенные карандашом и тушью линии, понял, что первые обозначают объекты, которые в двадцатые годы реально находились в районе Красной площади, а тушью маэстро начертил какой-то свой собственный, так и не осуществленный новый план центральной московской площади, где не оставалось места храмам и старым постройкам.

Но самым удивительным было то, что словно существующий в реальности был обозначен подземный ход, который вел из одного из углов карты к храму Василия Блаженного. По предложению Джамила именно этот храм был выбран в качестве главного объекта планируемого теракта в Москве.

Джамил долго всматривался в план: рукой архитектора в самом его начале было ясно написано «подземный ход». Джамил сам не верил своей удаче. Ведь сколько раз, разрабатывая план, он думал о том, что хорошо бы в этот раз не подставлять людей, и упирался в одно и то же: «Вот бы был подземный ход!» Теперь его мечта, считай, сбылась. К храму Василия Блаженного действительно вел подземный ход, который, есть надежда, сохранился до нашего времени. И если сейчас передать эту карту тем, кто занимается подготовкой теракта, они на месте быстро сориентируются.

На какое-то время Джамил даже забыл о приезде Лейлы. Главным для него стало передать карту в Москву. Сначала Джамил решил сделать это через Ахмеда. Но Ахмеда несомненно пасут, и пасут очень тщательно. Так что карта, прежде чем попасть к нужным людям, может оказаться в ФСБ или в Интерполе. Поэтому придется искать другие пути передачи информации.

Скопировав нужный участок карты на компьютер, Джамил положил план на место. А затем, вернувшись в свой временный кабинет, перекачал нужную информацию на флэшку и, рассматривая скопированную карту на экране монитора, снова и снова начал прорабатывать новые, легко осуществимые варианты использования подземного хода. Уже под утро он начал излагать этот план в письменном виде, точнее, в виде шифровки, основой которой был Коран. Цифры, в которые выстраивался текст, были цифрами страниц и порядковым номером букв, из которых составлялись нужные слова. Если бы даже спецслужбы догадались, что текст шифруется по изданию Корана, им нелегко было бы понять, что Джамил нумерует страницы не с начала, а с конца книги.