Kitabı oxu: «Ревизор: возвращение в СССР 46»
Глава 1
Куба, Гавана
Телефон зазвонил. Помощник Фиделя снял трубку, выслушал звонившего и сказал:
– Команданте, ваш брат Рауль хочет с вами переговорить.
– Давай сюда, – велел Фидель, перекладывая сигару из правой руки в левую. – Слушаю тебя, брат, – сказал он Раулю.
– Здравствуй снова, Фидель. Ну вот, получил я информацию из нашего министерства иностранных дел. И что они говорят, брат? Всё полностью подтвердилось, слово в слово. Они уверяют, что такое разрешение для интервью советскому корреспонденту действительно нужно. Так что министр иностранных дел Советского Союза был в своём праве, что очень недоволен произошедшим. Наши люди сказали советским дипломатам, что парень находился в отпуске и что он не представлялся нам сам как корреспондент «Труда»…
Но в принципе это были неофициальные переговоры, которые никак не могут исправить сами по себе ситуацию. Сам понимаешь, что официально ни один сотрудник советской дипмиссии не будет говорить за своего министра, на это можно вообще не рассчитывать. Также мы не можем сослаться ни на одного из тех дипломатов, кто говорил с нашими людьми, – потому что в противном случае в следующий раз никто из них не захочет с нами говорить. Их карьера тоже может оказаться под ударом, исходя из того, как строго у них там всё поставлено…
– Да уж, и это родина Октябрьской революции, – недовольно покачал головой Фидель. – Какой же пример они дают нам, верным последователем учения Ленина? Помнишь, как в книге «Государство и революция» Ленин прописывал меры против превращения представителей новой социалистической власти в бюрократов? И разумеется, они их у себя не внедрили…
– Брат, я думаю, что они уже давно забыли о том, что должны подавать революционный пример другим странам, которые хотят идти по пути марксизма-ленинизма. Если уж они практически открыто ругают Сталина, что уж тут говорить после этого… – вздохнул Рауль.
– Ну что же, раз дело обстоит именно так, как и рассказал этот паренёк, значит, пришла пора мне действовать, брат. – энергично сказал Фидель.
– Только ты постарайся всё же как-то немножко аккуратнее, дипломатичнее, – вздохнул Рауль, – потому что если перестараешься, у этого Ивлева точно будут проблемы по возвращении в Советский Союз.
– А мы ему тогда скажем, чтобы он и не возвращался, оставался здесь. – улыбнулся Фидель. – Сам говоришь, толковый парень, найдём мы для него работу, тем более раз он здесь уже с семьёй. И вывозить её из Советского Союза не придётся. Будет учиться в нашем Гаванском университете, подучит испанский, и закончит его. Чем это хуже того же МГУ? Думаю, такой толковый парень быстро освоит испанский язык. Всё же это язык любви и революции. Он должен почувствовать его ритмику и заложенную в нём страсть и созидание.
– Так-то оно так, брат, но ты же понимаешь, что мы никогда не сможем быть до конца в нём уверены. Всё же он не один из нас. – возразил Рауль.
– Ну, это-то да, но кто сказал, что мы должны давать ему совсем уж высокие позиции в нашей стране? Будем исходить сугубо из той пользы, что он может нам принести…
– И всё же постарайся, брат, поделикатнее, хорошо? Русские, конечно, нам в любом случае дадут всё, что обещали. Для них это фактор престижа в борьбе с американцами, но не хотелось бы задержек из-за того, что они обидятся, с поставками. Да и последние пару лет они уж слишком начали заигрывать с Вашингтоном, мне это тоже очень не нравится. Не надо давать им предлог ухудшить с нами отношения.
– Хорошо, хорошо, Рауль, – засмеялся Фидель, – не пытайся быть мне нянькой. Не волнуйся, я аккуратно с ними переговорю. Сейчас скажу моему аппарату, чтобы подобрали время, когда я буду посвободнее… Утром, наверное, позвоню, когда у них будет после трех.
***
Москва, МИД СССР
Первый заместитель министра Макаров, решившись наконец, как и обещал, выполнить уговор со своим сыном, аккуратно навел справки о настроении Громыко. Результат его удовлетворил, и он попросился на внеочередной приём к министру. Посетителей у того не было, так что через пару минут он уже был допущен к нему в кабинет.
– С чем пожаловали, Семён Николаевич? – спросил его Громыко.
– Да вот отчитаться по поводу выполнения вашего поручения, Андрей Андреевич, – в несколько шутливом тоне начал Макаров.
Будучи человеком с прекрасным чувством юмора, Громыко немедленно поддержал его тон:
– И по какому же именно поручению, Семён Николаевич? – с улыбкой спросил он его.
– Да по тому, что вы дали по поводу моего сына Виктора. Вы же спрашивали, почему он не в МГИМО учится, а в МГУ, и сказали, что надо уважать преемственность и строить семейную династию…
– Судя по вашим словам, я так понимаю, что он после разговора с отцом проникся и решил перевестись в МГИМО? – с заинтересованностью в голосе спросил министр.
– Вы знаете, тут на самом деле всё немножко иначе получилось. Дело в том, что Павел Ивлев – тот самый Павел, что с братьями Кастро встречался, лучший друг моего Виктора. Он, собственно говоря, где-то с полгода назад и сына моего в Кремль на полставки пристроил, чтобы он какого-то опыта уже набирался государственной деятельности. Так что это взаимная у них дружба…
– Так это этот Ивлев его в Кремль пристроил, а не вы, получается? И как корреспондент «Труда» может быть настолько влиятелен, что способен своих друзей в Кремль пристраивать? – удивлённо поднял брови Громыко, перебив своего заместителя. – Или же он как студент так влиятелен? Признаться, я начинаю путаться…
– Честно говоря, не знаю, Андрей Андреевич, как он смог, но это факт, – развёл руками в стороны Макаров. – Я сам с Ивлевым не могу до конца определиться. Представьте себе моё удивление, когда сын пришёл домой и рассказал мне, что его восемнадцатилетний друг помог ему в Кремль устроиться на полставки. Так и не только ему, ещё и другим четверым его друзьям.
– Так этому Ивлеву всего восемнадцать лет? – снова поразился Громыко.
– Да, восемнадцать лет, и при этом, представьте, он всего два с небольшим года назад из брянской провинции в Москву приехал поступать, никогда до этого в столице не был, парень из обычной семьи. Но я с ним лично общался, как-то на дачу его с женой приглашали. Я бы так сказал, это человек с энциклопедическим складом ума. Он во внешней политике разбирается получше, чем многие выпускники МГИМО, что к нам приходят в МИД работать. А уж про то, как он разбирается в мировой экономике, я вообще лучше промолчу. Просто не поверите…
– Даже так? – с интересом сказал Громыко. – А мне тут буквально только что передали характеристику из МГУ, которую прислал партком этого университета. Я как раз начал ее читать, когда вы на прием попросились. Он, оказывается, уже кандидат в члены партии. Со всей информацией не успел ознакомиться, но судя по началу, характеристика достаточно отвратительная, я бы сказал. Непонятно, как вообще человека, про которого такое пишут, могли одобрить как кандидата в члены партии. Сейчас я вам тоже дам с ней ознакомиться.
Громыко протянул Макарову характеристику. Тот, прочитав её, очень удивился. Вернув характеристику министру, сказал:
– Вы знаете, даже по тем обрывкам информации, что у меня имеются, всё, что тут написано, не имеет никакого отношения к Павлу Ивлеву. Сын мне то и дело рассказывает, что Павла ректорат МГУ постоянно отправляет за рубеж и дает ему поручения международные конференции организовывать. Прямо сейчас по поручению комсорга он вместе с моим сыном организовывает конференцию с немецкими студентами из Берлинского университета, потому что в августе его туда отправляли делегатом на X Международный фестиваль молодежи и студентов. Что тоже, сами понимаете, показатель отношения к нему ректората. А ещё он слышал от замдекана по науке, что Ивлев и с Токийским университетом согласовал конференцию, причём достаточно серьёзную конференцию. И она же ему сказала, что они его включили в оргкомитет этой конференции. И сами понимаете, раз все это происходит вот прямо сейчас, то эта характеристика не стоит даже той бумаги, на которой она написана. Если бы его так характеризовали, то ни за что бы его не допустили к подобного рода мероприятиям.
Громыко брезгливо посмотрел на бумагу, которую держал в руках, и положил её на стол.
– Да уж, кажется, я начинаю понимать, как именно и по какой причине была составлена эта писулька. Похоже, там кто-то решил выслужиться передо мной, прислав, с его точки зрения то, что мне нужно. Вместо объективной информации… Но ладно, вернемся к этому молодому человеку… Значит, говорите, этот Ивлев такой уникум, что уже на серьёзном уровне занимается международной деятельностью, хотя и не в МГИМО учится. Всё верно?
– Верно. Он не только в «Труде» подрабатывает, но и на радио выступает. Там передачи у него каждая по полчаса, и некоторые из них имеют самое непосредственное отношение к международной проблематике. В частности, у него была очень яркая серия передач по антиколониализму и зверствам европейских колонизаторов в странах третьего мира. Я сам потом пару статей в «Труде» на основе этих передач, им сделанных, прочитал. У Ивлева однозначно есть талант к такого рода делам. А уж про военный переворот в Чили как он хорошо написал… Какая там была хорошая статья!
– Что уж сейчас писать про военный переворот в Чили, когда все уже произошло, и Пиночет у власти, – хмыкнул Громыко, – теперь с этим и студент справится. Нам бы заранее знать про то.
– Сейчас – да, согласен. – улыбнулся Макаров. – Вот только та статья Ивлева про грядущий в ближайшие месяцы военный переворот в Чили вышла в начале августа, за месяц до него. Я потом после переворота ещё хвосты нашему посольству в Чили накручивал, как они могли все проспать, когда студент из Москвы все предпосылки для этого переворота заметил…
– А мне почему не сказали?
– Андрей Андреевич, на вас и так столько всего свалено… Неужто я еще на вас и это должен был повесить? Да Ивлев в целом крайне интересный молодой человек. Что уж говорить, если в театре «Ромэн» прямо сейчас идёт пьеса, написанная лично им, причём без соавторства. А сын мой приносит домой больше денег, чем я, потому что Ивлев придумал постоянно работающие комсомольские стройотряды организовать для сокурсников, где они такие деньги зарабатывают, что им кто угодно обзавидуется…
– Интересно, всё это очень интересно, – покачал головой Громыко. – Но вы, когда вошли ко мне в кабинет, начали про своего сына говорить, а затем мы уже почему-то на его друга Ивлева перешли. Возвращаясь к вашему сыну, Семен Николаевич, что именно вы хотели мне сказать про него? Из нашей беседы я уже понял, что он к организации международных конференций у себя в МГУ привлекается, и раз активный стройотрядовец, то и работы не боится… Так что, нам есть смысл, получается, его переводить в МГИМО? Выходит, есть у него склонность к нашей работе?
– Буду честен с вами, Андрей Андреевич, в отношении моего сына… К дипломатической работе у него имеет место быть некий юношеский протест. Ну, бывает такое. Сами же понимаете, молодёжь всегда кажется себе уникальной. А на самом деле она наступает на грабли одинаково в каждом поколении, и сын мой сейчас согласился перевестись в МГИМО только при одном условии – что я приду к вам, и попытаюсь каким-то образом смягчить последствия того самого интервью, взятого на Кубе у Фиделя Кастро, для его друга Павла Ивлева. Но я его честно предупредил, что вы сами все решения принимаете, и что как будет, так и будет.
– Да, не очень дипломатично, но зато честно, такого подхода я от вас и жду, Семен Николаевич, – усмехнулся Андрей Андреевич. – Ну что же, похоже, этот Ивлев и как человек чего-то стоит, раз у него друзья такие верные есть… Так что, будете сына в МГИМО переводить? Есть надежда, что его нынешний негатив из-за этого юношеского максимализма сойдёт на нет и получится из него хороший советский дипломат?
– Думаю, что я, пожалуй, воспользуюсь этим его предложением, – кивнул Макаров. – Мне же самому хочется семейную династию продолжить. Дело всей своей жизни из рук в руки своему сыну передать, уходя на пенсию. А дипломат из Виктора моего однозначно получится. Парень он скромный, интеллигентный, себя не выпячивает. Никакого отношения к золотой молодежи, что кичится своими родителями, и кутит налево и направо, не имеет. Более чем уверен, что негатив его к дипслужбе быстро сойдёт на нет, когда он начнёт в МГИМО учиться. И как вы мне и пожелали, получится у меня создать семейную династию.
– Ну что же, Семен Николаевич, спасибо за то, что честно объяснили и свои мотивы, и прояснили ваши отношения с этим интересным молодым человеком Павлом Ивлевым, – поблагодарил своего заместителя Громыко. – Будем разбираться, что тут к чему. Уж больно странная вся эта история.
***
Москва, МИД СССР
Макаров, зайдя в свой кабинет, опустился в глубокое кресло.
Да уж, не так и просто ему было решиться на этот разговор с министром. Андрей Андреевич, конечно, очень умный и интеллигентный человек, но не терпит вмешательства в те дела, что его лично заинтересовали, и на дух не переносит всякое кумовство. Был риск, что он расценит попытку Макарова реализовать ультиматум от его сына как попытку какого-то грубого вмешательства, чтобы повлиять на беспристрастность его решения.
Но вроде бы пронесло. Андрей Андреевич отнёсся к полученной информации по Ивлеву очень по-человечески, так что его совесть в отношении данного сыну обещания чиста. И всё, что он мог сделать, чтобы уменьшить нависшие над Ивлевым проблемы со стороны Громыко, он действительно сделал.
Ну а то, что Витька решил самопожертвованием заняться ради друга, так это даже хорошо. Он хоть сына наконец увидел с какой-то яркой стороны, как личность. А то как он отгородился от него после тех ссор между ними, когда он настаивал, что он должен в МГИМО идти и дипломатом потом становиться, так полностью, до недавних времён, эта возникшая стена между ними и не пропадала.
Он всё надеялся, что когда сын повзрослеет, эта стена сама собой рассосётся, но как-то время шло, а всё никак этого не происходило. Он уже начал опасаться, что полностью загубил отношения со своим единственным ребёнком, и рядом с ним стремительно превращается во взрослого какой-то незнакомец… И что он за дипломат после этого?
Так что фактически ему очень повезло, что с Ивлевым произошёл этот инцидент. Неизвестно дальше, что будет с самим Ивлевым из-за всего этого, но он, как отец своего сына, однозначно в выигрыше. Что бы там ни говорил и не думал Витька, атмосфера МГИМО его затянет.
В МГУ, конечно, хорошие преподаватели, но их всё же не сравнить с теми личностями, которые преподают в МГИМО. Сколько там послов полномочных на пенсии! Какие великие дела они вершили на международной арене от имени своей страны! Сколько ярких, захватывающих эпизодов было в их жизни, которыми они щедро делятся со своими студентами…
Ну и стало полностью ясно, что раз Витя вот так вступился за своего друга, значит, есть у него в душе мощная романтическая нотка. Кто бы мог подумать, ведь он так старательно последние годы изображал из себя обычного сухого экономиста, который потом то ли начальником планового отдела станет, то ли главбухом и будет всю жизнь с циферками возиться…
А раз у него есть такая сильная романтическая нотка, то МГИМО его захватит и очарует, и к концу обучения он однозначно не захочет ни с какими циферками возиться и пойдёт в МИД устраиваться. – пришел к окончательному выводу по этому вопросу Макаров.
Главное, чтобы ему самому здоровья хватило на тот момент ещё в МИДе работать, и повлиять на то, чтобы сын смог туда попасть. Не дай бог, инфаркт или инсульт – и на пенсию. И уже не факт, что это получится сделать. Уж больно жёсткая в МИДе конкуренция даже между своими, что уж тут говорить про пожелания со стороны пенсионера, пусть и заслуженного…
***
Москва, МИД
Андрей Андреевич Громыко был немало удивлен, когда спустя полчаса после ухода Макарова к нему на прием попросился и другой заместитель, Чебаков Юрий Борисович. Нет, не тому, что попросился на прием, это как раз дело обычное, а тому, что секретарь указала и цель его визита – обсудить инцидент на Кубе с интервью Фиделя Кастро корреспонденту «Труда»…
– Сговорились они, что ли, с Макаровым? – пробормотал министр, велев пустить к себе Чебакова. – Но зачем, если так? Глупо это как-то выглядит, один за другим по тому же вопросу идут. Надеюсь, хоть этот не скажет, что его сын попросил… А то это будет уже не смешно…
Юрий Борисович, поздоровавшись с министром, и сев напротив него, тут же приступил к делу:
– Андрей Андреевич, у меня появилась дополнительная информация по тому инциденту в Гаване. Позвонив в посольство, я выяснил, что кубинская сторона уже связывалась неофициально с нашими дипломатами по поводу того интервью с Фиделем Кастро. Сказали, что это их ошибка, они не знали, что Ивлев отдыхает на Кубе с семьей, и поэтому это не является на самом деле интервью корреспондента «Труда» с кубинским лидером, а разговором частного лица с Фиделем Кастро. А подали они это как интервью, данное корреспонденту «Труда», потому что Вильма Эспен, жена Рауля Кастро, не разобралась в том, что молодой человек на отпуске, поскольку встречалась с ним до этого в Москве именно как с корреспондентом «Труда», и велела подать все это именно как официальное интервью в кубинской прессе. Так что с этой точки зрения произошедшее всего лишь недоразумение, и этот молодой человек формально ничего не нарушил…
– А почему вы решили лично этот вопрос изучить, Юрий Борисович? – спросил Громыко, дождавшись окончания речи своего зама, судя по всему, заготовленной заранее, – вы же не по этому региону у меня заместитель, а по Европе? Или вас сын попросил?
– Почему сын? – не понял Чебаков. – У меня же дочери… Нет, и они не просили. Просто ко мне из КПК обратились с просьбой разобраться. Есть там такой Межуев Владимир Лазоревич, он лично давал поручительство этому Ивлеву в партию. И переживает, что это происшествие способно испортить жизнь молодому человеку. А у него уже двое детей, между прочим…
– Я вас услышал, Юрий Борисович, – кивнул Громыко. – Межуева я, конечно, знаю. Уважаемый человек. Так… А по тому вопросу с позицией Югославии в ООН, что я вам поручил, и уже сугубо по вашему региону, нет подвижек?
– Работаем, Андрей Андреевич! Надеюсь, скоро получится отчитаться о сугубо позитивном результате. Есть определённые предпосылки…
Отпустив Чебакова, Громыко хмыкнул.
– Межуев, значит… Что же за филькину грамоту мне прислали из МГУ вместо нормальной характеристики… Пьесу Ивлев этот, значит, поставил в «Ромэне». А теперь и у меня тут какой-то цыганский театр начался, право слово… Замы один за другим идут за молодого драматурга и студента, которого я наивно считал журналистом, хлопотать… Сироту обидели… Ну что же, будем искать золотой ключик от этого спрятанного театра… И разбираться, кто там Буратино, а кто Карабас-Барабас…
И тут же сказал, нажав кнопку, в селектор:
– Ирина, попроси, нет, даже скажем так, потребуй, чтобы из МГУ прислали те бумаги, что были поданы на Павла Тарасовича Ивлева, студента факультета экономики, когда решался вопрос о его рекомендации в кандидаты в партию. С соответствующими характеристиками от рекомендовавших лиц… И особо укажи, что они должны быть подлинными, в отличие от характеристики, присланной ранее…
Глава 2
Москва, квартира Алироевых
Малыш наконец заснул, и Аполлинария вдруг вспомнила, что обещала же Паше, что будет время от времени проверять его почтовый ящик, и доставать из него корреспонденцию, чтобы он не забился. Он же, кажется, ей и говорил, что ворьё всякое ходит по подъездам и высматривает, где ящики забиты газетами и письмами. Мол, это явный признак того, что хозяева отсутствуют и в квартиру можно безнаказанно вломиться.
И вот Паши уже столько времени нету, а она только сейчас об этом вспомнила. Вот же баба-дура! А ведь могла же сбегать, когда давала ключ Эмме и ходила с ней доставать деньги из сейфа.
Вот только ей тогда в голову это не пришло. Ох, и натерпелась же она тогда страху с этим сейфом! Всё боялась, что не сможет все эти циферки правильно ввести и все эти кружочки правильно подкрутить…
Но нет, всё же обошлось. Открылось хитрое устройство с первого раза. Вручила она Эмме и Марату все восемь тысяч, и они отправились покупать дом, как и замыслили.
Накинув лёгкое пальтишко на халат, она вышла в подъезд и вызвала лифт, чтобы спуститься к почтовым ящикам. Мысли между тем так и скакали в голове одна за другой.
Паша сам переехал в Москву, их перевёз, Эльвиру вон с Никифоровной тоже перетащил прямо под Москву, а теперь ещё и Либкиндов в полном составе сюда же перетянул… Ох, Эмка и благодарила его, когда они с ней общались в этот раз, так благодарила! Рассказала, как он ее чуть ли не пинками выгнал из Святославля. Не понимала она тогда, для чего это нужно. А ведь тут совсем другие возможности обнаружились, и чтобы деда обследовать и подлечить, и Никитку… Для Никитки, она сказала, опять же через ее Пашу смогла найти несколько интернатов, где умеют с такими детьми как он обращаться, чтобы развивался правильно. Его же в обычную школу не отдашь, не возьмут…
О, и в декабре же и Славка из армии уйдёт на дембель, и тоже, скорее всего, насколько она поняла, в Москву сюда приедет. Да точно приедет, он же влюблён в Эмму, а Эмма теперь тоже столичный житель.
Ну, из их хороших друзей осталось только Шанцева с женой сюда перетянуть, и будет уже круг общения почти как в Святославле.
При этой мысли Аполлинария фыркнула смешливо, вышла из лифта и проследовала к ящикам. Взглянула на ящик 81-й квартиры и охнула. И точно, там уже было полно и газет, и писем. Торчали уже, и видно было, что последнюю корреспонденцию силком запихивали внутрь…
«Вот что за голова у меня стала, ничего в ней не держится», – ругалась на себя Аполлинария, доставая всё это. – Все как Паша и говорил, стоит только зайти сюда грабителю и взгляд кинуть, как станет понятно, что никто в квартире сейчас не живет. Но Ахмад тоже хорош, постоянно же на работу мимо ящика бегает… Мог бы и обратить внимание муженек…
Принесла всю кипу к себе домой. Убедившись, что сын спокойно спит, облегченно выдохнула, и принялась рассматривать корреспонденцию. Газеты отдельно откладывала, они их с Ахмадом сами почитают, не пропадать же им. Разве Паше они потом понадобятся с такими старыми новостями?
Обратила внимание на то, что на трёх оставшихся после этого конвертах на всех красивые печати имеются, причем разные. Глянув на отправителей, ахнула. А письма-то из посольств иностранных государств оказались!
Паша велел всю корреспонденцию вскрывать, мало ли в ответ позвонить надо или еще что… Так что Аполлинария аккуратно стала их вскрывать дрожащими руками. Через две минуты перед ней лежало три приглашения на приемы в посольства. Во французское, испанское и японское… И все на даты в ноябре, когда сын еще на Кубе будет… Никак не сможет он посетить эти мероприятия…
– Ой, божечки, что творится! – сказала Аполлинария на эмоциях, и тут же опасливо огляделась. В детстве, услышав, что она божится, мать могла и по губам тряпкой треснуть… Сама уже почти бабка, а все также и пугается, что Эльвира услышит и треснет…
Но таким важным людям нужно ответить, конечно. Иностранные посольства, надо же как! Как ее сыночек взлетел-то высоко! И как боязно звонить иностранцам… Вдруг они по-русски и не поймут, что она им скажет…
Но глаза боятся, а руки делают. Взяв телефон, Аполлинария начала обзванивать посольства по указанным в приглашениях телефонам, чтобы сообщить, что Павел Ивлев за рубежом и прийти не сможет…
***
Москва, дом Эммы Либкинд
Эмма еле выпрямилась, так долго вымывала полы, согнувшись в три погибели, что спину аж прихватило. А она же молодая девчонка, что же тогда женщины в возрасте чувствуют, полы помывши? – подумала она.
Правда, она сегодня не просто мыла полы, а чуть ли не скоблила их. Новый дом куплен и полностью оформлен на нее, но сам-то он совсем не новый, конечно. В бумагах было указано, что он 1922 года постройки… Окна рассохшиеся, даже при вторых окнах, вставленных на зиму в раму, все равно из них прилично поддувало. Надо будет самой тщательно все щели заклеить… Полы потертые, кое-где уже и дерево проглядывает, по хорошему их красить надо срочно заново. Двери скрипят пронзительно, словно привидение подвывает над душой, а парочка из них и вовсе застревает, приходится с усилием тянуть, чтобы открыть или закрыть… Обои, такое впечатление поклеены еще при Царе Горохе…
Но все же это был теперь ее дом. И не где-нибудь, а в Москве, что наполняло ее чувством бесконечной гордости. Его надлежало поскорее привести в порядок, чтобы семью сюда перевезти. Нельзя бесконечно долго испытывать терпение Министерства обороны. Они и так доброе дело для нее сделали, приютили их всем кагалом в военном общежитии… Так что надо поскорее в жилое состояние дом привести, да и перевозить уже семью и вещи сюда…
Пожалуй, учитывая, что морозы не за горами, в этом году уже не получится полы покрасить. Сейчас бы сразу, конечно, это сделать, но у нее банально денег уже почти не осталось. Если на краску и кисти хватит, то на еду до зарплаты не останется.
Ничего, Слава уже совсем скоро из армии вернется… Что самое непригодное, поправят вместе за зиму, уж как сумеют, а по весне уже и полы покрасят. Он же тоже на работу устроится, и денег у них побольше станет. Надо же и ту тысячу, что Герман от семьи оторвал, собрать и ему отвезти… Хорошо, что он так ее выручил, без нее на этот дом точно бы не хватило…
Что ее еще в этом доме очень устраивало, так это что в трех кварталах отсюда был интернат, в который нужно будет Никитку устроить. Легко будет к нему бегать, чтобы подкормить и поиграть с ним, чтобы семью не забывал…
***
Москва, неподалеку от горкома КПСС
Захаров и Чебаков встретились, как и договорились, в 13:30 в сквере неподалёку от горкома КПСС.
– Ну и как всё прошло? – спросил Захаров заместителя министра иностранных дел, пожав ему руку.
– Виктор Павлович, достаточно странно прошло. Я так понял, что Громыко испытывает какое-то предубеждение к такого рода просьбам по Ивлеву. Спросил меня даже почему-то, не сын ли мой меня прислал. Очень странный вопрос, учитывая, что он прекрасно знает, что у меня две дочери только. Я понял, что возможен более серьезный негатив в мой адрес, поэтому сразу же назвал ему фамилию Межуева и сказал, что меня попросили из КПК поинтересоваться судьбой парнишки. Не та была ситуация, чтобы в партизана играть…
– Правильный ход, – одобрительно кивнул Захаров. – Упоминание КПК любые горячие головы моментально остужает. Связываться с ними решительно никто не хочет… Значит, в целом, Юрий Борисович, получается, что какая-то предубеждённость у Громыко по поводу Павла Ивлева точно имеется?
– Да, какая-то насторожённость однозначно есть, но в чём её причины, сказать, к сожалению, никак не могу. Андрей Андреевич очень занятой человек. И когда он характерным образом морщится, и переводит разговор на другую тему, что он и сделал, тут же становится понятно, что встречу затягивать ни в коем случае не стоит. Сами понимаете, очень давно с ним работаю, и все эти моменты уже прекрасно выучил…
– Хорошо, Юрий Борисович. Но в любом случае вы сделали, что могли, чтобы помочь талантливому молодому человеку. Очень благодарен вам за эту попытку, – поблагодарил Захаров заместителя министра.
О том, что Юрий Борисович озаботился судьбой молодого человека лишь сугубо за переданный накануне конверт с 3000 полновесных советских рублей, ни один из собеседников интеллигентно упоминать не стал.
***
Москва, МГУ
После тех ругательных звонков от Межуева и Захарова парторг МГУ весь извелся. Уже стало понятно, что где-то он просчитался, когда решил, что Громыко надо помочь с тем, чтобы этого выскочку на место поставить. Был уверен, что они, едва могущественный Андрей Андреевич возьмется за их протеже, тут же уйдут в сторону, чтобы их тоже не задело, а вот оно как все неожиданно обернулось… Он всё не мог понять, почему Межуев и Захаров настолько уверенно себя ведут в ситуации, когда их подопечного взял за шкирку сам член Политбюро и министр иностранных дел, у которого, как поговаривают, огромное влияние на самого Брежнева. Откуда у них такая уверенность в том, что они свою линию пробьют и Ивлева этого из неприятностей вытащат?
Неужели они что-то знают, что ему неизвестно? По этому поводу он уже весь извелся, постоянно размышляя об этом, и ночами нормально спать перестал. И жену перепугал. Она, увидев, как он с лица спал, вообразила вдруг, что он тяжело заболел и не хочет ей диагноз раскрывать, чтобы ее не тревожить. Еле её успокоил, сославшись на неприятности по работе.
А самое плохое, что ситуация оказалась очень сильно подвешена. Учитывая, что Ивлев появится в МГУ не раньше конца ноября, она ещё почти две недели будет оставаться, скорее всего, в таком состоянии. «Скорее бы уже конец ноября», – думал он. Там уже хотя бы всё выяснится, попал ли я впросак или просто Захаров с Межуевым слишком много о себе вообразили, и Громыко прищемит хвост и этому Ивлеву, и им тоже, учитывая, как они слишком нагло себя ведут. Он, конечно, был бы очень рад такому сценарию, но, как говорится, жизнь покажет.
Когда зазвонил телефон, он вздрогнул. Хотя, в принципе, учитывая особенности его должности, телефон звонил у него часто, но как-то он настолько разнервничался, что уже и простой звонок иногда выводил его из равновесия.
Взяв трубку, он сразу же после первых слов со стороны собеседника узнал по голосу первого проректора Лукина и поприветствовал его в ответ.
«Голос какой-то у него жёсткий… Случилось чего?», – успел подумать он, и тут Лукин начал говорить весьма неприятные вещи:
– Что это вы, Анатолий Николаевич, Московский государственный университет позорите своим поведением? Что это вы себе позволяете?
– Как позорю, что позволяю? – забормотал Фадеев, пытаясь понять, что ещё за напасть дополнительно, кроме проблемы Ивлева, на него вдруг свалилась.
– Ну же, Анатолий Николаевич, не прикидывайтесь, что не знаете, о чем я! Это же вы умудрились отправить в канцелярию министра иностранных дел какую-то филькину грамоту. Я имею в виду ту якобы характеристику, что вы дали нашему студенту Павлу Ивлеву от лица партийной организации университета. Они мне по телефону пару абзацев зачитали, и мне уже хватило… А там вся она такая… И это они сказали, что им филькину грамоту прислали, и я, когда узнал, про кого идёт речь, тоже сразу же возмутился… С какого вдруг перепугу вы отправили такую вот писанину на одного из лучших студентов, что у нас в университете учится, и еще аж в целый МИД? Вы бы ещё в КГБ такую же писульку отправили, ума бы вам хватило. Хотя что это я говорю, вы ещё возьмёте и воспримете это как дельный совет, в силу отсутствия элементарного соображения.
