Kitabı oxu: «Вьетнам. История трагедии. 1945–1975», səhifə 16

План операции 2 января 1963 г., разработанный Джоном Ванном, мог бы удостоиться похвалы военных экспертов, если бы человеческий фактор сработал так, как было задумано. Однако военные подразделения, вместо того чтобы выполнить точно выверенный захват в клещи, прибывали на поле битвы вразнобой, словно высыпанные из коробки игрушки. Ранний утренний туман задержал высадку вертолетного десанта, в результате чего шедшие пешим маршем подразделения Гражданской гвардии первыми наткнулись на укрепленные позиции вьетконговцев вскоре после 07:00. Их командиры погибли, а сами они были прижаты к земле затянувшейся хаотичной перестрелкой. Глава провинции, который лично командовал Гражданской гвардией, отказался посылать в атаку второй батальон. Вскоре после 10:00, вопреки указаниям Ванна, вертолеты H-21 с пехотинцами на борту снизились над рисовым полем в зоне обстрела «Викторов Чарли»²⁷⁹. Чтобы научить своих новобранцев не бояться вертолетов, вьетконговские командиры говорили им, что это просто металлические каркасы, обшитые картонными листами²⁸⁰. В то утро под Апбаком казалось, что это действительно так: партизаны быстро сбили два H-21 и серьезно повредили третий. Huey, который попытался спасти американские экипажи, был превращен в решето, после чего рухнул рядом с другими обломками.

Злополучная пехота застряла на открытом пространстве и несла тяжелые потери под плотным огнем противника. Практически все вертолеты получили пробоины. При этом ни воздушные удары, ни неточный артиллерийский огонь не наносили большого урона хорошо окопавшимся вьетконговцам. Из кружившего над полем боя самолета-корректировщика L-19 Ванн беспомощно наблюдал за тем, как разработанная им операция тонет в крови, грязи и хаосе. Капитан Ли Тонг Ба, командир роты бронетранспортеров, отказался лезть в пекло, чтобы спасти пехоту и летные экипажи: угрозы Ванна в радиоэфире только укрепили его упорство²⁸¹.

«У меня проблема, Топпер Шесть, – в отчаянии сообщил Ванну капитан Джим Сканлон, прикомандированный к Ба военный советник. – Мой напарник отказывается двигаться с места».

«Черт побери, разве он не понимает, что ситуация чрезвычайная?!»

«Он говорит, что не принимает приказы от американцев».

Ванн взревел в трубку: «Ба! Если ты не двинешь свои чертовы машины через канал, мне придется потребовать у генерала Ле Ван Ти, чтобы тебя посадили в тюрьму!»²⁸²

Вьетнамское командование запоздало продублировало приказ Ванна, и следующие два часа рота бронетранспортеров медленно ползла через череду дамб и каналов: капитан Ба впоследствии утверждал, что ни Ванн, ни Сканлон не понимали всех трудностей преодоления водных препятствий. Как только бэтээры приблизились настолько, чтобы открыть огонь из своих пулеметов М-113.50 калибра, вьетконговцы, которые целый день незамеченными скрывались в зарослях бананов и кокосовых пальм, меткими выстрелами убили нескольких пулеметчиков. Один БТР попытался использовать огнемет, но оказалось, что экипаж неправильно намешал горючий состав, и вместо потока огня тот выбросил слабую струйку. Примерно в 14:30 бронированные крабы начали отступать; к тому времени вьетконговцы сбили еще два вертолета.

Ванн вновь и вновь приказывал экипажу L-19 пролетать на бреющем полете над полем боя в тщетной попытке обнаружить позиции вьетконговцев и активизировать застопорившееся наступление. В 18:05 выброска парашютного десанта увенчала собой катастрофу: десант приземлился в километре от намеченного места, в зоне обстрела окопавшихся под деревушкой Тантхой вьетконговцев, которые немедленно открыли по десанту шквальный огонь. 19 парашютистов были убиты, 33 ранены, включая двух американцев. Таким образом, за день сражения партизаны сумели удержать практически все позиции, которые занимали утром, а с наступлением темноты без труда ускользнули в безопасные болотистые заросли близлежащей Камышовой равнины.

Конечно, фортуна не пребывала безоговорочно на стороне вьетконговцев, которые потеряли 18 человек убитыми и 35 ранеными, главным образом от артиллерийских и воздушных бомбардировок. Но потери правительственных сил составили 63 человека убитыми и 109 ранеными; кроме того, погибли трое американцев и пятеро получили ранения. В городке Мейс Лендинг в штате Нью-Джерси семилетний мальчик увидел по телевизору кадры, на которых воздушный стрелок вел огонь через дверной проем вертолета, и воскликнул: «Смотрите, это мой папа!» Всего через шесть часов им пришла телеграмма с известием о смерти его отца, командира вертолетного экипажа Уильяма Дила, в сражении при Апбаке²⁸³.

Это было постыдное поражение, однако гораздо большее влияние на дальнейший ход событий оказала не столько сама битва, сколько то, с чем столкнулись журналисты на следующий день, 3 января. Утром генерал Пол Харкинс прибыл в штаб-квартиру 4-го корпуса якобы для того, чтобы присутствовать при продолжении штурма Апбака. По словам Дэвида Халберстама и Питера Арнетта, он сообщил им: «Мы загнали их [вьетконговцев] в ловушку и собираемся возобновить наступление через полчаса». Однако репортеры уже знали, что противник покинул позиции, так что предполагаемый «штурм» был не более чем клоунадой. Из слов Харкинса можно было сделать вывод, что он либо сознательный лгун, либо полный идиот – последнее представлялось вполне правдоподобным, поскольку генерал обладал уникальным даром видеть только то, что хотел видеть.

В нескольких километрах отсюда события разворачивались еще хуже. Нил Шиэн и Ник Тернер из Reuters прилетели на место вчерашнего сражения и обнаружили, что южновьетнамские солдаты не потрудились убрать трупы своих сослуживцев и американцев с поля боя; превозмогая себя, журналистам пришлось самим грузить трупы на вертолеты. В тот момент, когда они разговаривали с бригадным генералом Робертом Уорком, ветераном Второй мировой войны из Алабамы, вокруг неожиданно начали рваться снаряды, поднимая в воздух гейзеры жидкой грязи. Это началась артподготовка перед новым «штурмом». Йорк сказал репортерам: «Парни, бежим!» Они рванули со всех ног через рисовое поле, пока не рухнули на землю. По словам Шиэна, он был уверен, что им конец. Когда обстрел прекратился, он и Тернер были покрыты грязью с головы до ног. В отличие от них, Йорк остался почти чистым: опытный генерал простоял весь обстрел оперевшись на руки. «Я не хотел промочить сигареты», – объяснил он. «Никогда не связывайтесь с человеком, который так спокойно ведет себя под обстрелом», – позже констатировал Шиэн. На рисовое поле попало около полусотни снарядов; 4 солдата ВСРВ погибли и 12 получили ранения. Разъяренный командир пехотного батальона выхватил пистолет и пристрелил молодого лейтенанта, отвечавшего за корректировку артиллерийского огня.

Поражение при Апбаке было менее значительным в военном плане, чем, например, поражение при Туахай в провинции Тэйнинь в 1960 г., когда вьетконговцы также взяли верх над превосходящими правительственными силами. Разница была в том, что в Туахай не было иностранных свидетелей, тогда как события в Апбаке развернулись на глазах у самых бескомпромиссных и красноречивых наблюдателей. Позже Шиэн писал: «Мы знали, что это была самая серьезная история, с которой мы когда-либо сталкивались»²⁸⁴. В своих депешах он и Халберстам анонимно цитировали американского советника, который назвал операцию 2 января «полным, жалким провалом» в тот момент, когда Харкинс все еще настаивал, что в Апбаке была одержана победа. Генерал не сомневался, что этот унизительный комментарий исходил от Джона Ванна, и требовал его головы.

В итоге КОВПВ решило не вступать в конфликт с горячим и несдержанным на язык полковником, тем более что срок его командировки истекал в марте. Через пару лет Ванн вернулся во Вьетнам уже в качестве гражданского лица и оставался влиятельной фигурой на вьетнамской сцене вплоть до своей трагической гибели в 1972 г., но именно в 1963 г. он сыграл важнейшую роль, щедро делясь с Шиэном, Халберстамом и другими журналистами информацией о некомпетентности и малодушии правительственных сил и беспощадно разоблачая любые попытки скрыть это. Полковник не раз предупреждал генерал-майора Брюса Палмера, что Харкинс, намеренно или нет, позволяет одурачивать себя сайгонским офицерам, которые регулярно «атаковали» покинутые партизанами позиции. Однако Максвелл Тейлор и Роберт Макнамара предпочитали верить Харкинсу. Позже Фрэнсис Фицджеральд написала в своем блистательном труде «Озеро в огне»: «Соединенные Штаты… превратили сайгонское правительство в подобие военной машины, чьим единственным смыслом существования была борьба с коммунистами. Главной проблемой было то, что эта машина не работала»²⁸⁵. Вооруженные силы Республики Вьетнам были не армией, а «сборищем индивидов, поставленных под ружье не по своей воле»²⁸⁶. Конечно, это было преувеличением, но в нем крылась немалая доля истины.

История вокруг Апбака вызвала широкий резонанс в СМИ. 9 января Артур Крок в авторской колонке написал: «Никакая американская военная помощь не поможет сохранить независимость народу, который не желает за нее умирать». Австралийский журналист Ричард Хьюз, работавший в Гонконге, заявил в лондонской Sunday Times, что видит здесь четкие параллели с недальновидной политикой США в Китае после Второй мировой войны. Американцы готовят для Южного Вьетнама похожую печальную участь – как минимум десятилетнюю войну ради сохранения «реакционного, изолированного, крайне непопулярного режима». Единственным выходом, по его мнению, было формирование в Сайгоне коалиционного правительства вместе с коммунистами.

Новость о фиаско правительственных сил быстро разлетелась по Вьетнаму. Как признал один вьетнамский офицер, поражение при Апбаке «сильно повредило боевому духу ВСРВ»²⁸⁷. Командир роты БТР Ли Тонг Ба, дослужившийся до генеральского звания, впоследствии обвинил Шиэна в том, что тот «писал умышленно злобные статьи, где была масса неточностей»²⁸⁸. Он также утверждал, что военный советник Джим Сканлон, сопровождавший его в сражении при Апбаке, боялся полковника Ванна не меньше Вьетконга, поэтому «нарисовал ложную картину событий». Высшие чины КОВПВ жаловались, как трудно вести войну в условиях ее «резко негативного» освещения в СМИ, которые не считали себя обязанными «быть на нашей стороне», т. е. на стороне США и их южновьетнамского клиента. Они ностальгировали по временам Второй мировой войны, когда каждый журналист осознавал свой патриотический долг и вдобавок ко всему пресса была ограничена строгой цензурой.

Между тем даже с точки зрения патриотического долга трудно оправдать упрямое стремление генерала Харкинса закрывать глаза на реальное положение дел. Один из фундаментальных принципов тех, кто стоит у власти как в мирное, так и в военное время, гласит: лгите другим, если нужно, но никогда не лгите себе. Если бы глава КОВПВ кормил баснями журналистскую братию, это еще было бы можно понять; но он рассказывал те же выдумки в своих сверхсекретных телеграммах в Вашингтон. С другой стороны, то, как СМИ освещали происходящее во Вьетнаме, также заслуживает справедливой критики. Одни СМИ обличали недостатки и преступления режима Зьема и его преемников, не уделяя равноценного внимания несправедливостям и зверствам, которые творили коммунисты. Другие – сторонники сайгонского режима во главе с журналом Time – упрямо отрицали любые неприглядные реалии, тем самым только подрывая доверие к себе. Конечно, были и такие, как Халберстам и Шиэн, которые добросовестно и подчас блестяще выполняли свой долг, честно рассказывая обо всем, что видели и слышали на месте событий. Как бы то ни было, Южный Вьетнам был всего лишь половиной истории, однако большинство СМИ в силу незнания или по каким-либо другим причинам окружили стеной молчания коммунистическую тиранию, которая царила на Севере и подвергала собственный народ тяжким лишениям и страданиям.

Один австралийский хирург, служивший гражданским добровольцем в Вунгтау, писал: «Об этом обычно не говорят, но, если бы не деятельность Вьетконга, которая мешала оказанию экономической помощи Южному Вьетнаму и в итоге ввергла страну в войну и несчастья, его народ сейчас жил бы гораздо лучше, имея доступ к лучшему питанию, здравоохранению и образованию»²⁸⁹. Не все были с этим согласны. В своем впечатляюще глубоком труде о присутствии США в Индокитае, вышедшем в 1972 г., Фрэнсис Фицджеральд выразила надежду на то, что коммунисты одержат победу – и «индивидуализм и сопутствующая ему коррупция наконец-то уступят место дисциплине революционного общества»²⁹⁰. Разумеется, американские власти представят ее как «жертву коммунистического промывания мозгов», писала она, но это не так. «Это просто означает, что пришло время факелу революционного пламени выжечь скверну из озера вьетнамского общества». Такова была точка зрения на войну во Вьетнаме, которая находилась на противоположном от генерала Харкинса конце спектра, – но она была ничуть не менее иллюзорной.

Восстание буддистов

Весной 1963 г. доверие к правительству Зьема падало так же стремительно, как росли боевой дух и силы Вьетконга. Победа при Апбаке породила настоящий всплеск энтузиазма. В 261-м батальоне, по воспоминаниям его бойцов, в те дни «много пели». ЦУЮВ выдвинуло новый лозунг: «Повторим Апбак!» Фракция войны в Ханое получила важный аргумент и усилила настойчивость своих заявлений о том, что время осторожничать прошло: Юг созрел для того, чтобы пойти и взять его. Историк Майкл Берли так сказал о политике США в Сайгоне: «Крайне редко в истории имперская держава делала ставку на более суицидальную группу марионеток, чем клан Нго Диней»²⁹¹. Несмотря на резкое ухудшение ситуации с безопасностью, в мае сайгонский режим поджег еще один бикфордов шнур, который окончательно пустил его вагон под откос. Вьетнамское буддийское духовенство было в числе главных недовольных засильем католиков у власти и неприкрытым фаворитизмом семьи Нго к своим собратьям по вере. 8 мая 1963 г., когда верующие собрались в Хюэ отпраздновать 2527-й день рождения Будды, офицер-католик попытался заставить их убрать буддистские флаги, запрещенные правительственным указом. Несколько тысяч буддистов не подчинились: они не только пронесли флаги по улицам города, но и отправились с ними к зданию местной радиостанции, чтобы послушать выступление бонзы Тхить Чи Куанга. Но директор радиостанции отменил передачу под предлогом того, что та не была одобрена цензурой. Он также позвонил и предупредил военных, которые отправили туда подразделение бронеавтомобилей. Когда буддисты проигнорировали приказ разойтись, солдаты открыли огонь. Началась паника, в ходе которой погибла одна женщина и восемь детей.

Эта беспричинная жестокость заставила буддистов по всей стране выйти на улицы с антиправительственными протестами. Демонстрации проходили во многих городах на протяжении нескольких недель; вскоре к буддистам присоединились тысячи студентов. Власти заявили, что протесты были организованы коммунистами. Никто не спорит, что они играли на руку НФОЮВ и Ханою, – возможно, партработники действительно подстрекали бонз. Но несомненно и то, что происходящее было всплеском стихийного гнева против режима, который отказался признать свою ответственность за гибель людей в Хюэ и наказать виновных. Зьем упрямо игнорировал все увещевания Вашингтона, а его брат Ню развязал очередную кампанию репрессий.

По мнению Фрэнка Скоттона, «большинство бонз наивно надеялись на то, что с помощью протестов им удастся добиться создания представительного правительства. Но в буддистском кризисе была замешана не только политика. Чтобы сделать этот важный жест примирения, Зьему пришлось бы пойти против своего младшего брата, а для него это было немыслимо»²⁹². Журналистка Маргерит Хиггинс так описывала Куанга, одного из предводителей восставших буддистов: «У него был высокий лоб и глубоко посаженные, горящие глаза. В нем чувствовался мощный интеллект, совершенное самообладание и острая проницательность, но ни капли пассивности и медитативной отстраненности»²⁹³. Один южновьетнамский офицер писал: «[Буддистский] кризис разгорелся как большой пожар – неконтролируемо и мгновенно. Он разрушительно отразился на моральном духе солдат и офицеров… Я понял, что поддерживать правительство Зьема больше невозможно. Отныне я желал только одного: чтобы к власти поскорее пришло новое – грамотное и лояльное – правительство»²⁹⁴.

Когда осенью 1963 г. Зыонг Ван Май вернулась из Вашингтона в Сайгон, она обнаружила, что вся ее семья, особенно мать, стали яростными врагами правительства Зьема, которое, по сути, отказывало в свободе вероисповедания подавляющему большинству населения страны. В начале июня Дэвид Халберстам писал: «Конфликт между южновьетнамским правительством и буддийским духовенством вызывает серьезную озабоченность у присутствующих здесь американских официальных лиц… [которые] глубоко смущены… и не знают, что ответить на вопрос, который задают им вьетнамцы: “Почему ваше правительство позволяет происходить всему этому?”»²⁹⁵. В конце концов многие стали видеть в происходящем руку Вашингтона.

10 июня западные журналисты в Сайгоне получили сообщения о том, что на следующий день в городе состоится «акция протеста». Однако мало кто обратил на это внимание, поскольку буддистский кризис продолжался уже больше месяца и протесты только нарастали. Утром 11 июня на оживленном перекрестке в центре Сайгона остановился голубой седан. Из него вылез пожилой буддийский монах по имени Тхить Куанг Дык в оранжевых одеждах и сел на асфальт в позе лотоса. Другой монах достал из багажника большую канистру и облил Дыка бензином. Прочитав молитву, Тхить сам зажег спичку и поднес к себе. Пламя мгновенно охватило его тело. Пока он горел, один из бонз провозглашал через рупор: «Буддийский священник сжигает себя! Буддийский священник становится мучеником!» Примечательным было то, что это ужасающее действо – как и последовавшие за этим самосожжения других монахов – сопровождалось плакатами, лозунгами и объявлениями на английском языке: главной целевой аудиторией были не вьетнамцы.

Единственным западным фоторепортером, который пришел в тот день в назначенное место, был Малькольм Браун из Associated Press. Позже он писал: «Вероятно, я мог бы предотвратить самосожжение, бросившись на монаха и попытавшись отобрать у того канистру с бензином… Как человек я хотел это сделать. Как журналист я не мог… Это было бы прямым вмешательством во вьетнамскую политику. Это подорвало бы мою роль журналиста как нейтрального наблюдателя и доверие ко мне»²⁹⁶. Тем не менее Браун невольно внес немаловажный вклад в крах южновьетнамского режима, сфотографировав сцену самосожжения, – как того и хотели ее организаторы. Его фотографии, запечатлевшие объятого пламенем монаха, были отправлены «голубиной почтой» в Манилу, а оттуда разосланы фототелеграфом по всему миру. Мадам Ню вызвала всеобщее негодование, назвав смерть монаха «барбекю-шоу». «Пусть они жгут себя, а мы им поаплодируем», – пожав плечами, заявила леди-дракон перед телекамерами. По словам Брауна, он так и не смог забыть невыносимый запах горящей человеческой плоти, смешанный с ароматом палочек-благовоний. Между тем монахи, довольные привлеченным вниманием, кремировали тело Дыка, а его сердце, которое почему-то осталось нетронутым огнем, поместили в стеклянную чашу и выставили напоказ как святыню.

Американцы отреагировали ошеломленным непониманием. Лейтенант Гордон Салливан, военный советник в группе рейнджеров, который в тот момент случайно оказался в Сайгоне, вспоминал: «Эта акция изменила все. Для нас это стало шоком. Мы не знали, что люди способны на такое». 20 июня 1963 г. The Washington Post писала: «Можно не сомневаться, что коммунисты воспользуются недовольством буддистов. А почему они не должны этого делать? Режим г-на Зьема собственноручно прокладывает дорогу коммунистам, проводя морально неприемлемую и самоубийственную политику». Между тем посол Фредерик Нолтинг продолжать утверждать, что правительство Зьема – «лучшая из худших» альтернатив, на которую США могут рассчитывать в Сайгоне, и глава Дальневосточного управления ЦРУ Колби полностью его поддерживал. Однако в Вашингтоне советник по национальной безопасности Макджордж Банди и представитель Госдепартамента Роджер Хилсман были иного мнения, как и новый посол Генри Кэбот Лодж, прибывший в Сайгон в середине августа, чтобы заменить Нолтинга, чья «политика умиротворения» Зьема была признана не оправдавшей себя.

61-летний Лодж, уроженец Массачусетса, был грандом Республиканской партии с большим опытом работы в дипломатической сфере и сенате; на выборах 1960 г. он баллотировался в вице-президенты в паре с Никсоном. Как заметил Артур Шлезингер, «президент любил поручать либералам “консервативные дела” и наоборот»²⁹⁷. Назначение Лоджа было классическим примером такого подхода: привыкнув играть влиятельные роли, тот вел себя скорее как проконсул, нежели как посол в суверенном государстве. Если он впоследствии заигрался и перегнул палку, то немалая доля вины за случившееся лежит на тех, кто назначил его на это место.

21 августа, после того как Зьем ввел военное положение в ответ на растущую волну протестов, силы особого назначения Ню атаковали пагоду Салой – главный буддистский храм Сайгона. Они арестовали 400 монахов и монахинь, в том числе 89-летнего вьетнамского патриарха. Журнал Life Генри Люса замалчивал эти неприглядные новости, которые сообщали его собственные корреспонденты. Билл Колби разделял презрительное отношение своего друга Ню к буддистам, как и генерал Харкинс. Тем не менее ни жесткая цензура в СМИ, ни поток лживых заявлений со стороны правительства не смогли скрыть от большинства американцев, в том числе от посла Лоджа, того беспредела, который творил брат президента.

Ситуация с безопасностью в стране продолжала стремительно ухудшаться. Желая ускорить падение режима, НФОЮВ активизировал кампанию террора, в то время как моральный дух южновьетнамской армии падал день от дня. Мрачные репортажи Дэвида Халберстама читались огромной аудиторией, так что КОВПВ и Вашингтону становилось все труднее рисовать радужную картину. В августе 1963 г. госсекретарю Дину Раску пришлось лично выступить с опровержением репортажа об успехах коммунистов в дельте Меконга. Харкинс заявил, что этот репортаж основан на ошибочных сведениях. В сентябре генерал телеграфировал Максвеллу Тейлору в Белый дом: «Из бо́льшей части новостей и статей, которые я читаю, можно сделать вывод, что ситуация во Вьетнаме и наши усилия здесь разваливаются по швам. Я с этим абсолютно не согласен»²⁹⁸.

Однако, как показало дальнейшее развитие событий, «рассерженные молодые люди» вроде Халберстама и Шиэна были гораздо более адекватны в своих оценках военной и политической ситуации в Южном Вьетнаме, чем КОВПВ. В сентябре вьетконговцы среди бела дня и почти без потерь захватили в дельте Меконга правительственный пост, где у них было двое своих людей²⁹⁹. Они убили шестерых защитников, шестерых взяли в плен, захватили 35 винтовок, взорвали укрепленные сооружения и сторожевые вышки и ушли. Подобных эпизодов становилось все больше и больше. Этой осенью, по словам Фрэнка Скоттона, «стало ясно, что многие культурные горожане» – аттантисты, как называли этих людей, которые предпочитали выжидать, а не пытаться ускорить события, – «ждали смены правительства»³⁰⁰. Режим Зьема был обречен. Оставалось только увидеть, кто именно – коммунисты, буддисты или его собственные генералы – нанесут ему последний удар. И как отреагирует на это Вашингтон.