Поцелуй дракона

Глава 1

1

В мире Сана́нум, в королевстве Ро́узвинд – на востоке застыла морозная светлая ночь; снежный лес высоких пихт и елей с пышными ветками будто спал; а опускающаяся луна и звёзды на тёмном полотне едва разбавляли густые тени. Но благодаря снегу, в котором тонул густой лес, видимость была куда лучше, чем в тёплое время года. Но и сейчас лес вполне оправдывал название: Тенистый – всегда наполненный тенями, густотой, одинаковостью.

Несмотря на то, что недалеко от начала леса располагается город, а недалеко от него деревня, а там и до тракта рукой подать, гостей в этом лесу не бывает. Благодаря рассказам, порождённым причудой воображения, обуянного страхом, видеть в тенях то, чего там нет; и ничем не подтверждённым слухам, о том, что в лесу обитают свирепые хищники и злые духи. Хотя опровергнуть эти слухи так же сложно, как и доказать, а никто и не рвётся совершить эту миссию.

Алая капля – тёплая, кажущаяся в темноте чёрной – упала на снег. Упала вторая, третья, и затем ещё несколько. Окровавленная рука юноши схватилась за ствол и, удерживаясь, сдирала чешуйки коры. А изо рта вырывались тяжёлые выдохи и создавались облачка пара.

На краю заснеженной полянки на ель навалился Мати́ас: высокий, стройный и в хорошей физической форме. Тёплая одежда взмокла от пота; из-под съехавшей на бок тёмно-серой шапки выглядывали волнистые кончики чёрных волос; капюшон утеплённой мехом накидки длиной до локтей давно спал с головы; окровавленные варежки были засунуты за ремень; а на правом боку был глубокий порез от лезвия – оно разрезало тонкую кожу жилета с тремя ремешками на груди, толстую ткань серой туники и ткань рубахи.

Изо рта Матиаса вырывались жаркие выдохи. В просветах хвойных веток в ночном свете его светлая кожа казалась бледнее чем обычно. Кровь, которая в полутемноте казалась чёрной, струилась, а рана пульсировала жаром. С окровавленной руки упала очередная капля крови в снег, и ещё одна, и ещё. Но кровь пока не задела серые штаны и кожаные ботинки.

Морщась, Матиас тремя рывками снял тонкий шарфик из-под накидки – свернул его дрожащими руками и, шипя, прижал к ране. Зажав рану и впиваясь левой рукой в ствол, он выпрямился – покачнулся, а вместе с ним покачнулся одноручный топор, который был слева на ремне – в креплении-петельке; и через поляну посмотрел на продолжающийся лес, который размывался и терялся в паре, вырвавшимся изо рта. А в карих глазах виднелись: усталость, боль, и будто Матиас готов вот-вот сдаться.

Вдруг – позади послышались голоса, и юношу пронзил страх. Он обернулся и присмотрелся. Там – среди деревьев, теряясь в тенях – мелькали и исчезали огоньки не то от факелов, не то от ламп.

Выдохнув страх и панику, Матиас взял себя в руки – поправил кожаный рюкзак, который выглядел как панцирь, простой короткий лук с колчаном стрел, и побежал – через полянку, и снова в лес. Он пробирался через сугробы, а там, где ветра уплотнили снег, бежал как можно быстрее; постоянно хватался за стволы и тяжело выдыхал; рана пылала, рыдала, и обливалась алым страданием, которое шептало неминуемую гибель.

Лес становился гуще, снега под ветками меньше. Матиас бежал, уже больше шёл, и зажимал рану шарфиком, пропитанным кровью; он в очередной раз обернулся и посмотрел назад через плечо. Преследовали не оторвались – шли по его следам. Сдерживая стон отчаяния, не позволяя страху и панике взять верх, Матиас сделал вдох. На выдохе он собрал оставшиеся силы и попытался ускориться; но главным было – продолжать бежать.

2

Недалеко от Матиаса, в той стороне куда он, углубляясь глубже в Тенистый лес, шёл-бежал находилась девушка А́ннет. Она, смотря по сторонам, стояла в густых тенях под хвойными ветками и очерчивалась в темноте как одна из теней леса: невысокий рост, стройная фигура с небольшой грудью и средними бёдрами.

Среди деревьев был небольшой открытый участок, на котором снег бледно искрился в свете светлой ночи. К нему приблизилась Аннет и из густой тени под еловой веткой на свет выглянуло овальное, небольшое и миловидное лицо с плавными чертами нижних скул, с немного курносым носом, с чуть пухлыми губами и с глазами пурпурного цвета; а кожа была светло-смуглая, словно лёгкий вечный загар.

Продолжая всматриваться в тени и прислушиваться, Аннет вышагнула на свет. Она казалась миниатюрной, но не слабой, не хрупкой; а в её прямой осанке и манере держаться виднелась лёгкость. Коричнево-зелёные сапоги высотой до середины голени облепил снег, и немного налипло на подол тёмно-зелёного шерстяного платья, которое едва касалось сапог и в шаге иногда были видны серые колготы. Платье было простое, ношенное уже не первый год, но в отличном состоянии: приталенное, но не стискивающее движений, с прямым подолом, с круглым воротом у самой шеи. На голове был надет капюшон вязаной зелёно-коричневой шали – она ложилась на спину, скрывая лопатки, а концы, прикрывая грудь, шли наискосок, затем вокруг тела под грудью и завязывались на солнечном сплетении. А тело пересекал широкий ремень сумки, лежащей на левом боку – она была из тёмно-бежевой плотной ткани.

Остановившись, Аннет выдохнула облачко пара и поправила коричневые вязаные митенки без пальцев. Она явно не боялась находиться в глуши леса в позднее время. Однако на её лице всё отчётливее виднелось беспокойство, а глаза продолжали искать – у стволов, под кустами, на ветках.

Вдруг она заметила, как в дупле блеснуло два круглых глаза – и на лице отразилось облегчение.

– Фи́ва, – на выдохе сказала она. – Ты почему убежала? Это же была просто сова.

Она сняла капюшон и приблизилась к дуплу. Волосы были прямые и светлые: русые холодно-пшеничные – длиной покрывали лопатки; нижняя часть волос была распущена, а верхняя – заплетена в несколько кос разной толщины.

– Прости, – сказала Аннет. – Я знала, что не нужно было брать тебя в лес ночью, по эту сторону гор. – И, взявшись за край дупла, она привстала на цыпочки. – Ну, же, иди сюда. – И, улыбаясь, она протянула руку. – Идём домой.

Из дупла раздались жалобные утробно-гортанные звуки похожие на тявканье лисы, и они выражали согласие.

– Давай же, – сказала Аннет. – Иди ко мне.

Сегодня ночь была тихая, спокойная, безветренная – словно мороз съел все звуки и тех, кто их мог бы издать. И когда копошение в дупле, заглушил скрип снега, Фива замерла, а Аннет повернула голову влево. Её сердце забилось быстрее, тревога завертелась в груди вместе с волнением, с опасениями.

Отчётливо распознавались шаги: сбивчивые, через разные промежутки времени; и они приближались, приближались.

– Не вылезай, – прошептала Аннет. Она развернулась к приближающейся опасности с напряжённым лицом, а осанка стала ещё прямее.

Пыхтение, скрип снега, ругань шёпотом; ещё дальше ещё больше скрипа, голосов и криков – всё это разрезало тишину Тенистого леса и, казалось, даже ветки елей со снегом потяжелели от недовольства, а пихтам хотелось заскрипеть от возмущения, но, как назло, не было помощника-ветра.

Взгляд Аннет был устремлён в сторону голосов, которые раздавались где-то впереди, и когда кусты задребезжали в трёх шагах перед ней – она вздрогнула. Но она тут же собралась, напряглась.

Из-за куста, с веточек которого осыпался снег, в широком шаге, точно в последнем рывке, вышел Матиас – запыхавшийся, держался из последних сил и прижимал к ране на правом боку пропитанный кровью шарфик.

Аннет удивилась и, нахмурившись, смотрела на незнакомца внимательным настороженным взглядом, а пальцы рук чуть подрагивали – словно в готовности.

Матиас пошатнулся, выпрямился, поднял глаза – их взгляды встретились, и он замер. Усталость и боль сползли с его лица как вуаль – мышцы разгладились, веки чуть расширились, а рот приоткрылся. Он увидел её милое хмурящееся лицо; увидел удивительные глаза пурпурного цвета, которые будто чуть светились в бледном свете морозной луны, и которые перевернули его мир. И они были прекрасны.

Она была прекрасна.

От каждой поры кожи и до светлого волоска, от каждой реснички и до хмурой, настороженной морщинки. Это было самое прекрасное создание, которое Матиас когда-либо видел. И от неё словно вырвался вихрь пурпурных бабочек, влетел через его приоткрытый рот – по пересохшему горлу, мимо горящих от холодного воздуха лёгких – и в грудь, в душу. Пурпурный вихрь роился, трепыхаясь множеством прекрасных крыльев, и душа Матиаса обрела крылья и затрепетала вместе с ними.

За все свои двадцать шесть лет Матиас не познал любви, но он знал, что это любовь.

«Как это возможно?», – маячил вопрос на заднем плане сознания.

Матиас не знал её. Благодаря необычным глазам он знал кем она является, но страха не возникло ни на долю секунды; всё то, что говорили о её народе – осыпалось в прах в одно мгновение.

Он увидел её и прошло только три секунды, но он уже любил её – с первого взгляда, всегда и после. Каким-то образом он всегда знал, что любил её. Как только она родилась, или даже до этого – она всегда существовала в его жизни. Или его жизнь никогда не существовала без неё.

Аннет была озадачена реакцией и странным взглядом незнакомца. В её груди что-то вертелось, разворачиваясь и вырастая – что-то незнакомое, непонятное; сердце вело себя очень странно, а тело охватило непривычное волнение, и каждая его клеточка сияла, трепетала. Она на секунду подумала, что незнакомец применил к ней какую-то странную, неизвестную ей магию, и с неясной целью; но она видела, и чувствовала, что в нём нет ни капли магии.

Аннет смотрела на незнакомца в тени и не видела чёткости в его чертах, лишь овальная форму лица и плавные линии выразительных нижних скул; не видела чёткости в глазах – и ей захотелось всё это увидеть при свете луны или в лучах солнца; захотелось приблизиться, рассмотреть, коснуться, почувствовать – это напугало так, словно изнутри Аннет ошпарили кипятком. Она отступила на полушаг, почувствовала слабость в коленях и едва не присела; она хотела отступить, убежать, но ноги приросли к земле, и она не понимала, что происходит.

Матиас не заметил, как убрал руку от раны, как упал кровавый шарфик на снег. Но позади послышался мужской голос:

– Кровь! – воскликнул он. – Кровь! Туда! Быстрее!

– Я вижу следы! – раздался второй голос.

Это разорвало момент, как страницу. И во вспышке реальности, Матиас пришёл в себя будто от разряда ледяной молнии. Он обернулся и посмотрел через плечо – огоньки от факелов были близко, и показался силуэт рослого мужчины. Матиас повернул голову обратно – и в глазах поплыло. Из-за остановки, из-за неё – адреналин перестал нестись по венам; страх возвращался, но он был больше не по размеру и не мог полностью залезть обратно в тело и подстегнуть инстинкты, не мог заставить Матиаса действовать в прежнем темпе.

– Беги…, – выдавил он. И на лице прекрасной незнакомки отразилось изумление.

Он сделал шаг – и боль пронзила бок; он, пытаясь зажать рану исчезнувшим из руки шарфиком, накренился – упал и частично потерял сознание. Он пытался выкарабкаться, но сил не осталось, а мозг словно дал команду «безопасность», или «сдаться». Но он всё равно пытался, не сдавался.

Растерянная, изумлённая Аннет шагнула к незнакомцу; к краю дупла придвинулась Фива, и блеснули круглые глаза. Но Фива не выглянула, а Аннет не успела присесть.

Скрип снега, тяжёлое дыхание и голоса – между стволов показались мужчины разного роста и телосложения, но все были в хорошей физической форме. Они были одеты хорошо, тепло, у всех были шапки и утеплённые накидки с капюшонами. У одного на спине был лук, у другого арбалет; двое были вооружены парными кинжалами, один мечом и кинжалом, а самый рослый и сильный – двумя увесистыми одноручными топорами с гравировкой медведя.

Наёмники вышли на открытый участок, где на спину перевернулся беглец и боролся с тем, чтобы не упасть в объятия черноты и холода. С боку от него замерла Аннет – с растерянностью, с жалостью она смотрела на побледневшее лицо незнакомца, в его приоткрытые карие глаза с трепещущими веками. Её душа стенала от жалости к нему, от желания помочь – и это сбивало с толку. С чего бы ей помогать тому, от кого она обычно защищается? Изредка убегает. Но в большинстве случаев – она прячется и старается не сталкиваться.

Наёмники – запыхавшиеся, потные, злые – останавливались неровной линей на краю полянки, и с удивлением переглядывались.

– Эй! – рявкнул рослый мужчина. – Девчушка, ты чего в такой глуши одна делаешь?

– И это наш пленник! – воскликнул лучник и снял лук со спины. – Не трогай!

Аннет отмерла – она выпрямилась, расправила плечи, и показалась идеальная осанка, не хуже, чем у знатных женщин в городах, на которых наёмникам счастливилось смотреть только с расстояния на каком-нибудь хорошем рынке. До того, как одна из таких знатных дам их и наняла, хотя обычно нанимали только мужчины да юноши.

Аннет повернула голову – лицо было спокойное, но холодное, суровое. Взгляд пурпурных глаз поднялся и устремился на наёмников. Те ахнули, замерли, двое отступило, а один прирос к земле.

– В…, – попытался сказать арбалетчик. – В… Ведьма!

– Стой, где стоишь, дьявольское отродье! – крикнул наёмник, вооружённый парными кинжалами.

Не разбираясь, не думая, мужчины, дрожа внутри от страха, вызванного предрассудками, вынули оружие и встали в стойки. Аннет не испугалась, не удивилась, а лицо наморщилось от недовольства.

– Беги…, – прозвучало сиплое слово слева от неё.

Она в изумлении опустила взгляд на незнакомца. Его лицо с испариной, с сухими губами небольшого рта в холодном бледном свете ночи было болезненным. Глаза смотрели на неё с сожалением, с мольбой, с желанием защитить и спасти; но веки тяжелели – и он едва боролся. Его слово, его взгляд – поразили Аннет мягкой стрелой, и душа встрепыхнулась почти так же сильно, как когда они впервые встретились взглядами.

– Ох! – выдохнул страх один из наёмников. – Всевышний…

– Да убережёт же нас Моара́ан! – воскликнул второй мужчина.

– Великий Отец, – взмолился ему третий мужчина, – дай же нам сил победить это зло в человеческом обличии!

Наёмники шли в стороны, чтобы окружить, и держали оружие наготове; а арбалетчик и лучник отступили для лучших позиций и вынимали снаряды из колчанов на спинах. Аннет подняла обозлённое лицо; и было видно то, что ей явно не впервые бороться, не впервые защищаться, не впервые защищать.

Веки Матиаса попеременно закрывались, кровь струилась из раны, а пальцы могли сжимать только холодный снег; он проваливался в маленькие ямы – и последние мгновения разделились на непонятные фрагменты, словно осколки разбитого стекла.

В первом фрагменте Матиас увидел, как светловолосая незнакомка, не имея страха в профиле лица и в уголке прекрасного глаза, отступила и развела руки в стороны.

В втором фрагменте Матиас почувствовал жар от пламени и увидел свет где-то в стороне; услышал вскрики, изумлённые и испуганные ахи наёмников.

В следующем фрагменте голоса и крики стали воинственными; приоткрывшимся глазом, в расплывчатом взгляде Матиас увидел его незнакомку – она проскользнула как одна из теней Теневого леса, и снова возникло пламя в стороне.

В следующем фрагменте послышался грохот, будто бы рухнуло здание, и Матиас почувствовал телом, как онемевшим, вибрацию земли. Раздались перепуганные крики, и затем раздался рёв – громкий, оглушительный, сотрясающий Теневой лес. Рёв, не достигнув финала, оборвался, так как Матиас провалился в ямку забвения.

Последний рывок к сознанию, последние силы – новый фрагмент – и Матиас приоткрыл оба глаза. Он увидел, как в небо поднялось нечто большое и белое, и как мелькнули светлые когти такого размера, которого он никогда не видел. На него и на лес упала тень, а от взмахов больших крыльев поднимались завихрения снега, скрипели ветки, стонали стволы и осыпа́лся снег. Слышались удаляющиеся крики, перепуганные возгласы, мольбы и взывания к Моараану. Но затем наступила чернота – силы Матиаса иссякли, и он больше не очнулся.

Глава 2

1

Матиас проснулся лёжа на спине и открыл веки. Перед глазами был серый неровный потолок, а точнее свод пещеры. Часто моргая, Матиас приходил в себя и вспоминал, что произошло – быстрые фрагменты, которые не складывались в одну картину. Но он отчётливо помнил её: милое лицо, необычные глаза, светлые и холодные русые волосы, темно-зелёное платье.

Матиас понял, что лежит на кровати под тяжёлым одеялом. Оперившись на локти, он приподнялся – и, удерживая голову на дрожащей шее, осмотрел странное жилище.

Пещера была небольшая, неглубокая, вытянутая. Справа от Матиаса был вход в пещеру во всю её длину – как половина овала; но он был скрыт странной стеной. Она была сплетена из множества корней и толстых стеблей, которые срослись в сухо-гибкий прочный массив зелёно-коричневого цвета. В стене едва вырисовывались закрытые плетёные ставни окошек по обе стороны от двери в центре. Стены пещерного жилища были обшиты этим же плетёным материалом, и им же был устелен пещерный пол, только он был ещё плотнее, словно спрессованный. Из этого же материала была изготовлена вся малочисленная мебель, но имела коричневый цвет с лёгким веянием зелёного. А слабым освещением служило несколько свеч.

Кровать стояла в округлом углу стен параллельно сплетённой стене. Справа от Матиаса находилась тумба без ящика, без дверцы; рядом находился небольшой простой камин, выложенный крупным камнем, его труба уходила вверх и врастала в пещерный потолок, а в очаге, словно последние вдохи, тлели сгоревшие поленья и угольки в объятиях пепла.

Одна свеча стояла на пустой полочке камина и освещала: потёртый половичок со спутанной бахромой у кровати, низкий круглый табурет, и поленницу, которая стояла сбоку камина и упиралась бочком в плетёную стену. В стене было закрытое окно, а под ним стоял ящик, наполненный углями разного размера. От камина отходила жердь с ножкой, а на ней висели серые тёплые штаны, носки и накидка Матиаса, едва тёплые со стороны камина.

Вторая свеча стояла на комоде, который касался спинки кровати у ног Матиаса, и на нём стояла увесистая шкатулка, которая выглядела как маленький сундук. Она выделялась на фоне помещения, так как была не из плетёного материала, а из серебра, и её украшали драгоценные камни.

Третья свеча стояла на квадратном столике по ту сторону двери, а два стула стояли напротив друг друга; с одного стула свисала тёмная пушистая шаль, а в центре столика стояла ваза из глины для фруктов, только фруктов в ней не было. Столик являлся столовой, которая была соединена с кухней, состоящей из: трёх тумб, умывальника, двух бочек с водой, нескольких ящиков и тканевых мешков с продовольствием.

Четвёртая свеча стояла на бочке возле двери, и она почти догорела. Свет от неё, соединяясь со светом от свечи на столике, падал на что-то, что стояло под окном напротив столика. Оно было продолговатое, немногим выше колен, и было накрыто чёрной тканью до пола.

Ничего не понимая, удивлённый Матиас откинул одеяло, сел и тут же поморщился от боли в правом боку. Рана не кровоточила, но была жаркой и почёсывалась; в теле ощущалась слабость, в горле – сухость. Встав, Матиас увидел, что он в светлой льняной рубахе, в тёплых носках, а низ был обмотан тканью будто юбкой. Ткань была не его, и его озадачило то, почему он без штанов; но рубаха и носки были его, только запасные, а не те, в которых он был ночью. Он положил руку на бок и почувствовал уплотнение; приподняв рубаху, он увидел, что его перебинтовали, а из-под бежевой ткани веяло травами.

Матиас снова попытался вспомнить мгновения перед чернотой – они вселяли тревогу, отдалённый страх, но так как ничего чёткого он не помнил, то эти эмоции были размытыми, как будто не его.

Матиас побрёл по странному жёстко-упругому полу, но, сделав несколько шагов, остановился. В уголке комода и спинки кровати на полу лежал его рюкзак, и он был открыт. Чуть дальше – у стены, напротив двери находилось крупное гнездо, а внутри оно было устелено тёплым пледом. Рядом стояла ваза из глины с синим отпечатком чей-то лапы, которую Матиас не смог распознать. В вазе находился странный букет: пучок засохших луговых цветов, как неудачный гербарий, россыпь свежих невзрачных цветов и травы, а у одного края свисал вялый лопух. В полушаге от гнезда, у стены стоял вытянутый плетёный сундук, а возле него плетёная корзинка с крышкой.

– Это странный дом, – сказал Матиас и возобновил шаг.

Только он вошёл на «кухню» как снаружи раздался какой-то шум – как тихий скрежет по камню – и он остановился. Он посмотрел на дверь, на закрытые ставни – шум не повторился. Матиасу было не комфортно от незнания, где он находится и что произошло; и он не пускал в голову мысль, наполненную надеждой, что это жилище принадлежит ночной незнакомке.

Постоянно поглядывая на дверь, Матиас умылся в умывальнике и попил воды из бочки при помощи ковшика с длинной ручкой. Он поднял свой рюкзак, под которым оказался отмытый от крови коричневый кожаный ремень; снял одежду с жерди и шагнул к кровати.

Матиас надел свои штаны, носки переодевать не стал, а те сунул в рюкзак. Но нигде не было разорванной одежды, хотя Матиас не смотрел ни в ящиках комода, ни в вытянутом сундуке, ни заглядывал под чёрную ткань – так как ему не хотелось рыскать без спроса. Поэтому он остался в этой, чистой, рубахе и вынул из рюкзака запасную тунику – внешне она была, как и вчерашняя, но красно-коричневого цвета. Матиас надел тёмную накидку с капюшоном и ремень. Лук с колчаном стрел и одноручный топор исчезли, так же, как и нож из рюкзака.

Ища обувь, Матиас огляделся, даже заглянул под кровать – там лежали свёртки нескольких тёплых пледов и одеяло, но ни обуви, ни оружия не оказалось. С досадой, он надел шерстяную шапку, запасные варежки, так как окровавленные тоже пропали; надел рюкзак и думал развернуться к двери, но помедлил – вспомнил, заволновался и нащупал на груди кулон на цепочке из потемневшего серебря. Он выдохнул с облегчением, вынул кулон из-под рубахи, туники и накидки, и попустил взгляд. Кулоном являлось кольцо на небольшой палец – из серебра, простое, но изящное, и не очень дорогое.

Держа украшение, которое принадлежало матери, а до этого бабушке, которую он никогда не знал, Матиас замер. На его лице отразилась смесь: печали и забывающегося страдания. Он вспоминал её: улыбку, волнистые, как у него, волосы; казалось, как бы тяжело ей не было, она никогда не опускала руки и всегда находила силы, чтобы улыбнуться сыну. Душу Матиаса защемило, а к горлу подкатил ком – он зажмурился и сжал руку с кольцом в кулак. Сделав протяжный шумный вдох через нос, он взял себя в руки и выдохнул; не глядя на кольцо, он вернул его под одежду.

Поправив тунику, накидку, Матиас огляделся и в этот раз увидел свою обувь у двери – кожаные утеплённые ботинки стояли в том месте куда недотягивался свет от свеч.

2

Матиас мялся перед дверью и смотрел на плетёную ручку. Не зная, чего ожидать, кого ожидать, а на задворках сознания надеясь, моля увидеть ту девушку с пурпурными глазами, – он открыл дверь на себя, словно знал, что она открывается именно так.

Открыв дверь, он сделал шаг – и замер в проёме.

Он ожидал: белый цвет, холод, снег, может ветер или снегопад. Но снаружи росла густая зелёная трава. Возле пещеры она была низкой, примятой, но дальше встречалась и высокая.

– Ага-а, – протянул озадаченный Матиас.

Он вышел наружу, а дверь за спиной захлопнулась с сухим звуком.

Тусклое небо; зимнее негреющее солнце; увесистые сероватые облака, а через их редкие просветы проникали лучи. Было прохладно, но не холодно – как смесь середины весны и ранней осени. Иногда дул прохладный ветер, и едва заметно моросило.

Впереди, в нескольких метрах от жилища росли: низкие кустарники, стройные высокие пихты, которые выглядели приветливыми, а не такими как в Тенистом лесу; и которые формировали небольшой лес, густеющий в глубине, и среди стволов кое-где витал слабый рассеянный пар, словно дымка. Лес тянулся до гор со снежными пиками, которые тянулись в обе стороны.

Само жилище находилось в вытянутом утёсе. Слева от жилища и от Матиаса было голое травяное пространство, перетекающее в редкий лесок с густым непроходимым подлеском, упирающимся в горы. И где-то там находился плавный подъём на утёс, поросший травой и зеленью. Но именно над жилищем растительности не было, трава была низкая, и из каменистой почвы показывалась труба камина. А далее, ближе к горам – был редкий лесок с голыми влажными участками с рассеянным паром.

Справа от жилища холмистая долина протянулась на несколько километров – встречались одиночные деревья и иная растительность, виднелся редкий лесок, а даль терялась в паре. Но, как проблеск, виднелась вода в тупике долины.

Осматриваясь, Матиас понял, что прохладная, но зелёная, паровая и вытянутая долина находилась в объятиях низких горных пиков – снежных, промёрзлых – но достаточно высоких чтобы скрыть это чудесное место.

Матиас снял варежки и, убирая их за ремень, опустил взгляд на траву.

– Сколько же я проспал? – снимая капюшон, спросил он.

Он коснулся раны на боку – и на лице отразилось непонимание. Рана ныла, пульсировала, чуть чесалась и от нежелательной ходьбы требовала вернуться в кровать, как и слабость в теле после ночного побега и потери крови.

Матиас почувствовал взгляд и нашёл его у одной из пихт перед жилищем. Из-за ствола выглядывала чья-то чёрная небольшая голова со стоящими ушами и круглыми глазами. Часто поморгав, Матиас поддался в сторону наблюдателя и присмотрелся – но голова тут же скрылась.

Матиас ощущал тревогу из-за незнания что это за животное и представляет ли оно опасность, но страха в нём не возникло.

Войдя в лес, Матиас приблизился к этой пихте, помедлил и заглянул за ствол, но там никого не оказалось. Слева послышалось тихое шуршание по коре дерева – и он повернулся. Там выглядывала та же голова, но виднелась только чёрная макушка, вострые уши, а круглые глаза были видны наполовину. Глядя на любопытное осторожное животное, Матиас, несмотря на то что не знал, что это за существо, не сдержал доброй усмешки, и подумал о том, что оно не очень-то хорошо прячется.

Матиас с осторожностью шагнул к существу, но оно скрылось. Приблизившись, он осмотрел пихту, но существа здесь не оказалось. За спиной послышался хруст – и он обернулся. На ветке существо размером со среднюю собаку, сидело подобно кошке, но являлось дракончиком.

Чёрная мелкая чешуя; округлая голова, плотные вытянутые уши формой напоминали уши летучей мыши и указывали вверх; одна пара маленьких рожек; крупные и круглые голубые глаза; мордочка была чуть вытянута у носа и рта – милый носик имел овальные ноздри, а рот был как длинная полоска. Тельце было стройное, но не худое, и явно подвижное. На спине имелись кожаные крылья. У лап были короткие туповатые коготки – по четыре на каждую. Дракончик выглядел дружелюбным, милым – некая смесь летучей мыши и кошки в драконьей форме.

Матиас никогда не видел дракона, и вообще ничего магического, только слышал множество историй и слухов о них, о злых духах, о ведьмах и демонах в людском обличии, которых некоторые называют колдунами – все они родом из Горных Долин; и все истории были пугающими, и часто заканчивались плохо. Страх перед магией был вплетён в умы всех людей всех королевств, их городов и деревень. Но всё это в раз предалось сомнению и переосмыслению, как только Матиас увидел те пурпурные глаза. Но это была не ночная незнакомка, а дракончик. И поэтому он насторожился – он не знал ждать ли опасности, нападения; вскользь подумал, что от любых резких движений и бега рана на боку раскроется, как и от борьбы.

Матиас не знал, что недалеко от него стояла Аннет. Она пряталась за стволом пихты и находилась в тени; наблюдала за гостем с настороженностью, с любопытством – словно хищница без намерения нападать. Матиас робко шагнул к дракончику – Аннет напряглась и, не двигая головой, а только глазами, бесшумно, словно тень, перетекла к другой пихте.

Голова Аннет была чуть повёрнута вбок – словно, она, смотря на потенциально опасного гостя, прислушивалась. Она посмотрела на дракончика – её друга, Фиву, которая осталась сидеть на ветке и смотрела на незнакомца с любопытством и дружелюбием, но с лёгкой опаской; и вернула взгляд на гостя. В нём не было враждебности, ненависти; он не молился и не взывал к своему богу; он не искал своего оружия и даже не сжимал кулаки. Это взрастило в Аннет любопытство к её незваному гостю, которого она спасла и привела в потаённое от внешнего мира место. И она до сих пор не понимала своей доброты к представителю народа, который не проявлял доброты ни к ней, ни к другим обитателям Долин. Но что-то в юноше было иначе; что-то было иначе в теле, в сердце, в уме и в душе Аннет по отношению к этому кареглазому и черноволосому гостю, и что-то в нём манило её.

Смотря на верхнюю ветку пихты, Матиас сделал второй шаг и остановился. Он не знал, что делать, но хотел убедиться, что этот дракончик не представляет опасности его жизни; хотел удовлетворить любопытство и рассмотреть удивительное существо.

Фива насторожилась, коготки вцепились в дерево ветки – она была готова убежать или улететь в любой момент.

Аннет незаметно, крадучись будто дикая кошка, и не сводя взгляда с гостя, перешла к другому дереву, затем к следующему; её взгляд пробегал по чертам лица юноши, по плавным линиям красивых нижних скул, по прямому носу, по тёплым глазам, по чёрным бровям, по волосам, которые на концах были волнистые и из-за этого забавно торчали из-под шапки. Аннет с беспокойством взглянула на Фиву – знала, что если та испытает угрозу или страх, то тут же выйдет на защиту. Но Фива пока что не боялась, что уже было удивительно.

Матиас сумел рассмотреть, что чешуя дракончика занимала большую часть тела, но на брюхе, немного у лап и немного у крыльев была плотная упругая кожа, словно из разглаженной чешуи. И она же была на мордочке, а чешуя была местами: под подбородком, немного у глаз, немного на лбу и много на макушке. И все перетекания чешуи в кожу были незаметными, гармоничными.

Матиас сделал ещё шаг. Ноздри дракончика стали часто раздуваться и сужаться, когтистые пальчики шевелились, а во взгляде были: любопытство, опасение, готовность. Аннет наблюдала за ними, в особенности за ним, пристальным, почти не моргающим взглядом; дышала частыми вдохами; сосредоточенная и готовая ко всему. И она знала, что с любым другим хьюмаханом, она бы не вела себя так опрометчиво, так глупо – ни за что бы не подпустила его к Фиве даже на метр, даже на пять метров.