Kitabı oxu: «Твоими глазами»

София Агачер

Şrift:

Редактор Владимир Коркунов

Дизайнер обложки Николай Рахманов

Иллюстратор Лада Чуплыгина

Иллюстратор Георгий Козлов

Фотограф Николай Рахманов

Фотограф Борис Кашинский

ISBN 978-5-0051-2657-3

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Моим родителям – врачам, самозабвенно служившим людям, посвящается…

В книге демонстрируются фотографии и кадры из кинохроники, предоставленной Российским государственным архивом кинофотодокументов (РГАКФД) и лично фотожурналистом Николаем Николаевичем Рахмановым и москвичом, фотографом-любителем Борисом Зиновьевичем Кашинским. Автор выражает глубокую признательность и огромную благодарность Елене Владимировне Барановской за подбор кино- и фотоматериалов.

От автора

Здравствуйте, дорогой Читатель! Роман «Твоими глазами» был задуман мною как художественное произведение, где много ярких деталей и зрительных образов, позволяющих по – грузиться в них и даже, возможно, стать участником тех далёких событий, отсюда и такое на – звание. В книге рассказывается о трёх друзьях, встретившихся на VI Всемирном фестивале молодёжи и студентов в Москве в 1957 году: американце Джоне Коре и москвичах Иване Герцеве и Белле Гурвич. Вместе с ними вы пройдёте через Нью-Йорк начала нынешнего тысячелетия, про – несётесь на крыльях воображения в Москву со – роковых и девяностых годов прошлого века, в Сан-Франциско, побываете на Вьетнамской и Афганской войнах, в Намибии и на Берегу Скелетов. А ещё ощутите, что Америка и Россия напоминают скорее «зеркальных близнецов», а не две противостоящие друг другу державы.

Джон Кор – известный документалист, Белла Гурвич – переводчик и писательница, а Иван Герцев – врач. На создание ряда образов из династии врачей Герцевых меня вдохновило врачебное прошлое, история семьи и детство, про – ведённое в районной участковой больнице.

София Агачер

Предисловие

ПАРАЛЛЕЛЬНЫЕ МИРЫ

Получилось так, что я прочитал одну за другой две книги: новый роман раскрученного автора и роман Софии Агачер «Твоими глазами». Я не собираюсь сравнивать эти два произведения, поскольку меня заинтриговало, как говорится, послевкусие от прочитанного.

Если в первом случае осталось впечатление как от очень интересного, но и нелёгкого чтения, то от романа Софии Агачер, что называется, сжало горло и готовы были «навернуться» слёзы – до того сюжет романа захватил и держал, не от – пуская, до конца… И в благодарность автору за увлекательный сюжет, за очень точные приметы времени, о котором идёт речь, мне захотелось немного повспоминать.

Это время я помню очень хорошо. Я тогда перешёл на третий курс механического факультета МИСИ, а Володя Высоцкий – на второй курс театрального училища при МХАТе, и мы реши – ли впервые отправиться вдвоём, без «старших», на Чёрное море. Мы были большие оригиналы и решили улететь на юг именно в те две недели, в которые проходил в Москве фестиваль демократической молодёжи. Объясняли мы своё столь необычное решение (все, наоборот, рвались в Москву на эти фестивальные недели) тем, что, мол, здесь будет суета сует и всяческая суета, зато на юге в это время будет посвободней, помалолюдней (а мы очень не любили всякие скопища людские и демонстрации) и мы чудесно отдохнём, пока другие в Москве, в жару, будут мучиться от столпотворения приехавших гостей…

Любопытна такая деталь: так как мы впервые уезжали на юг без «старших», отец Высоцкого позвал нас к себе на «собеседование», т. е. инструктаж, как себя вести молодым людям на юге. Начал он с того, что спросил:

– Ну, что, молодёжь, в Сочи намылились?

– Да, нет, – говорим, едем в Адлер, нам наши знакомые дали адрес, где можно недорого снять квартиру.

– Учтите, что сейчас в Сочи свирепствует сифилис…

– Но мы не в Сочи едем, а в Адлер, – отвечаем Семёну Владимировичу.

– Ну ладно, поверю вам на слово, но знайте, что в Сочи очень опасно…

– Уф, мы правда не в Сочи едем, – продолжали мы уверять отца Высоцкого.

– Значит так, – сказал напоследок Семён Владимирович, – если с кем-то иметь дело, то только с медобслуживающим персоналом…

На этом инструктаж закончился.

– Папаша в своём стиле, – подытожил Володя.

Мы прилетели сначала действительно в Адлер, но когда увидели, что это за провинциальная дыра, перебрались в Хосту, где чудесно провели почти месяц.

В то время мы ещё поддерживали дружеские связи с давнишними школьными приятелями («В наш тесный круг не каждый попадал», – напишет спустя несколько лет Володя в одной из своих лучших песен) и как-то от нечего делать написали письмо Володе Акимову (у которого чаще всего происходили наши посиделки) о том, как мы чудесно отдыхаем от Москвы и «всяких прочих шведов». Акимов нам написал, как они подружились с иностранными гостями и как можно у них выменять на всякие русские сувениры очень модные фирменные шмотки. В ответ мы с Володей отправили им телеграмму, сочинив на мелодию «Подмосковных вечеров» песенку, из которой я помню только последний куплет.

Фестиваль прошёл, вы все хилые,
Вы шаталися до утра…
Приезжайте к нам, наши милые
Подмосковные фраера…

А по возвращении в Москву мы не узнали наших друзей: все они были одеты в какие-то необычные фирменные рубахи и джинсы, о которых мы тогда слышали, но купить их в то время в Москве было невозможно, если только не у иностранцев. Кстати, понятие фарцовка зародилось именно в дни фестиваля в Москве.

Но я отвлёкся, хотя вон сколько воспоминаний по ассоциации вызвал этот удивительный и светлый роман. Не знаю, насколько всё написанное биографично. Да это и не важно. Если всё придумано автором, то честь и хвала такой фантазии. Если же что-то происходило в действительности, как эта сцена с рухнувшей крышей дома, то всё равно автор молодчина, что всё запомнила, разузнала и умело вплела в занимательное повествование.

Не могу не отметить точности изображения менталитета молодых людей того времени, как они рассуждают о своей стране и о загранице. Это ведь 1957-й год… Что уж говорить о том состоянии молодых умов: когда в 1983 году я кому-то из знакомых рассказал, что моя дочь вышла замуж за немца из ФРГ и живёт в Мюнхене, собеседник удивлённо спросил:

– Как же она там с буржуями общается?..

Но вернусь к роману «Твоими глазами». Он очень кинематографичен, все сцены и диалоги просто просятся на экран, особенно сегодня, когда среди молодых людей распространена необъяснимая ностальгия по Советскому Союзу. Думается, что эпизоды, где дружинники стригут наголо девчонок, застигнутых в любовных утехах с иностранцами, многим бы открыли глаза на те «ценности», что тогда процветали в нашей стране. Тогда бы они узнали, что в те далёкие времена мы жили в параллельном по отношению к Западу мире, в коем и сейчас во многом продолжаем пребывать… Но когда-нибудь, как говорится в романе «Твоими глазами», мы поймём, что наша страна – просто зеркальное отражение другого, западного мира.

Игорь Кохановский

Москва, 2019 год.

Пространственные братья

Яркий мягкий свет в огромном параллелепипеде на распростёртой у ног площади манит, неумолимо притягивает, словно приглашает зайти, и ты откликаешься на него не потому, что долго шёл, устал, заслужил и победил вопреки всему, а потому, что твоя душа жаждет развлечений. Драйв в предвкушении прекрасного переполняет тебя. Это Линкольн-центр в Нью-Йорке, основанный в 1959 году по предложению президента Эйзенхауэра. В этом большом доме-фонаре царят удовольствие и музыка. Американцы – прагматичный народ: есть удовольствие – приходят люди, нет удовольствия – нет людей.

В том же 1959 году, после двухнедельного пребывания в Америке, руководитель Советской страны Никита Сергеевич Хрущёв отдал распоряжение о строительстве Кремлёвского дворца съездов в Москве.

То ли архитектор Максим Абрамович (Макс Абрамовиц), проектировавший Линкольнцентр, и его московский коллега Михаил Посохин, придумавший Кремлёвский дворец съездов, были большими друзьями и шутниками, то ли оба они преклонялись перед талантом великого 1 4 1 5 зодчего Ле Корбюзье, но здания получились удивительно похожи, как братья.

Прозрачные, просматриваемые насквозь фасады гигантских параллелепипедов-фонарей из стекла и бетона формируют впечатление открытого свободного внутреннего пространства этажей, украшенных монументальными живописными панно, хрустальными люстрами и парадными лестницами. Однако есть и отличия: если Линкольн-центр открыт, как на ладони, то Кремлёвский дворец защищён высокими крепостными стенами и башнями древнего Московского Кремля, и проникнуть в него до недавнего времени могли только избранные, заслужившие это право долгим и упорным трудом или совершившие подвиг. Большинство из них были романтиками, они собирались там на съезды, вносили пурпурные знамёна, пели строгие гимны, строили самую лучшую страну в мире, жить в которой могли только герои. Не стало страны, умерли романтики-герои, а Москва, Кремль и Кремлёвский дворец, словно декорации старого спектакля, остались.

Вечные соперники-братья – живущий и живущий вопреки другому – в одном времени и в разных пространствах. Им, чтобы принять и понять друг друга, надо слиться, преломить пространство, как будто лист бумаги, по черте, разделяющей зеркальных близнецов.

Выставка-представление

Коллеги, друзья и многочисленные поклонники уговорили Джона Кора в честь его восьмидесятилетия устроить сногсшибательное в мире искусства действо. Многие поколения были воспитаны на его документальных фильмах и фотографиях. Величие его таланта мог вместить только Линкольн-центр, который по случаю будущего грандиозного пати был закрыт уже целую неделю, там шёл монтаж выставки-представления, что Джон задумал и решил поставить в качестве своего юбилейного шоу. Интрига нарастала, прессе не сообщали деталей, было известно только название арт-перфоманса «Твоими глазами».

В пятницу вечером на тёплый октябрьский свет дома-суперфонаря начали слетаться приглашённые маэстро Кором бабочки-гости и те немногочисленные представители прессы, что были его личными друзьями. Летели они на день рожденья – представленье, на волнующе-сладковатый флёр того сближения, соединения несопоставимого, что доступно было в мире фотографии только гению Джону.

Гости парами появлялись в зале и устраивались за столиками, занимавшими пространство между сценой и подиумом. Вот зашли две бабочки 1 6 1 7 Пустынника, закутанные в палевые покрывала. Напротив них устроились бабочка Монарх в серой тунике с прозрачными треугольниками на интимных местах и её спутник в голубом смокинге. Далее приземлились два близнеца Махаона – в галифе защитного цвета, с глазастыми крыльями за спиной. Приглашённые, подобно летающим цветам, усыпали всю поляну и начали общаться, перепархивая от столика к столику.

– Здравствуй, Махаон! – произнёс гость в палевом костюме.

– Как дела, Пустынник? – ответил ему один из близнецов-Махаонов, поправляя бутафорские крылья за спиной.

– Представляешь, два месяца изобретал свой костюм для сегодняшнего вечера! Хотелось сохранить инкогнито, а сейчас только и думаю о том, как бы не запутаться и удержать равновесие, – продолжил беседу Пустынник, старательно приподнимая края ниспадающей с него ткани.

– Да, не так-то просто узнать гостей маэстро. Трансформация полная. Как, впрочем, и всё его расфокусированное творчество, это сплошная трансформация, – развивал далее тему разговора второй из близнецов-Махаонов. Гости заполняли светящийся параллелепипед.

– Послушайте, друзья, в фойе, перед тем как подняться сюда по лестнице, я видел огромное батальное полотно, на нём были изображены две сражающиеся армии. Одного полководца я узнал – это Наполеон, маленький такой, в треугольной шляпе. А вот кто второй – без шляпы и с чёрной повязкой на глазу, ума не приложу… Я припоминаю, что одноглазыми были адмирал Нельсон и генерал Моше Даян… Но я что-то совсем забыл, в каком походе Наполеон сражался с Моше Даяном? – беззаботно болтал Пустынник, подобно легкомысленной бабочке.

– Маэстро Кор, как всегда, спародировал действительность. Из художников, актёров, спортсменов, политиков, журналистов мы превратились в бабочек, в порхающие цветы, демонстрирующие в модных глянцевых журналах, у кого окраска ярче и неповторимей, отстаивающие лишь свободу порхания и публичного спаривания. Умерла тяга к трансформации в Героев! Внутренний мир человека практически стал неинтересен, остался лишь внешний цветной антураж и форма. Благодаря тебе, Пустынник, я, кажется, понял, в чём смысл этого спектакля. Маэстро сегодня восемьдесят, и он тоскует по утраченному драйву, что иногда пронзает нас в молодости и толкает на подвиги и глупости… – проблеял первый близнец-Махаон, привычным жестом включив маленький, неизвестно откуда взявшийся диктофон.

– Прошу прощения, – затараторил второй близнец, – мой брат привык мыслить вслух, у него недержание и, скорее всего, он уже вне нашей беседы и надиктовывает репортаж о сегодняшнем представлении. А название картины, которую ты видел в фойе, написано справа от неё, на табличке, – это «Бородинская битва». Ты можешь погуглить его и узнать, кто с кем сражался, – закончил разговор второй близнец. После чего братья встали и направились к официанту, чтобы освежиться шампанским.

Свет начал постепенно гаснуть, призывая гостей занять свои места за столиками. На сцене из темноты проявились воины в длинных шинелях с красными нашитыми поперёк груди полосами. Мужчины в островерхих матерчатых шлемах с большими красными звёздами. Могучие их ноги врастали в землю, а широкие плечи, казалось, держали небо. Ветер колыхал полы их шинелей и отвороты шлемов. Лица воинов были наполнены грубой мужской красотой. Гости, воспитанные с детства на фильмах и комиксах про супергероев, ахнули! Послышался рокот, и возник явный запах пороха. Под барабанную дробь и неуместное здесь, непонятно откуда взявшееся завывание скрипки на подиум из внезапно ожившей картины начали выходить великолепные мужики. Они шествовали по сцене и подиуму тяжёлой поступью Героев, и волны силы расходились от их развевающихся шинелей.

Бабочки-гости заметались, вскочили со своих мест и стали восторженно кричать и хлопать. Их горящие глаза, приоткрытые рты и учащённое хриплое дыхание свидетельствовали о сильном возбуждении.

Воины прошли по подиуму, вернулись в картину и погасли.

Тьма на сцене опять пришла в движение. На фоне гигантского рыжего кратера или карьера, укреплённого какими-то красными конструкциями, застыли необычайно мускулистые, обнажённые по пояс мужчины, смотрящие вдаль. В руках они держали неимоверных размеров отбойные молотки, напоминающие скорее фантастическое оружие из «Звёздных врат», чем рабочие инструменты. Взвыли духовые, и блестящие от пота, перемазанные коричневой породой люди задвигались. Мышцы на могучих торсах играли и перекатывались подобно волнам, и казалось, что по сцене двигаются не рабочие, одетые в грубые штаны и ботинки, с отбойными молотками наперевес, а Боги-Созидатели.

Зовущий запах мужского пота медленно потёк по залу. Бабочки-приглашённые ноздрями начали шумно втягивать в себя воздух, несущий феромоны.

Созидатели проходили по подиуму и возвращались к кратеру, исчезая в нём, как будто сливаясь своими телами с рыжей глиной или становясь ею.

Картина с кратером исчезла. На её месте возникла прозрачная стена воды, а возможно, большое стекло, по которому струился то ли «водный свет», то ли струи воды. И там, за этим мокрым стеклом, под душами мылись обнажённые Герои и Созидатели. Струи воды, стекающие по телам моющихся мужчин, постепенно из рыжих превращались в прозрачные, и под ними явственно становились видны контуры бугрящихся и перекатывающихся мышц, вплоть до ямочек над их ягодицами. Очертания мужчин, размытые водой, смотрелись очень эротично. Бабочки-гости резко выпрямили спины: казалось, что мощный поток энергии, пронзивший их, завершался катарсисом. Запахло свежестью.

Пустынник склонился к одному из братьев Махаонов и жарко зашептал:

– Классно, классно, потрясающий кастинг! Я видел такие голограммы в Голливуде, а сюжеты и костюмы, смею предположить, из очередных «Звёздных войн»!

– Да, нет… Идеи взяты из картин так называемого «социалистического реализма». Ты что забыл?.. Наш именинник учился у Алекса Бродовича и в молодости слегка увлекался левыми идеями и даже был в конце пятидесятых годов в Советском Союзе! И потом, это очень по-американски – защищать и восхвалять всё то, что не ценится и выбрасывается на помойку в других странах. Советского Союза больше нет, и вся его великая культура практически уничтожена. Основной принцип американцев – никаких запретов, кроме тех, что ставим мы сами. Ха-ха-ха… – рассмеялся Махаон и жадно выпил полный стакан воды.

Прожектор выхватил из темноты лицо Дэвида Боуи, тот запел знаменитую песню Дмитрия Тёмкина «Wild is the wind». Под звуки музыки опустился экран и появились кадры старого документального кино с мелкими чёрточками, рябью покрывающими полотно, и не совсем чётким изображением, послышался характерный стрекочущий звук работающего кинопроектора.

На экране возник портрет мужчины в белом халате и шапочке, но оператора, похоже, привлекало не его лицо, а руки – фантастически красивой формы, с невозможно длинными пальцами. В следующем кадре человек с портрета вбивал гвоздь и прилаживал к стене картину. На полотне – воины в остроконечных шлемах с красными звёздами, поразительно похожие на Героев, только что сошедших с подиума. Фокус сместился на раму с табличкой, и высветилась надпись – «Красноармейцы Первой Конной». Потом камера начала отъезжать и захватывать всё большее пространство.

В огромном зале с высоченными потолками рядами стояли железные койки. На них по одному или по двое сидели, разговаривали, лежали на спине или на боку, скорчившись подобно эмбрионам, люди в серых халатах с перебинтованными руками, ногами, головами. Кто-то шёл по проходу на костылях, кого-то поддерживала женщина-санитарка. Но независимо от того, что делали раненые в больничной палате, все они смотрели на врача.

Далее доктор продолжил развешивать картины с уже знакомыми по дефиле персонажами. Мускулистые Созидатели у рыжего кратера с красными конструкциями оказались «Строителями Днепрогэса», а эротический танец мужественных тел под струями воды – просто мытьём «В душе». Во всяком случае, так гласили надписи на рамах.

И вдруг экран как будто вздрогнул и рассыпался на множество осколков, иллюзия рассеялась подобно туману, и на сцену и подиум из той киношной реальности выползли худые, измождённые раненые: кто на костылях, кто поддерживаемый санитарками… В старых застиранных халатах с тёмными пятнами, шаркая босыми ногами в стоптанных шлёпанцах, они проходили по подиуму перед застывшими гостями и возвращались обратно в зазеркалье. Запах немытых больных человеческих тел и медикаментов создавал острое ощущение реальности происходящего.

Закончилась песня, последний из раненых вернулся в потустороннюю реальность, исчез экран, раздался громкий скрип работающей лебёдки, в лучах прожекторов на алых полотнищах опустились три настоящие, ранее представленные картины – и на сцену вышел сам маэстро Джон Кор.

Твоими глазами

Мужчина среднего роста, загорелый, лысый, подтянутый, с удивительно прямой спиной, свидетельствующей скорее не о его хорошей физической форме, а о пользовании специальным корсетом, стоял на сцене в чёрном токсидо.

– Голландский Сыр, он всегда и везде – Голландский Сыр! Всех просил прийти в костюмах бабочек, а сам явился в смокинге, – зашипел Пустынник на ухо Махаону, озвучив давнее прозвище Кора.

– Да ладно тебе брюзжать. Отличное шоу – уникальное, красочное! Фотографии в прессе получатся закачаешься. А то, что он мастер эпатажа и провокации, так мы и пришли сюда за этим, – миролюбиво ответил Махаон. Гости повскакивали со своих мест и овацией приветствовали именинника.

– Спасибо, друзья! Спасибо! Я вас всех тоже очень и очень люблю! И благодарю за то, что вы нашли время прийти на съёмку, возможно, моего последнего фильма и стать его главными персонажами. Я благодарю вас за то, что, будучи успешными профессионалами и, не побоюсь этого слова, известными людьми, вы согласились на эти роли.

В 1943 году я увидел документальный фильм, номинированный на Премию «Оскар», «Разгром немецких войск под Москвой» и влюбился в кинокамеру и документальное кино. Я дал себе честное слово, что сниму полный метр о Москве и получу «Оскара».

Шли годы, я много ездил и снимал, хотел правдиво показать людям мир. Я снимал конфликты: вооружённые и мирные – там, где были сила и страсть, они опьяняли и возбуждали меня. Я был молод и влюблялся в Героев, показывал их красоту, благородство, жертвенность, стремление создать справедливый мир равных, свободных, счастливых людей – иных людей, чем те, что окружали меня с детства.

В 1957 году, когда мне предложили ехать в Москву на фестиваль молодёжи, старая детская клятва и жажда правды сошлись в одной точке. Такого красивого, чистого и зелёного города, каким была Москва в то лето, я не видел никогда. Широкие улицы наводнили улыбающиеся люди в ярких одеждах, с цветами в руках. Они счастливы были видеть, целовать и обнимать нас. Американские музыканты, среди которых был даже сам великий Джерри Маллиган, в парках и клубах играли джаз часами, а москвичи танцевали.

На одном из таких концертов я увидел парня, в руках у него была военная американская кинокамера. Он снимал – так же, как и я. Мы подружились и несколько дней работали вместе. Перед самым отъездом из Москвы он подарил мне пару бобин с отснятой им плёнкой и попросил никогда никому не рассказывать об этом, даже если я буду их использовать в своих работах.

На корабле, возвращаясь домой, я написал сценарий фильма о волшебной стране фестиваля. Мне очень хотелось его быстрее смонтировать, и я работал сутками. Когда очередь дошла до плёнок, подаренных мне моим новым русским другом, я их посмотрел – и пережил потрясение. Только через год, неимоверным усилием воли, я заставил себя переписать практически полностью сценарий и возобновить работу над фильмом, что в последующем принёс мне первого «Оскара». За это время я осознал, что документальное кино – такой же вымысел, как и художественное. Всё зависит от того, чьими глазами на мир смотрит камера и где находится её фокус.

В память же о своём русском друге фильм о Московском фестивале молодёжи и студентов я назвал «Твоими глазами». Я показал в нём происходящее как картину на больничной стене. Вначале близко и всё красочно и ярко, но потом камера отъезжала и появлялся иной мир – с его больными, заключёнными и колючей проволокой.

Удаление или приближение с фокусировкой на детали, вроде бы абсолютно неуместной в общей картине происходящего, мне всегда давало ключ к созданию моих фильмов. Вспомнив эту деталь, можно понять и заново собрать пространство, музыку, запахи – всё.

Верный своему обещанию, я молчал более пятидесяти лет, но сегодня хочу вас познакомить с ещё одним автором фильма «Твоими глазами». Кадры, которые вы только что видели, снял именно он. Я уговорил его приехать на моё восьмидесятилетие, и он прилетел из Москвы.

Разрешите мне пригласить на сцену профессора, врача и моего старого друга господина Ивана Герцева.

На сцену, опираясь на палочку, вышел человек среднего роста, полноватый, но быстрый и живой для своих восьмидесяти лет, с молодым, румяным, улыбающимся лицом.

Двое мужчин практически одинакового роста, один – тонкий и в тёмном, второй – круглый и в светлом, обнялись и слились друг с другом, словно нож и хлеб. В их глазах лучилась нежность и стояли слёзы. В это время за их спинами появился человек, держащий статуэтку «Оскара».

– Дорогой Иван, с твоего позволения я раскрыл нашу тайну. И хочу попросить тебя как полноправного соавтора фильма «Твоими глазами» принять от меня в подарок этого «Оскара» – символ высшей награды Американской киноакадемии, которой был удостоен наш фильм.

Pulsuz fraqment bitdi.