Kitabı oxu: «Сандалики»

© Грачёва Т., 2025

© Оформление. ООО «Издательская Группа «Азбука-Аттикус», 2025 Издательство АЗБУКА^®

* * *

Глава 1. Кукла

Снег не был белым, да и не выглядел как задуманное природой явление: мокрая грязно-серая жижа пополам с песком. Небо опустилось на город, придавив мутно-серым брюхом крыши домов и заслонив молочные облака, сулившие буран. Огни гирлянд утратили игривость и нарядность, светились истощенно, блекло, будто зимние каникулы выжали из них последние силы.

Прошла всего неделя после Нового года, а праздники уже перестали быть желанными, каждый третий прохожий напоминал уставшего зомби, под завязку набитого оливье и мандаринами. Как же быстро ожидание волшебства сменилось усталостью и подавляемым раздражением.

Лёля торопилась, бежала вприпрыжку, набирая разгон перед очередной лужей, ловко перескакивала ее и чуть замедлялась. По отведенной до автоматизма привычке она улыбалась тем, кто встречался с ней взглядом, одаривая их ничего не значащей отрешенной улыбкой, которую мама называла «данью вежливости». Лёля не задумывалась, почему улыбается, ведь веселости она не ощущала абсолютно, но мамины уроки въелись в подкорку, помогая успешно создавать образ воспитанной уравновешенной девушки. Именно такой Лёля себя и считала: может быть, немного скучной, предсказуемой, зато совершенно адекватной и надежной. Вот и Герман постоянно говорит: «Лёшка, ты настоящий друг». Тут она не выдержала и поморщилась. Уж кем-кем, а другом ей точно быть не хотелось.

Вечер сгустился и намеревался перейти в ночь. За то время, что Лёля шла от места работы до квартиры Германа, день окончательно погас и из-за дома показалась наглая откормленная луна. Летом в это же время она боязливо пряталась, ожидая долгих зимних ночей. Дождалась.

С неба повалили крупные мокрые хлопья, январь изо всех сил притворялся зимой, но на мороз его не хватило: вот и снег получился ущербный, напополам с дождем. Тяжелые снежинки таяли еще до соприкосновения с кожей, оседая сыростью на щеках. Лёля опустила голову и надвинула капюшон. Перед выходом она обновила макияж, который теперь грозил превратиться в грим унылого клоуна. Влажные снежинки на секунду прилипали к ресницам и тут же стекали на щеки мутными ручейками, прихватывая с собой тушь и подводку.

Не сбавляя шага, Лёля достала из сумочки зеркальце, опасаясь увидеть, что сделала с ее лицом поплывшая косметика. Щелкнула кнопкой, откидывая верхнюю половинку, и… споткнулась.

На секунду в отражении показались чужие глаза с белесыми ресницами, без грамма макияжа. Она не сразу сообразила, что в зеркальце мелькнули голубые радужки, – при том что саму Лёлю природа наградила зеленовато-карими глазами, – к тому же, кажется, принадлежащие мужчине. Она моргнула, прогоняя галлюцинацию, и попыталась улыбнуться. Сердце уже зачастило, разгоняя адреналин в крови и звеняще натягивая нервы. Дохнув на стекло, Лёля протерла гладкую поверхность перчаткой и с деланой веселостью прошептала, глядя уже в свои, знакомые глаза:

– Чертовы сандалики.

Вытерев темные дорожки на щеках, Лёля ожесточенно захлопнула крышку зеркальца и тряхнула головой, скособочив объемную меховую шапку. Она не любила краситься, но в магазине, куда устроилась полгода назад, требовалось не только соблюдать дресс-код, но и во всем выглядеть безупречно: пришлось записаться на маникюр и освоить азы искусства рисовать на веках.

Будучи юристом по образованию, Лёля ни дня не проработала по специальности. Какое-то время привыкала к взрослой жизни под крылом матери – завуча в школе, – выполняя обязанности секретаря, а попросту – личной прислуги. Получала крохи, но, живя с родителями, тратила не так уж и много, больше откладывала, рассчитывая в будущем откатиться подальше от генеалогической яблони.

Накопить Лёля так и не успела – решение выпорхнуть из родительского гнезда приняла не она. Мама авторитетно заявила, что в двадцать семь лет пора бы жить отдельно, полностью себя обеспечивать и завести хотя бы кактусы. Нина Валерьевна сама в этом возрасте уже дважды побывала в браке, воспитывала дочку и мужа, работала в двух местах, на одном для авторитета, на другом за деньги.

Лёля, как обычно, согласилась с матерью и переехала жить в однокомнатную съемную квартирку на другом конце города. Нина Валерьевна не так уж далеко отпустила непутевую дочь, продолжая ее контролировать посредством сотовой связи и дергая за поводок каждые выходные.

Уже три года Лёля жила отдельно. Не сразу, но научилась выделять необходимую сумму для оплаты коммунальных услуг и распределять бюджет так, чтобы оставались деньги на проезд в общественном транспорте и булочку в кафе.

Нина Валерьевна подыскала для дочки непыльную работу в недрах организации, торгующей одноразовой пластиковой посудой и упаковочным материалом, и опять не по специальности. Лёля выполняла обязанности менеджера по продажам, вполне успешно втюхивая вездесущий пластик неразборчивым покупателям в течение двух с половиной лет, пока организация не обанкротилась. В этот раз мама не успела подыскать для нее теплое местечко – ее опередила подруга Ира.

Ира трудилась продавцом-консультантом в магазине женской одежды с претенциозным названием New look ¹ и затащила подругу на освободившееся место. Лёля не успела побездельничать: побыла безработной два дня и окунулась в непривычную, пропахшую дорогими духами обстановку. Нина Валерьевна только снисходительно кивнула, позволяя дочке работать в далекой от карьерного роста сфере. Она поклонялась двум богам: Деньгам и Авторитету. А должность консультанта в фешенебельном магазине вполне устраивала адептку первого божества.

Несмотря на приличную зарплату, Лёля тратила мало, только по необходимости, старалась не делать крупных покупок без одобрения мамы. А подарки для Германа вообще скрывала, заслуженно ожидая порицания из-за импульсивных, неоправданных трат.

Купив в магазине радостно-розовый батон докторской колбасы и вырезку для стейков, Лёля удовлетворенно взвесила в руке тяжелый пакет. Герман ни дня не мог прожить без мяса, а котлеты и тефтели не попадали под это определение. Хищник в нем признавал только цельный кусок, без лишних добавок в виде риса и хлеба.

У пятиэтажки, где жил Герман, Лёля вскинула голову и нашла взглядом окно его квартиры. Свет горел везде, позволяя следить за перемещениями хозяина из одной комнаты в другую. Сколько раз она говорила другу задергивать шторы и не развлекать случайных прохожих демонстрацией успехов в тренажерке? Герман поначалу ссылался на забывчивость и рассеянность, но однажды, задержавшись под его окном подольше, Лёля обнаружила еще одну причину – позерство. Герман стоял за стеклом с романтично-задумчивым видом, замерев в неестественном и, скорее всего, неудобном положении, позволяющем оценить округлый бицепс и вздымающуюся грудь. В широкой ладони он бережно баюкал кофейную чашку, но напряженность мышц свидетельствовала о нагрузке совсем другой интенсивности: перед тем как показаться зрителям, он не забыл отжаться и потягать гантели.

Лёля печально вздохнула: хорош, зараза. В такого видного мужчину легко влюбиться. Даже не нужно уговаривать себя испытать симпатию: она сама возникает, поражая стремительней ветрянки. Высокий, ухоженный, с трехдневной щетиной в любой день недели. За пшеничную шевелюру Герман еще в школе получил прозвище Лев. Преподносил себя соответствующе и не страдал от заниженной самооценки. Зато от его любвеобильности мучилась Лёля, уставшая запоминать имена восхищенных поклонниц.

Внешность Германа легко описывалась одним словом – основательность. Гибкость и плавность были не про него, скорее мощность и устойчивость. Своими размерами Герман подавлял ровно до того момента, пока на его лице не расцветала улыбка. Ею он пользовался как оружием массового поражения, с легкостью влюбляя в себя трепещущие сердца одиноких барышень. Очень уж напоминал оголенного страстного лорда или босса с обложки любовного романа, в ладони которого даже самая широкая огрубевшая женская рука выглядит как птичья лапка.

Почти пять лет Герман пестовал юных волейболистов, тренируя юношескую сборную края. В этом году набрал очередных ребят: зеленых и пугливых. Квохтал над ними, как наседка, выполняя роль скорее старшего брата, чем тренера. Несмотря на плотный график, не забывал регулярно наведываться в тренажерный зал для поддержания горы мышц в устрашающей форме.

Не успела Лёля нажать на кнопку звонка, как дверь приветливо распахнулась: Герман увидел подругу в окно еще на подходе к своему логову одинокого развратника и встретил с широкой искренней улыбкой.

– Лёшка, я тебя заждался, чуть с голоду не сдох. Что там у тебя?

Лёля едва заметно поморщилась, услышав привычное прозвище, которое так и не стало приятным, несмотря на мягкость звучания. Герман всем раздавал клички, одаривая новыми именами знакомых еще со времен ученичества. Благодаря ему уважаемый строгий директор школы, которую они закончили двенадцать лет назад, превратился в Выхухоля, а мама Лёли, работающая завучем там же, – в Лономию ².

Иногда Герман проявлял изобретательность и фантазию в выборе прозвищ и настойчиво насаждал их среди сверстников, укрепляя свое лидерство даже в этом.

Лёля прошла в прихожую и, сняв шапку, отряхнула с нее мокрый налипший снег.

– Кровавый кусок коровы, естественно.

Ее волосы, вырвавшись на свободу, приподнялись плотной рыжеватой массой. От влажности закурчавились, сводя ежедневные старания выпрямить их к нулю.

Герман открыл пакет и плотоядно облизнул губы.

– Лёшка, ты моя спасительница. – Он притянул Лёлю за шею и крепко прижал к себе, заставляя уткнуться носом в открытый ворот рубашки.

Она судорожно вздохнула, наслаждаясь теплом его кожи.

– Задушишь, – слабо запротестовала Лёля.

Герман чмокнул подругу в макушку и отпустил. Он словно не заметил, как она потянулась за ним, желая продлить объятия.

Пока Лёля кашеварила на кухне, Герман громко подбадривал игроков любимой волейбольной команды, сильно расстраивающих его своей косолапостью. Он порывисто вскакивал с дивана, хватался за голову, приводя в беспорядок пшеничную шевелюру, и страдальчески восклицал:

– Ну кто так играет? Руки оторвать нужно!

На его крики Лёля выглянула из кухни и осуждающе покачала головой.

– Без рук они лучше играть не будут.

– Они и так играют, будто у них клешни!

Лёля вытерла руки о фартук и замерла в проеме дверей.

– Ужин уже готов. Там еще на завтра останется, только нужно будет разогреть.

Герман рассеянно кивнул, не отрывая взгляда от экрана. Направился на кухню он только после окончания игры. Вдохнув дразнящий аромат поджаренного с приправами мяса, восторженно произнес:

– Ммм, божественный запах! – Встав за спиной подруги, Герман опустил тяжелые ладони на ее плечи и слегка погладил пальцами. – Я тебя люблю, Лёшка. Что бы я делал без тебя?

Лёля вымученно улыбнулась, сосредоточившись на его руках, придавивших ее к сиденью так, что согнулась спина.

– Естественно, сдох бы с голоду, – сказала она словами Германа и склонила голову, касаясь щекой тыльной стороны его кисти.

После ужина Лёля вымыла посуду и упаковала в пластиковые контейнеры оставшиеся стейки. После этого получила легкий благодарственный поцелуй в губы от сытого хозяина – еще одно признание в любви – и натянула влажное пальто.

Герман не предложил остаться, хотя за окном вечер уже переродился в ночь, а погода всё все так же оплакивала заканчивающиеся праздничные каникулы. Лёля застопорилась у порога, давая возможность остановить ее, но Герман уже вернулся к телевизору и выкрикнул из комнаты:

– Пока, малыш! Я уезжаю в Ставрополь с младшей группой на несколько дней. Уже по тебе скучаю.

– Удачи. Порвите там всех! – искренне пожелала Лёля, зная, как трясется Герман над своими подопечными и сколько сил вкладывает в подрастающих волейболистов.

Она натянула шапку и, вставив в уши бусины наушников, покинула квартиру.

Домой шла другой дорогой, нарочно сделала крюк, чтобы прогуляться вдоль железнодорожных путей. Дождь прекратился, но теплее от этого не стало. Воротник кололся мокрой шерстью, в сапогах ощутимо хлюпало, но Лёля не замечала этого, потому что погрузилась в размышления о мелькнувшем в зеркальце взгляде. Больше месяца «сандалики» не проявляли себя, и она почти поверила в собственную нормальность. И вот опять увидела в отражении то, чего нет и быть не может.

Лёля бросила в сторону блестящих рельсов угрюмый взгляд. Металл сверкал в темноте хищно и насыщенно, словно лезвие ножа, отражая неясной тенью силуэт самой Лёли. Песня в наушниках закончилась, и случайный выбор выдал очередное творение корейской мальчуковой группы. Послышалось непривычное звучание незнакомых, рваных слов, будто солисты задыхались и торопились пропеть как можно больше предложений в установленный отрезок времени. Пристрастие к молодежной группе Лёля считала постыдным: плейлист в ее телефоне охранялся, как завещание миллионера. Даже близкие подруги не знали, что, помимо серьезной, подобающей ее возрасту музыки, Лёля слушает корейскую попсу.

Прибавив громкость, она ускорилась, намеренно шагом попадая в такт песне. Мыслями овладело странное оцепенение. Они ворочались неохотно и медленно, будто каменные валуны, а сквозь прорехи между ними ручейками просачивалась горьковатая обида на Германа. Сверху подсыхающими лужицами поблескивали раздумья о завтрашнем рабочем дне, но довлеющими, грозящими словно цунами накрыть сознание Лёли, были картинки из детства и «чертовы сандалики».

* * *

Первое детское воспоминание, оставившее ощущение начавшейся шизофрении и одновременно пробудившее в Лёле буйную фантазию, относилось к седьмому дню рождения, точнее ко дню после него. На праздник тетя подарила имениннице шикарную куклу ростом с саму Лёлю. Это чудо звали Зоей. У куклы была копна блондинистых кудрей и белое платье с рюшами и горохом по всей ткани. Нина Валерьевна сразу же окрестила ее «пустой тратой денег и пылесборником», а Лёля влюбилась в нее и назначила старшей сестрой, которую ей всегда хотелось иметь.

Лёля не играла с Зоей – она включила ее в свою жизнь на правах живого существа, делилась идеями для игр и спрашивала советов.

Мама целый день наблюдала за их общением, мрачнея с каждой минутой всё больше. Вечером Нина Валерьевна заглянула в комнату дочери, чтобы позвать на ужин. Но увидев странную картину, замерла у порога: Лёля сидела на кровати, а куклу устроила рядом, прикрыв ее ноги пледом и подложив под спину единственную в комнате подушку. Она читала Зое книгу. Спотыкалась, длинные слова не заканчивала, заменяла другими, начинающимися на те же буквы, и смеялась, якобы получая от куклы остроумные и крайне веселые комментарии.

Нина Валерьевна качнула туго стянутым на затылке узлом волос и пригладила вырвавшуюся на свободу прядь.

– Тебе семь лет. В этом году ты идешь в первый класс.

Лёля оторвала вдохновенно-рассеянный взгляд от книги и перевела его на хмурое лицо мамы. Она еще не поняла, к чему клонит родительница, но по тону догадалась, что мама чем-то недовольна.

– Да-а, – протянула Лёля.

– Об учебе думать нужно, а не в куклы играть.

– Я и не играю. Зоя – моя подруга.

Лёля не заметила, как это произошло: Нина Валерьевна впадала в ярость без перехода, разгораясь, как бенгальский огонь, за считанные секунды. В два шага она пересекла комнату, стянула Зою за ногу с кровати и небрежно отбросила в угол к другим игрушкам.

– Это кукла. – Нина Валерьевна не повысила голос, но теперь в нем звучала едва сдерживаемая злоба, отразившаяся в глазах и порывистых движениях. – Хочешь, чтобы в школе тебя дразнили сумасшедшей? Чтобы тыкали в тебя пальцем и задирали все кому не лень?

Лёля хотела отрицательно покачать головой, но случайно кивнула и тут же, испугавшись своей ошибки, так энергично замотала ей, что в глазах зарябило.

– Не хочу.

– Будут, – уверенно заключила Нина Валерьевна. – Если ты не прекратишь вести себя как сумасшедшая, обязательно будут. Пора немного повзрослеть. Тебе уже не пять лет, ты будущая школьница, и ответственность у тебя будет большая. И по тебе будут оценивать мои успехи как педагога. Будь добра соответствовать статусу дочери завуча.

Эти требования, только в разных вариациях, Лёля еще не раз слышала от мамы, некоторые фразы даже заучила наизусть, но в тот момент она только кивала, сдерживая слезы и поглядывая на одинокую Зою, неудобно присевшую у стены.

– Я буду хорошо учиться! – с жаром пообещала Лёля.

– Приводи себя в порядок, и за стол, – шумно выдохнула Нина Валерьевна, одернула кофту и удалилась.

Лёля стянула непослушные кудри в хвост, из него сплела тугую косу, поменяла измятую футболку и ринулась к дверям. У порога оглянулась на несчастную покинутую Зою: ее голова склонилась, а кукольный взгляд выражал укор и обиду. Лёля переборола в себе желание вернуться и усадить куклу поудобнее. Она лишь бросила взгляд в зеркало на двери шкафа, желая убедиться, что пышные волосы не выбрались на свободу. В отражении за плечом она увидела свою подругу: на пластиковых ногах красовались ярко-оранжевые сандалики. Лёля тихо вскрикнула и резко развернулась. Зоя сидела в той же позе, вытянув босые ноги, и буравила ее неподвижным взглядом.

Лёля снова кинулась к зеркалу, внимательно всмотрелась в него в попытках разыскать странные сандалики в отражающейся комнате, но их и след простыл. Лёля подышала на гладкую поверхность, протерла ее ладонью и на долю секунды снова обнаружила их, но уже не на ногах Зои, а на книжной полке. Стоило ей моргнуть, как видение исчезло, оставив после себя оранжевые пятна в глазах.

С тех пор «чертовы сандалики» появлялись регулярно, правда, помимо обувной пары, имелись и другие необычные видения, преследовавшие Лёлю настойчиво и, как ей казалось, совершенно бессистемно.

* * *

В свою квартирку Лёля вернулась в насквозь промокших сапогах и в дурном расположении духа. Не включая свет, она разделась и прошла в комнату, освещенную разноцветными огнями елочной гирлянды. Как ни странно, праздничное убранство и мерцание огоньков не навевали веселое настроение, а скорее вызывали тревогу, словно полицейская мигалка или беспокойный сигнал «Скорой помощи», торопящейся на вызов.

Приняв душ, Лёля укуталась в теплую фланелевую пижаму, выбранную мамой из-за комфорта и выгодной цены, и опустилась на пол напротив зеркальной стенки шкафа. Огни елки хаотично скользили по ее лицу, расцвечивая кожу причудливым узором, загадочно углубляли взгляд.

– Я ему нужна, – печально пробормотала она, разглядывая свое отражение. – Он уже это чувствует, просто… я сама виновата.

Лёля пригладила волосы. После уличной сырости они вновь закурчавились, скручиваясь в крупные локоны. По привычке она стянула их в тугую косу и отбросила за плечо. Утром снова выпрямит или соберет в пучок, иначе будет выглядеть как пугало. Непослушные волосы, видимо, достались ей от родного отца, которого она никогда не видела. Набредя на неприятное воспоминание, Лёля скривилась и включила плеер на телефоне. Тонкие голоса вновь заполнили комнату, выпихивая из головы непрошеные раздумья. Лёля чуть убавила звук, чтобы песня не пересекала порог комнаты, и прикрыла глаза. Завтра будет новый день, и его тоже нужно пережить.

Глава 2. Поговорить

Лёля поправила лацканы пиджака на мужчине и отступила на шаг назад, чтобы удостовериться, что все элементы дорогостоящего экстерьера хорошо сочетаются и подходят самому носителю.

Клиент выглядел довольным, хотя всего десять минут назад шумно и некрасиво ругался из-за рубашки недостаточно лилового оттенка. Василий Николаевич уже три года являлся постоянным клиентом магазина, отличался буйным темпераментом, высокими запросами и толстым кошельком. Любил, когда его не просто обслуживали, а угождали, лебезили и чуть-чуть флиртовали. Такие тонкости не каждому работнику магазина были по плечу, а Лёля справилась и даже ни разу не поморщилась, услышав пренебрежительное обращение «девица».

Кроме Лёли, в магазине, именуемом «салоном» и никак иначе, трудились еще два консультанта: Ира и Денис. Ирина одевала женщин в возрасте и семейные пары, ибо умела подать себя как деталь интерьера, ревновать к которой просто смешно. Денис специализировался на молодых дамах, активно снабжающих его номерами телефонов. А Лёле чаще всего доставались одинокие мужчины. Она умела принимать заигрывания, но не переходить черту дозволенности, и всегда выглядела достаточно несчастной, чтобы вызвать у клиентов желание потратить сумму покрупнее.

New look не отличался такой большой площадью и посещаемостью, как магазины, расположившиеся на первом этаже торгового центра. Не зазывал прохожих красными ценниками, выставляя напоказ завалы вещей из тонкого, быстро линяющего трикотажа и вездесущих джинсов. В салоне никогда не проходили распродажи и акции, круг клиентов пополнялся медленно: чаще за счет устных рекомендаций и мелькания в телевизоре постоянных посетителей магазина. Это был другой уровень. Сюда шли за полным преображением, желая получить комплект вещей на весь сезон и угоститься шампанским во время примерки.

Никто из троицы консультантов не мог себе позволить пахнуть чипсами или сигаретами после перерыва, да и сам обед откладывался в угоду клиентам, приходящим в любое удобное для них время. Лёля быстро привыкла к новым правилам, приняла требования руководства и, с блеском выдержав испытательный срок, влилась в коллектив.

Василий Николаевич покинул салон, довольный не столько хорошим обслуживанием, сколько выпавшей возможностью от души на кого-нибудь наорать.

Лёля проводила его рассеянным взглядом и сразу же отошла от зеркала. Заметила край синего платья, мелькнувшего в отражении, но ничего необычного не увидела. С последнего появления чертовщины прошло уже больше недели, и это успокаивало.

Привычным жестом она заправила вьющиеся пряди за уши, возвращая прическе строгость, и замерла у панорамного окна. Яркое освещение в салоне контрастировало с серой хмарью на улице. Люди выглядели как больные нахохлившиеся голуби: прятали подбородки в шарфы, поджимая плечи. Плотная туча заволокла небо, опустилась туманом, стирая детали. Ни ярких цветов, ни улыбок: всё серое.

Лёля собрала вешалки с пиджаками, оставшимися после примерки, и принялась разносить их по местам, тихо напевая мотив услышанной утром песни. В голове вертелись интересные рецепты кексов, которые порадуют Германа. Особенно если в начинку засунуть побольше мяса. Все ее кулинарные изыски он воспринимал как должное, почти равнодушно. Глаза загорались только при виде блюд, компоненты которых раньше бегали, прыгали и желательно мычали.

Торт «Панчо», отнявший у Лёли полдня, был съеден фоном к очередному волейбольному матчу и остался незамеченным, в отличие от успехов Михайлова ³ на площадке. Лёля уже не ждала благодарности: ей нравился сам процесс создания чего-то необычного и оригинального из знакомых и, казалось бы, несочетающихся ингредиентов.

Из примерочной вышла Ирина. Прислушалась к пению Лёли и картинно отбросила бархатную завесу в сторону.

– Аллигатор ушел?

Лёля слегка кивнула: фамильярность, с которой Ирина отзывалась о некоторых клиентах, ее коробила и заставляла встревоженно оглядываться.

– Только что. От ремня отказался. Хотел более крупный рисунок крокодиловой кожи.

Василий Николаевич отличался маниакальной тягой ко всему, что сделано из крокодила, и, если бы Лёля не занималась его гардеробом, ограничивая количество кожаных изделий, он бы натянул на себя бедное животное целиком, с макушки до пяток, и щеголял бы в таком виде.

На полпути к подруге Ира остановилась у зеркала. Приосанилась, расправила складки на плиссированной юбке и тряхнула светлыми волосами. Пряди послушно опустились на плечи, возвращаясь в первоначальную прическу. Ей не приходилось каждое утро возиться с кудрями, потому что шевелюра вела себя послушно, поддавалась укладке и не стремилась выйти из-под контроля.

На фоне аппетитной Иры совсем не худая Лёля выглядела истощенной и блеклой. Подруга обладала выдающейся фигурой: слегка полноватой, с красивой линией бедер и узкой талией. Не каждому жениху будет по силам перенести пышущую здоровьем невесту через порог загса. Такая и сама перенесет, даже если нареченный будет упираться. Лёля сразу подумала, что Герман бы точно смог. Но они с Ирой почему-то не ладили, видимо, из-за того, что та оказалась сверхъестественно устойчива к его обаянию.

С Ириной Лёля познакомилась четыре года назад. По мнению подруги, эта встреча была предопределена свыше и начертана на линиях судьбы. В то время Ира увлекалась астрологией и накидывалась на потенциальных клиентов прямо на улице. Лёля не смогла избавиться от настойчивой особы, почувствовавшей «родственную натуру эманациями души», и приняла дружбу. Поначалу быть приятельницей Иры казалось несколько утомительно, но постепенно Лёля привыкла к увлекающемуся характеру и шумному поведению подруги и даже начала испытывать благодарность за ее кипучую энергию и легкий нрав.

Ирина прислушалась к мотиву, что напевала Лёля.

– На каком языке ты вообще поешь? Звучит как заклинание.

Лёля резко оборвала веселенький мотив, не забыв залиться румянцем. Как она ненавидела в себе эту неудобную и предательскую способность краснеть! Стоило ей хоть немного разволноваться, как щеки начинали лихорадочно алеть, выдавая внутреннее состояние. Мама еще в детстве распознала эту особенность и использовала как детектор лжи. Но самое ужасное, что Лёля краснела даже в тех случаях, когда правда звучала не слишком убедительно или же сама она подсознательно боялась вызвать недоверие.

Не поворачиваясь, Лёля с деланым спокойствием расправила вешалки на круглой стойке.

– Я даже не знаю, что это за песня. Слышала по радио, мотив такой приставучий.

Ира сделала вид, что не заметила сбивчивых оправданий. Она всю жизнь потратила на то, чтобы чего-то не замечать. Особенно преуспела в лицедействе насчет своей внешности: на свист не оборачивалась с пятнадцати лет, а на реплики об аппетитной заднице перестала реагировать еще два года спустя.

– Пойдем обедать? – весело предложила она, оставляя тему музыки.

Лёля пристроила последнюю вешалку и оглядела пустое помещение. Денис листал каталог в ожидании клиентки, сидя в кресле, и лениво болтал ногой в начищенном до зеркального блеска ботинке. Одевался он только в New look, несмотря на то, что на одну-единственную деталь гардероба приходилось копить около месяца. Он откликался только на англоязычную форму собственного имени – Дэн – и был уверен, что траты стоили ощущения всемогущества, которое дарили брендовые рубашки и ботинки.

Лёля неуверенно запротестовала:

– Нельзя уходить вдвоем.

Ира воровато оглянулась на Дэна и подмигнула ей.

– Он не сдаст, я его два дня назад прикрыла, так что не дрейфь. – Видя нерешительность подруги, подтолкнула ее к выходу. – Пообедаем нормально в кафе, а не на бегу.

Лёля нехотя побрела к распашным дверям, подгоняемая сзади настойчивой приятельницей.

Они пересекли просторный холл, уже не блестящий новогодними украшениями. Только утром рабочие закончили снимать огромные зеркальные шары и унесли пушистых оленей: останки праздника упокоились в складских помещениях, а кое-что отправилось прямо на свалку. Холл выглядел непривычно голым и беззащитным, словно обнаженный пациент на приеме у доктора, торопящийся натянуть вещи, как только будет закончен осмотр.

Ира, подхватив Лёлю под локоть, заставила подстроиться под свой темп ходьбы.

– Ты ешь куркуму, как я тебе советовала? – Не дожидаясь ответа, она уверенно заключила: – Вижу, что лопаешь. Волосы блестят, и новогодняя обжираловка на тебе не отразилась. Я же говорила, куркума – вещь.

Лёля виновато опустила взгляд. Она купила большую упаковку этой индийской пряности еще в последних числах прошлого года, но так и не испробовала на себе целебные свойства куркумы – просто забыла. Признаться, что проигнорировала совет, было стыдно. Проще оказалось промолчать, а вечером действительно проверить, так ли желтая пудра полезна, как ее расхваливает подруга. А еще лучше просто подождать пару дней: Ира наверняка загорится очередной безумной идеей и потребует поддержать эксперимент. На кухне Лёли еще не иссякли запасы сушеного имбиря, чудодейственного для иммунной системы, как уверяла Ирина месяц назад.

Сделав заказ за двоих, Ира потянула подругу в угол кафе. Лёле досталось место спиной к залу. Ира предпочла мягкое глубокое кресло, оставив ей жесткий стул. Лёля не любила жевать прилюдно и, если бы выбирала сама, села бы именно сюда.

Ожидая заказ, подруга выудила из сумочки тонкую брошюру и пальцем пододвинула ее к Лёле.

– Ты, наверное, обратила внимание на мою кожу. – Она откинула волосы в сторону и слегка наклонила голову, позволяя свету лампы выгодно очертить румяные щеки. – Это всё прополис.

Лёля скосила взгляд на тонкую книжицу, снова подняла глаза на Иру.

Та веско кивнула.

– Прополис. Тут всё написано. Почитай на досуге. Поразительная вещь.

Лёля послушно придвинула к себе брошюру. Рядом она положила телефон, чтобы контролировать время, отпущенное на обеденный перерыв. Увидев заставку на экране Лёлиного мобильника, Ира протяжно вздохнула.

– Он что, еще не приехал? – Ира никогда не называла Германа по имени, обходилась местоимением или пренебрежительным «дружочек».

– Должен был вчера, но не берет трубку. Как освободится, сам позвонит. Скорее всего, еще не вернулся.

– Наверное, так и есть, – легко согласилась Ира таким тоном, будто имела в виду диаметрально противоположное. – На твой день рождения опять усвистает в дальние дали и не озаботится подарком?

Лёля пожала плечами. О скором празднике думалось с беспокойством. Число тридцать пугало своей основательностью и размерами. Сейчас ей еще двадцать девять, а через два месяца она пополнит ряды матрон бальзаковского возраста. Тех самых, что в детстве виделись ей жуткими бабками с бородавками на носу, с засаленными волосами, в неизменных цветастых юбках и меховых безрукавках. Вот и мама говорит, что тридцать – это рубеж, к которому нужно прийти с определенным багажом, желательно в статусе жены-матери. А Лёля никак не могла определиться со своим местом в жизни Германа, да и он не желал этого, хотя сам стал центром ее вселенной давно и прочно.

– Герман всегда дарит мне подарки. Чуть с опозданием, но дарит.

Ира вздохнула, отложила вилку, посмотрела на подругу долгим внимательным взглядом.

– Лёля…

– Не говори, а то обижусь. – Лёля интуитивно поняла, что подруга собирается в очередной раз высказаться о ее отношениях с Германом. – Я сама виновата. Не дождалась его. Всё могло сложиться совсем по-другому, если бы я умела ждать.