Kitabı oxu: «Верные спутники моей жизни», səhifə 3

Ведь ещё тогда, в 70-ых, его вполне преуспевающей героине госпоже Герберт, так полюбился почему-то Навон – красивая и тихая площадь в Риме.

В интернете читаем: «Каждый, кому удалось здесь побывать, отмечает необычную и величественную атмосферу этого места, его живописность и умиротворенность». Это площадь ушедшего навсегда старинного покоя, где всё твердо стоит на своих незыблемых местах.

И нетрудно почувствовать за любовью к этому месту страшную тоску умной, тонко чувствующей женщины по тому желанному устойчивому покою, который дарует только чистая человеческая жизнь с ее предсказуемыми и честными правилами. Об этом мечтала и мечтает, думается, не одна она.

Слово «берег» означает ещё и покой, некую абсолютную (в которой не может быть сомнения) надежность и незыблемость.

Роман Юрия Васильевича Бондарева «Берег» о вечной и, думается, самой достойной мечте человека – выстроить жизнь, в которой были бы высокие, красивые и надежно защищающие ее берега.

О книге Владимира Васильевича Карпова «Маршал Жуков, его соратники и противники в годы войны и мира»

«Чтобы лишить народ исторического

будущего, нужно так или иначе

лишить его «зрячего прошлого» – накоплений

исторического и культурного опыта».

В. Н. Кузнецов

Наша стремительная жизнь, сложная, полная тревог и потерь, всё-таки одаривает нас иногда, может быть, лучшим из того, на что она способна, – встречей с особенным человеком. Такой человек как подарок миру, как яркая солнечная вспышка, озаряющая собой все, к чему ни прикоснется, высвечивающая в окружающей жизни то, чего мы часто, в суете повседневности не замечаем. Такой солнечной личностью стал для многих людей, знавших его, наш земляк, разведчик и писатель, Герой Советского Союза Владимир Васильевич Карпов.

Нечасто можно встретить человека, внешняя красота которого так естественно, так гармонично соединялась бы с красотой внутренней и так отражалась, так светилась бы в его творчестве. И главное, ключевое слово, которым я обозначила бы всё, связанное с творчеством и личностью Владимира Карпова – это «гармония».

Не всякий, даже очень глубокий писатель может говорить со своим читателем так, чтобы это соответствовало уровню его творчества. Владимир Карпов это умел. Его слово завораживало. Впечатление усиливалось, думается, ещё и тем, что, достигнув самых больших высот в своей жизни, этот человек не «забронзовел», ни на йоту не зазнался, а, напротив, сохранил в себе главное – отзывчивую, горячую душу и открытость своему читателю. Он был ясен, прост и доступен доступностью умного, много повидавшего и мудрого человека. Такими же умными и ясными были и его книги. Одна из них – «Маршал Жуков, его соратники и противники в годы войны и мира».

Читать документальную литературу о войне, даже давно прошедшей, нелегко. Но вот передо мной книга Владимира Васильевича Карпова «Маршал Жуков, его соратники и противники в годы войны и мира», прочитав которую, ещё раз убедилась: хорошая, талантливая книга трудной не бывает. Для тех же, кому дорого всё то, что называется Россией, кто болеет загадкой ее тяжелейшей судьбы, книга не просто интересна, но и необходима.

«Тема книги, – пишет автор, – дела военные, выделенные из других тем и проблем XX века». За лаконичностью определения задачи – целая эпоха, эпоха, в которой живет его главный герой. Посудите сами: гражданская война, 20-е, 30-е годы, репрессии, дело Тухачевского, Халкин-Гол, секретные протоколы Сталина и Гитлера, война с Финляндией, пакт Молотова и Риббентропа, предвоенные годы, и, наконец, война, тяжелейшие ее этапы с 22-го июня по декабрь 1941 года. И за каждой страницей – масса фактов, которые нужно было ещё добыть, не единожды проверить и ввести в ткань произведения возможно лучшим образом. Это требует скрупулезной работы писателя – исследователя.

Как мне представляется, мастерство писателя-документалиста прежде всего в том, чтобы об известном факте рассказать по-своему, при этом убедительно и интересно. Казалось бы, сколько всего в последние годы было опубликовано о времени репрессий и о Сталине, (книг высочайшего эмоционального накала), после которых нас, кажется, нас уже ничем и не пронять. Но вот перед нами книга Владимира Карпова: ничего личностного, никаких эмоций, беспристрастные, часто суровые факты и четкий, очень взвешенный комментарий к ним. Но писательский талант, соединенный с талантом личности автора, захватывает и заставляет переживать – больно, остро, с замиранием сердца.

Многие факты психологически очень тяжелы, сознание иногда просто отказываться воспринимать их. Но после этого не отбрасываешь книгу в сторону, напротив, хочется читать ещё и ещё. Тяжесть впечатления от тяжелой конкретики уравновешивается высокой светлой энергетикой автора, его слов, за которыми сила правды. Это и есть талант личности.

Повествование отличает большая информационная насыщенность. Чего стоит только глава «Дело Тухачевского». О трагической судьбе Михаила Тухачевского известно достаточно много. Но в книге Владимира Карпова узнаешь и о том, какую роль в этом (и, надо думать, во всем том, что послужило уничтожению лучших военных кадров в нашей стране накануне страшной войны), сыграли немецкие спецслужбы.

Книга проливает свет на то многое в истории страны, что долгое время, по крайней мере, для людей неискушенных, представляло загадку. Например, почему, если сказать мягко, так не просты отношения России с народами Прибалтики, Польши. Книга Владимира Карпова раскрывает сложнейшие обстоятельства наших межгосударственных отношений с этими странами и многое помогает понять. Это тяжелое, горькое понимание, но оно необходимо для правдивого видения своей истории.

По-военному строг и лаконичен язык книги. Но за этим нельзя не ощутить очень ответственного, умного и доброго человека. Доброта, как и всякое сложное понятие, бывает разной. Доброта Владимира Карпова – это не желание быть добреньким, любой ценой пожалеть и оправдать своих героев, а каждый раз пропущенная через ум и сердце попытка, показав всю сложность, весь драматизм обстоятельств, в которых оказался человек, понять, почему он поступил так, а не иначе.

Вот перед нами история генерала Николая Скоблина. Узнав, сколь неблаговидную роль сыграл этот человек в фальсификации дела Михаила Тухачевского, ничего, кроме острого неприятия поначалу не испытываешь. Но дальше идет размышление автора над судьбой Николая Скоблина. Талантливый царский офицер, честью своей считавший служение Отечеству. После революции – белоэмигрант. Поняв бесперспективность белого движения, принимает сторону Советской России. И не просто принимает, а хочет, очень хочет быть по-настоящему полезным. Это приводит его в органы ОГПУ, а затем делает участником одного из самых подлейших процессов XX века.

Автор не обвиняет, не злопыхательствует. Он грустит и сожалеет, давая читателю возможность разобраться. А после этого – да не замахнется рука, да не сорвется осудное слово. Несомненно, что труд Владимира Карпова – это книга многих неофициальных реабилитаций. Одно из самых тяжелых испытаний, которое может выпасть человеку – стать незаслуженно оклеветанным. Нет, кажется, ничего проще оболгать человека, а вот оправдать оклеветанного ой как непросто. Особенно если человек этот, что называется, на виду. И если кому-то удается вернуть хотя бы одному оклеветанному честное имя – низкий ему за это поклон. Владимир Карпов реабилитирует целую группу крупных военных командиров. Это и Михаил Тухачевский… (гордость русской армии), это и генерал Кирилл Мерецков, это дважды герой Советского Союза летчик Яков Смушкевич, это и ряд видных военных руководителей, расстрелянных в запале бессилия и растерянности руководства страны летом 1941-го года.

Самая, пожалуй, «нашумевшая» фамилия в этом ряду – генерал Дмитрий Павлов. Это на его долю, на долю его армии выпал самый первый, самый страшный удар фашистских сил. И, пожалуй, ни на одно имя первого периода ВОВ не было обрушено столько гнева, сколько обвинений в предательстве, столько лжи и позора в последние дни его жизни, да и после смерти. Карпов не упоминает хулителей. Он рассказывает о профессиональном пути Дмитрия Павлова, о его редких военных способностях и талантах, о его жизни, которая вся – служение отечеству. Без натуги и ломания копий он убеждает в том, что в тот момент и в тех обстоятельствах поступить иначе, чем поступил Павлов, и нельзя было. Дорогого стоит это мужественное желание писателя разобраться в трудной правде произошедшего.

Говоря о силе такой правды, хочется отметить ещё одно обстоятельство. О чём бы ни шла речь, всегда прослеживается мысль автора о том, что ответственность за всю громаду политических проблем, заблуждений, а иногда и исторических преступлений несёт на своих плечах, в первую очередь, простой человек, на войне – рядовой российский солдат. Почти лирической россыпью разбросаны по документальной книге размышления о негромких, нигде запротоколированных подвигах многих и многих, так называемых простых людей, которые, не крича и не бия себя в грудь, просто любили свою землю и делали всё, чтобы ее отстоять.

Но всё вышесказанное – это то историческое пространство, в котором живет главный герой книги, маршал Георгий Константинович Жуков.

О Георгии Жукове написано много и по-разному. Тем не менее, нет ощущения полноты личности этого человека. В газетно-журнальных публикациях о нём прошлых лет подход к образу часто был пафосно-патриотическим, пьедестальным.

Что делает в своей книге Владимир Карпов? Он подходит к осмыслению этой сложной неординарной фигуры через время. Сначала подается эпоха – необычная, драматичнейшая, в которой и маленьким, далеким от большой политики людям, устоять было очень нелегко. И вдруг человек, который оказался не просто на виду у времени, а в самом эпицентре событий. И человек этот не просто устоял, он стал победителем сложнейших обстоятельств, победителем важнейших сражений в самой страшной войне XX века. При этом автор не боится говорить всей правды о герое, его ошибках, метаниях, не скрывает моментов, когда тот мог «закусить удила». Но это не умаляет мощного впечатления, производимого личностью маршала.

Книга Владимира Васильевича Карпова очень нужна современному читателю, особенно молодому. Мы живем в эпоху навязанной нам извне, так называемой переоценки ценностей. Никакая «переоценка» не отменяет законов совести. Демократия, воспринимаемая как вседозволенность, хуже всякой лжи, всякой цензуры. Появляются книг и фильмы и по так называемой «новой» истории России, которые, пороча самое святое, всё переворачивают с ног на голову. Это очень тревожит. Будем бдительны! Будем честны перед памятью наших отцов и дедов. Будем искать опоры и защиты в источниках правдосбережения нашей истории. Один из таких источников – книги нашего выдающегося земляка Владимира Васильевича Карпова.

Золотник неразгаданный
(О рассказах Василия Макаровича Шукшина)

«Откуда берутся такие таланты? От щедрот народных.

Живут на земле русские люди – и вот избирают одного.

Он за всех будет говорить – он памятлив народной памятью, мудр народной мудростью».

В. М. Шукшин

Рассказать о Василии Макаровиче Шукшине честно и всерьез – значит взглянуть на него через призму того, что стало главным его земным делом – через его творчество. Оно значительно, многогранно и емко. Рассказать о писателе Шукшине – значит осмыслить заложенные в его произведениях знания, опыт и мысли о человеке и жизни, свидетелем которой он был. Я хочу сказать свое слово о его рассказах и надеюсь, что это хоть в малой степени пополнит правду о человеке, который так умел любить родную землю и родных людей.

Творчество Василия Макаровича Шукшина – выдающаяся страница в истории русской литературы советского периода. Это самобытное детище так называемой «деревенской прозы», это яркая составляющая той праведной русской литературы, которая, по словам литературоведа Геннадия Красникова, «становится сегодня единственно совестливой и честной летописью».

Главная тема рассказов Василия Шукшина – человек из русской глубинки середины 20-го века. Время стремительно стирает память о, казалось бы, недавнем прошлом, и, к сожалению, истинное часто заменяется совсем не безобидными выдумками. В видении современных авторов расплодившихся телесериалов о деревне нынешние сельские жители – это некие выдернутые из контекста подлинной жизни, до невероятия надуманные люди с примитивными чувствами и желаниями. Более того, в сериалах этих налицо душок снисходительно-высокомерного подтрунивания над русским человеком из деревни при абсолютном незнании и непонимании истинного положения вещей. Да истинное как раз и ненужно, чтобы в очередной раз, походя мазнув грязью (деревня!), состряпать очередную незамысловатую телеисторию.

И совсем иначе, в не сопоставимой с нынешними фантазиями о деревне параллели видятся сельские жители из русской глубинки Василия Макаровича Шукшина. Писатель вырос среди таких людей, он сам – их частичка, и потому глубоко их чувствовал, понимал, любил и жалел, до боли сердечной.

Из этой-то боли, соединенной с неутолимой жаждой к знаниям, и великолепного таланта и выросло то, что объединено коротким, но так много вмещающим в себя и таким родным для каждого, знакомого с творчеством писателя человека, понятием – «ШУКШИН».

Герои Василия Шукшина ворвались в русскую советскую литературу, разрушив все каноны соцреализма о так называемом положительном герое как о безукоризненно образцовом человеке. Герои Шукшина не вычерчены по красивому лекалу, отнюдь не идеальны, ничем не приукрашены, а взяты писателем из самой гущи провинциальной русской жизни. Они просты и абсолютно естественны, но это не только не снижает их «положительности», а напротив, делает их понятными, симпатичными и убедительно жизненными.

И потому так живописна, так ложится к душе его бабка Маланья из рассказа «Сельские жители». Эта простая русская женщина не умела даже писать, но сумела вырастить сына-героя и так умно, так строго-заботливо (как испокон веков и заведено было у добрых русских людей) воспитывает внука. Удивляешься, как здравый смысл бабки Маланьи, ее неизменный житейский прагматизм уживаются в ней с наивной, почти детской доверчивостью к тому, что говорят более «знающие» люди. Чуть лукавая улыбка доброго любящего взгляда автора пронизывает рассказ, который невозможно читать без смеха до слез, до ощущения живого прикосновения к живым людям.

Предельная правдивость, острый глаз, чуткое сердце и особенное мастерство слова – вот что составляет силу шукшинских рассказов. Убедительная выразительность подачи образа, когда нельзя не верить, что вот только так и мог говорить, так поступать тот или иной его персонаж. И даже самым придирчивым оком не обнаружить в его произведениях никакой надуманной сцены или фразы. И поступки, и речи его героев, и весь состав писательской фразы (в которой ни слова лишнего) – всё каждый раз предельно убедительно и каждый раз нацелено на глубинный смысл, который надо ещё разглядеть. Всегда небольшой объем рассказа и при этом всегда такая ощутимая полнота очень непростой человеческой жизни – вот великолепное искусство Василия Шукшина. И потому при всей простоте сюжета рассказы писателя замечательно интересны и, перечитывая их, каждый раз открываешь в них что-то новое, неожиданное, не замеченное ранее.

Произведения Василия Шукшина ломают ложное, надуманное представление о русском человеке как о существе темном, грубом или простовато – дураковатом. Пашка Колокольников (сценарий к х\ф «Живет такой парень») на первый взгляд и в самом деле простой, веселый, немного бесшабашный, но сколько при этом серьёзного всматривания в жизнь, сколько настойчивого стремления быть лучше, значительнее, сколько не сразу открывающейся доброты к людям и способности, когда нужно, на серьёзный поступок.

Неизменный, наполняющий жизнь многообразием оттенков и смыслов, всё расставляющий по своим местам и всегда спасительный юмор является великолепной составляющей почти всех рассказов писателя. Но странно дело: читаешь, смеешься до слез, а потом вдруг вырастает за этим смехом что-то непоправимо грустное. Как, например, в рассказе о Чудике из одноименного рассказа. Почти беспрерывно хохочешь над нелепицами, в которые попадает этот герой, а в конце рассказа вдруг так защемит сердце об этом наивно-чистом и добром человеке, которому так непросто жить в набирающей жесткие обороты жизни среди «продвинутых» и оборотистых людей.

Не перестаешь удивляться многообразию таких его «чудиков», их спрятанной за внешней простотой глубине. На первый взгляд, они и в самом деле чудаковатые, наивные, даже нелепые. Ну ни странно ли в самом деле главе семьи, где так трудно экономится каждая копейка, потратить целую зарплату на покупку микроскопа (рассказ «Микроскоп»), чтобы, оказывается, с его помощью – ни много ни мало – спасти человечество от болезней. И не наивно ли для 39-летнего человека, приехать в гости к брату и, чтобы порадовать норовистую сноху, раскрасить в отсутствие хозяев детскую коляску акварельными красками (рассказ «Чудик»). Или, например, как ветфельдшер Козулин (рассказ «Даешь сердце!»), среди ночи разбудить спящее село громкими выстрелами, салютуя таким образом победе медиков в Кейптауне, осуществивших первую пересадку человеческого сердца.

Читаешь, смеешься и душевно согреваешься. Ведь столько человеческой теплоты за всеми этими «странными» поступками, столько участия к окружающим людям, столько драгоценного умения каждого из этих героев проживать не впустую, не только для себя. Находясь в далекой провинции, герои Шукшина, подобно Броньке Пупкову (рассказ «Миль пардон, мадам!») с его сногсшибательной байкой о «покушении на Гитлера», мечтают о больших делах, сильных чувствах, о незряшности своей жизни.

Сельских жителей писателя определяет не место, не время, не профессия, а то, что можно назвать их внутренним составом. Непростота, неординарность простого человека из русской глубинки – вот что можно выделить как стержневое в творческой задаче писателя. Поиск героями серьёзного дела и большого смысла, поиск веры и правды, любви и добра, как это зачастую непросто.

«… хочу верить в вечное добро, в вечную справедливость, в вечную высшую силу, которая всё это затеяла на земле. Я хочу познать эту силу и хочу надеяться, что эта сила – победит. Иначе – для чего всё? А? Где такая сила?» – спрашивает поп из рассказа «Верую!». В рассказе нет готовых ответов, но то, как этот поп размышляет о серьезнейших вопросах бытия, не может не восхитить дерзостной глубиной проникновения в тему.

Загадка человеческого характера, настойчивое желание приблизиться к её тайне, к пониманию того, из чего что произрастает – вот над чем бьется всегда напряженная мысль писателя.

Пронизывающий сердце рассказ «Земляки». Он о как бы нечаянной встрече и незамысловатой беседе двух стариков. Но с первой и до последней строчки рассказ держит читателя в каком-то необъяснимом внутреннем напряжении. И столько в нём скрытого драматизма, столько участия к судьбе этих стариков, что заканчиваешь чтение и долго не можешь унять тревогу. Но писатель далек от того, чтобы показать жизнь своих героев как скорбную. Да она такой и не была. Потому что она – Жизнь (!), полная великой тайны и «непосильной красоты», на которую, к сожалению, в привычной торопливости не всегда успевает человек налюбоваться.

«Тут сам не поймешь: зачем дана была эта непосильная красота? Что с ней было делать?.. Ведь чего и жалко-то: прошел мимо- торопился, не глядел. А выйдешь на свет – и уж жалко своей же грусти, кажется, вот только вошло в душу что-то предрассветно-тихое, нежное; но возрадуешься, понесешь, чтобы и впредь тоже радоваться, и – нет, думы всякие сбивают, забываешь радоваться».

В рассказе «Земляки» не утоляемое временем восхищение красотой родной земли и сожаление, что человек в бесконечной суете своей мало умеет ей радоваться, мало задумывается и часто только в старости с особой силой оценивает.

«Стариковское дело – спокойно думать о смерти. И тогда-то и открывается человеку вся сокрытая, изумительная, вечная красота Жизни. Кто-то хочет, чтобы человек напоследок с болью насытился ею. И ушел. И уходят. И тихим медленным звоном, как звенят теплые удила усталых коней, отдают шаги уходящих. Хорошо, мучительно хорошо было жить. Не уходил бы!».

Как же надо было любить жизнь, как чувствовать красоту земли и живущего рядом человека, чтобы, будучи ещё молодым, так писать об этом. Именно этот рассказ задает тон размышлениям писателя о таких важнейших категориях, как жизнь и смерть. В рассказе «Залетный» читаем: «… человек – это… нечаянная, прекрасная, мучительная попытка Природы осознать самое себя. Бесплодная, уверяю вас, потому что в природе вместе со мной живет геморрой. Смерть!.. и она неизбежна, и мы ни-ког-да этого не поймем».

Об этом и рассказ «Думы», в котором звуки ночной, не дающей уснуть гармошки, рождают у председателя колхоза Матвея Рязанцева неожиданные воспоминания о своём прошлом. Его тревожат мысли о том, а что же была его жизнь, и было ли в ней то, ради чего стоило жить? «Но как вспомнится та черная оглушительная ночь, когда он летел на коне, так сердце и сожмет – тревожно и сладко. Нет, что-то есть в жизни, чего-то ужасно жалко. До слез жалко…».

Поиск правды, размышление о том, как она непроста эта правда – вот предмет особой заботы сельских жителей Василия Шукшина. Правдой ли является то, что выдает за правду по сути равнодушный к людям Макар Жеребцов (рассказ «Непротивленец Макар Жеребцов»). И нужна ли жестокая правда Павла из рассказа «Капроновая елочка»? И за какую такую правду бьется так дотошно, так искренне, до слез, дед Ермолай из одноименного рассказа? Для него правда, то есть честность человеческих слов и ответственных поступков – это то, без чего жить просто нельзя, невозможно. Без такой правды всё теряет смысл. И потому он буквально до слез страдает, когда видит, что мальчишки, сколько дед Ермолай их ни умолял, так и не сознаются в своём обмане.

«Теперь, много-много лет спустя, когда я бываю дома и прихожу на кладбище помянуть покойных родных, я вижу на одном кресте: «Емельянов Ермолай …ич». «Емельянов Ермолай Григорьевич, дядя Ермолай. И его тоже поминаю, стою над могилой. Думаю. И дума моя о нём простая: вечный был труженик, добрый честный человек. Как, впрочем, всё тут, как дед мой, бабка. Простая дума. Только додумать я ее не умею, со всеми своими институтами и книжками. Например: что был в этом, в их жизни какой-то большой смысл? В том именно, как они ее прожили. Или не было никакого смысла, а была одна работа, работа… Работали да детей рожали. Видел же я потом других людей… вовсе не лодырей, нет, но… свою жизнь они понимают иначе. Да сам я её понимаю теперь иначе! Но только когда смотрю на эти холмики, я не знаю: кто из нас прав, кто умнее?».

Думается, писатель с годами, конечно же, ответил на этот вопрос. А если не успел, ответило время. Жизнь осиротела, скукожилась без таких людей, без их правды и, потеряв несущие опоры, стала такой ненадежной.

Интересен, любопытен и при всей внешней простоте совсем не прост русский человек из сибирской глубинки Василия Шукшина. И то, что видится снаружи (внешность, одежда, профессия, материальная обеспеченность) почти никак его не характеризует, а, главное, практически не важно для него самого.

Казалось бы, ну что такого особенного можно разглядеть в ничем с виду не примечательном Алеше из рассказа «Алёша Бесконвойный». Пастух, скотник, кочегар, у которого пятеро малолетних детей и при этом никем неотменимая установка – в субботу не работать. Пять дней он – безотказный и добросовестный труженик. Суббота – для себя.

«Что же он делал в субботу? В субботу он топил баню. Всё. Больше ничего. Накалял баню, мылся и начинал париться. Парился, как ненормальный, как паровоз, по пять часов парился». Про баню, длинною в день, читать как-то даже не очень хочется. Но рассказ, конечно же, не про баню. Она здесь только фон, хотя написан этот «фон» с таким знанием дела, с такими занимательными подробностями и с такой любовью, что можно было бы с полным правом сделать к рассказу подзаголовок «Искусство топить и мыться в бане». Но это для любителей бань. Рассказ – то об Алеше «Бесконвойном», о насущной его потребности отрешиться на какое-то время от ежедневной суеты и сутолоки и, раскрепостив в теплом уединении тело и душу, подумать. О чём? О важном: о жизни и смерти, о странностях любви, о всегда волнующей красоте родной природы за околицей, о детях, о будущем. И размышления его так интересны, так нетривиальны, что жалеешь, когда рассказ заканчивается. А прозвище односельчан «Бесконвойный», как это часто и бывает у русских сельских жителей, совершенно справедливо, потому, что «конвойным», то есть управляемым он быть никак не желает. Скотник – это внешнее, видимое со стороны, а внутри – полная разнообразных мыслей и глубоких чувств жизнь души. И потому банный день для него – день для души, без которой как же жить русскому человеку?

И как же жить ему без русской народной песни? В творчестве Василия Шукшина такой песне всегда особое место и почет. И рассказ «В воскресенье мать- старушка» как раз о том, что в талантливо исполняемой русской песне – голос народной души, ее полет. Такая песня – высшее проявление самого сокровенного, глубинного, что эту душу составляет.

Ещё один простой- непростой герой Шукшина – Семка Рысь, «забулдыга, непревзойденный столяр» из рассказа «Мастер».

«– У тебя же золотые руки!» – скажут ему. «Ты бы мог знаешь как жить!… «Ты бы как сыр в масле катался…».

«– А я не хочу как сыр в масле. Склизко».

Семке совсем не интересно работать, чтобы только заработать побольше. Ему интересно другое. Заприметил он в трех верстах от родной деревни маленькую, явно старого времени церковку, и стал приходить сюда, чтобы полюбоваться: «И стоит в зелени белая красавица – столько лет стоит! – Много- много раз видела она, как восходит и заходит солнце, полоскали ее дожди, заносили снега… Но вот стоит. Кому на радость? Давно уж истлели в земле строители её, давно распалась в прах та умная голова, что задумала ее такой, есть земля, и сердце, которое волновалось и радовалось, давно есть земля, горсть земли. О чём же думал тот неведомый мастер, оставляя после себя эту светлую каменную сказку? Бога ли он величал или себя хотел показать? Но кто хочет себя показать, тот не забирается далеко, тот норовит поближе к большим дорогам или вовсе на людную городскую площадь – там заметят. Этого заботило что-то другое – красота, что-ли? Как песню спел человек, и спел хорошо».

И Сёмкина душа заболела прелестью этой церковки, и руки его талантливые захотели такой желанной для себя работы – поддержать и сохранить эту необыкновенную разрушающуюся красоту. Жаль только, что чиновников, от которых зависело дело, волновала не красота, не радость людская, не гордость за русского Мастера, а формальности, которые закрывали доступ к финансированию. Как это всё грустно, и как бесконечно жаль и людей, и Мастера, и Семку, с его душой и талантом.

Но для такого честного художника, как Шукшин, было бы не вполне оправданно писать о сплошь особенных людях, наполняющих сибирскую глубинку. Живут в ней и другие, например, трусовато-подловатый Наум Кречетов (рассказ «Волки») или бесчестно проживший свою жизнь Тимофей Худяков (рассказ «Билетик на второй сеанс»), который к старости вдруг так захотел получить шанс на вторую жизнь, чтобы прожить ее по-новому.

Рассказ «Беседы при ясной луне» о том, как в тихом осторожном и незаметном по жизни конторщике Николае Баеве к 63-ем годам, что называется, «…взыграло ретивое – теперь как-то это стало неопасно, и он запоздало, но упорно повел дело к тому, что он – редкого ума человек». И ночные беседы Баева со сторожихой Марьей Селезневой – это почти сплошь похвальные монологи Николая заслугам своего «необыкновенного» ума. И опять-таки исподволь, тонко, с чувством неизменной иронии автор раскрывает Баева как элементарного приспособленца и плута, всю-то жизнь заботившегося исключительно о себе любимом. И только случай выявляет его абсолютное ничтожество.

Любовь, думается, наиболее трудная, наиболее уязвимая тема в творчестве любого писателя. Любовь любая: к земле, к природе, к женщине. Уж очень здесь трудно не сфальшивить. А у Шукшина и тут при всей простоте обстоятельств глубина правды и чистоты.

Как, например, объяснить сколько-нибудь рациональному человеку, зачем Степан Воеводин из рассказа «Степка» сбежал из мест заключения незадолго до освобождения. И даже милиционер возмущен и недоумевает:

«– Зачем ты это сделал-то?».

«– Сбежал-то? А вот – пройтись разок… Соскучился».

«– Так ведь три месяца осталось! – почти закричал участковый.

– А теперь ещё пару лет накинут».

«– Ничего… я теперь подкрепился. Теперь можно сидеть. А то меня сны замучили – каждую ночь деревня снится… Хорошо у нас весной, верно?».

О чём этот рассказ? О неразумном Степке? О нём. Но не о его неумении поступать «по уму», а насквозь – о его любви, той самой, всегда, безрассудной, какой только и может быть неподдельная любовь: и к родительскому дому, и к отцу-матери, и к сестре, и к неухоженной, но такой родной своей улице. Голым рассудком он жить не умеет и не хочет, потому что главное в Степке – любовь, жизнь сердца.

И немного, думаю, найдется в русской литературе произведений о материнской любви, которые могли бы встать в один ряд с рассказом Василия Шукшина «Материнское сердце». Читаешь и какая-то оглушительная, ни с чем не сравнимая боль матери за сына, попавшего в беду, перехватывает дыхание, а помочь нельзя. И потому при внешней обыденности обстоятельств рассказ потрясает.

Любовь, когда она подлинная, чувство не всегда радостное, а подчас и трагическое. В рассказе «Осень» нет цветов и романтических встреч. Но от первых строк и до последних он весь пронизан большим и сильным чувством главного героя, по молодой глупости потерявшего свою, как оказалось, единственную любовь.

И только смерть любимой женщины обнаружила, что всё в его жизни имело смысл, потому что она, «его Марья», жила на этом свете. Тяжкий рассказ, горький. Но вот ведь искусство писателя: заканчиваешь чтение и вдруг обнаруживаешь, что несмотря ни на что, не только не осуждаешь героя, не только сочувствуешь ему, но и поневоле восхищаешься тем, что так можно любить.

А как симпатичен молодой юрист Ваганов из рассказа «Страдания молодого Ваганова». И снова дивишься мастерству автора, который так незаметно, так умно подводит своего героя к тому, что сумел он и обманутому Попову помочь, и при всей своей безоглядной влюбленности разобраться в своих отношениях с Майей.