Kitabı oxu: «Копия неверна»

Şrift:

В тексте упоминается социальная сеть Instagram – продукт компании Meta Platforms Inc., которая была признана экстремистской организацией и запрещена в России

Глава 1

Профессор был уже немолод, но дрался как лев. Максимычу он понаставил синяков, а нерасторопного Илюху наградил длинной и глубокой ссадиной под правым глазом. Чем дальше, тем хуже она выглядела, и Максимыч косился на нее с растущим неодобрением.

Перспектива идти сдаваться врачам вместо интересного задания расстраивала Илюху так сильно, что он даже позволил себе толкнуть профессора, водворяя его в автомобильную «клетку». Тот был уже упакован в наручники, так что толчок вышел и бессмысленным, и даже каким-то некрасивым. Обломки прибора, изъятого у профессора, пришлось сложить туда же – впрочем, Вера была уверена, что пользоваться им уже невозможно и испортить еще больше – тоже.

– Да нормально все, – с деланой бодростью уверял Илюха по дороге в Управление. – Ща сдадим нашего красавца, я умоюсь быстренько и на обыск с вами, да?

– Нет, – вздохнула Вера. – Приедем – и чеши в травму. Как бы твою боевую рану зашивать не пришлось. А профессора мы сами сдадим.

Илюха угрюмо отвернулся.

– Справку потом мне скинь на телефон, – добавила Вера безжалостно.

– Правильно, – поддержал ее Максимыч. – А то вдруг тоже задвоишься и драться полезешь. Кровищи-то…

– Невозможно стать доппельгангером от ранения, нанесенного доппельгангером, – нравоучительно сказал Володя с водительского сиденья. – На копирование необходимо минимум сто тридцать секунд контакта. Доказано профессором Гартунгом в 1836 году.

– А без чувства юмора жить, значит, возможно, – грустно сообщил Максимыч, обращаясь к автомобильному бардачку.

– Адрес профессора прислали? – спросила Вера.

Максимыч неохотно полез в сообщения.

– Не-а. Да не до адреса им сейчас, у них весь институт на ушах стоит. Он же какой-то заслуженный был, красавец наш, приоритетной темой руководил. Что-то, связанное со свечением Д-жертвы.

– Это я уже знаю. С адресом что?

– Ну я ж рассказываю. Переполох полный, половина института под карантином, вторая половина валяется с сердечным приступом. И всю работу его перепроверять неизвестно с какого года, мы ж не знаем, когда он задвоился-то…

– Звони, узнавай, – перебила его Вера. – Володь, сколько нам ехать еще?

– Минут пятнадцать, Вер Михална.

– В течение получаса адрес должен быть у нас.

Максимыч насупился, но все же взялся за телефон.

Как и все доппельгангеры, с момента задержания профессор перестал разговаривать, не сопротивлялся, не смотрел в глаза и весь как будто обратился внутрь себя. Следуя за Максимычем по затемненному коридору, Вера машинально бросала короткие взгляды за стекло каждой одиночной камеры на их пути. Доппельгангеры сидели у кроватей, на кроватях, на полу, расслабленно прислонившись к стене. Самому юному было двенадцать. Самому старшему, точнее, самой старшей, – почти девяносто. Практически каждый десятый был задержан Верой лично, а ведь кроме изолятора в Центральном Управлении был еще резервный Д-изолятор в Раменках и еще один областной, в Мытищах, и там Вериных клиентов тоже хватало.

Только до последней камеры по этому коридору она уже лет пять не доходила, хотя раньше спускалась сюда регулярно, когда выдавалась возможность, лишь ради этого конкретного допа. Стояла и смотрела, смотрела, смотрела до рези в глазах, хотя он на нее вообще никак не реагировал. Ему недавно исполнилось тридцать два.

Оказавшись в камере, профессор деревянным шагом прошел к кровати, сел, опустил голову и замер. Дежурный запер за ним двери и, согласно инструкции, еще минут пять возился, проверяя замки.

– На что бюджетные деньги расходуются, – проворчал Максимыч. – Он же, может, лет двадцать тут еще просидит за казенный-то счет. Вот в Сингапуре: выявили допа – на утилизацию. Что значит эффективная экономика!

– Хочешь как в Сингапуре? – Вера тихонько кивнула на камеру с бывшим скейтбордистом Витей, миловидным темноволосым мальчиком. Доппельгангер сидел на полу, безвольно уронив на колени крупные подростковые кисти с обгрызенными ногтями. Длинные черные ресницы отбрасывали на его щеки мохнатые тени. – Ну иди. Утилизируй.

Максимыч посмотрел на него с непонятным выражением и отвел глаза.

– Адрес-то есть? – спросила Вера, уже шагая обратно.

Выходя из изолятора в лифтовый холл, она машинально вскинула глаза: над дверным проемом с незапамятных времен висела репродукция хоррор-картины Решетникова «Опять двойка»: мальчик возвращается из школы, мать и младший братик на велосипеде уже привстают с мест ему навстречу, но оскалившаяся, со встопорщенной на загривке шерстью собака, не признающая в нем своего, ясно показывает – перед нами доп. На самом деле это неправда, собаки не чувствуют допов, но именно поэтому она такая страшная, эта яростная псина…

А на стуле слева так и висят неубранные вещи девочки-пионерки – красный галстук, черная лента для волос. И тут ты вспоминаешь – не просто «Двойка», а «Опять двойка»; было у этой мамы три ребенка, а остался только один…

– Университетский проспект, шесть, корпус один, – буркнул Максимыч за ее спиной. – Володю брать?

– Сами справимся. – Задержаний по адресу не предполагалось, а значит, гонять спецмашину – ненужное расточительство. Лучше она возьмет «ниссан», он менее тряский, более чистый, и зеркала в нем настроены под водителя, так, чтобы видно было дорогу, а не что попало. – Он же один жил? Родственники есть у него?

– Какие-то очень дальние. Живут в Юрмале, отношений с профессором не поддерживают.

– Все равно надо проверять. Пошлем запрос в латышское Управление, вдруг он доп совсем давно, с юности. Или даже с детства.

Личные вещи профессора по-прежнему валялись неразобранные в лотке на посту охраны. Смартфона среди них не было – либо доппельгангер забыл его дома или на работе, и это было бы невероятной удачей, либо он все-таки избавился от него по дороге. Сделать запрос, чтобы попробовали отследить сигнал, записала себе Вера мысленную заметку. Хотя и это было скорее для проформы: кто сейчас не смотрит детективные сериалы и не знает, что смартфоны надо либо топить, либо бросать, например, под асфальтоукладчик? Уж точно не доп. Нераскрытые доппельгангеры, когда их никто не видит, не сидят на полу, как куклы, не сводя мертвого взгляда с собственных колен. Немногочисленные сохранившиеся съемки четко показывали: доппельгангеры, оставшись одни, читали книги, учились онлайн, писали в соцсетях, покупали всякую дрянь на маркетплейсах, резались в компьютерные игры и, конечно, смотрели телепередачи и сериалы – словом, делали все то же, что и люди, только очень общительные и неутомимые. Они не станут заниматься в одиночестве тем, что годится для компании. Если спорт – то в фитнес-клубе или на улице. Если новый фильм – то в кино. Если игры – то онлайн, где можно переговариваться с другими игроками в чате. Доппельгангеры нередко заводят блоги, постят много и часто и к каждому полученному комментарию обязательно оставляют авторский ответ. Некоторые из них становятся популярными, и потому аналитический отдел Управления постоянно держит блогосферу на контроле. Но даже доп, ведущий блог или канал с сотней подписчиков, будет выкладывать по десять постов в день с негаснущим энтузиазмом – вдруг кто-то все-таки заметит, прочтет, прокомментирует.

Выходит, вдруг подумала Вера, перебирая кончиками пальцев содержимое неказистого профессорского портфельчика, выходит, что допы любят людей, а не просто употребляют их тела, убивая прежнего владельца. Мы к коровам и овцам, как ни крути, относимся хуже.

– Ключей-то, ключей… – пробормотал Максимыч, заглядывая ей через плечо. Связка и в самом деле была увесистая.

– Да тут большая часть, наверно, от каких-нибудь институтских шкафов.

– Почему шкафов, а не дверей?

– Потому что на дверях у них электронная пропускная система. У сотрудников ключ-карты.

– Господи, – в ужасе сказал Максимыч самому себе. – Как ты все запоминаешь?

– Когда я только в Управление пришла, в этот институт меня Щеглов несколько раз гонял за экспертизами. Только не к нашему профессору, а к каким-то сотрудникам попроще.

– А теперь кого гоняет?

– А теперь – никого. Я так поняла, что толку от тех экспертиз не было никакого, потому что о биофизике допов мы на самом деле практически ничего не знаем. А для наших целей – установления времени смерти Д-жертвы или, там, идентификации биологических следов – вполне хватает экспертов по человеческой биологии. Все, поехали.

Верин «ниссан» ждал их во дворе Управления, припаркованный с известным шиком в узкой нише. Капот был осыпан кленовыми листьями – совсем свежими, полупрозрачными, как мед. Лобовое стекло было залито солнечным светом. Вера потянула на себя ручку водительской дверцы, зажмурилась и, только окончательно приземлившись, открыла глаза. Зеркала мирно показывали разметку, забор, мусорный бак справа. Все было в порядке.

Она искоса бросила взгляд на Максимыча. Тот не успел отвести глаза, и выражение лица у него было сложное.

– Когда ты уже привыкнешь, – в сердцах сказала Вера.

– Ну прости, – смущенно пробормотал Максимыч. – Прости, больше не буду. В квартиру первый зайду, лады? – попытался подлизаться он.

Она отвернулась и завела двигатель.

Пятнадцать лет назад

Парня этого Вера заметила сразу, как вошла в просторную комнату, где Настины родители, так удачно свалившие на дачу, обычно принимали гостей. Он стоял у обшарпанного буфета и возвышался над сидящими, как ливанский кедр посреди ельника. Протискиваясь мимо к свободному стулу – рядом с Ленькой как раз был свободный стул, вот удача-то! – Вера как-то неудачно столкнулась с выходящим Пухлым, отшатнулась и впечаталась этому длинному затылком в плечо. Метр девяносто, не меньше.

Вечеринка была уже в разгаре. Вера плюхнулась на облюбованное место и на презрительный взгляд Вероники, занявшей позицию с другой стороны от Леньки, только гордо вздернула подбородок.

– Эй, – сказала Ольга. – Вообще-то тут Женька сидит.

– Женька пересядет, – спокойно ответила Вера и в упор посмотрела на длинного.

– Да не вопрос, – легко улыбнулся длинный. – Дама же просит.

Конфликт исчерпался, не начавшись. Вера тоже улыбнулась, и даже Ленька приподнял уголок рта.

Из закуски на столе были только чипсы и чудовищный салат из консервированной фасоли, кукурузы и сухариков, залитых майонезом, зато алкоголь лился рекой. В квартиру набилось уже человек двадцать, погасили свет, включили музыку, хорошую – Вере хотелось пойти потанцевать, песни были классные, и Настя, верная Настя Иванова, ей уже махала откуда-то из коридора, куда протянулся импровизированный танцпол. Но Ленька не двигался с места, травил анекдоты, пил одну за одной, и как приклеенные, с прямыми спинами, сидели рядом с двух сторон две влюбленные девчонки, как две резные статуи: нарядная блестящая Вероника с легкими льняными локонами и смелым декольте и строгая Вера с гладкими черными, как у японки, волосами до пояса, застегнутая на все пуговицы черной рубашки, зато в такой юбке, что почти без юбки, как говорил папа.

Вероника напивалась каким-то жутким ликером не существующего в природе цвета. Вера тянула водку с колой. Ленька пил без колы, чистоганом, и в целом держался молодцом – в туалете уже неудержимо рвало кого-то из менее крепких гостей.

Первой не выдержала Вероника:

– Лень, пойдем потанцуем?

– Да ну. – Ему явно нравилась сама ситуация, то, что они его так откровенно караулят и пацаны это видят – ни с одним не сидели две девчонки сразу, да еще такие разные. Поэтому он отмахнулся от Вероники и продолжил свои байки: – И, короче, я ему говорю: тебе в бубен, может, захотелось? А он…

Вера вдруг почувствовала, что колы было, пожалуй, выпито слишком много. И туалет вроде бы освободился, надо было прорываться, пока опять не заняли. Получалось, что Вероника выиграла, потому что ее пересидела. Ну что за детский сад, раздраженно подумала Вера, уже и пописать нельзя сходить? Ничего не случится. И вышла. Ленька даже на нее не посмотрел, продолжал рассказывать свои истории – пацаны с готовностью заржали.

На выходе из ванной ее перехватила наконец Настя и вытащила на лестницу покурить. Она вся горела энтузиазмом – ведь и вечеринку эту они придумали вдвоем, именно для того, чтобы что-то началось наконец нормально у Веры с Ленькой, и теперь ей не терпелось узнать, как продвигается процесс.

– Да никак, – с отвращением сказала Вера. – Еще Вероника эта… Я надеюсь, это не ты ее пригласила?

– Не-е-е, ты че! – округлила глаза Настя. – Ее это… Пашка привел.

– Пашка? – Вера вскинула бровь.

– Ну, они вчетвером пришли, – нехотя призналась Настя. – Ленька, Пашка, Олька и эта… Пашка, конечно, привел, кто же еще? – с наигранной уверенностью постановила она. – Ну Верыч, ну я же не могла сказать: ты, ты и ты оставайтесь, а ты – кыш отсюда, тварь в блесточках!

Вера засмеялась, хотя смешно ей не было.

– Насть! – крикнули из квартиры. – За догоном надо идти!

– Ну иди! – милостиво разрешила Настя.

– Так не продадут!

Настя почесала в затылке.

– Длинному продадут, – наконец решила она и заорала на весь подъезд: – Же-е-е-е-ень!

Длинный будто только и ждал Настиной команды и нарисовался на площадке уже одетый и даже в шапочке – надо сказать, довольно дурацкой, с огромным зеленым помпоном.

– Какой молодец, – похвалила его Настя. – Значит, деньги на полке справа, где шкафчик такой стремный. Полетаева возьми в помощники. Ему не продадут, но донести поможет. Сколько чего – сами решите, не маленькие.

Постояли еще, вслушиваясь, как топот гонцов затихает внизу. Дверь подъезда глухо хлопнула.

– А он вообще кто? – негромко спросила Вера.

Настя достала еще сигарету и полезла за зажигалкой.

– Длинный? Да фиг его знает. Полетаев с ним в какую-то секцию ходит, они в соседних домах живут. Звонит мне, говорит, можно я товарища приведу, скучно ему одному, товарищу-то. Но он не в нашей школе учится, а в шестьсот двадцать пятой.

– Ну это и так понятно, что не в нашей, – пожала плечами Вера. – Мы б заметили.

– Да, в общем, он вроде нормальный, симпатичный даже. – Настя задумчиво затянулась. – Мышцы какие, видела? Ручищи… Только длинный очень. Целоваться неудобно.

– А ты пробовала? – Это уже было интересно, и Вера тоже взяла вторую сигарету.

– Не-а! – засмеялась Настя без малейшего сожаления в голосе. – Это я так. В теории. Не, ну а вот как? – вдруг спросила она совершенно серьезно, будто на уроке физики. – Ты вот где, он – вон где. Лежа разве что…

– Иванова!

– Ну вот что «Иванова»? Сама же знаешь, если не Андрюха, то… При чем тут Длинный вообще? Так просто интересно. Или он только с такими же длинными?

На площадку вывалилась Анька из параллельного, бледно-зеленая, с белыми губами – вот она-то как раз была каланча, такой целоваться с длинным Женькой точно было бы удобно, мельком подумалось Вере, однако Аньке было явно не до поцелуев. Она пошатнулась, развернулась, упала на колени, и ее вырвало прямо на коврик перед Настиной дверью. Вера сделала шаг назад.

– Вот ведь не умеют, а пьют, – неодобрительно припечатала Настя и снова заорала. – Пухлый! Пу-у-у-ух! Да что ж такое. Бу-лат-ни-ков!

После недолгой возни из-за двери высунулся недовольный Пухлый.

– Меня Костей зовут, – сообщил он.

– Да ты что! – изумилась Настя. – Слышь, Пухлый, принеси салфетки, они на столе на кухне. И веди эту звезду домой. Не к себе только, а к ней.

– А почему сразу я?

– А кто, я? – ехидно поинтересовалась Настя. – Твоя одноклассница, ты и веди. Мы тебе сколько раз говорили, переводись к нам в «А», у нас таких мутных не водится. Не-е-ет, у него физматпрофиль! Вот и давай… математик.

Вместе они приблизительно оттерли салфетками бедолагу Аньку и проводили их с Пухлым до лестницы. Потом Вера с Настей с грехом пополам отмыли многострадальный коврик и лестничную площадку. Наконец, закончив приводить себя в порядок, они вернулись к гостям.

Ни Леньки, ни Вероники в комнате не было. Вера замерла на пороге. Настя охнула и тряхнула за плечо Пашку:

– Бегунков и Хороненко где?

– Сама как думаешь? – ухмыльнулся Пашка.

– Где?!

Он мотнул головой куда-то в сторону Настиной спальни. Настя изменилась в лице и рванула с места.

– Не мешай ребятам, Иванова, – неожиданно трезво проговорил Пашка ей вслед.

– Я же там сплю, блин! – заорала Настя.

– Ну хочешь, будешь спать у меня?

– Дебил! Вер…

Но Вера застыла, как изваяние, перед этой клятой дверью, через которую, конечно, было все слышно, которая вообще не оставляла пространства воображению. Где-то рядом фоном кричала и безуспешно дергала ручку разъяренная Настя. Вере не хотелось плакать, господи, спасибо, что хотя бы не хотелось плакать, и убегать тоже не хотелось, вот провалиться сквозь пол прямо сейчас было бы неплохо, но она не могла двинуться с места, все ее усилия уходили на то, чтобы держать спину прямо и дышать ровно.

Поэтому она даже не вздрогнула, когда на плечо ей успокаивающе легла огромная ледяная с мороза ладонь.

Глава 2

На четвертом этаже перед входной дверью они нацепили видеорегистраторы. «Седьмое октября двадцать четвертого, – сказала Вера. – Обыск у профессора Запольского Адама Юзефовича, ставшего жертвой доппельгангера, дата смерти неизвестна, тело не обнаружено. Квартира по адресу Университетский проспект, дом шесть, корпус один, квартира девятнадцать». Две красные кнопки одобрительно горели, запись шла.

Максимыч все гремел ключами. Седьмой в связке подошел к верхнему замку, но дверь, судя по всему, была заперта еще и на нижний. Чертыхаясь, он начал сначала – теперь сев на корточки.

– Бери только длинные, – посоветовала Вера. – Сам же видишь, какой замок.

Максимыч выразительно посмотрел куда-то ей ниже плеча – видимо, в камеру.

Третий ключ подошел. Вера потянула дверь на себя.

– Давай, – скомандовала она.

Максимыч зашел в просторную прихожую, нащупал выключатель, осмотрелся. Снял ветровку и как бы невзначай бросил на зеркало.

– Начинаем прямо отсюда?

– Нет, давай с документов. Если есть кабинет, то оттуда. Если нет, то со спальни.

– Какой же профессор без кабинета! – с энтузиазмом воскликнул Максимыч. – Вот он, родимый. Что берешь?

– Письменный стол, – решила Вера. Здесь профессор уж точно зеркал не держал. – На тебе вон та тумбочка у кушетки – отодвинуть, кстати, не забудь и то, и другое, – а потом книжные шкафы.

Стол тоже был заперт. Вера вернулась в прихожую за ключами, и процесс подбора начался сначала. На этот раз выстрелил пятый.

На самом столе профессор Запольский (или лицо, его замещающее, поправила сама себя Вера) держал монитор, люто заляпанную клавиатуру, страшную редкость – городской радиотелефон, перекидной календарь за 1993 год с видами городов России и стакан с ручками и карандашами. Тут же – слева и справа – размещалось по увесистой стопке бумаг, папок, обрывков и распечаток. Вера начала с левой.

– Слушай, – спросил Максимыч из тумбочки. Он вообще не терпел тишины, и видеорегистраторы его нисколько не заботили. – А что он, собственно, вынести-то пытался, дражайший наш?

– Да я сама точно не знаю, как эта штука называется, – откликнулась Вера из-за журнала D-Science за ноябрь 2019 года. – Что-то типа хроматографа, только в пять раз сложнее.

– Хроматографа?! – изумился Максимыч. – Да его на любом маркетплейсе купить можно.

– Такой – нельзя. Установка экспериментальная, собрана в самом институте. Насколько я поняла, они с ее помощью пытались не только точно определить спектр, но и понять, как добиться того, чтобы убрать свечение. – Она отложила журнал и взялась за распечатки каких-то статей, посвященных как раз проблеме свечения Д-жертв.

– Убрать? – ужаснулся Максимыч. – Зачем?! Как же определить Д-жертву, если она не светится?

– Ну, строго говоря, кроме свечения, у Д-жертвы есть еще один характерный признак.

– Какой?

– Пока она лежит в морге, где-то бегает ее копия, – усмехнулась Вера. – Но вопрос «зачем» очень правильный. В институте на него отвечают так: серия экспериментов была поставлена в план на этот год в рамках более широкой профильной темы. Тема эта, если формулировать ее простыми словами, – какой процесс или фактор в копировании заставляет запускаться Д-свечение. Вот здесь у нас мог бы быть прорыв, понимаешь? В теории. А на практике у нас новая вводная: руководитель темы – доп. И, возможно, очень старый. Зачем бы допу технология, которая убирает свечение Д-жертвы?

– Именно! – Максимыч помахал в воздухе стопкой счетов за коммуналку. – Им-то она как раз очень бы пригодилась.

– И вот в один прекрасный день – как раз сегодня – наш доп приезжает на работу с утра пораньше. Институт режимный, но он же у нас заслуженный, ему все можно. Прекрасно зная, что раньше половины десятого никто на рабочем месте не появится, он шустро размонтирует установку и пытается ее вынести – благо это не очень большой по размерам прибор. На его несчастье, не в меру бдительный эсэнэс Плотников из конкурирующей научной группы…

– И там конкурирующие группы? Ужас.

– Такой же террариум, как везде. И, как и положено террариуму, со стеклянными стенами. Через эти стеклянные стены Плотников видит, как он выносит установку, и звонит на пост охраны. Но профессор давит авторитетом или что-то им плетет, непонятно, и выходит из института с установкой. Тогда Плотников сообщает на горячую линию. Профессорскую машину тормозит первый же патруль ДПС и тянет резину до нашего приезда, прикапываясь к каждой мелочи в его документах. Через двадцать минут приезжает наша группа. Все.

– Я, кстати, так и не понял, почему наша. Разве не мы сегодня на дежурство заступаем?

– Мы, – согласилась Вера. – Может, потому что мы лучшие?

– Вот вообще неубедительно, – проворчал Максимыч. – Но все-таки, зачем он хотел вынести установку?

– А ты сам как думаешь?

– У него что-то получилось. – Максимыч тяжело поднялся с колен и с тоской посмотрел на книжные шкафы. – Что-то он придумал и хотел проверить дома. Не знаю… Задвоить соседку по лестничной клетке и на свежей, так сказать, жертве…

– …а назавтра о пропаже установки и профессора стало бы известно всему институту. То есть в рамках этой версии он однозначно уходит в бега. Зачем? Нельзя было в институте спокойно доработать все, что он хотел?

– Видимо, нельзя. Вот, например, как я и предположил: нужна была свежая Д-жертва, а где ее взять в условиях лаборатории? Но тут мы без институтских вряд ли разберемся. Да и не наша это задача вообще-то.

– Может, не наша, а может, и наша… Так, тут есть открытки, заберем с собой, тут могут быть его неинститутские контакты. У тебя что-нибудь есть?

– Пока ничего интересного.

– Все добро по его работе – вот сюда, в этот пакет. Передадим в институт, когда они будут готовы. Комп, конечно, тоже изымаем. Может, хоть до переписки доберемся. Пока я тут ничего личного, кроме этих открыток тридцатилетней давности, вообще не нашла.

– Представляешь, есть люди, которые используют рабочий стол для работы! – обрадовался Максимыч.

– Не хочется признавать твою правоту, но, похоже, так и есть…

Они провозились еще минут сорок, прежде чем Вера была вынуждена признать: в кабинете профессор держал только документы, касающиеся работы и не содержащие на себе никаких следов использования. Запольский не рисовал на протоколах заседаний Ученого совета чертиков и звездочек, не делал заметок на полях книг, не хранил писем, не вел дневника.

– Если только, – сказала Вера самой себе, – кто-то здесь уже не побывал.

– Да когда бы он успел, Михална?! – возмутился Максимыч. – Мы сюда прямо с задержания приехали!

– А тогда же, когда принял решение вынести установку. Хоть этой ночью. Либо сам все повыбрасывал, либо попросил кого-то забрать. Копать еще его связи и копать… Кстати, закончим здесь – найди мне участкового. Поквартирный обход будем делать, хотя бы в подъезде. Может, к нему хоть приходил кто.

– Понял. Будет тебе участковый. Только я бы Илюху послал, задача как раз под него.

– Поправится – пошлю. А мы с тобой проследуем в спальню.

– Ой, тебе лишь бы смущать старика. – Максимыч картинно схватился за якобы пылающие щеки, явно позируя для ее видеорегистратора.

– Хорош дурака валять. Так, что у нас тут… – Вера распахнула дверцу гардероба, и сплошная зеркальная поверхность, вспыхнув, ударила ее в лицо, как огромный медный гонг.

Из необъятного светового пятна появились и замелькали быстрые светящиеся мушки, а потом так же быстро растаяли, и в зеркале проросла профессорская спальня – стена, кондиционер, часть окна, но это было уже неважно, потому что перед ней выросло ее отражение. Вера расширила глаза и замерла – ее отражение тоже расширило глаза на секунду, а затем прищурилось, поднесло к щеке руку, насмешливо усмехнулось, наклонило голову…

– Вера! Вера!!

Максимыч с силой оторвал ее руку от дверцы и захлопнул шкаф с такой силой, что на люстре зазвенели подвески.

– Сядь сюда. Ну что ж ты, извиняюсь, прешь как танк, я же сказал, что я первый! Что ты из лекарств пьешь? Вот тут у него аптечка у кровати, давай поищу успокоительное какое-нибудь…

– Н-ничего. – Вера все еще дрожала, и, чтобы говорить отчетливо, ей приходилось сильно напрягать челюсть. – Ничего не п-пью. А вп-печатляющая у него аптечка, да?

– Неплохая, – согласился Максимыч, разглядывая четырехъярусную тумбу, целиком забитую таблетками, капсулами, бутылками и чем-то еще. – Если ты не против, я пока сам посмотрю, что у него в гардеробе, а ты как раз займись аптечкой.

– З-займусь, – смущенно согласилась Вера. – Да что ж т-такое-то!

Минут пять ей пришлось посидеть, созерцая тумбу-аптечку и ожидая, когда перестанут дрожать руки. Михалыч деловито копался в карманах профессорской одежды. Нарыл он несколько авторучек, две пары очков, таблетки, пожелтевший носовой платок – в общем, ничего интересного.

Убедившись, что хотя бы руки и ноги ее слушаются, Вера все-таки слезла с кровати и села на корточки перед тумбой. Из второго сверху ящика торчал краешек распечатки. Она осторожно потянула за него и поднесла к глазам.

«Цель исследования: исключение метастатического поражения костей».

– А вот это уже кое-что, – медленно произнесла Вера.

– Что? – встрепенулся Максимыч.

– Заключение радиолога, причем совсем свежее. Вот: четвертое октября. Он ходил на остеосцинтиграфию.

– А по-простому нельзя? – взмолился Максимыч. – На какую графию?

– Сейчас, погоди… «множественные очаги гиперфиксации РФП». Короче, у него искали метастазы в костях. И, судя по всему, нашли.

– Ты и в этом разбираешься? – ужаснулся Максимыч.

– Папа, – коротко пояснила Вера.

Похоронив папу, она сняла зеркальную дверцу гардероба в его комнате, вывезла в лес и, зажмурившись, расстреляла в притаившуюся в отражении незнакомку из пневматического пистолета все пули, что были с собой, – пятнадцать штук. Больше у нее дома не было зеркал.

А через полгода, едва вступив в наследство, она продала их квартиру и переехала в однушку, в модную новостройку-высотку, где никто ее не знал и узнать не пытался.

– Сейчас просмотрим все остальное, наверняка тут есть и еще медицинские документы. А потом надо будет связаться с больницей или онкодиспансером, где он наблюдался. Не удивлюсь, если ему там дали месяца три. Вот почему он так торопился.

Верин сотовый зажужжал. Звонил Илюха.

– Ну я скинул справку-то, Вер, – жалобно сообщил он. – Сказали, до конца недели. А на фига, не болит же даже!

– Ладно. – Вера изобразила усталое снисхождение, хотя, если честно, ей просто не хватало рабочих рук. На того же Илюху, старательного и безотказного, давно уже покушалась группа Паши Маевского, и она боялась, что, если его недогружать, рано или поздно он попросится к Паше сам, а Щеглов его отпустит. – У нас тут для тебя как раз нарисовалось задание.

Максимыч терся рядом с безразличным видом, рассматривал заключение.

– Выходит, если б мы его не взяли, – бормотал он, – профессор бы точно перекинулся сегодня в кого угодно. Мы сегодня кого-то от задвоения спасли, Михална.

– А дежурство? – в параллель ныл в трубку Илюха.

– До завтра свободен! – рассердилась Вера. – Какое тебе дежурство, ты рожу свою видел?!

– А я чувствую, – заявил он. – Раз меня не будет, значит, точно произойдет что-то интересное!

– Не каркай, – отрезала Вера и дала отбой.

Пятнадцать лет назад

– …Ну мое прозвище ты, наверно, уже вычислила.

– Метр с кепкой на коньках? – предположила Вера.

Женька расхохотался.

– Угадала. А твое как?

– Кошак.

Он фыркнул от неожиданности.

– Нет, ну что-то от пантеры в тебе есть… Но почему Кошак, а не Кошка?

– Потому что фамилия такая. Я Вера Кашук.

– Необычно. А что это значит?

– Понятия не имею. Все, моя очередь. Каким спортом ты занимаешься?

– Таким, что ни в жизнь не угадаешь. Все, как увидят, сразу: о, баскетболист. Ну или волейболист.

– А на самом деле?

– Ну все тебе скажи. Хотя бы попробуй для приличия сама угадать.

– Единоборства какие-нибудь? Самбо?

– Академическая гребля. Давай, тут должна быть рифма. Ну?

– Да ну тебя… Нет, серьезно, что ли?

– Абсолютно.

– В Москве есть академическая гребля?!

– Есть, в Серебряном бору. Ладно, я смотрю, ты не особо впечатлена. Тогда мой вопрос. Почему ты не красишься? То есть ты не подумай, ты и так красивая, – смутился Женька. – Очень. Просто… ну, вроде у вас тусовка, девчонки все нарядные, накрашенные. Все, кроме тебя. Я подумал, должна же быть этому какая-то причина. Аллергия?

– Аллергии нет. – Вера помолчала. – А причина есть, тут ты прав.

И снова замолчала.

– Вер, если это какая-то тяжелая тема, ты извини меня…

– Просто, чтобы накраситься, нужно смотреться в зеркало, – мрачно выпалила Вера.

– Ну да. И?

– А я не могу смотреться в зеркала. И никогда не смотрюсь.

Обычно на этом месте собеседник начинал испытывать неловкость, будто узнал о какой-то очень стыдной Вериной болезни и стремился свести все к шутке: «Да ладно, ты не настолько страшная! А если прыщ выскочит, что станешь делать? Ой, ты, наверное, вампир!»

– Я читал в детстве такую книжку, – задумчиво сказал Женька. – Девочка, чтобы спасти друга, дала слово год не смотреться в зеркало. А она была танцовщица, а в танцклассе были зеркальные стены. И тогда она начала танцевать с закрытыми глазами.

– А что было дальше?

– Она упала со сцены прямо во время выступления. И за ее самоотверженность фея простила ее друга. Что там, в зеркалах? Другая ты?

– Не-а, не я. В том-то и дело. Там… двойник, наверное. Лицо такое же, но не я.

– Но у допов всегда одно тело, – возразил Женька. – Не бывает двух одинаковых допов.