Kitabı oxu: «Я была в твоей шкуре. Долгая дорога в сторону жизни»

Şrift:

* * *

Переживание горя, быть может, одно из самых таинственных проявлений душевной жизни. Каким чудесным образом человеку, опустошённому утратой, удастся возродиться и наполнить свой мир смыслом? Как он, уверенный, что навсегда лишился радости и желания жить, сможет восстановить душевное равновесие, ощутить краски и вкус жизни? Как страдание переплавляется в мудрость?
Ф. Е. Василюк. «Пережить горе»

От авторов

Татьяна Маркова

Я родилась и живу в Москве. Имею взрослого сына и внука. По образованию – радиоинженер, по профессии – преподаватель вуза.

Сложные жизненные обстоятельства вынудили меня сменить любимую работу на бизнес, но позволили объехать весь мир от Камчатки до Таити.

Стихи и прозу начала писать с 1988 года, печататься – с 2018 года. «Я была в твоей шкуре» – мой дебют как в создании книги, так и в работе с соавтором.

Ольга Каверзнева

Я москвичка, но давно живу в Люксембурге.

У меня замечательный муж и трое детей, которых я люблю больше всего на свете. Всё остальное, по большому счёту, не важно. Не важно то, что я редактор-журналист по первому образованию и социальный психолог по второму, что у меня было в Москве своё туристическое агентство, которым я гордилась, что у меня всегда была насыщенная событиями жизнь. В одночасье эта гонка остановилась и время перестало существовать. Моя дочь заболела лейкемией. Наступило безвременье. Сейчас, когда моя дочь победила болезнь, я могу себе позволить больше уделять времени писательству. И ещё мне кажется, что я стала ближе к Богу.

Татьяна Маркова
О чём эта книга

Книга эта не столько про разрушающие жизнь человека обстоятельства (хотя всё, что в ней написано, действительно с нами случилось), сколько про исцеляющие переживания.

Решившись рассказать свои истории, мы столкнулись с проблемами, для которых не смогли найти однозначного решения. Это сущностные вещи. Мы с соавтором Ольгой Каверзневой очень разные. Нужно было побороть страх и призвать всё своё мужество, чтобы соткать единое полотно из драматичного жизненного опыта, коротких встреч и долгих раздумий.

Сначала мы думали, что пишем исключительно для себя, чтобы освободиться от груза пережитого. И это нам удалось. Постепенно перестали рыдать, перечитывая письма друг друга, отстранились от гнетущих воспоминаний. Наиболее мучительные эпизоды облекли в художественную форму.

Вместо нас – Ольги и Нины, Татьяны и Вадима, Андрюши и Валеры, появились наши герои – Елена и Тамара, Мария и Артур, Илюша и Егор. Это не означает, что события в новелле «Постриг» и рассказе «Кармель» вымышлены. Просто боль была настолько сильна, что написать о ней от первого лица мы не смогли.

Такое отстранение оказалось плодотворным. Оно позволило боли выйти наружу, стать чем-то отдельным, на что можно было уже смотреть со стороны, как мы и сделали в последней главе «Про жизнь».

Закончив книгу, мы осознали, что создали своего рода текстовый коллаж.

Именно так, фрагментарно, и протекала в тот промежуток времени наша жизнь. Длинные письма, которые ни до, ни после никогда и никому не писали. Клочки воспоминаний, казавшиеся очень значимыми. Выхваченные из больничной рутины персонажи. Такой рваный ритм позволял оставаться живыми. Забывать про ужас происходящего. Находить силы проживать каждый следующий день. Восстанавливать в памяти давно забытое.

Новыми стихотворениями, эссе и рассказами делились практически ежедневно. Прямо в процессе переписки возникла потребность превратить обилие разнородных текстов в книгу. И мы с головой окунулись в многочисленные онлайн-курсы лучших литературных мастерских, чтобы обучиться творческому письму и постигнуть технологию создания литературного произведения. Наступил новый этап – становление нас как авторов.

Наше детище рождалось в муках. Не всё из пережитого удалось уместить на страницах книги. Какие-то события и герои оказались в тени. Но теперь, получив опыт работы в соавторстве и попутно создав неожиданный жанр, чувствуем в себе силы написать о многом, что осталось за кадром. В наших следующих книгах. Каждая – в своей. И, скорее всего, не под одной обложкой.

Всё это время нас преследовала боязнь окунуть читателя в атмосферу страданий. Но пока мы проживали эту книгу, мир изменился. Вдруг оказалось, что задолго до пандемии нам, хоть и не по своей воле, удалось доказать на практике, что никакие расстояния и изоляции не в силах помешать людям сочувствовать и сострадать.

Мы поняли, что назначение книги – помочь читателю не только облегчить страдание или спасти жизнь близких, но и вытянуть себя самого из духоты отчаяния.

По сути – начать дышать заново.

Ольга Каверзнева
Carpe diem

Всем, принявшим участие в судьбе моей дочери Нины:

Eugenie Pasteur – семейному терапевту в Люксембурге, которая первой забила тревогу;

Oncological team of the UZ Brussel, во главе с профессором Dr. Jutte van der Werff ten Bosch – команде университетского госпиталя в Брюсселе;

Isabelle Kieffer и Sophie Huybrechts – докторам из CHL Kannerklinik в Люксембурге;

Fondatioun Kriibskrank Kanne – люксембургскому фонду помощи детям, больным раком;

Maison Losch, и его директору Brigitte Schmit – предоставившим нам жилье в Брюсселе;

Компании Kanner Wonsch во главе с Marcel Hagendoorn – огранизовавшим для Нины исполнение желания: поездку в Париж на Fashion week;

Моим друзьям и друзьям Нины – близким и виртуальным, даже совсем не знакомым лично, но всегда поднимавших нам дух.

Моей большой, самой прекрасной семье – за поддержку, любовь и веру.

В начале 1990-х, когда на унылый и скудный книжный рынок развалившейся страны стали просачиваться первые издания тех, кого раньше не любили, опасались, не понимали, появились книженции карманного формата на серой печальной бумаге с изречениями философов, мыслителей и прочих великих. Такого типа брошюрку мне кто-то подарил. Названия не помню. В ней были крылатые латинские выражения.

Carpe diem – живи настоящим, – было там написано.

Не вспоминать прошлогодний поцелуй, не думать о послезавтрашней весне, просто ехать в потной «букашке» на работу по Садовому? И всё? Всё!

Странно, подумалось, и жилось как жилось. Временами прошлым, местами мечтами о будущем, а настоящее просто было – такое, обычное, балансирующее между ними. Настоящее дозировало всхлипы о прошлом, усмиряло далеко идущие планы на будущее. Но не искореняло. Полномочий не хватало.

Carpe diem стало трендом. Так стали называться модные салоны, рестораны, спа и психологические центры. Везде. Душно. Carpe diem. Я решила сделать маленькую татуировку с этой фразой и не сделала. Умно.

И вот пришёл момент, когда моё Carpe diem восторжествовало. Прошлое оказалось неинтересным и чужим, будущее невозможным. Я больше не вспоминала, не мечтала, не знала, что будет завтра, и перестала планировать. Настоящее разбило мой мир, остановив время. Безвременье.

Приставка «без» всегда лишает нас чего-то, и чаще всего чего-то важного, необходимого. Без сердца, без руки, без денег, без сна, без радости, без смысла, без любви. Без времени – это когда оно идёт где-то мимо тебя. А ты без воздуха, в невесомости.

Так случилось со мной, когда моя дочь Нина неожиданно заболела тяжёлой и опасной болезнью. Я вошла в полосу безвременья, где стала постепенно задыхаться, потому что запас воздуха неумолимо заканчивался. Но появился кислородный баллон, и с его помощью я вновь стала дышать, пусть и не полной грудью. Смешно сказать, в роли кислородного баллона явилась мне Муза. Я стала писать стихи или, скажем, нестихи, поскольку в них почти нет классических рифм. Они приходили внезапно. Нужно было успеть записать хоть куда-нибудь, хоть на клочок салфетки.

Раньше я писала прозу. Когда узнала о диагнозе дочери, решила, что никогда больше не напишу ни строчки. Не смогу. Но мне сказали: «Ты должна. Ты должна записывать свои мысли, чувства, эмоции. Ты должна писать о том, что с тобой сейчас». И я поверила человеку, сказавшему мне эти слова, потому что он сам перенёс огромное горе. Я стала писать дальше. Удивительно и прекрасно, что и этот сильный и смелый человек – Татьяна Маркова стала тоже писать свою историю. Так родилась наша книга – мужественные воспоминания Татьяны и мой опыт жизни в безвременье.

Прошло три года. Благодаря врачам, стойкости Нины и поддержке близких беда отступила. Стало казаться, что я навсегда вернулась в свободную и полную красок жизнь.

Но оказалось, ненадолго. Люди в масках на улицах, в транспорте и внутри зданий перестали вызывать ощущение фильма-антиутопии или страшного сна. Пандемия закрыла на замок привычный мир с ресторанами, магазинами, музеями, театрами. Карантин и комендантский час начинают мучить человечество. Умирают люди. Нам – тем, кто уже пережил смерть и тяжёлую болезнь близких, не приходится начинать с нуля. Мы прошли свой lockdown: маски, перчатки, дезинфекция, еда, которую можно после приготовления есть только первые 15 минут, самоизоляция, изоляция животных и растений. Да, даже они оказывались опасными и несли угрозу организму, полностью лишённому иммунитета.

Сугубо личное страдание, как казалось, когда мы с Татьяной Марковой задумывали эту книгу, сейчас обратилось в общечеловеческую беду. На собственной шкуре мы убедились, что на жизнь влияет даже не сама болезнь, а её социальные и моральные последствия. Без взаимопомощи, пусть и виртуальной, «зумовской», как сейчас говорят про все средства онлайн, не обойтись. Нельзя замыкаться. Надо общаться и вместе учиться переживать безвременье.

Carpe diem. К черту жизнь настоящим. Хочу помнить, хочу мечтать.

Хочу. Хочу. И теперь, кажется, могу.

Carpe diem, кыш!

Март 2021 года. Люксембург

Пролог

…не разбрасывать, а собирать, не уничтожать, а творить – творить память.
Ф. Е. Василюк. «Пережить горе»

Подруги

Дневник Ольги

18.09.2015, Люксембург

Наташа и Таня были подругами. Я встряла в их жизнь в сопливые восемнадцать. У обеих за плечами были мужья и взрослые сыновья, институт, где преподавали на одной кафедре, и защита кандидатских плюс недавно родившиеся дети. У меня – окончание школы, первый опыт взрослой жизни – работа в издательстве, подготовка к поступлению в Полиграфический и Наташин сын Кирилл, с которым случился серьёзный роман.

С Наташей, уехавшей с младшей дочерью в Америку, общаемся по сей день. Ни развод с её сыном, ни новое замужество, ни новые дети не помешали нашей дружбе.

С Таней переписываемся, иногда встречаемся. Наша дружба странная. Годами не видимся и ничего не знаем друг о друге. Потом Таня неожиданно появляется в нужный момент.

А с Наташей Таня не дружит больше.

Много воды утекло
(Из письма к другу)

Татьяна

21 декабря 2015 г., в 11:59

…

Ещё ты спрашивал про Ольгу, которую часто упоминаю в письмах.

У меня была подруга Наташа. Жили в соседних домах. Работали на одной кафедре. Воспитывали одинакового возраста детей. Старшие сыновья даже какое-то время учились в одной школе. Младшие дети появились, когда нам было под сорок.

У неё – девочка, у меня опять мальчик. У неё от того же мужа, у меня – от другого.

В начале девяностых Наташа с дочерью собралась уезжать в Израиль, раскопав восьмушку еврейской крови, которую её мама Роза тщательно закопала, выйдя замуж. Приземлилась в Америке, где живёт по сей день. А старший сын Кирилл наотрез отказался куда-либо уезжать.

Дружба наша с Наташей сошла на нет. Сначала я очень страдала, потом привыкла. За двадцать с лишним лет мы виделись всего один раз, когда та прилетала в Москву для замены паспорта.

Остались взаимно разочарованными.

У Кирилла была девушка Оля. Удивительно красивая и трепетная. У них бурлила школьная любовь, которая переросла потом в сложные взрослые отношения. Дело шло к разрыву, но неожиданно закончилось свадьбой. После Наташиного отъезда я стала дружить с Олей и Кириллом. Помогала, заботилась, наставляла, особенно когда Оля забеременела. У неё была тяжёлая беременность и не менее тяжёлые роды.

Жили они плохо. Кирилл был деспотом и грубияном. Нигде толком не работал, перебивался случайными заработками. Когда дочке Сане исполнилось три месяца, Оля, перевязав грудь и оставив малютку на мужа, уехала в круиз от турфирмы «Рондо», где в последние годы работала директором по связям с общественностью. Кирилл, надо отдать ему должное, вполне сносно справлялся с ролью няньки.

Вернувшись домой, Оля поняла, что никаких денег не нужно, если она оторвана от своей малышки.

Вскоре Оле предложил работу с достаточно вольным графиком один из круизных клиентов её турфирмы. Она с радостью согласилась. Спустя год у них с этим новым начальником – Дмитрием Дмитриевичем, Митей, случился служебный роман. Кирилл, успев как следует помучить, в конце концов цинично выгнал её с дочерью из дома. К нему Оля больше не вернулась. Сначала жила с Саней у родителей, потом снимала квартиру. Митя был женат. Имел с женой совместную собственность и шестнадцатилетнюю дочь, которая часто забегала к отцу на работу. Девушки, несмотря на довольно большую разницу в возрасте, даже успели подружиться.

Когда все обо всём узнали, разразился скандал. Митя ушёл от жены и сообщил о новых отношениях друзьям и коллегам. Оля тяготилась своим неопределённым положением, но стойко всё переносила. Я, как могла, поддерживала влюблённых, даже стихи написала и посвятила Мите:

Чую, что наши срослись судьбы,
Так же, как эти срослись фразы.
Встретимся ежели в День Судный,
Что это я, ты поймёшь сразу.
Чую, мой космос и твой космос
Объединили в одно поле,
Чтобы ковром положить после
Под ноги красоте – Оле.

Много воды и нервов утекло, прежде чем Митя официально развёлся с первой женой и женился на Оле. У них родилась вторая дочь Нина, а через несколько лет – сын Петя. В новую обеспеченную Олину жизнь я не вписывалась. Дружба вскоре прервалась – Оля с Митей и общими детьми неожиданно уехали в Европу. В России осталась старшая дочь Саня, студентка университета.

Спустя годы Оля неожиданно позвонила мне. Она прилетела из Люксембурга спасать тяжело заболевшего Кирилла, отца Сани. У него начинался сепсис, грозила ампутация ноги. Надежда была только на чудо. Оля нашла нужных врачей, ногу спасли, но главные мышцы пришлось удалить. Кирилл навсегда стал инвалидом. Нужен был человек, который помог бы организовать его жизнь после больницы. По старой памяти Оля обратилась ко мне.

В тот её приезд мы так и не повидались, но стали регулярно переписываться. Сначала по вопросам, связанным со здоровьем Кирилла. Потом я попросила Олю отредактировать сборник моих стихов. Она в ответ прислала несколько своих рассказов. Наши отношения возобновились.

За полгода до…

Мы никогда не осознаём до конца воздействия того или иного события в нашей жизни, мы даём ему название, которое в корне неверно. Сама жизнь – взлёты и падения.
Клайв Стейплз Льюис. «Боль утраты»

Что нового?

Татьяна

16 мая 2016 г., в 11:59

Оля, привет!

Соскучилась по тебе – отзовись.

Как ты? Что нового? Жду весточки.

Ольга

16 мая 2016 г., в 13:34

Дорогая Татьяна Владимировна.

Вы просите написать о себе. Последняя новость – для меня важная и волнующая. Давно в Фейсбуке подписана на писателя Татьяну Толстую. Где-то год назад прочла, что в Переделкино она вместе с профессором МГУ Марией Голованивской организовала курсы поэтов. Я тогда восхитилась идеей и сожалела, что они не сделали таких курсов для прозаиков. И тут читаю совершенно случайно, что зимой такая школа уже состоялась. Были приглашены для лекций и семинаров интересные люди: писатели, журналисты, художники-иллюстраторы, издатели. Что школа эта сотрудничает с журналом «Сноб» и многими другими изданиями и содействует продвижению талантливых молодых дарований. И что они организуют новый летний курс как раз в те даты в июне, когда я планировала быть в Москве.

Я страшно разволновалась и решила поучаствовать в конкурсе, но увидела, что набор закрыт 1 мая. Дело было 2 мая.

Я, конечно, расстроилась, а потом написала ироничное письмо о том, что вот вечно опаздываю в последний вагон, и приложила рассказ. Каково же было моё изумление, когда наутро получила положительный ответ. Меня взяли, несмотря на то, что набор закончен.

Так что сам Бог велел – еду в Москву учиться! Уже получила кучу заданий перечитать много классики и написать рассказ об одном дне, который должен либо изменить героя, либо ситуацию. Очень надеюсь на беседу с Вами и Вашу консультацию как коллеги по близкому цеху:-).

Заранее решила отправить Вам свои наброски, чтобы Вы смогли дать мне советы и, возможно, как говорит моя подруга, «раздать пряников».

Это рассказ «Птичка-невеличка».

А от Вас жду новых стихов.

Птичка-невеличка

На окраине большого северного города жила дружная птичья семья. Папа – ясное дело, Орёл, мама – Жар-птица, и три птенца – Ласточка, Птичка-невеличка и Воробушек. Но поющей птичкой была лишь одна, та, которая Птичка-невеличка. Не только семья, но и вся птичья слобода просыпалась рано утром под её смешливое «А сили бичиби, а тули у нуму…».

Вот уже полгода как Птичка-невеличка замолчала. Вместо её чуднóго пения по утрам слышались свистящие хрипы и душераздирающий сухой кашель и тихие стоны. Это был птичий «коклюш». За год до того, когда пришло время делать прививку, она сильно простыла и была слишком слабой, по мнению врачей-орнитологов, для такой атаки на иммунную систему.

Сначала Птичку возили к академическим светилам и поили антибиотиками, потом, отчаявшись, – к гомеопатам и травникам. Улучшений не было, и тогда Орёл и Жар-птица, узнав, что сильно разреженный воздух может вылечить от этого недуга, предприняли ещё одну попытку – поднялись с ней высоко-высоко в горы. Не помогло. И они сломались, смирились и малодушно сделали вид, что ничего не происходит. Птичка уже не только не пела, не летала, но и всё реже и реже скакала, скорее, медленно ходила на своих тонких лапках, согнувшись, как старушка, ничего почти не ела и таяла на глазах.

Между тем надвигалась зима и вместе с ней холода и морозы, и птичья семья решилась, несмотря ни на что, полететь в тёплые края, к морю. На этот раз компания пернатых друзей-интеллектуалов, тоже со своими птенцами, зазвала их в удивительную далёкую страну – Израиль. Была составлена культурная программа с посещением Иерусалима, а затем уже спланирован долгожданный отдых на море, в Эйлате.

В первый же вечер в Тель-Авиве, на закате, птичья братия собралась на берегу моря. Все были уставшие после долгого, изнурительного перелёта. Но радость переполняла стаю – добрались до зимовки без потерь и приключений. Несмотря на благодушное настроение компании, Жар-птица ощущала молчаливый упрёк за своё легковерное материнское решение взять с собой больного птенца. Нет, друзья ей ничего не говорили, но на каждый приступ кашля Птички нарочито громко вздыхали, качали головами и похлопывали себя крыльями. Жар-птица пыталась оправдываться и объяснять, что болезнь эта незаразная для тех, кто делал прививку, а ведь сделали все, она специально опрашивала перед отправлением в дальние края, так что и нечего волноваться. Но в душе понимала, что осуждают за другое. За её засветившиеся от счастья глаза, за перья, заигравшие на солнце всеми цветами радуги, за непозволительное блаженство от южного тепла и моря в тот момент, когда надо скорбеть, потому что болезнь побеждает, а их Птичка уходит.

В то утро в отеле «Птичья гавань» они опять проснулись от кашля Невелички, и Орёл решил, что нельзя её брать на весь день на экскурсию.

– Она совсем там обессилит, надо кому-то из нас с ней остаться, – сказал он печально.

Жар-птица тут же прощебетала, что, конечно же, останется с ней, ещё будет время, они обязательно прилетят в Израиль и увидят Иерусалим, «а ты, Орёл, отправляйся со всеми на экскурсию».

Она быстро собрала старших птенцов и мужа и уже хотела прилечь в гнездо вместе с малышкой, обнять её горячее от температуры прозрачное тельце, прижаться, когда все улетят, и вдыхать её запах, пока ещё можно, пока он источает жизнь, как вдруг Орёл, уже на выходе, обернулся и очень уверенно произнёс:

– Собирайтесь. Вместе полетим.

И вновь она засуетилась, запрыгала вокруг гнезда, пытаясь приподнять Невеличку. Та не шевелилась. Тогда Орёл нагнулся, обхватил кроху своими мощными крыльями и нежно уложил на плечо её слабую головку.

Когда они, извинившись за опоздание, присоединились к компании, друзья вытаращили глаза, но промолчали, вновь с осуждением закачав головами. Всю экскурсию Орёл носил Птичку на себе. Она лежала как тряпочка, лишь изредка приподнимала тонкую шейку, смотрела куда-то вдаль невидящим взглядом и опять тихо ложилась ему на плечо.

У Стены Плача Жар-птица страстно разговаривала с чужим ей Богом и одновременно дрожащими коготками тщательно засовывала в крохотную расщелину в стене начерканную наспех записку с мольбой о выздоровлении Птички-невелички. Шептала ему о том, что готова, умерев зимой, как это происходит год от года с жар-птицами, отдать малышке свой дар возрождаться каждой весной, лишь бы та не болела больше и жила, жила. Видимо, растратила все эмоции, потому что, обернувшись, заметила, что Невеличку держит не Орёл, а их друг Аист, и даже не удивилась.

Но вдруг что-то тяжёлое и тёмное ухнуло в сердце, пронеслось мимо, подняв пылевой вихрь и задев могильным холодом её крылья. Жар-птица словно во сне поглядела немного вбок и увидела на Стене искажённую неровностью древних глыб страшную тень гигантской хищной птицы, распустившей когти над одинокой фигурой на мужской половине древней святыни. А спустя мгновение поняла, что эта фигура – её Орёл. Он стоял, почти вплотную к плитам, прикрыв глаза, и будто немного раскачивался. Горделивый Орёл-безбожник, Орёл – царь всех птиц, согбенно стоял у Стены Плача в чёрной кипе, опустив крылья и голову в немом страдании, и ничего вокруг не замечал.

Жар-птица не моргая смотрела на тень, приготовившуюся к атаке, затем подняла голову. Никого. Тень без хозяина. Липкий животный страх захватил, сковал, но продержался недолго – глухое, рокочущее возмущение подступило к горлу. Ей нестерпимо захотелось взлететь и сжечь дотла своим волшебным огнём чудовищную картинку. Она взмахнула крыльями и вот уже собралась воспарить, как увидела, что тень, вздрогнув в полуденном мареве, стала быстро растворяться, словно древняя фреска под прямыми лучами солнца. Спустя мгновение от неё не осталось и следа. В этот же миг в сердце Жар-птица ощутила необыкновенную благость, которая стала разливаться по всему телу. Она посмотрела на свои крылья. Медленно они покрывались золотом. Такое с ней и раньше происходило, правда, редко, в особых случаях. Подобные метаморфозы всегда объяснялись торжественностью момента, будь то первая, судьбоносная встреча с Орлом или рождение их птенцов. Сейчас она не понимала символичности своего преображения. Она не понимала и того, что делал её Орёл у Стены, но ни тогда, ни потом не говорила с ним об этом эпизоде.

А через час, когда по программе нужно было опять куда-то лететь и смотреть что-то ещё очень важное и культурно значимое, Птичка-невеличка вдруг соскользнула с Орла, заскакала вокруг него и, вся светясь, звонко пропела:

– Я так есть хочу! Я так есть хочуууу!

Компания, стоявшая полукругом и внимательно слушавшая очередную экскурсионную легенду местной знаменитости – Ушастой Совы, обернулась на малышку. Один из друзей, активный и импульсивный, как все южные Соколы, взмахом крыла остановил гида и закричал:

– Мы сейчас все летим обедать. Долой экскурсию. Есть вещи и поважнее! Ура!

И все закричали «ура» и стали смеяться и шутить и забыли про гида. Та растерянно топталась в стороне, но понимала, что произошло что-то действительно очень важное. Напряжение, сопровождавшее группу, вдруг рассеялось, растворилось в горячей атмосфере древнего города.

Ближе к ночи в Тель-Авиве густой туман словно в хмельном угаре смешал в пьянящий коктейль улицы, дома, небо и море. Старый день расплакался и растаял вместе с ним, оставив лишь неясную память о страстях и мелких признаках бытия.

С первыми лучами солнца воздух стал прозрачным и обнажил город, засиявший свежестью утренних красок.

«И сили бичиби, ин тули унуму», – звучала в гостиничном номере тоненькая радостная трель Птички-невелички.

Орёл и Жар-птица лежали в гнезде, прижавшись друг к другу, и боялись пошевелиться, словно любое движение могло прервать долгожданный утренний концерт.

О. К.