Kitabı oxu: «Совершенство», səhifə 7

Глава 8. Участь яблока раздора

На часах еще нет десяти, когда меня будит телефонный звонок Леры.

– Лана, подъем, – смеется она в трубку, услышав мое хмурое и сонное «привет».

Спальня пропитана ароматом сирени. Нежным, манящим, с едва заметной горчинкой. Цветы никак не желают вянуть несмотря на то, что стоят давно. Они все такие же свежие и бархатистые, как в тот день, когда Нестеров всучил мне букет.

Глядя на часы, я мысленно чертыхаюсь. Как можно вставать в такую рань? Кажется, мне даже снилось что-то приятное, но теперь, хоть убей, не вспомню, что именно. Из-за таблеток я редко вижу сны, и то, что упустила один из них, вызывает раздражение.

– Заеду за тобой в начале двенадцатого, и вместе поедем на причал. Марк и Ник уже уехали, чтобы закупить провизию и загрузить вещи. Так будет удобнее, незачем гнать туда сразу четыре машины, – тараторит Дубинина, пока я, смирившись с неизбежным, отправляюсь в ванную.

Я соглашаюсь и, услышав в ответ «до встречи», кладу трубку, закончив диалог, в котором мне принадлежали только два слова.

«Может, ну его, этот остров, Милашечка? – подстрекает продинамить поездку чертенок. – Вернемся в постельку и доспим еще пару часиков».

Зеваю во весь рот, выдавливая зубную пасту на электрическую щетку. Взъерошенное и сонное отражение в зеркале намекает, что для того, чтобы быть совершенством, нужно причесаться, умыться, сделать маску и макияж.

– Же можу, – громко отвечаю я, заглушая мерное жужжание щетки во рту. – Межя же шам Шахаров жжет.

«Чего-чего?» – тоже зевая, переспрашивает чертенок.

– Сахаров, говорю, меня там ждет, – повторяю для непонятливых, когда вытаскиваю щетку и, прополоскав рот, выплевываю воду с пастой в раковину. – И я не могу не поехать.

Я приклеиваю под глаза ярко-розовые гидрогелевые патчи, наскоро выполняю вакуум и планку. Пока пью кофе, делаю несколько асан йоги и на ходу бросаю в спортивную сумку «Луи Виттон» три комплекта белья, полотенце, купальник, кроссовки, пару футболок, спортивный костюм, бейсболку и рваные джинсы-багги. Добавляю шорты на случай хорошей погоды и толстовку – на случай плохой.

Сумка уже застегивается с трудом, но я с упорством, достойным лучшего применения, впихиваю туда огромную косметичку и внешний аккумулятор для того, чтобы заряжать телефон в отсутствие электричества.

«Ничего не забыла?» – интересуется чертенок, нацепивший на себя соломенную шляпу с огромными полями, солнечные очки, походный рюкзак вдвое больше его самого и высокие резиновые сапоги в белый горошек.

Очевидно, в рюкзаке у него тонна сарказма, несколько килограммов ехидства, пара пакетов иронии и расфасованные поштучно язвительные насмешки.

– Нет. Но шляпа – идея хорошая.

Лера уже сообщила, что ждет в машине, когда я не торопясь облачаюсь в женственное нежно-розовое платье-миди с запахом и белые сандалии на массивной подошве. Дополняю образ солнцезащитными очками и соломенной шляпкой с ленточкой.

«Не торопись ты так, – ворчит запыхавшийся чертенок. – Подождет твоя Дубинина, ничего у нее от этого не треснет. И таблетки возьми, иначе три ночи бессонницы нам с тобой гарантированы».

– Никита. Никита, а не Дубинина. Так что могу в кои-то веки побыть пунктуальной, – беспечно отзываюсь я и запихиваю бутылек с таблетками в боковой карман сумки, отчего он топорщится и едва не рвет молнию замка.

Перевесив тяжелую сумку через согнутый локоть, спускаюсь вниз, напевая мысленно одну из веселых песенок Ланы Дель Рей.

Завидев меня, Лерка выходит из белого «гелендвагена», тепло обнимает и помогает закинуть неподъемную сумку на заднее сиденье, в то время как я устраиваюсь на переднем.

Дубинина одета по-походному в велюровый серый спортивный костюм. Ее футболка влажная от испарины. Видимо, она выехала раньше, когда было прохладно, а сейчас, к обеду, распогодилось, и солнце жарит по-летнему.

– Ну, как настрой? – жизнерадостно интересуется она, включая кондиционер в машине на минимум.

«Отличный у Милашечки настрой, – нараспев отвечает за меня чертенок, деловито спустив на нос-рыльце солнечные очки. – Настрой отбить у тебя Сахарова».

Радуясь, что его не слышит никто, кроме меня, я лаконично отвечаю:

– Боевой.

– Это здорово, – улыбается Лера, выруливая на главную дорогу. – Ник и Марк уже закупили все необходимое и ждут нас на причале.

Хорошо, что сборами занимаются они, а не я. Из меня в хозяйственных вопросах такая себе помощница. С тех пор, как я живу одна, все бытовые проблемы решает домработница, оплачиваемая Тошей.

Дубинина ведет машину осторожно и медленно. Постоянно проверяет зеркала, заблаговременно включает поворотники, держит дистанцию от других машин. Она всегда была такая: обстоятельная, опрятная и степенная, даже в детстве. Такой и осталась. Лера нарушает молчание новым вопросом:

– Мы так давно не виделись с тобой, расскажи, пока едем, как у тебя сложилась жизнь с тех пор, как твоя семья переехала?

Вздыхаю, понимая, что не в том положении, чтобы доверять ей собственные тайны, но и не в том, чтобы демонстративно скрытничать, поэтому ищу золотую середину.

– Мы ведь переехали после того, как родители развелись, – без большого энтузиазма признаюсь я. – Тоша остался с отцом, а я – с мамой. Пришлось перейти в другую школу, потому что каждый день возить меня в гимназию она не захотела. Полтора года я жила с ней, а потом сама.

– Подожди, – хмурится Лера. – Тебе сколько было? Шестнадцать? И ты стала жить одна? Почему?

Мой переезд от матери и раньше вызывал у большинства знакомых ступор и непонимание, поэтому я не удивляюсь такой реакции. У меня готов отличный уклончивый ответ:

– Разошлись во мнениях. Переходный возраст, знаешь, как это бывает.

– Догадываюсь, конечно. Я тоже ругалась с родителями в старших классах и даже один раз сбежала из дома, но вернулась тем же вечером. А чтобы жить одной… такое мне даже в голову прийти не могло. Но ты всегда была отчаянной.

Я усмехаюсь, признавая ее правоту. Да, так было всегда. Даже в те времена, когда мир вокруг казался мне чистым и светлым, я уже была полна сюрпризов.

– А на что ты жила? Неужели работала? И органы опеки куда смотрели? – интересуется Дубинина.

– Органы опеки вмешиваются лишь тогда, когда кто-то жалуется. А никто не жаловался. Брат помог мне снять квартиру и подкидывал денег время от времени. Я была одета, обута и не голодала благодаря ему.

– Помню Антона. Он как раз заканчивал школу, когда ты ушла из гимназии. Красивый у тебя брат. По нему все девчонки с ума сходили, помнишь?

Как всегда, при упоминании о нем, да еще и в контексте беззаботного прошлого, я улыбаюсь:

– Тоша и сейчас такой, но женился четыре года назад.

Лерку, кажется, удивляет мой ответ:

– Правда? И на ком? Деток уже завел?

Улыбка сползает с моего лица. Я не планировала, чтобы наш разговор сворачивал в это русло, но ничего не поделаешь.

– Нет еще. А с его женой у меня отношения не очень, – нехотя отвечаю я.

– Почему?

«Потому что Милашечка всего-то вскрыла себе вены в день их свадьбы, делов-то», – фыркает чертенок, когда я, заглушая его голос в своей голове, бормочу:

– Да как-то характерами не сошлись.

В тот день казалось, что невеста Антона, Женя, забирает единственного в мире человека, которому я могу доверять, вот я и решилась на этот шаг. Сейчас, вспоминая произошедшее и уровень поднятой глупым поступком шумихи, понимаю, что, наверное, не стоило. Но сделанного не воротишь.

«Ох, нашла из-за чего переживать, – отмахивается чертенок. – Это было давно и неправда».

– А как сложилась твоя жизнь? – спрашиваю я у Дубининой, умело сдвигая фокус нашего разговора с меня на нее.

– Моя – не в пример твоей. Скучно, – делится Лерка, когда мы останавливаемся на светофоре. – Окончила школу и институт, стала заместителем отца в «Азиатско-Тихоокеанском альянсе», а там встретила Никиту. Не ждала, что он сделает предложение. До сих пор иногда не могу поверить и задаюсь вопросом, что такой шикарный мужчина, как он, нашел в такой, как я?

Честно говоря, я тоже этим вопросом задаюсь, но не спешу признаваться собеседнице, поэтому сдерживаю ухмылку и многозначительно выдаю заезженную фразу:

– Любят не за что-то, а вопреки.

«Ага, вопреки старомодной прическе, носу-картошке и нелепому телосложению», – злорадно добавляет чертенок, а я отворачиваюсь к окну, пряча улыбку, которая все же расцветает на моих губах от его глупого, но такого меткого замечания.

Мы въезжаем в ворота, где Лера опускает стекло и сообщает охране, что нас уже ждут. Служащие КПП указывают дорогу к нужному причалу.

– Может, и правда вопреки, – задумчиво произносит Дубинина, приходя к каким-то своим выводам, но тут же оживляется: – Вон они.

Она указывает куда-то вперед, но я пока вижу лишь причал, машины и яхты вдалеке, потому что солнце ярко светит в лицо и ни тонировка стекол, ни солнечные очки не помогают разглядеть впереди что-то определенное.

Какое-то время мы едем мимо аллеи невысоких елочек, аккуратно высаженных в один ряд, потом останавливаемся рядом с черным «лэндкрузером» у самого берега и выходим, достав с заднего сиденья сумки с вещами. От яхты, пришвартованной у дальнего края причала, к нам уже направляются два мужских силуэта.

Обоих я узнаю по походкам. Мужчины выглядят настолько контрастно и непохоже друг на друга, что я засматриваюсь на обоих и невольно сравниваю.

Никита ступает мягко, засунув руки в карманы широких шорт. В своей свободной светлой футболке и сандалиях Сахаров похож на студента-спортсмена.

Марк же шагает уверенно и твердо. Высокомерная осанка, широкие плечи и гордо поднятый подбородок делают его похожим на военного или короля, принимающего парад. На нем темно-зеленая рубашка-поло, серые джинсы, кроссовки и солнцезащитные очки-авиаторы.

– Привет, – первым здоровается Нестеров, пока Лера приветственно обнимает Ника и по-детски целует в подставленную щеку.

Видя, как Сахаров при этом неловко себя чувствует, я отвожу от них взгляд, но тут же встречаюсь глазами с Марком. Радуюсь, что мы оба в солнцезащитных очках и его присутствие в этот момент не вызывает у меня приступа неконтролируемой паники.

– Давай помогу с вещами, – предлагает Нестеров, но не успеваю я протянуть сумку, как Никита, успевший высвободиться из объятий Дубининой, торопливо бормочет:

– Привет, Лана, я тоже могу помочь.

Возникает короткая заминка, во время которой мужчины смотрят друг на друга, а я, в свою очередь, смотрю на них. Потом Марк негромко произносит:

– Лере помоги.

На его губах играет легкая усмешка, но в голосе слышен едва различимый металл.

«Я, конечно, всегда не против драки, Милашечка, – встревает чертенок. – Но лучше отдай ему эту сумку уже, от греха подальше. Быть яблоком раздора весело, однако у нас другие планы».

Роль яблока раздора льстит. Успеваю даже представить себя в роли прекрасной вертихвостки Елены, из-за которой пала Троя, но все же безропотно отдаю багаж Нестерову, понимая, что для скандала не время и не место. Никита тут же берет сумку у Дубининой и разряжает напряженную обстановку:

– Где вы были так долго, девчонки? Мы вас уже заждались.

– Боюсь, что это моя вина, – со вздохом отвечаю я, когда мы вчетвером направляемся вдоль причала. Знаю, что никто из присутствующих не посмеет сказать ни слова обвинений, когда я женственна, мила и приветлива. – Вчера не успела собрать вещи, а сегодня поздно проснулась.

– Ничего, вы как раз вовремя, – Марк шагает рядом со мной, с легкостью неся сумку, до этого казавшуюся неподъемной. – Мы уже успели все погрузить и можем отправляться.

– Жду не дождусь начала нашего путешествия, – смеется Лера.

Кажется, она не заметила или тактично не обратила внимания на напряжение, возникшее между Марком и Никитой. В предвкушении долгожданного отдыха Дубинина идет рядом вприпрыжку, почти пританцовывая в такт какой-то одной ей слышимой мелодии. Возможно, не положи я глаз на ее жениха, мне импонировала бы подобная жизнерадостность, но сейчас – немного действует на нервы.

К белой моторной яхте, что нас ожидает, от причала проложен трап. Первым по нему поднимается Ник, следом – Лера. Дождавшись, пока они окажутся на борту, Нестеров оборачивается ко мне:

– Помощь нужна?

Трап, который издалека казался крепким, при ближайшем рассмотрении выглядит узким и неустойчивым, потому что судно слегка качается на волнах.

Спроси меня Никита, я с удовольствием приняла бы от него помощь, проявив хрупкую и столь очаровательную в мужских глазах женственность. Но Нестеров? Меня и без того насторожило то, как он запретил Сахарову мне помогать. В чем причина такого отношения? Блюдет нравственность? Или сам имеет на меня какие-то виды?

– Да, – хмуро отзываюсь я, чтобы мой тон стер любой намек на очаровательную женственность, а принятие помощи выглядело осознанной необходимостью.

Марк с усмешкой подает свободную от сумки руку, а я с неохотой протягиваю свою. Его кожа сухая, горячая и грубоватая, вызывающая ощущение дежавю, противоречивые воспоминания о дне нашего знакомства и весь ворох сопутствующих этому эмоций.

Я осторожно поднимаюсь по шатающемуся трапу следом за ним, ощущая, как тонкий аромат бергамота смешивается с запахом морской воды. Едва ступив ногами на яхтенную палубу, я почти выдергиваю руку, получив от Нестерова непонимающий взгляд.

«Так его, – поддерживает чертенок. – Будет знать, как впредь предлагать нам помощь».

Я понимаю, что моя холодность выглядит глупо и неправильно, но, когда дело касается Нестерова, тяжело контролировать эмоции. С другой стороны, может быть, даже лучше, если он сочтет меня ненормальной.

На борту нас приветствует одетый в красивую черную форму капитан и проводит небольшую экскурсию, показав, где и что находится. Других посторонних, кроме капитана, на яхте нет. Путешествие займет всего три-четыре часа, да и то потому, что идти мы собрались неспешно, наслаждаясь процессом.

Судно медленно начинает движение, понемногу удаляясь от берега, а мы вчетвером устраиваемся на кожаных диванах за небольшим столом, где перекусываем сэндвичами с ветчиной и сыром, которые Лера предусмотрительно взяла с собой, и запиваем крепким кофе из серебристого термоса. Мы обсуждаем планы на день, сойдясь во мнении, что времени хватит лишь на то, чтобы разбить лагерь, а прогулку на сапах придется отложить на завтра.

Вскоре, ничуть не расстроившись от моего отказа составить компанию, Дубинина отправляется в рубку, доставать капитана вопросами о яхте. Она впервые оказалась на судне отечественного производства и хочет уточнить какие-то его характеристики и особенности дизайна, до которых мне нет никакого дела.

Никита с Марком поднимаются на палубу, соблазнившись брызгами морской воды, легким бризом и живописными берегами на горизонте.

– Пойдем с нами? – предлагает Сахаров. – Скоро будем проходить мимо маяка на Токаревской кошке⁷, там красиво.

В школьные годы я была на маяке с экскурсией, но он не произвел на меня особого впечатления. Длинная каменистая коса и белая колонна с красной крышей, со всех сторон омываемая морской водой. Ничего особенного и достойного того, чтобы ради этого зрелища торчать на жаре, уворачиваясь от морских брызг.

Тем не менее с Ником я отправилась бы хоть на край света, не раздумывая ни минуты, найдя в подобном развлечении особый романтизм. Однако маячащий рядом темный силуэт Нестерова все портит.

– Лучше отдохну немного. Вчера поздно легла и не выспалась.

Следуя обозначенному плану, я отправляюсь в каюту, где пахнет кожей, деревом и нагретым на солнце пластиком. Разувшись, устраиваюсь на диване, положив под голову ладонь и поджав колени к груди.

Морские волны раскачивают яхту. Я прикрываю веки, чувствуя, как солнечные лучи приятно греют сквозь иллюминатор. Вскоре тело окутывает приятная сонливость. Внутри становится тепло и спокойно, а отсутствие темноты и баюкающее укачивание позволяют и без таблеток погрузиться в объятия сладкой дремы.

Мне удается поспать около часа, когда в каюте становится нестерпимо жарко. Настолько, что кожа покрывается испариной. Сознание от духоты делается мутным и рыхлым, словно подернувшись белой дымкой, и я с трудом дотягиваюсь до ручки иллюминатора, впуская в каюту шелест моря и пахнущий солью и водорослями прохладный воздух.

Я лежу, тупо уставившись в потолок, обтянутый стеганой кожей цвета кофе с молоком, глядя, как яркий солнечный свет ровными полосами ложится на того же оттенка диванные подушки. Легкий ветерок, проникающий сквозь щель иллюминатора, постепенно возвращает сознание в норму. Он же доносит обрывок разговора с палубы, и я прислушиваюсь повнимательней:

– …просто она – совершенство. Смотришь на нее, и дух захватывает от восхищения. Я ни о ком другом думать не могу с тех пор, как ее увидел, – произносит Сахаров, и я обращаюсь в слух, желая узнать продолжение. – Это сочетание бездонных синих глаз и светлых волос делает Лану похожей на ангела и сводит с ума.

Подобное признание льстит и заставляет губы расплыться в довольной улыбке. Оно означает, что Ник уже практически у моих ног и осталось лишь поманить его, чтобы он признал, что Дубинина ему больше не нужна.

Но потом я слышу, как Марк отвечает ему с нескрываемым скепсисом:

– Звучит очень поэтично, Ник. Можешь написать оду в ее честь. И вернуться к невесте, пока она на фоне твоей влюбленности в другую не передумала выходить за тебя замуж.

Ехидство в голосе Нестерова вызывает раздражение. Он явно не обрадуется, когда мы с Сахаровым решим быть вместе. Но что с того? Кто он вообще такой, чтобы указывать нам обоим? Я жду, что Никита поставит его на место, но он лишь безнадежно вздыхает:

– Мне бы твой прагматизм и рассудительность.

– Дело не в прагматизме, – Марк, кажется, решительно вознамерился настроить Сахарова против меня. – Просто со стороны такие вещи виднее, Ник. Аверина не для тебя, а ты – не для нее. И чем скорее ты это поймешь, тем лучше.

Я недовольно хмурюсь, начав нервно ковырять ногтем шов на потолке. Проснувшийся чертенок поддерживает:

«Тоже мне, нашелся советчик. Ему-то откуда знать? Он что, на вас карты таро раскладывал? Или астрологический прогноз узнавал?»

– С каких пор ты стал блюстителем нравственности и образцом целомудрия, Марк? – огрызается Сахаров, вспомнив наконец о собственном достоинстве. – Ты сам-то чем лучше? Сколько лет ты уже спишь с Лаурой? И что-то не сильно заботишься о морально-этической стороне ваших отношений.

Лаура – это, что ли, его секретарша-цербер? В таком случае не удивлена, что она такая мерзкая. И выражение лица у нее вечно недовольное, будто перед носом кто-то машет невидимой протухшей камбалой. Вероятно, спать с Нестеровым – то еще испытание, но ради высокооплачиваемой должности некоторые готовы и не на такое.

– Во-первых, это удобно и позволяет нам обоим не отвлекаться от работы. Во-вторых, у нас свободные отношения по обоюдному согласию, не исключающие секс на стороне. В-третьих, я ничего Лауре не обещал и уж точно не делал предложения, – лениво парирует Марк, ничуть не смущенный обсуждением его интимной жизни. – Поэтому мой моральный облик ничуть не страдает.

Его голос снова такой гипнотически-завораживающий, что я невольно представляю его с Лаурой. И, даже несмотря на мою явную неприязнь к обоим, картинка получается красивой: длинные женские пальцы, путающиеся в его блестящих волосах, темная зелень глаз, затуманенная пеленой страсти, бисеринки пота на бронзовой коже и напряженные мощные мышцы. Их наличие я не могла не заметить, слишком уж явно они выделялись, обтянутые тканью рубашки-поло. Из непрошеных фантазий на свободную тему вырывает новая реплика Сахарова:

– И все же вспомни, пожалуйста, о том, что ты мой друг, а не Леркин. И позволь мне самому разобраться в своих симпатиях. Я в твои не лезу, и ты в мои не лезь.

«Молодец, Никитка, – с довольным видом хвалит чертенок. – Должен же кто-то поставить этого лицемерного ханжу на место».

– А я и не лезу, – рассеянно бросает Сахарову в ответ лицемерный ханжа. – Просто не люблю несправедливость. И предостерегаю тебя от безрассудного и опрометчивого шага, только и всего.

Глава 9. Дочь Эфира и Гемеры

«Это Милашечка-то – безрассудный и опрометчивый шаг?! – до сих пор кипит от негодования чертенок, хотя с момента подслушанного разговора прошло уже минут сорок. – Милашечка – совершенство, а Нестеров просто сам запал, вот и пытается отвадить конкурента!»

Не спешу покидать каюту, а продолжаю лежать, размышляя о том, что услышала, под возмущенные возгласы, которыми то и дело разражается мой невидимый рогатый друг.

Я очень сомневаюсь, что после всего произошедшего я нравлюсь Нестерову. Да, он галантен и обходителен, однако это говорит скорее о вежливости и хорошем воспитании, нежели о симпатии.

Вон и Лерку он защищает исключительно по доброте душевной, скорее всего. Это у Марка характер такой: всех спасать и чувствовать себя незаменимым героем. Хотя при опасности, которой от него веет за версту, это и кажется диссонансом.

«Нет, ну надо же такое сказать!» – снова взрывается негодованием чертенок, но я раздраженно обрываю:

– Да хватит тебе уже. Ничего сверхъестественного Марк не сказал. А держаться от Нестерова подальше и без того было моим изначальным планом. Я просто продолжу следовать ему дальше, только и всего.

«Это так ты ему следуешь, Милашечка? – язвит невидимый собеседник. – Плывешь с ним в трехдневный ретрит на необитаемый остров?»

– Ты же понимаешь, что плыву я не из-за него, а из-за Сахарова, – раздраженно отвечаю я и массирую пальцами гудящие от жары виски. – Марк – всего лишь досадная помеха.

«Ты сама-то в это веришь?»

Молчу, чтобы замкнуть дурацкий круг обсуждения произошедшего, мечтая о том, чтобы Нестеров провалился сквозь землю, бесследно исчез или, на худой конец, просто не подходил ко мне ближе, чем на пару метров. Да и к Сахарову чтобы не подходил со своими дурацкими советами и нравоучениями, но это было бы слишком идеально.

Я поднимаюсь с дивана, разминаю затекшую шею и выхожу в салон, где за столиком расположилась Лера.

– Хочешь лимонада? – беспечно спрашивает она. – Как отдохнула?

– Удалось немного поспать. Спасибо, не хочу.

Газировки, тем более сладкие, вредны и для кожи, и для фигуры, но внешний вид Дубининой свидетельствует о том, что ее в эту тайну никто не посвятил. Это значительно облегчает задачу отбить у нее жениха. Но поскольку пить все же хочется, я наливаю стакан холодной воды и выпиваю практически залпом.

После этого, вполуха выслушав от Дубининой восхищенные впечатления о том, как капитан позволил ей управлять яхтой целых десять минут, я надеваю на голову соломенную шляпку, оставленную на диване, и вместе с Леркой выхожу на палубу, окунаясь в стоящую на улице жару.

Эти несколько дней – неожиданно теплые для приморского июня. Обычно погода стоит туманная и пасмурная, а тут – жара и солнце. Словно природа вдруг решила сделать жителям неожиданное одолжение.

– Вон там вдалеке уже виднеется скопление островов, один из которых – наш, – объясняет Никита.

Мое зрение не позволяет мне разглядеть достаточно хорошо. Я вижу лишь небольшие серые точки на расстелившейся впереди морской глади. Вода светлая в солнечных лучах, но дно не рассмотреть – слишком глубоко. За яхтой тянется бурлящий шлейф белой пены, взбиваемой мотором.

Я постепенно привыкаю к духоте, а почти невидимые капельки морской воды, доносимые ветром до разгоряченной кожи, начинают приносить облегчение.

Лера и Ник негромко переговариваются, споря о чем-то и то и дело указывая на островки вдалеке.

Я же из любопытства смотрю на Нестерова, устроившегося на диване с небольшой папкой-планшеткой. Закинув ногу на ногу, он самозабвенно чертит что-то на листе, словно до нас троих ему нет дела. Водит по бумаге грифельным карандашом то сверху вниз, то из стороны в сторону. Присматривается. Стирает ластиком и ведет новую линию, доводя непонятный рисунок до идеала.

– Его от работы даже в выходные не оторвать, – хмыкает Никита, ревниво заметив, кто стал объектом моего интереса.

А Дубинина объясняет, пожав покатыми полными плечами:

– Марк просто горит тем, что делает. Его и без того сложно было заставить отдохнуть, но после того, как «Талассу» ввели в эксплуатацию, он со скрипом согласился с тем, что за три дня «Строй-Инвест» без него не рухнет.

– «Таласса» – его проект? – догадываюсь я. – Все эти интересные стилевые решения и оригинальный внешний вид – его идеи?

Лера улыбается:

– Насколько я знаю, да, хотя он это и не афиширует.

Это объясняет поведение Марка после того, как я на открытии чуть было не угробила репутацию его детища. До пощечины. А о том, что было после, я снова не желаю думать. Поэтому легко меняю тему:

– А название «Талассы» кто придумал? Это ведь имя одной из греческих богинь?

Ну не сильна я в мифологии и максимум кого помню из их богов, это Зевса с его молниями и славившуюся красотой Афродиту, с которой часто в комплиментах сравнивают меня саму. А, ну еще, может, Ахиллеса с многострадальной пяткой, да и то потому, что его сыграл Брэд Питт.

«Ахиллес был воином, а не богом, – умничает чертенок, надевший учительские очки и зачем-то взявший указку. – Ну, может, полубогом, если быть точным. Его отец – смертный царь мирмидонцев, а мать – нереида».

– Марк, скорее всего, и придумал. Таласса была богиней моря, дочерью Эфира и Гемеры и женой Понта, – отвечает на мой вопрос Сахаров.

Он облокотился о перила палубы и смотрит вдаль, в ту сторону, где темнели точками острова. Чувствую, что о Нестерове Ник говорит с холодком, видимо не отошел еще от их неприятного разговора.

– Даже богиню все знают лишь как чью-то жену и дочь, – фыркаю я с усмешкой. – Оказывается, и в Древней Греции процветало гендерное неравенство.

Дубинина улыбается, показывая, что тема ей интересна:

– Зато сейчас женщина вполне может обойти мужчину в правах, занимать любые должности и вообще делать все, что заблагорассудится.

– А потом уже думать, стоило это делать или нет, – смеется Никита.

Леру задевает эта фраза, и она легко ввязывается в спор, тогда как я сдерживаюсь и молчу, несмотря на то что в глубине души тоже не согласна со сказанным.

– Женщина и мужчина сейчас могут быть равны во всем, – категорично заявляет девушка.

В ней проснулись амбиции. Знаю, как много для Дубининой значит карьера, а Сахарову, видимо, не дает покоя тот факт, что невеста выше него по должности.

«В будущем ты можешь обыграть это обстоятельство в собственную пользу», – подает идею чертенок, и я, соглашаясь с ним, с удовольствием наслаждаюсь конфликтом, который сама столь удачно спровоцировала.

– Не может, – с видимым раздражением пожимает плечами Ник. – Есть масса профессий, в которых женщинам делать нечего. Шахтеры, например, или грузчики.

Чертенок достает ведерко с попкорном и 3D-очки, как в кинотеатре, с комфортом устраиваясь на моем левом плече. Он приготовился с удовольствием смотреть на разгорающийся скандал. Ссоры, интриги, дебоши и драки – это по его части.

Лера, оправдав ожидания, бросается в бой, отстаивая собственную точку зрения:

– Просто раньше о том, что женщина может соперничать с мужчиной, и речи не было, Ник, а сейчас это в порядке вещей.

Ну все, сейчас она напомнит жениху, что он ее подчиненный, и это обстоятельство докажет ее точку зрения лучше всего. Ника это ожидаемо разозлит, и они поссорятся, а может и расстанутся, значительно облегчив мне задачу.

Чертенок довольно хрустит жареной, воздушной кукурузой и потирает ладошки за меня, пока сама я сохраняю демонстративное спокойствие и изображаю легкую заинтересованность. Но в этот момент за нашими спинами появляется Нестеров. Он не дает Нику сказать то, что рассорит его с невестой, принимая весь огонь на себя. Спасатель, чтоб его.

– Гораздо лучше, когда между женщиной и мужчиной не соперничество, а сотрудничество, – произносит Марк, рассеянно глядя на море. – Взаимопомощь. Поддержка. Симбиоз.

Папка со стопкой листов А4 теперь сжата в его левой руке. Из линий вырисовывается какой-то графический набросок, но пока неразборчивый. Проект нового здания, наверное. Облокотившись о перила рядом с нами, Марк продолжает:

– Есть вещи, в которых женщины незаменимы, а есть те, что лучше удаются мужчинам. В идеальной паре каждый занимается своим делом, выполняя именно то, в чем силен. В итоге успеха добиваются оба.

Чертенок, разозлившийся оттого, что скандал не состоялся, в порыве злости швыряет в Нестерова вымышленный попкорн.

Но с Марком, который, к счастью, этого не видит, тяжело спорить. Когда он говорит своим спокойным уверенным голосом, каждое слово кажется истиной в последней инстанции. И ссора сама собой сходит на нет.

Попкорна у меня нет, но мне тоже хочется топнуть ногой от негодования. Во-первых, потому что благодаря его своевременному вмешательству Сахаров и Дубинина не поссорились, а во-вторых, потому что меня раздражает то, как Марк, воспитанный в полной и счастливой семье, легко рассуждает об идеальных отношениях. Тоже мне, философ нашелся.

«То-то он с этой своей Лаурой диалог выстроил, – хихикая, поддакивает чертенок и кривляется, очень похоже пародируя Нестерова: – “У нас свободные отношения по обоюдному согласию”. Зуб даю, секретарша-цербер спит и видит, что он на ней женится, а у него с ней, оказывается, просто симбиоз».

Дурацкие шуточки привычно успокаивают, а желание скинуть Нестерова за борт яхты постепенно ослабевает.

Острова впереди с каждой минутой становятся все более различимыми, и я пытаюсь угадать, на каком из них нам предстоит провести ближайшие дни.

Я снимаю на видео море, яхту, прямую линию горизонта, разделяющую сине-зеленые воды моря и ясное голубое небо с пушистыми, словно вата, облаками. Привычным жестом пытаюсь зайти в соцсети и понимаю, что сигнал оператора в этих диких местах не берет. Как-то не подумала я об этом заранее. Ладно, зато вернусь с готовым контентом.

«Нашим» оказывается небольшой остров с низкогорным рельефом, крутыми обрывами и неровно изрезанной береговой линией. И я не могу не признать, что выглядит это впечатляюще.

Никита как тот, кто в этих местах уже бывал, отправляется к капитану, чтобы объяснить ему, с какой стороны лучше подойти к нужному пляжу. Единственному песчаному среди остальных галечных.

Марк, Лера и я остаемся у перил, наблюдая за приближением к архипелагу. Остальные острова находятся в некотором отдалении, но ландшафт каждого по-своему прекрасен.

– Почему ты решил назвать свой комплекс «Талассой»? – интересуется Лера у Нестерова, видимо, чтобы чем-то занять тишину в ожидании. – Это ведь твоя идея?

– Моя, – кивает Марк, и солнечные лучи красиво бликуют на его темных волосах. – Таласса – это не только морская богиня, но и море само по себе. Этим возгласом греческие воины-наемники приветствовали его во время возвращения на родину из Персии.