Женя так сердито шлёпнула на сковородку очередную котлету, словно та была в чём-то виновата. Ну вот, будут с корочкой, такой, как любят Алиса с Эркином, да и она сама. А после обеда, пока Алиса спит, она всё приготовит, в чём они пойдут… Но пора бы им уже прийти, сколько можно два ковра чистить? Хотя… погода сегодня хорошая, пусть гуляют. Хорошо, что Эркин уже забыл свои нелепые страхи и охотно возится с Алисой. И гимнастика… Конечно, Алисе это только на пользу. Давным-давно, в колледже, Женя прослушала обязательный курс «Будущих матерей – хранительниц расы». Алиски тогда и в проекте не было. Ну, всю эту чепуху про расу, расовую гордость, божественную милость и высокое предназначение можно благополучно выкинуть и забыть, а вот то, что говорили о физическом развитии… там было много полезного. Так что… нет, если Эркин научит Алису так же красиво и ловко двигаться, будет очень даже хорошо. И он перестанет стесняться.
…К тому моменту, когда в замке заворочался ключ, обед был уже готов и Женя собиралась начать волноваться.
Конечно, Эркин отряхнул Алису, почистил её веничком – им его одолжили для чистки жёсткого коврика – и даже выбивалкой, что Алисе безумно понравилось, но Женя ахнула:
– Господи, это же за неделю не просохнет! Ты что, валялась?!
– Ну-у, – Алиса, покорно крутясь под руками Жени, лукаво покосилась на раздевавшегося рядом Эркина. – Ну-у, я снежок на ковёр насыпала и смахивала.
– Ясно, – сразу и засмеялась, и вздохнула Женя. – Быстро в ванную.
Эркин счастливо улыбнулся, услышав смех Жени. От Алисы, Эркина и ковров вкусно пахло свежим снегом, холодной чистотой. У Алисы горели румянцем щёки, а Эркин незаметно для Жени выгребал из-под воротника рубашки непонятно как попавший туда снег.
– Вы и в снежки поиграли? – невинно спросила уже за столом Женя, раскладывая по тарелкам салат.
– Ага! – сразу выпалила Алиса. – А Эрик увёртливый, а я в него три раза попала. А ещё мы пургу делали.
Эркин смущённо покраснел.
– А дядя Вася рассказал, что медведи зимой под снегом спят и им там тепло.
– Ясно, – кивнула Женя. – И вы поиграли в медведей, так?
– Я не спала! – сразу почуяла подвох Алиса. – И это дяди Васин Вовка с головой залез, а меня Эрик за капюшон вытащил, вот. Мам, а откуда ты всё знаешь? Наши окна на другую сторону.
– Мамы всё всегда знают, – очень внушительно ответила Женя.
Эркин быстро и очень внимательно посмотрел на неё. Женя улыбнулась ему, и он сразу расплылся в ответной улыбке. Мягкой и неуверенно радостной.
Алиса болтала без умолку, но к концу обеда стала клевать носом и даже ягод из компота не выбрала. Женя повела её укладываться спать, а Эркин занялся посудой.
– Заснула, – Женя вошла в кухню и с улыбкой смотрела, как он расставляет на сушке вымытые тарелки. – Устал?
– Нет, что ты? – удивился её вопросу Эркин. – Разве это в тяжесть?
– В тягость, – поправила его Женя.
И он сразу повторил.
– В тягость, так? – и когда Женя кивнула, с жаром продолжил: – Нет, не в тягость. Это ты, наверное, устала, ну, столько у плиты стоять.
– Мне это тоже не в тягость, – засмеялась Женя.
Эркин расставил тарелки, вытер руки кухонным полотенцем и повесил его на место. И вдруг неожиданно быстро обернулся и, шагнув к Жене, подхватил её на руки.
– А я тебя всё равно отнесу.
– Ага, – не стал спорить Женя.
Но в спальне, когда Эркин положил её на кровать, сказала:
– Эркин, ты ложись, отдохни. А я пока всё приготовлю. Ну, что наденем.
– Ладно, – согласился Эркин, – но…
– Я приготовлю и тоже лягу, – успокоила его Женя. – Я мигом.
Ковёр на кровать положить не успели, он так и лежал сложенный по-ночному на пуфе, и от него в спальне пахло снегом и свежестью. Эркин откинул одеяло со своей стороны, быстро разделся и лёг. Удивительно, но ему в самом деле хотелось спать. Странно, ведь не устал, не с чего уставать, это же не работа, а так… баловство. Но, думая об этом, он незаметно закрыл глаза и словно провалился в сон.
Бесшумно двигаясь по спальне, Женя доставала и раскладывала по пуфам вещи. Брюки, белая рубашка и пуловер для Эркина, себе – бельё, платье и шаль, ещё туфли, да, ботинки для Эркина, украшения… ну, с такой шалью её простеньких серёжек и обручального кольца вполне достаточно. Теперь Алиске… Женя посмотрела на спокойное лицо Эркина и вышла из спальни.
Эркин сонно вздохнул и потянулся, закидывая руки за голову. Как же хорошо. Лицо приятно горит от мороза и снега. Никогда не думал, что снег – это так хорошо.
В снежки играли… Этого он тоже не знал. В Алабаме снега не было, нет, был, конечно, но… но снег – это лишняя уборка, холод, сжимающий ноги даже через «дворовые» ботинки, проникающая под одежду сырость, разъезжающиеся по липкой грязи сапоги, намокшие и сразу потяжелевшие мешки с концентратом, глумливый приказ надзирателя: «Мордой на землю!» – и… да ещё много чего. Нет, русская зима и русский снег – совсем другое, совсем…
Он слышал, как входила и выходила Женя, но не открывал глаз. А когда Женя легла, слегка подвинулся к ней, чтобы касаться её своим боком. Женя тихо засмеялась и погладила его по плечу. И мгновенно заснула, не убрав руки.
Будильника, разумеется, не заводили, но Эркин проснулся вовремя. Секунду, не больше, он лежал, словно вспоминая, где он и что с ним, а потом мягким рывком, чтобы не потревожить Женю, откинул одеяло и встал. Быстро потянулся, закинув руки за голову и разминая мышцы, и надел домашний костюм.
– Пора? – сонно спросила Женя и сама себе ответила: – Пора!
Вскочила на ноги и, на ходу накидывая халатик, выбежала из спальни с криком:
– Алиса! Вставай, пора!
Поднять Алису, пополдничать, убраться, переодеться, сложить, что возьмут с собой… Хлопот выше головы, но Женя носилась в вихре этих хлопот с таким удовольствием…
Наконец всё сделано. Ботинки, туфли и туфельки завёрнуты и лежат в сумке, там же и шаль, Алиса заново причёсана, в матроске, Эркин и Женя одеты, в квартире убрано, ну, всё? Всё! Идём!
Женя быстро одела Алису, оделась сама, Эркин взял сумку, и они вышли из квартиры.
Субботний вечер только начинался. Из города уже вернулись ходившие гулять и за покупками, а гости ещё не пришли. И прохожих было мало. Эркин, Женя и Алиса шли по мягко поскрипывающему голубоватому в сумерках снегу. Алисе запретили болтать на морозе, и она молча шла между Женей и Эркином, крепко держась за их руки. В окнах уже горел свет, жёлтый, красный или оранжевый – по цвету абажура или штор, зажигались молочно-белые шары уличных фонарей. А за путями, в Старом городе было уже совсем темно.
Где дом Медведева Эркин знал: Колька объяснял очень толково – и уверенно вёл Женю и Алису. Дорожка от калитки к крыльцу была широко разметена, калитка не заперта, ставни раскрыты – их ждали.
– Вот и пришли, – заставил себя улыбнуться Эркин.
Он немного не то, чтобы трусил, а… а не по себе как-то. Одно дело в «Беженском Корабле», там все свои, а здесь всё-таки…
– Какой дом хороший, – улыбнулась Женя.
И Эркин согласно кивнул. Дом, и в самом деле, хороший – большой и чем-то смахивающий на самого Медведева, такой же крепкий и основательный.
Поднялись на высокое крыльцо, Эркин распахнул перед Женей с Алисой дверь, и на них обрушился весёлый праздничный шум.
– О-о! Вот и Мороз!
– Здорово!
– А это твоя стрекоза?!
– Ну, молодцы!
– Ой, здравствуйте вам, хорошо как, что пришли!
– Да сюда, сюда, здесь и переобуетесь!
– Ну, братва, Мороз-то франтом каким!
Эркин смеялся, здоровался, жал руки и хлопал по плечам, как и его хлопали. В сенях навалом полушубки, пальто, бурки. Женю с Алисой тут же куда-то увели, он еле успел достать из сумки свои ботинки, чтобы переобуться и отдать сумку Жене.
В маленькой комнатке, где еле помещались большая высокая кровать с пирамидой подушек и маленький столик у окна, Женя переобула Алису, переобулась сама.
– И правильно, – кивнула похожая на Бабу Фиму старушка. – Ах ты, красавица, ну, чисто сахарная.
Женя невольно улыбнулась: это уже Алиске. Зеркала в комнатке не было, и Женя на ощупь проверила, как лежат волосы, огладила на себе бордовое в талию и с умеренно пышной юбкой платье, оглядела Алису, поправив ей банты, удерживавшие хвостики, и наконец достала из сумки и, развернув, накинула на плечи золотую шаль. Старушка восхищённо ахнула и даже руками всплеснула.
И в большой, набитой празднично одетыми людьми, нарядно убранной комнате её шаль также вызвала общий восторг. Женя нашла взглядом Эркина и удовлетворённо кивнула: в своём пуловере и белой рубашке он вполне на уровне.
Знакомились шумно и немного бестолково. Женя даже сначала запуталась, где чья жена. Женщины дружно ахали, рассматривая шаль Жени, Женя восхищалась искусной вышивкой на кофте жены Медведева и кружевной шалью жены Лютыча. Мужчины стояли своей группой, бегала под ногами мгновенно перезнакомившаяся детвора. Эркин не сразу даже узнавал своих коллег в праздничном. Саныч в костюме с жилетом и даже при галстуке, у Лютыча под пиджаком белая рубашка навыпуск с вышивкой на груди и узким кожаным пояском, а Серёня тоже в вышитой и навыпуск, но ярко-красной и подпоясан витым шнуром с кистями. А Колька в морской форме, со всеми нашивками, медалями и… да, правильно, два ордена, один со звездой, а другой с развёрнутым знаменем. Алискина матроска почему-то очень смешила Кольку, и он всё никак не мог успокоиться: как посмотрит на Алиску, так фыркает. Даже Ряха был не похож на себя будничного: чисто выбрит и в светло-голубой почти новой рубашке. Он, Серёня, Петря и Колька были одни, остальные все с жёнами, но детей привели только те, кто жил в Старом городе и у кого не совсем уж мелюзга. Миняй своих дома оставил.
– Баба Фима приглядеть взялась, – сказал он Эркину.
И Эркин понимающе кивнул.
Наконец пришёл Геныч, тоже в костюме-тройке при галстуке с женой в шуршащем зелёном с переливами шёлковом платье.
– Ну, все никак, – огляделся Саныч. – Ну что, мужики, начнём?
– Начнём… А чего ж тянуть… Ага, Саныч, давай… – дружно все закивали.
– Давай, старшой, выходи, – улыбнулся Саныч.
Медведев в новеньком, явно вот-вот купленном костюме встал напротив Саныча. Остальные столпились вокруг, окружив их плотным кольцом.
– Ну, Михаил, дожил ты до тридцати, родителям на радость и в утешение, людям на пользу и в уважение, – торжественно начал Саныч.
Пожилая женщина в чёрной шёлковой шали, умилённо всхлипнув, промокнула глаза крохотным белым платочком с кружевной каймой.
– Война тебя не скрутила, никакая болячка не настигла, – продолжал Саныч. – Были беды, так прошли, были радости, так ещё будут.
Все кивали, улыбались, поддакивали.
– До тридцати парень, с тридцати мужик, – говорил Саныч. – Так что поздравляем тебя, живи долго и счастливо, и чтоб были какие беды, так чтоб они последние, а все радости вдвое и в будущее. И вот тебе от нас на память, долгую да добрую.
И Саныч торжественно вручил Медведеву… часы! Большие, настенные, в тёмном футляре, с блестящим маятником за стеклом. Ахнула, всплеснув руками жена Медведева.
– Ух ты-и! – потрясённо выдохнул Серёня.
И зашумели, заговорили все сразу.
– Ну, дело!
– Вот это да!
– На счастье тебе, старшой!
– Многие тебе лета!
И ещё какие-то странные никогда раньше не слыханные Эркином слова. Но он как-то не обратил на это внимания, ощущая их доброжелательность.
Медведев принял от Саныча часы.
– Спасибо вам, – он схватил ртом воздух и… и повторил: – Спасибо.
– Спасибо вам, люди добрые, – пришла ему на помощь жена. – Прошу к столу, окажите нам честь.
С шутками, с гомоном расселись за столом. Всю детвору отправили в соседнюю комнату, где для них был накрыт другой, сладкий, стол. А в самом-то деле, чего им мешаться, у взрослых и разговоры свои, и угощение другое. А там за ними бабка присмотрит, и Сашка, ну да, на учительницу учится, вот и взялась, и дело, ну, давайте, что ли, чего тянуть, успеешь, куда лезешь, а ну в очередь встань, да уж, как положено…
К удивлению Эркина, мужчины рассаживались отдельно от женщин. На одном торце длинного стола – хозяин, на другом, ближнем к двери на кухню, торце – хозяйка, ну и гости…соответственно. Сам он сел, где ему Саныч указал, посмотрел только, как там Женя, нет, тоже недалеко от хозяйки, так что всё в порядке.
На столе теснились миски и блюда с капустой, огурцами, салом, солёной рыбой, грибами, дорогой покупной колбасой. Медведев разливал по стаканам водку, и ему помогал Саныч, а женщинам наливали вино хозяйка и жена Лютыча.
– Ну, – Саныч встал и торжественно поднял свой стакан, – твоё здоровье, Михаил, жизни тебе долгой и счастливой, удачи в делах и радости в семье.
– Спасибо, – встал и Медведев, – спасибо на добром слове.
Эркин вместе со всеми встал, чокнулся с Медведевым. Стакан прозрачный, и налили доверху, но авось в общей суматохе не заметят его плутовства.
Все дружно выпили и набросились на закуску. Что Эркин выпил не до дна, если кто и заметил, то промолчал. Что пьёт он неохотно, и кружку всегда берёт себе маленькую, а тянет её дольше всех, ещё по пятничным походам заметили и не цеплялись к нему. Знает свою меру парень, ну и бог с ним. Ряха бы, может, и вякнул, но был сейчас слишком занят едой. Молотил он… по-рабски, жадно и без разбору.
Утолив первый голод, дружно похвалили грибы и огурцы домашнего засола, женщины немного потрещали о своём, и Саныч снова встал, зорко оглядев стол.
– Налито всем? Ну, теперь за родителей. Что такого молодца родили да воспитали.
Благодарить встала мать Медведева, склонила в поклоне голову. Чокнулись с ней, выпили за родителей.
Эркин изредка поглядывал, как там Женя, но уже совсем успокоился. Напряжение первых минут, опасения сделать что-то не так, уже отпустило его: в общем, это походило на беженские новоселья. Ели, болтали, смеялись, без умолку трещали женские и гудели мужские голоса, из соседней комнаты то и дело доносились детский визг и смех.
– А хороша рыбка.
– Своего засола.
– И улова?
– А то!
– Сразу видно.
– Маманя делала.
– Кушайте на здоровье, гости дорогие.
– Спасибо.
– Моя по огурцам спец. С хрустом.
– Да, мужики, под такую закусь и не захочешь, да выпьешь.
Стол начал пустеть. И Медведев кивнул жене. Та сразу вскочила, захлопотала, перекладывая закуску и расчищая место. Освободившиеся тарелки унесла, а следом за ней вышла и мать. И на больших, к изумлению Эркина, деревянных блюдах внесли длинные и высокие пироги.
– Ух ты-и-и! – потрясённо выдохнул Петря.
И опять в общем восторженном шуме промелькнули странные, будто не русские, но и не английские слова. Эркин удивился, но тут же забыл об этом.
Пироги поставили на стол, хозяин и хозяйка сами тут же нарезали их.
– Ты смотри! – восхитился сидевший рядом с Эркином Геныч, принимая тарелку с куском. – На четырёх углах!
Эркин, как все протянул свою тарелку Медведеву и получил её обратно с куском. На четырёх углах? А где же здесь углы?
– Ты что? – заметил его удивление Геныч. – Кулебяки не ел?
– Чего? – переспросил Эркин.
– Кулебяка называется, – стал объяснять Геныч. – Видишь, слоями, углы говорят. На четырёх углах – это четыре начинки, значит.
– Ага, понял, – кивнул Эркин. И повторил, запоминая: – Кулебяка.
– Учись, вождь, – хихикнул Ряха. – Пригодится.
Эркин не заметил его слов. Как, впрочем, и остальные.
И снова встал Саныч.
– А теперь за хозяйку надо. Что дом держит и ведёт, и деток растит. Спасибо тебе, – жена Медведева встала, – что в любом деле опора и помощница. Муж – голова, да жена – шея.
– Спасибо вам, люди добрые, – поклонилась она в ответ. – За честь да за ласку.
Чокнулись с ней и выпили. Эркин поставил на стол пустой стакан и взялся за кулебяку. Он и так свою долю на три тоста растянул, больше нельзя. А кулебяка ему понравилась: сочная жирная начинка, и каша тут, и мясо, и грибы, и лук с яйцами. Ха-арошая штука.
За расспросами о тайнах засолки Женя быстро посматривала на Эркина. Нет, всё в порядке, весел, смеётся, ну и отлично. Какие хорошие люди. И всё хорошо. А кулебяка привела её в совершенный восторг. До таких высот кулинарии ей никогда не подняться.
Кто-то – за общим шумом Эркин не разобрал – запел, и весь стол дружно подхватил песню. Эркин её знал и охотно поддержал. А, услышав в общем хоре голос Жени, совсем разошёлся. Конечно, взять песню на себя, как Лозу, он не рискнул, но пел без опаски и стеснения. Едва закончили эту, грянули другую, уже побыстрее, с плясовым мотивом. Откуда-то появилась гармошка, и опять Эркин изумился, увидев играющего Лютыча. Ну… ну, никак не ждал, не думал. На беженских новосельях иногда пели, но ни танцев, ни музыки не было, а тут… Он со всеми встал из-за стола, но танцевать не стал: не знает он этих танцев, но ничего, присмотрится, а уж тогда…
– А ты чего стоишь? – остановился перед ним раскрасневшийся Колька.
– Не умею, – улыбнулся Эркин.
– Да плюнь, невелика наука.
– Он во-ождь, – протянул Ряха. – Зазорно ему, понимаешь, нет?
Эркин сверху вниз посмотрел на Ряху и очень тихо сказал:
– Уйди, – и добавил уже не раз слышанное и почти понятное: – от греха.
Против обыкновения Ряха исчез без звука. Колька хлопнул Эркина по плечу и снова пошёл плясать. Подошла и встала рядом Женя, взяла Эркина под руку.
– Ты в порядке? – тихо спросил он почему-то по-английски.
– Да, в порядке, – по-английски же ответила Женя и продолжала по-русски: – Я посмотрела, как там Алиса. Тоже всё в порядке.
– Хорошо, – кивнул Эркин.
Он уже поймал ритм, чувствовал, как пританцовывает рядом Женя, но всё-таки медлил. Ещё осрамится ненароком. Но тут на его счастье Лютыч заиграл что-то похожее на вальс, и, видя, что несколько пар затоптались в обнимку, Эркин повернулся к Жене. Она сразу кивнула и положила руки на его плечи так, что её шаль золотыми крыльями окутала их обоих.
И места мало, и выпендриваться нечего – остальные не так танцуют, как топчутся под музыку, и Эркин мягко кружил Женю, почти не сходя с места.
– Ловко у тебя получается, – одобрительно заметил Геныч, когда Лютыч решил передохнуть и танцевавшие разошлись.
– Он и играет здоровско, – ухмыльнулся Колька.
– И молчал?! – возмутился Тихон.
– Умеешь? – протянул ему Лютыч гармонь.
Эркин мотнул головой.
– Нет, только на гитаре.
– Гитары нет, – развёл руками Медведев.
– Так слушай, старшой, – глаза у Кольки хитро блестели. – Давай сбегаю, знаю я, где гитара.
Медведев оглянулся на стол и мотнул головой.
– Потом. Давай к столу.
Подносы из-под кулебяк уже убрали, положили ещё огурцов и капусты и, когда все расселись, внесли и стали раскладывать по тарелкам мясо и кашу. И пили уже не разом, а каждый как хотел, и разговоры шли позабористее, и жёны уже чаще поглядывали на мужей, особенно на тех, что зарваться могут и меру забыть. Женя тоже, как все, посматривала на Эркина, но он улыбался ей, и она спокойно продолжала разговор о преимуществах меховых сапожек перед валенками и как из свекольного сока румяна варить.
Колька, сидевший напротив Эркина, потянулся к нему с бутылкой, но Эркин, покачав головой, накрыл свой стакан ладонью.
– Мне хватит.
– Меру знать – великое дело, – одобрил Саныч и посоветовал: – Ты стакан свой переверни, чтоб сразу видели.
Колька плеснул себе и поставил бутылку на стол, где её тут же ловко перехватил Ряха.
– Давно зарок дал? – спросил Эркина Миняй.
– Да нет, – понял его Эркин. – Просто мне и так хорошо.
– Ну, тогда да, – согласился Миняй.
И снова неспешный спокойный разговор.
В комнате становилось жарко, женщины, откидываясь от стола, обмахивались концами лежавших на плечах платков и шалей, пиджаки у мужчин давно расстёгнуты, а то и сняты и висят на спинках стульев. И когда опять стали выходить из-за стола, Эркин решительно снял пуловер и, выйдя в сени, отыскал свой полушубок и засунул пуловер в рукав.
В сенях было прохладно, из-за неплотно прикрытой внешней двери слышались голоса куривших на крыльце. Курить Эркину совсем не хотелось, и он вернулся в жаркую, наполненную светом и шумом комнату или как её все называли – залу. Лютыч опять играл, а Петря, Серёня и Колька азартно дробили чечётку. Эркин поймал озорной взгляд Кольки, взмахом головы откинул со лба прядь и вошёл в круг. Ритм несложный, ботинки с твёрдой подошвой и на каблуках, отчего и не сплясать.
– А твой-то ловкий, – одобрительно сказала мать Медведева Жене, кивком показывая на пляшущих.
Женя улыбнулась в ответ, любуясь Эркином. Она словно заново увидела его, как красиво любое его движение, играющие под тонкой рубашкой мускулы, уверенные жесты красивых рук, иссиня-чёрная прядь на лбу, озорные глаза и улыбка, ах, какая улыбка…
И уже вступали в круг женщины, и прыгала тут же ребятня, и уже кто-то выкрикивал припевки… Женя зажала в кулачках концы шали и шагнула вперёд.
– Давай-давай, молодуха, – сказала ей вслед мать Медведева. – Пляши, пока пляшется.
Припевок Женя не знала, но ей и без того весело. Эркин растерялся, увидев среди пляшущих и Женю, и Алису, но только на секунду. Раз Женя так хочет, значит, так и надо, так и будет.
Раскрасневшаяся Саша – кем она приходится Медведеву ни Эркин, ни Женя не знали, да особо и не интересовались – собрала и увела детей, а то припевки больно забористые пошли. Правда, до самых солёных не дошло. Саныч остановил внушительным:
– Не озоруй, не свадьба.
На столе уже стоял огромный кипящий самовар, доски с пирогами, миски и мисочки с вареньем, мёдом, кусками сахара и конфетами. А у самовара сидела мать Медведева. Подходи с чашкой, наливай, бери себе пирога или варенья, или ещё чего душа просит, и садись где хочешь, промочи горло и нутро попарь. Эркин с удовольствием сел рядом с Женей, отхлебнул чаю.
– Эркин, возьми варенья. Или мёда.
– Мм-м, – Эркин кивнул, искоса посмотрел на Женю и совсем тихо, чтобы только она услышала, сказал: – А у тебя вкуснее.
Женя быстро, словно украдкой, чмокнула его в щёку.
– Эй, Мороз! – Колькин голос заставил их обернуться. – Смотри, чего есть!
– Принёс?! – рванулся к нему Эркин.
И взяв у Кольки гитару, укоризненно покачал головой.
– Что ж ты её по холоду, ей же больно.
– Во даёт вождь! – взвизгнул Ряха.
– Заткнись, коли дурак, – рявкнул на него Лютыч, глядя, как Эркин бережно ощупывает, словно оглаживает гитару. – Ништо, Мороз, щас отойдёт.
Эркин кивнул, усаживаясь уже спиной к столу. Осторожно тронул струны, еле-еле, чтоб не перетянуть ненароком, поправил колки и уже увереннее провёл пальцами по струнам. Гитара отозвалась нежным и глубоким звуком.
– Однако… – как-то неопределённо протянул Саныч.
Эркин ещё раз попробовал струны и поднял глаза на стоящих вокруг людей, улыбнулся.
– Давай «Жди меня», – сразу сказал Колька. – Ну, что тогда пел.
И когда Эркин запел, песню подхватили почти все. И снова в этом хоре он слышал только голос Жени. И пел он свободно, ничего не боясь и ни о чём не думая. Он сам не ждал, что так будет рад гитаре, что так соскучился по игре. И закончив песню, посмотрел вокруг и улыбнулся людям своей «настоящей» улыбкой.
– Ну, ты даёшь! – восхищённо выдохнул Колька.
– Здоровско, – кивнул Петря.
– Слышь, – Серёня подтолкнул локтем Кольку, – «цыганочку» сбацаешь, Мороз, а?
Но Саныч не дал Эркину ответить.
– Стоп, пацаны, успеете. Старшому первое слово.
Медведев даже руками развёл.
– Ну, никак не ждал. Играй, чего хочешь, Мороз.
– И то, – кивнул Лютыч. – Песня, она от сердца, ей не прикажешь.
Эркин перебирал струны, быстро прикидывая. По-английски петь не стоит, а по-русски… лагерное тоже не надо, не то место. А если… Андрей тоже её спел как-то, а потом сразу к стаду ушёл, видно, тоже, как у Семёна, «семейная».
– Гори, гори, моя звезда, – негромко, потому что не под крик песня, начал Эркин, – звезда любви приветная…
Он пел, стараясь не думать о словах и не глядеть на Женю, боясь сорваться.
– Ну… ну, спасибо, – только и сказал Медведев, когда Эркин замолчал.
А потом его хлопали по плечам и спине и целовали в щёки, благодаря за песню. И «цыганочку» он сыграл, вернее, играл Лютыч на гармошке, а он подстраивался, зорко разглядывая пляшущих и прикидывая, что ничего особо сложного нет, так что, если надо будет, то спляшет. Не хуже Кольки и Серёни, и женщины, кто помоложе, вышли в круг. И Женя?! Ну… ну, вот это здорово.
И опять пили чай с необыкновенно вкусными пирогами. И он сам пел, и подпевал Лютычу и остальным. А там, где слова были совсем непонятны, будто не по-русски, то вёл мелодию без слов. И так хорошо ему ещё никогда не было. Шум, танцы, он поёт, играет на гитаре, танцует, с Женей, ещё с кем-то. И… и так хорошо! Ведь и раньше такое бывало… Такое? Нет, это совсем другое. Резким взмахом головы он отбросил со лба прядь и все эти мысли, потом обдумает.
И вдруг Эркин почувствовал, что вечер кончается, дольше затягивать не надо, будет хуже. Эркин нашёл взглядом Женю. Она поняла его и кивнула. Но это же, видимо, чувствовали и остальные. Потому что как-то сразу стали благодарить и прощаться.
Эркин встал и протянул гитару Кольке.
– На, возьми. Спасибо тебе.
– И тебе спасибо, – принял Колька гитару.
Разбирали и одевали усталых полусонных детей, одевались сами, прощались с хозяевами, благодарившими всех за честь да за ласку.
Медведев крепко хлопнул его рука об руку.
– Ну, спасибо тебе, Мороз. Уважил.
– И тебе спасибо, – улыбнулся в ответ Эркин.
Они уже стояли в сенях, и Женя держала за руку Алису. Женя на прощание расцеловалась с женой Медведева и его матерью, тоже пожала руку Медведеву, Алиса пожелала всем спокойной ночи, и они вышли.
Холодный воздух обжёг лица, но не больно, а приятно. Миняй с женой ушли раньше: всё-таки дети дома, хоть и согласились присмотреть, а всё не то. Почти все остальные жили в Старом городе, так что к путям Эркин с Женей шли одни. Откуда-то доносилась пьяная песня – вроде Ряха горланит – и лаяли разбуженные собаки.
Эркин передал сумку с обувью и шалью Жене и взял Алису на руки. Она сразу заснула, положив голову ему на плечо. Женя тихо засмеялась.
– Устала.
– Да, – Эркин осторожно, чтобы не потревожить Алису, кивнул. – Женя, тебе понравилось?
– Да, – Женя шла рядом с ним, держась за его локоть. – И люди приятные, и весело так было. Я и не знала, что ты умеешь играть.
– Нас всех учили, – неожиданно легко ответил, переходя на английский, Эркин. – Играть, петь, танцевать. Смотрели, кто где лучше смотрится, и учили. На гитаре или рояле. А пели и танцевали все. И стихи читали.
Женя шла в ногу с ним, держась за его руку, и слушала. Он впервые так… свободно говорил об этом.
– Я много пел и играл… раньше, там, – он всё-таки избегал слова «Палас», – Но это всё было по-другому, не так. Я не знаю, как сказать, но… но это было тоже как в насмешку, в обиду. Мы не были людьми для них. Пели, танцевали для них, не для себя, а здесь… мне самому хорошо было. Женя, тебе понравилось?
– Да. Ты очень хорошо пел, – Женя мягко сжала его локоть. – А про звезду ты откуда знаешь?
– От Андрея, – Эркин перешёл на русский. – Всё, что я по-русски знаю, я знаю от Андрея. А чему там учили… Этого здесь не надо, нельзя, – и опять по-английски: – Я только Шекспира для себя пел. Женя, я… я сам придумал, ну, музыку. И пел. А когда спрашивали, врал, что надзиратель в питомнике научил. Знаешь, я слов толком не понимал, ну, настоящего смысла, просто, мне… даже не знаю, как сказать, мне было приятно их петь. Не то, что те…
Женя задумчиво кивала. Эркин поправил Алису и негромко смущённо спросил по-русски:
– Женя, тебе… тебе ничего, что я говорю об этом?
– Нет, что ты, Эркин. Всё хорошо. Всё правильно.
– Ты устала? Совсем немного осталось. Или, – Эркин засмеялся, – Женя, давай, я и тебя понесу, а?
– Ты с ума сошёл, – засмеялась Женя. – Вон уже «Корабль» виден. Смотри, ни одного окна не светится.
– Да. Поздно уже.
Тёмная громада дома, почти сливавшаяся с чёрным небом, наплывала на них. В подъезде, на лестнице, в коридоре – сонная тишина. Женя открыла их дверь, и они вошли в свою квартиру, полную не пугающей, а ожидающей темнотой.
Женя включила свет, и Эркин, пока она раздевалась, стал раскутывать Алису. Та покорно крутилась под его руками, не открывая глаз.
– Ну, надо же, как спит, – засмеялась Женя, уводя её в уборную. – Раздевайся, милый, мы мигом.
Эркин не спеша снял и повесил полушубок, ушанку, смотал с шеи шарф, разулся. Он раздевался медленно, словно смаковал каждое движение. А хорошие брюки, совсем в бурках не помялись.
– Эркин, – Женя уже вела Алису в её комнату, – ты рубашку в грязное кидай.
– Мм, – промычал он в ответ.
Его охватила такая блаженная истома, что не хотелось ни говорить, ни двигаться. И он как-то бестолково помотался между спальней и ванной, раздеваясь и раскладывая свои вещи. А как лёг, и сам не понял. Но вдруг ощутил, что он уже лежит в постели, под одеялом, и Женя рядом.
– Женя, – по-детски жалобно позвал он, – я же не пьяный?
– Нет, – засмеялась Женя, целуя его в щёку. – Спи, милый.
– Ага-а, – протяжно согласился Эркин, вытягиваясь рядом с Женей так, чтобы касаться её всем телом.
Так он ещё никогда не уставал, какая-то странная, приятная усталость. Пел, танцевал… всё тело гудит. Как же ему было хорошо, как… как никогда. Выходные, праздники, а теперь это… у Жени день рождения в марте, и они сделают такой же праздник. И даже лучше. Он улыбнулся, окончательно засыпая.