Kitabı oxu: «Чертова любовь, или В топку классиков»

Şrift:

Корректор Ольга Рыбина

Дизайнер обложки Варвара Фомина

ISBN 978-5-0055-4721-7

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Первая часть

Оазис Уакачино, Перу, февраль, 2013

Упали и валяемся на односпальной кровати, рассматриваем сегодняшние фотографии, три головы касаются друг друга, Флер между нами. В комнате хостела душно, по обшарпанным стенам волнами пробегает зеленоватая подсветка бассейна.

– Гайз¹, вы посмотрите на этого красавчика водителя, я только на фотке заметила. Я бы с ним затусила, а вы? – Флер приближает на фотографии моей мыльницы мускул левой руки нашего водителя. – Кстати, Тибо, как ты вообще переживешь шесть месяцев без секса? Или не планируешь ждать? – Флер выдыхает на нас конопляный дым и хитро улыбается.

– Флер, пута-а-а², мне только не хватало еще с вами о сексе заговорить. – Тибо говорит «пута» без души, не то что Флер, вяло. Я смотрю на него – безынициативный, скромный, тихий Тибо, вот у него девушка еще есть во Франции, ждет его, почему я вечно западаю на таких? В нем же нет ничего интересного…

– Ахах, Тибо, ну серьезно, ты уже пробовал жить без секса полгода?! А попадется тебе жгучая перуанка, что тогда? – Темные глаза Флер поблескивают, она радуется своей провокации. – Я вот без секса ну… максимум две недели прожить могу.

В комнате жарко, но мы все равно не отодвигаемся друг от друга; из окна видны звезды, мне жаль, что абсолютную, магическую ночь в оазисе разрушает подсветка бассейна и эти вопросы Флер.

– Душка, а ты чего молчишь? Ты вот сколько готова без секса существовать? – Флер почуяла еще одну жертву.

Душку во мне она заподозрила удивительно быстро, когда я несколько раз слишком мягко позвала ее нежно Флеро, один раз покраснела и миллион раз улыбнулась всем подряд. Я уже и не помню, как она вытянула из меня эти слова на русском, из которых выбрала «душку».

– Как по мне, так можно и жить без него, главное – знать зачем, слишком много шума вокруг секса. – Голос мой звучит откуда-то из угла комнаты, не из меня, я пытаюсь растягивать слова, чтобы получилось безразлично. Хорошо, что кровь на щеках не фосфорная, а то бы я залила всю комнату красным.

– Душка? – Флер приподнимается на локтях, смотрит на меня, по ее лицу пробегают блики от бассейна. – Ты что… девственница? Пута мадре!³ – выкрикивает она и тут же плюхается обратно на кровать так, что наши головы стукаются друг о друга, я чувствую ее афро-итальянские кудряшки, она сотрясается от смеха.

– Ты чего так кричишь, Флер? Спят же все, – пытаюсь скрыть свое недовольство я. Никогда не любила подружек, которые вот так могут треснуть по голове своей фразой, а потом беспрепятственно сотрясаться от смеха. Где понимание? Где моя Олеся?

– Реально, девственница?! – Воздух выходит из нее, как из надувного шарика, она снова поднимается и ударяет по плечу Тибо.

А ведь так хорошо лежали… В голове пульсирует, щеки горят.

– Это долгая история. – Я выключаю свою мыльницу, мне не нужно дополнительного света на лицо.

– Да ладно, душка, ты чего? Новость – огонь, как такое возможно вообще в современном мире? – Флер садится на кровать, даже в темноте я вижу блеск в ее черных глазах.

Я ненавижу и обожаю Флер за эту ее спонтанность, ненавижу и обожаю за эту проницательность, она могла бы стать отличной журналисткой, но она занята одеждой на себе и других. Она создает модели, думает о каждой детали в костюме, чтобы потом разбросать свои любимые вещи по полу грязной комнаты, усесться на них, затянувшись травкой, вытягивать по одной и примерять на своих гостей. Вот и сейчас она уже сшила в голове мой костюм девственницы, примеряет его на меня невидимыми руками и умиляется. Именно умиляется, как будто у меня молочный зуб выпал.

– Душка, расскажи. Рассказывай все, как это с тобой приключилось! – продолжает она, в руках у нее уже складывается платье настоящей душки.

Приключилось. Другие сказали бы, наоборот, не приключилось в двадцать лет.

Но у меня-то и вправду приключилось.

Москва, сентябрь, 2010

Кто же знал, что так скоро и в таких масштабах после этого разговора мне будет предоставлено столько возможностей для ее потери, иногда даже против моей воли. Ну, все по порядку, начну с комнаты 1701 и с девятнадцати лет.

Из моего семнадцатиэтажного окна видно Выхинский рынок, железную дорогу, МКАД, жилые дома. Но лучше всего с моего семнадцатого этажа видно закаты. Они здесь чаще всего розовые – такие закаты дарят нашим желтым старческим обоям надежду.

Я ловлю солнце на своем втором этаже нашей двухъярусной кровати до последнего блика на моем фланелевом носке с сердечками. Солнце померкло, стало слишком темно, придется стягивать носки, чтобы спуститься вниз, они у меня для спанья.

Я спрыгиваю неуклюже с верхней железной ступеньки, пропуская нижнюю, чтобы не наступить на покрывало соседки. Ей такое не понравится.

От моего прыжка кровать лениво поскрипывает, в комнате тихо, из коридора тянет пельменями, интересно, не позовет ли меня Олеся на ужин – гречка с солеными огурцами ее бабушки.

Под кроватью нахожу свои тапки и случайно пинаю пазл, который я по дурости подарила соседке на ее первый день рождения, а она даже не пыталась притворяться, что ей интересно его собирать.

Обхожу холодильник и мусорное ведро – опять заполнилось, чья очередь выносить? И толкаю наконец-то выключатель, включатель в моем случае.

Зажигается свет, обои снова теряют надежду и снова уходят в тускло-желтую депрессию. Меня радует только мой уголок – подарок папы и его коллеги-плотника. Плотника-мечтателя, потому что все элементы он сделал без ручек, чтобы я училась открывать ящики силой знаний, полученных в московском универе.

У меня есть свой шкаф для одежды, рабочий стол, полки для книг над столом и шкаф для кастрюлек и продуктов. Шкафы узкие и высокие. Когда не так сильно пахнет пельменями в коридоре, можно почувствовать запах дерева.

За счет этого уголка я официально объявила свою сепарацию от соседок-старшекурсниц и больше не дарю подарки им на день рождения – может, только тортик иногда. Сепарация проходила восторженно-трагически, особенно когда я доставала свои вещи с нижней полки общего старого фанерного шкафа, провозглашая конец унижений: вещи оттуда все время вываливались на пол, их то прижимали дверьми, то подталкивали ногой обратно. Ногой в тапке, а не в носках с сердечками.

Для окончательного провозглашения независимости я наклеила над столом постер с океаном и солнцем над ним. Мой уголок должен был стать самым депрессивным и темным в нашей вытянутой, как дыня, комнате, а стал моей собственной комнатой, комнатой в комнате. Если не поворачивать головы, то я могу даже забыть, что живу рядом с двумя пятикурсницами, которые в первый мой день здесь поставили мне стул со сломанной ножкой.

Отношения с соседками за два года совместной жизни эволюционировали, сепарация дает свои благотворные плоды. Я знаю, что друзьями нам никогда не стать, они перешептываются за моей спиной и, думаю, завидуют, особенно это заметно, когда ко мне заходят мальчики, к ним ведь почти никто не заходит. Об их мальчиках я слышу только из рассказов, цветов не вижу. Из всех ваза есть только у меня, я бы с радостью ей поделилась, но необходимости не возникает.

Пришла Олеся, она мягко стучится и тут же открывает дверь со своим теплым и круглым «привет». Олеся соседкам нравится больше, она мягче или скрывает лучше.

У Олеси зеленовато-серые глаза, брови домиком, отчего она становится еще милее, когда улыбается. Она смешно охает и вздыхает, и я повторяю за ней. Она умна и серьезно настроена на учебу, у нее какие-то очень взрослые идеи о финансах и инвестициях, я их не понимаю, но уважаю ее еще больше за это. Она красива, но красива и я, мы с ней равны. Именно это меня так вдохновляет.

Мы начинаем обсуждать наш проект на завтра, я подшучиваю над ней, потому что она снова полна идей, которые борются и вытесняют друг друга одна за другой из ее головы. Идеи эти проскальзывают в мою голову, озираются минутку, а потом, успокоившись, заваривают чаек и устраиваются на диванчике. Они уже привыкли, что я их почти никогда не прогоняю, вот и здесь мы просто добавляем на них новые, чаепитие расширяется.

Трудно представить, что этот теплый человек с оливковой кожей, рыжеватыми волнистыми и пушистыми волосами такой деятельный. В первые недели сентября, когда большинство из нас робко озиралось по сторонам, пытаясь найти друзей, понять правила новой игры в этой новой увеличившейся школе, Олеся шла из кабинета в кабинет, писала какие-то заявления на материальную помощь, легко отвечала на вопросы о списках документов, уезжала в какой-то магазин в центре Москвы, чтобы купить руколу своему папе, который приехал в командировку.

Меня ее стойкость и бесстрашие просто поражали, я была в Москве не раз, будучи еще школьницей, а она, новенькая, приехавшая с Урала, втянула ноздрями эту Москву и не боялась.

В общежитии она была такой же деятельной, знала, откуда выбить себе дополнительную мебель, умела готовить, составляла финансовые планы и собиралась разбогатеть, чтобы иметь отдельный шкаф, забитый туфлями.

Я захотела стать похожей, захотела почерпнуть у нее, занять немножко этой стойкости и самостоятельности, оставаясь при этом такой женственной.

И вот. Здесь она. После двух лет дружбы. Пришла с идеей.

– Ксюша, я все разузнала, нам нужно срочно подать заявление на семестр по обмену за рубежом! У нас есть две недели, чтобы все собрать и подать документы, а потом еще собеседование, мы обязаны успеть! – Олеся сказала мне все это, не дойдя даже от мусорки до кровати, повернувшись и размахивая руками то в сторону Выхинского рынка, то в сторону кухни с пельменями.

– Чего? Ты с ума сошла? – Я тоже встала и прикрыла за ней дверь, не хватало еще, чтобы кто-то услышал про наши планы. Это, конечно, тебе не контракт вора с гномами, но тоже уши могут быть заинтересованные. – Я же даже не говорю нормально на английском! – Я привалилась к двери плечом, чтобы плотно ее закрыть; и почему я так и не выучила его за пять лет обучения в инязе?

– Ксю! Это дело десятое, запишемся на курсы. Сейчас все документы на весну, а за осень успеем подучить! Давай, надо посмотреть лист документов, написать мотивационное, придумать его еще, страну выбрать, с родителями договориться. Время терять нельзя! – Она перестала размахивать руками, остановилась прямо под лампой, стало так жарко, что мне захотелось убавить света.

Я не убавила света в комнате – идея Олеси была и моей мечтой тоже. А вдруг наконец-то, наконец-то нам удастся найти настоящих друзей? Любовь?! Так это я еще смогу в Париж съездить, к Ноэлю! В Париж!

Санкт-Петербург, июль, 2010

Чтобы рассказать про Ноэля, совершу прыжок на несколько месяцев назад.

Закончился второй курс университета, вступила в свои права тягучая летняя жара. Я возвращаюсь в Подмосковье, Олеся – на Урал, в общежитии оставаться на лето запрещалось. Лето без Олеси и без наших общих поездок проходит для меня до того скучно, что я не могу вспомнить и дня в июле.

Наверное, я была занята прогулками в лесу со своей собакой, общением с братом и встречами с некоторыми друзьями. Приключения случались со мной редко, никаких тебе писем из Хогвартса или волшебников в сером, никто не говорил мне, что я расцвела и являю собой наиболее прекрасную версию себя. Никто и не говорил, что дальше только застой и увядание, но это я уже узнала, спасибо Тургеневу и Бунину.

Поймал ли мои упреки Тургенев, но моему папе спустили идею поехать в Санкт-Петербург всей семьей. На выходные всего лишь, но долгие выходные. Шанс на приключения увеличивался.

Я никогда там не была, как и мама с папой. Брат уже ездил туда в гости к нашей сестре и обещал показать нам все, провести экскурсии.

«Будет что рассказать Олесе», – думалось мне.

Я тщательно подбирала гардероб: нам предстояло четыре дня, но каких! В парках, дворцах, площадях, дух декабристов, цариц, писателей.

В мой чемодан стратегически были упакованы следующие вещи: голубое платье из легкой ткани – на случай романтических свиданий, внезапных встреч с принцами, с платьем было оговорено, что оно будет развеваться на ветру под правильным углом и в подходящие моменты; белая юбка с клетчатой красной рубашкой – стиль кежуал, наряд, показывающий, что я не из тех дурочек, что рядятся по поводу и без повода, однако имею чувство стиля; розовый сарафан – если дойдет до влюбленности, если не дойдет, сарафан пригоден для прогулки в царских парках, дабы почтить; синие бриджи и белая ветровка – для холодов, уже если в Питере и правда так холодно, то их должно хватить, не джинсы же в такую жару везти.

Модные белые балетки были взяты для дневного паломничества, а белые новенькие босоножки на каблуке – для ситуаций с голубым платьем и розовым сарафаном.

В чемодан был также бережно упакован клатч – моя гордость и моя находка, я купила его очень недорого в сомнительном магазине, но выглядел он, по моему мнению, выше всяких похвал и всяких «Гуччи». Клатч был белый и гладкий, похожий на приплюснутое яйцо, чтобы романтичнее – на «Теслу», если бы она существовала среди сумок. В клатч можно было положить только телефон, кошелек, ключи и платочки, но к сарафану и голубому – эх, было бы, куда их применить.

Почти весь этот гардероб был куплен моей сестрой, которая к этому времени прекрасно зарабатывала и однажды решила одеть меня в дорогом магазине. Эти вещи я ценила больше всего, надевала редко и по особенным случаям, потому что в остальное время, чтобы сэкономить, я одевалась в магазинах-дискаунтерах, долго перебирая стоки.

Не знаю, чего я ждала от этой поездки, ведь я ехала с братом, мамой и папой, а не с подружками. Но почему-то в груди елозило смутное ожидание чего-то, как будто Санкт-Петербург готовил мне сюрприз.

Мы гуляем по саду Екатерининского дворца, щеки у всех покраснели, тенек не спасает от жары, мозг способен думать только о мороженом и вечернем отдыхе, как вдруг, после очередной вибрации телефона, мой брат объявляет:

– Ксюша, сегодня вечером пойдем с французами встречаться, – обыденно так, как будто мы в Версале, а не в Екатерининском. Небольшая улыбка – единственное, что выдает какой-то энтузиазм.

– С какими французами? Ты о чем вообще? – с придыханием, сердце готово пуститься в пляс, ведь я же знала, что будет сюрприз, чувствовала!

– С какими, с какими, с французами из Парижа, я же рассказывал, я подружился с ребятами из студенческого совета во время своей стажировки в феврале. Которые меня еще «йес-мэном» прозвали.

Да, конечно, я помню, что он побывал в самом Париже. И фотографии все помню, рассматривала их очень пристально. Да даже французов, кажется, всех помню.

– И что? Я все равно не понимаю: они здесь, что ли? А когда ты с ними договорился? – Ура, мы встречаемся с французами, но прежде, чем радоваться, нужно все разузнать.

– Ксюша, да, они на практике. Я им написал, вот сейчас мне Ноэль ответил, что могут встретиться сегодня вечером, я написал, что у Казанского встретимся в 19:00. Пап, пойдет? – Брат явно раздражен моими вопросами, но я вообще-то не виновата, из него как из партизана. А мне же надо.

Екатерининский дворец, конечно, прекрасен, но пора бы и домой возвращаться, ведь мне нужно подготовиться к встрече со сверхлюдьми – французами.

Я вспоминаю фотографии и пытаюсь угадать, кто из французов будет. Даже мой брат не знает точно, кто именно придет. Я не помню ни одного имени теперь уже, кроме Ноэля. Какое интересное.

Пока мы едем домой, я вспоминаю какие-то фразы на английском – на языке крутится дурацкая «Ремебер Раша юаргрейт»⁴ и еще там про Вилли и погоду. Не покорить их английским, так хоть попробую удивить одежкой. Пожалуй, то самое голубое – для внезапных судьбоносных встреч. Решили.

– Расскажи мне еще раз про них, кто придет, как вы познакомились? – подрагивающим голосом снова повторяю я свои вопросы. Мы договорились о встрече у Казанского собора и пришли с братом заранее.

Я не знаю, какие они, эти французы. Я все время поправляю свое голубое платье с широким поясом. Пояс соскальзывает, а я поджимаю губы; пряжка от пояса отвалилась в самый неподходящий момент, но я перевязала его узлом, ведь платье же для встреч. Пояс теперь постоянно скользит вниз, а я подхватываю его и перетягиваю себя еще туже, чтобы держался. Какой ужас, надо было надеть рубашку и юбку – кежуал-стиль.

И вот мы видим двух парней и девушку, идущих к нам. Один парень смахивает рукой в сторону свои рыжеватые волосы, а они снова падают ему на очки. Другой переминает какую-то туристическую листовку в руках, у него кудрявые волосы и большие голубые глаза. Посередине шагает девочка с короткими волосами, тонкая, с тяжелыми и внимательными глазами. У всех троих руки в тряпичных браслетах с фестивалей, все трое в широких джинсовых шортах до колен и в свободных футболках зеленого, белого и желтого цвета. Мой брат поднимает руку и машет им. Это и есть французы – без шпаги и арамисовских усиков?

– Привет, привет! Сколько лет, сколько зим! – начинает тот, что волосы в сторону смахивал. Я теряюсь: если бы не слышен был его легкий акцент, я уже решила бы, что и нет никаких французов. Но французы передо мной, все невысокие, слепящие своей французской невыразительностью одежды и стиля.

– Привет, Ноэль. Я так рад, – бросает мой брат, пожимая руку и одновременно приобнимая парня, у которого больше всего браслетов на руке. Я смотрю на них, они все разноцветные, на одном написано «Будапешт», на втором – рок-фестиваль, но продолжения я не вижу, какой фестиваль скрывается с другой стороны кисти. – Привет, Симон!

– А это Лиза, – представляет все так же лучезарно и уверенно рыжий.

– А это Ксюша, моя сестра, – завершает мой брат.

– Привет! Приятно познакомиться, – улыбаюсь я и пожимаю всем руки, мне нравится этот жест, раньше руки мальчикам я не пожимала, да и девочкам тоже. Брат улыбается, французы тоже. Но стоять так неловко, и я выпаливаю: – Куда пойдем? Какие у вас планы? – Я тараторю, не давая никому ответить. – У меня столько к вам вопросов! – Они говорят по-русски, а значит, я могу немножко расслабиться.

– Можно в кафе с пышками, помнишь, Ксюша, мы там сидели вчера? – Брат чувствует себя принимающей стороной, ведь мы же русские, значит, дома.

– Точно, там очень вкусные ватрушки! Вы знаете, что такое ватрушки? Вы их уже пробовали? – Я снова берусь за дело, нужно обязательно выяснить, что французы думают про наши ватрушки.

– Ватрушки – это как пирожки? – Улыбается мне Ноэль, остальные тоже улыбаются.

– Ну нет же, ватрушки – это совсем другое, хотя немного как пирожки, но там дырка в середине, и они с творогом! – Господи, замолчу ли я наконец-то, ну хоть в ватрушках-то я знаю толк.

– Что такое творог? – спрашивает меня Лиза. Я тщетно пытаюсь объяснить, по-английски я такого слова не знаю.

– Это почти как fromage blanc, cottage cheese, – произносит непонятное что-то Ноэль. Точно, какой-то там коттадж чиз, я же когда-то переводила.

Тем временем мы заходим в маленькую пекарню-кафе, здесь светло и уютно, а главное – недорого. Я уже собираюсь показывать хваленые ватрушки, как вижу недоумение ребят, они озираются по сторонам и перебрасываются между собой несколькими короткими словами.

– Тут нет пива? – спрашивает Ноэль моего брата. Брат смущается, мы вообще-то не знали, что идем пить пиво, с братом, мы даже и не подумали, куда вести наших гостей. Не для того, как говорится, платье мое голубое развевается, но и не для ватрушек, безусловно.

Не дождавшись ответа, Ноэль сомневающимся тоном произносит:

– Я знаю один бар. – Я внимательно смотрю на него. Даже бы и не подумала, что он лидер. Такое простое лицо, немного угловатое, длинные волосы и длинный красивый нос – вот они, черты француза! Мне нравится, что он продолжает улыбаться, он абсолютно не хочет нас смущать, но и оставаться без пива не планирует. – Помнишь, Симон, мы там недавно сидели?

– Да, рядом с Гостиным двором? – Симон не смотрит мне в глаза, смотрит в сторону и на Ноэля.

– Пойдемте!

Мы начинаем двигаться по направлению к Гостиному двору. Питер, как всегда, полон людей, Невский не дает нам идти всем вместе, мы постоянно разделяемся потоками проходящих местных и визитеров. Я лихорадочно выдумываю вопросы, потому что я снова оказалась в окружении инженеров-молчунов, мой гуманитарий не должен упасть в грязь лицом.

Мы сворачиваем с Невского, и я перехожу в наступление.

– Почему вы выбрали Россию для практики? – сразу к главному, я задаю вопрос четко и громко, выжидающе смотрю.

– Ам… мы выбрали русский язык как дополнительный, поэтому поехали сюда, чтобы говорить и учить больше. – Ноэль отдувается за всех, остальные лишь смотрят на меня то ли растерянно, то ли удивленно.

– А почему вы решили учить русский тогда? – не отстаю я, мне нужна причина, я хочу дифирамбы, или я просто боюсь тишины.

– Русский язык – нетрудный, – говорит Ноэль нонсенс и начинает смеяться. Смех сначала подхватывают французы, а потом и мы.

Нетрудный так нетрудный.

– А что вы здесь делаете, что за практика? – В первый раз вижу, что Ноэль немного смутился, к нему на помощь приходит Лиза.

– Мы работаем в усадьбе, собираем сорняки, – говорит она с вызовом.

– Ой, как классно, ничего себе, а я думала, у вас занятия в школе, да еще и такое слово знаете! – Сорняки полоть, вот блин. Мне почему-то становится даже обидно за них: как так – французы и сорняки?

– Ну у нас не очень много работы, а в свободное время мы путешествуем, – говорит Ноэль, снова вступая в диалог. Они почти не задают мне вопросов, бомбардирую их я. Вопросы заканчиваются – я перезаряжаю и снова иду в атаку, с другой темой.

– А в чем основные отличия наших культур? Русской и французской? А в чем они больше всего похожи?

Французы не должны вдруг засомневаться, что с ними недостаточно умные собеседники, уж я-то знаю, как вести великосветские толки.

– Что значит «по роже»? Я не совсем понял. – Ноэль, как всегда, улыбается и даже не стесняется сказать, что не знает чего-то, – удивительный тип.

Я начинаю смеяться:

– По роже? Нет, я такого не говорила, это П-О-Х-О-Ж-Е.

Я вдруг останавливаюсь и смотрю на него: не обидела ли я его смехом? Но он невозмутим. Все так же улыбается.

– По роже – это другое, это если ты дерешься с кем-нибудь, то можно получить по роже – это грубо «по лицу» значит, – объясняю я.

– Дерешься? – задает вопрос Симон.

Теперь уже я падаю в свою ловушку – приходится показать, что я знаю английский только на уровне перевода отдельных слов, я не могу связать слова в фразу.

Я ранена и убита своим собственным кульбитом, на неопределенное время я умолкаю и не задаю больше вопросов. Мы пришли в бар, а значит, разговоры только должны начаться.

В баре оказалось темно и неуютно, мы сели за липкий стол. Парни пошли заказывать пиво, уходя, брат шепнул мне, что именно в таких барах они и сидели постоянно в Париже. Я удивилась: а как же парижский вкус и стиль? Те самые парижские кафешки, которые изображены были на обложках книг, блокнотов и тетрадей? Я тогда еще не знала, что европейцы любят бары не за их уютность.

Говорили мы в основном на русском, иногда я добавляла что-то на английском, но всего лишь несколько слов. Мне было стыдно, что я так плохо знаю английский, а ребята, наоборот, радовались возможности поговорить на русском с новыми людьми.

Я продолжала задавать столько вопросов, как будто я только что прибыла на остров и то ли я из племени аборигенов, то ли они. Вопросы были сложные, больше подходили для профессора по этнографии, но я считала ниже своего достоинства задавать простые.

Настал черед прощаться, было невыносимо грустно, что нашей этой встрече, этому новому миру может прийти конец. У меня было ощущение, что я встретила только-только волшебных эльфов, но уже должна с ними проститься, так и не узнав секрета, входа в этот их сказочный мир.

Я решилась и спросила, что они делают завтра.

Мы договорились встретиться, чтобы показать ребятам парад ВМФ.

Я пообещала себе после поездки пойти на курсы английского в Москве и заговорить.

Встреча на следующий день состоялась у Исаакиевского. Пришел черед розового сарафана. Почему-то идея выглядеть попроще, как они, не пришла мне в голову совсем.

Мои волосы не хотели слушаться, поэтому я закрепила их ободком и стала похожа на девушку из 20-х, единственный компромисс в моем одеянии – балетки: ходить придется много, а босоножки, от которых я еще и слишком высокая была, натерли вчера.

Я шла и вспоминала наши разговоры, в основном с Ноэлем. Я уже придумала новые вопросы к нему, поэтому сильно удивилась, встретив помимо Ноэля еще человек семь. Кроме русской пары, в семье которых жили Ноэль и Симон, все остальные были французами.

Взгляд мой привлек высокий худой парень с небольшой сединой на черных волосах. Седина эта была тем интереснее, что парень был молодой, а она серебрилась прямо по центру его зализанных назад волос. Он был похож на героя из мультфильма «Рататуй». Он мне понравился – может, сарафан для него?

– Привет! А ты тоже с ребятами работаешь в усадьбе? – спросила я после знакомства со всеми.

– Привет! Да, мы работаем с сорняками!

В который раз эти сорняки. Они ими прямо гордились.

Молчание.

– И как тебе в России, нравится? – я не сдаюсь.

– Да, очень нравится, очень интересно и весело, – он отвечает мне, как будто он на уроке, неужели совершенно ничего не интересно про меня?

– А я сестра Вити, вы же с ним тоже в Париже познакомились? – еще одна попытка.

– А, да, Виктор! Да, да, в Париже. – Кто-то окликнул его, он отвернулся. – Извини, что ты говорила?

– Ничего, ты уже ответил.

М-дам, сарафан явно не для него.

Я попробовала пообщаться еще с другими ребятами, но самым обаятельным и дружелюбным по-прежнему оставался Ноэль. Так получалось, что я почти всегда шла рядом с ним. Продолжала задавать вопросы, он пытался со мной шутить. Мне даже показалось, что сегодня он чувствовал себя более уверенным, он больше спрашивал.

Перейдя на другую сторону Невы и подойдя к памятнику книге с «Медным всадником», я совсем расхрабрилась и начала громко зачитывать отрывок из него. С выражением.

На меня все пристально смотрели, но я смотрела в основном на Ноэля, и это его мягкое внимание, поддержка придавали мне сил, я чувствовала себя увереннее, чем прежде. А может, сарафан для него?

А между тем мы что-то напутали в день парада или что-то напутали организаторы, но кораблей так и не появилось. Чтобы скоротать время, мы играли в «крокодила».

Мне было абсолютно не важно, приплывут ли корабли, потому что во время игры мы постоянно переглядывались с Ноэлем, и я уже точно начинала понимать, что сарафан не зря.

Единственное, чего я уже боялась, что корабли приплывут и все закончится. Но все закончилось и без кораблей.

– Ладно, – первым делом заговорила маленькая полненькая женщина – хозяйка квартиры, в которой жил Ноэль, – похоже, уже ничего сегодня не будет. Мы проголодались, пойдемте домой, будем делать окрошку.

Все оборвалось у меня внутри: завтра мы уже уезжаем, а сегодня они уходят.

– Пойдемте с нами? – как будто почувствовал мое расстройство Ноэль. – Вам нравится окрошка? Мы будем в первый раз ее пробовать сегодня!

Неужели он тоже не хотел, чтобы все заканчивалось?

– Очень нравится, – загорелись мои глаза, ура, день не кончается, и, может, еще что-то изменится, может, будет за что зацепиться, если встреча оборвется не сейчас?

– Нет, большое спасибо, – отвечает бесстрастно брат, даже не спросив меня!

Хоть посмотри на меня, ей-богу, что за бесчеловечность?

– Нас родители ждут, мы пойдем еще на концерт с ними, а потом домой.

Все разрушил, нет, ты посмотри какой, даже и не взглянул на свою сестренку. Брат называется.

– О, а мы тоже после окрошки придем смотреть концерт, тогда можем еще раз увидеться! – Ноэль тоже не сдается, мое сердце бьется в надежде.

– Да, будет здорово! Вам сейчас куда? – Брат спокоен, он выполнил план, ему нравится быть с друзьями и знакомыми из Франции, но дела есть дела, обещания есть обещания.

Какой же балбес, зла на него не хватает!

– Нам ближе к Гостиному двору опять. – Ноэль, кажется, немного расстроился, что не пойдем мы на окрошку.

Брат был прав, мы и так уже проторчали полдня без родителей, а ведь приехали все вместе и смотреть Питер собирались вместе.

«Они поймут, они же такие добрые у нас», – думалось мне, но брат был всегда более ответственным.

Пока мы переходим мост, я раздумываю, что же делать, как же спросить про ключ, про таинственный этот лес, как туда попасть? С необычной для меня бойкостью, бойкостью отчаяния, я выпаливаю вдруг:

– Вы еще Москву не посмотрели, приезжайте к нам, Москву нужно посмотреть, как и Питер, чтобы понять Россию!

Я гений, не нужно было расставаться сейчас, даже если сегодня больше не получится встретиться! Каков план, ай да я молодец.

– Что думаешь?

– О! Спасибо большое за предложение! – Ноэль тоже обрадовался, неужели мы и правда были на одной волне? – Но нам нужно посмотреть билеты, если будут недорогие…

Это что же, попытка к бегству?

Я окликнула брата:

– Я пригласила Ноэля с Симоном в гости, они обязательно должны приехать, правда? – Я специально подчеркнула Симона, ведь приглашать одного Ноэля было бы странно, а Симон шел неподалеку.

Брат хмурился сначала (ага, не нравится тебе, когда не советуются), но спохватился и улыбнулся:

– Конечно, мы будем рады!

Ничего мой брат не понимает в иностранцах. Как же с ними интересно, особенно с этим, с Ноэлем.

На концерте мы не нашлись, но через несколько дней Ноэль прислал сообщение моему брату, в котором сообщались даты приезда. Всего лишь на выходные, но какие это должны были быть выходные!

Я готовилась к визиту, как к международному саммиту: изучила историю Москвы, построила план посещений, подготовила экскурсии. Я была готова к приему.

Они приехали рано утром, мы встретили их на Комсомольском вокзале. Мы возили и водили их по Москве, фотографировались, кормили пиццей, сделанной моей мамой, а потом купали в бассейне и бане.

1.Guys (англ.) – ребята.

2.Putain (фр.) – блядь.

3.Puta madre (исп.) – твою мать.

4.Remember Russia you are great (англ.) – поговорка для отрабатывания звука «r’. «Помни, Россия, ты велика».