Kitabı oxu: «Лесови́чки. По следам Голубой цапли»

Şrift:

* * *

Глава первая,
в которой Монька начинает прыгать, а бельчонок нарушает все планы

– Первым делом, – наставляла Громы́ха, – как завидишь человека, надо обернуться мухомором, или старой корягой, или шишкой. Чтоб человек плюнул да и дальше пошёл, а то и вовсе вас не заметил, а вы уж за ним по пятам, след в след.

Лесови́чки – здесь были и старшие, и те, кто только начал ходить в школу, – слушали Громыху с превеликим вниманием. Она стояла на поваленном дубе, который использовали вместо преподавательской кафедры. Сами же лесовички разместились на траве. Трава была мягкой и тёплой. И сухой, что немаловажно. Администрация школы строго за этим следила и не назначала занятий на утренние часы, когда на лужайке ещё серебрилась роса. А так-то лесовички были ранними пташками – вставали ещё до того, как тетерев Сеня объявлял подъём по всему лесу.

– Ну а если вы, растяпы, всё-таки попались на глаза человеку… – Громыха выдержала паузу и сделала суровое лицо, оглядывая лесовичек. Те зашуршали и завозились. Отвечать урок строгой Громыхе никому не хотелось. – Какие ваши действия? Ну-ка, Монька? – Громыха ткнула веточкой в одну из лесовичек, круглее и лохматей остальных, с заколкой из рябиновых ягод.

– Хвать его зубами! – оттарабанила Монька и подпрыгнула над травой – высоко, как самая настоящая лягушка, только и видно было, как болтались в воздухе её коротенькие ножки. Монька всегда так делала, когда волновалась. А бояться тут и в самом деле было чего. Двоечников Громыха заставляла вычищать совиные гнёзда и пить берёзовый кисель – говорила, что для ума полезно. Берёзовый кисель был безвкусной гадостью, хуже рыбьего жира и желудёвой каши.

– А ну, не прыгать! – прикрикнула Громыха, и Монька послушно приземлилась. – Сколько раз повторять: рыбы плавают, птицы летают, а лесовички ходят ногами. Хо-дят! Если все сейчас начнут прыгать, что будет? Бедла́м!

Пока Громыха распекала Моньку, Тоша свернула листочек и кинула им в Клякву, сидящую на другом конце лужайки. Громыха рассадила их ещё в самом начале занятия, когда узнала, что они пронесли на урок бельчонка. Это было обидно, что узнала. Ведь Тоша с Кляквой придумали такой хороший план!

Сначала они должны были выманить бельчонка на фундучное печенье. Это оказалось легко, потому что бельчонок родился совсем недавно и был ещё немного глуповат. У него только-только начала пробиваться шёрстка, а всем известно, что мудреют белки лишь к тому дню, когда у них появляются кисточки на ушах.

Когда бельчонок наелся и уснул, Тоша с Кляквой посадили его в сумку, прикрыли тетрадками и мешочком с обедом и пошли на занятие. До этого они провели расчёты и решили, что бельчонок должен будет проснуться не ранее чем через два часа: тогда как раз начнётся лесове́дение, и Громыха будет говорить про ужасающих человеческих чудовищ – таких как динозавры или микроволновки.

Проснувшись, бельчонок нашёл бы мешочек, наелся каштанов и заурчал, – белки всегда урчат, когда они сыты и счастливы. Они те ещё тарахтелки. И Громыха бы обязательно его услышала и сама подпрыгнула бы на месте и испугалась: решила бы наверняка, что это стиральная машинка. Или саблезубый тигр. Вот смеху-то было бы!

Но Громыха обнаружила бельчонка почти сразу. Это вышло по чистой случайности. Дело было в том, что каждой лесовичке мама в школу заворачивала обед. Еда эта была самая простая, но здоровая и полезная. Обычно мамы клали в мешочки сушёные грибы, тефтели из моро́шки, маковые сушки, кедровые лепёшки, медовые сухарики, каштаны, корешки клевера и мох, вымоченный в варенье.

Но сегодня отличилась мама Липуши. Она приготовила сли́вовый пудинг! Ни с того ни с сего, посреди года. А ведь сливовый пудинг – это праздничное угощение, его подают только в самые важные дни – например, когда собирают первый урожай еловых шишек или когда заячья шубка из белоснежной снова становится серой.

Вот Тошина мама его готовить терпеть не может. Говорит, моро́ки с этим пудингом – ужас! И в самом деле. Сначала попробуй эти сливы раздобудь. Надо пробраться к самому краю леса – туда, где начинаются человечьи владения, отыскать сли́вовое дерево, набить сливами полные карманы и ещё туесо́к. При этом важно следить, чтобы никто тебя не заметил: ни орёл, ни сычик, ни сам человек. Опасное предприятие, да и сноровка нужна. Так что отправляют за сливами всегда самых старших детей. У Тоши старшей сестры нет, вот маме и приходится идти самой, – может, поэтому пудинг не вызывает у неё восторга. Но мама всё равно его готовит: что ж поделать, традиция. Да и Тоше он нравится. Это её любимое угощение.

А мама Липуши взяла и приготовила просто так. Без всяких традиций и праздников. Она вообще была самой странной мамой из всех мам и часто творила чудны́е вещи. Пудинг у неё получился сладкий, ароматный, синий-синий. Пах он до того аппетитно, что лесовички никак не могли усидеть на месте спокойно – всё косились на сумку Липуши и думали: поделится на переменке или нет? Должна поделиться! Они же делились с ней кленовыми пряничками.

Тут-то и произошло непредвиденное! Бельчонок, который давно уже пригрелся и сопел, вдруг тоже почуял запах сливового пудинга. Неудивительно, что бельчонок тут же проснулся и захотел его отведать: пудинг действительно был так хорош, что даже у сытого разыгрывался аппетит.

Никто не ожидал, что бельчонок выпрыгнет на полянку: ни Тоша, ни Кляква, ни уж тем более Громыха и остальные лесовички. А он выпрыгнул и поскакал прямо к Липушиной сумке, зелёной в золотистую крапинку. Все замерли, а бельчонок ю́ркнул внутрь. Зашуршал там листочками, а вскоре добрался и до пудинга и зачавкал на всю поляну. Тут-то все и спохватились! Лесовички зашумели и запищали, а Громыха подбежала и схватила бельчонка. Он был весь перепачкан синей ягодной глазурью и довольно урчал. Только вот теперь уже никто не испугался: а чего пугаться, когда понятно, откуда шум. Как же Тоша расстроилась! Весь план белке под хвост! Одна Липуша стояла и шмыгала носом. Но и она ревела не от страха, а оттого, что от её замечательного пудинга не осталось ни кусочка.

Но это было ещё полбеды. Беда наступила, когда оказалось, что Громыха прекрасно видела, из чьей сумки появился бельчонок. А это значило, что кому-то сейчас достанется по полной.

Громыха сунула бельчонка Липуше и велела вернуть его в дупло, а сама подлетела к Тоше с Кляквой и нависла над ними, как огромная грозная туча. Тоша всегда её побаивалась, но старалась не подавать виду: задирала нос и выпячивала губы, чтобы показать, что это она, Тоша, а вовсе не Громыха здесь недовольна. Кляква вела себя по-другому: она хмурилась и смотрела в землю. Но Громыху ничто не пронимало.

Первым делом Громыха растащила Тошу и Клякву по разным углам. Тоше пришлось сесть рядом с Нуной, а она это терпеть ненавидела: Нуна всё время ныла и нюнила, а ещё у неё был сопливый нос. А Кляква оказалась рядом с Хворобушкой, и это было ничего. Хворобушка знала много загадок, и с ней можно было играть в лесной бой.

Потом Громыха кликнула тетерева Сеню и вручила ему две мухоморные шляпки.

Сказала: «Одну – под корягу, другую – к камню, что на пути к березняку́». Это значило, что одну шляпку Сеня отнесёт маме Тоши, а другую – маме Кляквы. А это, в свою очередь, означало, что Громыха вызывает мам на серьёзный разговор. Никогда ничего хорошего от этих разговоров не было, одно расстройство. Пока Громыха отвлеклась на Сеню, Тоша показала Клякве язык. Потом зыркнула на Громыху и высунула язык ещё сильнее. Кляква хихикнула, и Громыха услышала и тут же повернулась к ним, – Тоша едва успела принять серьёзный вид. Громыха погрозила им веточкой, но, к счастью, больше ничего не сделала и начала урок. А потом запрыгала Монька, и Тоша смогла запустить в Клякву листочком.

На листочке было наспех накорябано:

Голубые цапли в их лесу не водились. Они прилетали из заморских земель – из какого-нибудь Китая или, может, Антарктиды; никто не знал точно. Это было неважно. Главное, что встретить Голубую цаплю можно было не чаще, чем раз в сто лет. И кому удавалось её увидеть, тому, утверждала Мокша, Голубая цапля приносила счастье, радость и всяческое веселье.

А Тоше ой как хотелось веселья! А ещё она была абсолютно уверена, что просто посмотреть на Голубую цаплю недостаточно. Лучше было её поймать – для надёжности. Мокша, правда, ничего на этот счёт не говорила, но что бы она там понимала!

«Вот поймаю цаплю, – думала Тоша, – и будет у меня одуванчиковый крем на завтрак каждый день! Или нет, не крем, а липовая пастила – вся солнечная, душистая, в сладких белых цветочках. Или нет, не пастила даже, а брусничное мороженое – сколько влезет! А ещё мама будет отпускать меня гулять до самых дальних полян, где можно играть с ежами в салочки-догонялки. И перестанет ругаться, когда полезешь в ручей гонять рыбёшек и не заметишь, как промокнешь вся, до самых ушей. И даже Громыха больше не будет противной. Будет танцевать на переменках и угощать всех лесовичек малиновым вареньем. А мне наложит больше всех! Только чтоб варенье обязательно сладкое, а то знаю я её, наварит кислятины… Ох, изловлю цаплю – вот будет счастье!»

Тоша думала, что Кляква, прочитав её записку, ни за что не сможет усидеть на месте. Подпрыгнет от восторга ещё выше Моньки, а потом сама бросит в Тошу листочком:

Но Кляква почему-то посмотрела на Тошу испуганно и затрясла головой. Ещё и поводила пальцем по шее – убьёт, мол. А кто убьёт? Громыха, что ли? Да она только и может, что свистеть Сене и рассылать мухоморные шляпки. Вот уж не ожидала Тоша, что Кляква её всерьёз испугается! Всё-таки она иногда бывала такой скучной! Тоша выпучила на Клякву глаза, как будто стараясь сказать: «Ну чего ты! Не будь занудой», но та продолжала трясти головой. И тогда Тоша надулась и отвернулась от Кляквы. И очень вовремя она это сделала, ведь Громыха как раз подходила к Тоше, чтобы что-то сказать.

Глава вторая,
в которой говорится о совах и носках, а также о том, кто такие лесовички

Если вдруг вы спросите: «Какие они из себя, эти лесовички?» – ответить будет не так чтобы очень сложно, но и не очень-то легко. Больше всего, пожалуй, они напоминают маленькие болотные кочки с глазами и на ножках. Ножки у них тонкие, а глаза большие и круглые, так чтобы ими было удобнее хлопать. Не лишним будет также упомянуть, что размером лесовички с упитанную сову. Но больше ничего их с совами не связывает – даже наоборот, с этими птицами у лесовичек давняя вражда.

Дело было так. Старая лесовичка Мокша любила греться на солнышке и вязать носок. Она вязала его уже много лет, и за это время он стал таким длинным и широким, что в нём могло бы поместиться целое поселение лесовичек и перезимовать холодную зиму. Носок этот Мокша любила больше всего на свете, он был её отдушиной и художественным полотном. Она вязала его разноцветными нитками, и узоры на нём тоже были самые разные: где-то загорались звёзды, где-то распускались цветы, а где-то поднимался пар от ежевичных кексов, которые Мокша только-только достала из печи.

Как-то раз Мокша, по своему обыкновению, сидела на веточке дуба, разложив вязание на коленках. Стояла осень, и листва с деревьев почти облетела, поэтому ничто не мешало Мокше нежиться на солнце, которое в этот день было не по-осеннему ласковым. Однако вдруг Мокша вспомнила, что забыла взять с собой медовых сухариков. А ведь вязание – дело непростое и неспешное, недолго и проголодаться. Поэтому Мокша оставила носок на ветке и ненадолго отлучилась домой, чтобы отсыпать сухариков из кладовки.

И надо же было случиться такому, что в этот самый момент мимо дуба пролетала Сова. Сначала она так и пролетела мимо, а затем вернулась, потому что в глаза ей бросилось что-то пёстрое и красивое. «Что за диво, – подумала Сова и подлетела ближе, – какая мягкая перина! Вот бы мне такую в гнездо!»

Сова попыталась поднять носок и унести его с собой, но, поскольку носок был огромным, у неё ничего не вышло. Сова просто-напросто шлёпнулась вниз. Она почти не ударилась, а вот носок извалялся в пыли и немного испачкался травой. Это лесовички обладали недюжинной силой и при необходимости, подобно муравьям, таскали на себе вещи, которые были в тысячу раз тяжелее их. А совы такими способностями похвастаться не могли.

Тогда Сова принялась разглядывать носок. Она думала, не удастся ли оторвать хотя бы клок от такой перины: ей бы как раз хватило, чтобы выстелить гнездо, а то в последнее время прутики стали больно впиваться ей в спину. Сова цапнула носок раз, другой – и вдруг увидела пе́тельку, за которую было удобно зацепиться клювом. Сова потянула за неё – и…

Когда Мокша подбежала к дубу, она не обнаружила там ничего, кроме целой кучи разноцветных ниток. А посреди этой кучи стояла Сова и распускала последние рядочки её драгоценного носка.

– Ах ты злодейка! – набросилась на Сову Мокша. – Ты что это творишь?

– А чего это ты на меня ругаешься? – возмутилась Сова.

– Это был мой носок! Я вязала его семь лет, четыре месяца и двадцать три дня! А ты!

Мокша размахнулась и стукнула Сову мешочком с сухариками. Сова в долгу не осталась и огрела Мокшу крылом.

– Ты сама дура, – крикнула она, – нечего оставлять свои вещи без присмотра!

– А даже если и без присмотра! Кто чужое трогает, тот воровка!

– Это ты меня назвала воровкой?! Ну, погоди ещё! Я с тобой разберусь! Будешь знать, как наговаривать на честных сов.

И Сова ухнула, захлопала крыльями и поднялась в небо. А на следующее утро Мокша обнаружила, что кто-то напихал репейника в её замечательные красно-сине-жёлтые коврики, которыми она выстилала дорожку от ручья до своего дома. Мокша попыталась выдернуть из ковриков репейник, но всё было тщетно. Тогда она погрозила кулаком в сторону совиных гнёзд, и уже через день все птицы только и знали, что кричать о том, как какая-то лесовичка забросала Сову ореховыми скорлупками.

Так оно всё и началось. Они бросались и стукали, топали и шумели, подкидывали и рвали, колотили и обзывались – и уже никто не помнил, в чём было дело и кто был виноват. А однажды, когда Мокша по ошибке стащила пёрышко у другой совы, в эту войну включились и все остальные совы и лесовички. И так они враждовали и враждовали, и только Липушина мама качала головой и вздыхала, что никогда она не думала, что в её родном лесу все совы и лесовички окажутся такими глупыми, ещё хуже человека. Потому что это никуда не годится – решать споры не словами, а таким вот баловство́м. Но маму Липуши, понятное дело, никто не слушал: все были заняты войной. Хорошо хоть они не убивали друг друга, а так, злодействовали потихоньку.

Впрочем, несмотря на то что с совами у лесовичек дружба не заладилась, с остальными обитателями леса они живут в мире и согласии. С ежами они ходят по грибы. Мало кто знает, что в грибах лесовички разбираются лучше всех. И даже из ядовитых мухоморов могут сделать лекарство от простуды и микстуру для бодрости. Поэтому-то ежи их всегда с собой и берут. Ну, ещё немного потому, что лесовички – это лучшая компания. Ведь никто другой не знает так много частушек про свиристеля и старую сосну и никто больше не умеет так ловко перепрыгивать лужицы и жонглировать камешками.

А ещё лесовички отбивают чечётку с зайцами, запускают кораблики с рыбёшками, поют песни у костра с серым волком, играют в салочки с лисой, с медведями маринуют грибочки и даже могут посидеть с бельчонком, если маме белке срочно нужно за орешками на дальнюю поляну.

В остальное время лесовички занимаются всем и понемножку. Они собирают шишки и делают гербарии из опавших листьев, пекут кексы и варят варенье, бинтуют зверям порезанные лапы и подкладывают семечки в птичьи кормушки, выбивают коврики и вяжут на зиму рукавички, сочиняют сказки и прыгают на одной ноге, ходят в гости к косуле и выращивают голубику, подписывают поздравительные открытки и перекрашивают забор. Но самое любимое их дело – это игра в бу́бель-гу́бель.

Для игры этой все лесовички, старые и малые, собираются на поляне, становятся в круг и ну давай переглядываться и смеяться. Затем одна из них, с голосом позвонче и погромче, как закричит: «БУБЕЛЬ!» И тогда на поляне поднимается шум и гам, лесовички начинают топать ногами и ругать друг друга на чём свет стоит. Чем смешнее ругательство, тем лучше. Пробежит мимо поляны какая-нибудь куница – ничего понять не сможет. Потому что только и слышно ей будет: «Ах ты морковный хвостик! Ну ты и облачко́вое ухо! Да ты просто бубликовая зябля!» А потом вдруг раздастся другой крик: «ГУБЕЛЬ!» И тогда лесовички прекратят ругаться, возьмутся за руки и побегут водить хоровод. Так и играют.

Живут лесовички не в каком-то определённом месте, а там, где им больше понравится. Приглянётся какой-нибудь из них замшелый камень – она прямо за ним и выстроит домик. А если захочется, то может и вырыть норку у осиновых корней – так, чтобы не пришлось далеко ходить за пропитанием: вылезла из норки и тут же заприметила оранжевую шляпку – значит, на обед будет подосиновичный суп. Ещё лесовички вьют гнёзда, складывают из песка и камушков целые замки, селятся в оставленных дуплах и иногда на лето мастерят шалаши́. Поговаривают даже, что давным-давно три самые своевольные лесовички ушли на другой конец леса и поселились в заброшенных пещерах. Но с тех пор их так никто и не видел. А если спросить Громыху, то она рассердится и скажет: «Чепуха! Не было ничего такого, просто глупая легенда».

На зиму лесовички не впадают в спячку, как медведи, и не меняют цвет шёрстки, как белки или зайцы. Однако и у них есть к зиме свои приготовления. За четыре месяца до зимы – то есть, как правило, в начале августа – мамы лесовички достают из сундуков пряжу и принимаются вязать шарфики, рукавички, плащи и тёплые носки. Некоторые умелицы успевают закончить даже целый плед и грелки для чайников. Почему бы им не использовать те, которые они уже связали в прошлом году, можете спросить вы. А потому, ответят вам лесовички, что так ведь веселее, когда к каждой новой зиме рукавички у вас нового цвета. Когда жёлтые, когда сиреневые, а когда бирюзовые со снежинками.

Пока мамы вяжут, юные лесовички запасают хворост и веточки, а также собирают малину и морошку, чтобы мамы смогли наварить варенья. Варенье хорошо есть с воздушными пшеничными булочками, или класть в чай, или просто облизывать с ложки – но это только если мама не видит.

Но самое главное зимнее приготовление – это сочинить самую тёплую сказку, которую можно будет рассказывать у огня, когда метель станет стучаться в окна и пытаться залететь через щель под дверью. А ты заваришь чай, завернёшься в связанное мамой одеяло и как начнёшь вспоминать про непослушного небесного козлёнка, грызущего облака, или про огоньки на болотах, которые мерцают, когда хихикают, – тогда-то метель и испугается, и решит, что нечего ей в твоём доме делать, и обойдёт тебя стороной.

Так что снега и холода лесовички не боятся, а вот грозу немного недолюбливают. Есть у них поверье: если гром прогремит подряд семь раз, быть большой беде. Или река выйдет из берегов и затопит их домишки, или упадёт старая сосна и перекроет все дороги, или поселится в ручье злая, кусачая рыба. Но и с роковым громом можно справиться. Эту мудрость лесовички передают из поколения в поколение: как услышишь, что гром ударил в седьмой раз, попрыгай на одной ноге, громко скажи: «Беда, уходи!» – и съешь сладкий орешек. И тогда не страшна тебе будет никакая напа́сть. Поэтому в грозу лесовички сидят, притаившись, и слушают гром – считают раскаты. Чтобы, если что, тут же начать прыгать. Это они так лес берегут от всяких бедствий.

Другая старинная мудрость лесовичек гласит: «Скажи мне, что ты ешь, и я скажу, кто ты». Поэтому о еде они разговаривают много и вдумчиво и могут составить небезосновательное мнение о каждом, чей рацион им известен. Посудите сами: если по утрам ты ешь кленовую кашу с ежевичным сиропом, то, должно быть, ты не лишён серьёзности и в любом деле на тебя можно положиться. Если любишь воздушные бисквиты и земляничный зефир, то лесовички точно примут тебя за своего: ведь это значит, что ты умеешь звонко хихикать и пузыри́ться от радости. А вот если чаще всего ты ешь хвойно-вермишелевый суп, то тогда берегись: смотреть на тебя будут с насторо́женностью. Потому что кто вообще любит хвойно-вермишелевый суп?

Любимая еда самих лесовичек – кленовые прянички. Они всегда есть на столе в каждом доме. Прянички пахнут осенним листом, мёдом и немного корицей, а в животе от них становится тепло и мягко, поэтому прянички – верное средство от дурного настроения. Мудрые лесовички советуют принимать их три раза в день: после завтрака, обеда и ужина.

Вот, кажется, и весь рассказ о том, кто такие лесовички. Остальное вы узна́ете без меня: морщат ли лесовички носы, когда чихают, сколько куколок могут смастерить из одной шишки и зачем таскают мухоморы, слегка пожёванные ло́сем.

«Врёшь ты всё, – скажете вы, – сколько раз я в лесу бывал, а ни одной лесовички там что-то не видел. Может, ты их сама и выдумала?» – «А вот и нет, – отвечу вам я, – дело здесь совершенно не в этом. Просто человек для лесовички – самый заклятый враг, ещё хуже совы. Если вы окажетесь в лесу, уж будьте уверены, что не сможете отличить лесовичку от мшистого пригорка, или от нагретого камня, или от охапки дубовых листьев. Прятаться они горазды! А уж сами лесовички прекрасно вас увидят и рассмотрят во всех подробностях, чтобы понимать, как вести против вас боевые действия. Придёте в шлёпанцах на босу ногу – будут знать, что кусать вас нужно за пятки. Забудете надеть панамку – вцепятся вам прямо в ухо. А если будут не в настроении кусаться, так заведут вас в самую чащу леса, закружат вокруг деревьев, клацнут зубами так, что пропадёт мобильная связь со всех человечьих телефонов, – и ни за что тогда вам не вернуться назад, разве что по счастливой случайности».

Навредить человеку – целая наука. Лесовички начинают её постигать со школьной скамьи. Суровая Громыха в ней самый настоящий ветеран. Сколько людей она оставила блуждать по дремучему лесу, так сразу и не сосчитаешь. Теперь Громыха учит молодых лесовичек маскироваться, прятаться, таиться, сидеть в засаде, кусаться, вгрызаться, клацать, завывать, ухать, хохотать, бросаться под ноги, наваливаться со спины, спрыгивать с деревьев, забираться в рюкзак, щекотать, щипаться, заводить в чащу, оставлять в болоте, сталкивать в реку и насылать комаров. Потому что известно каждой лесовичке: человек есть самое злейшее зло. А зло нужно истреблять – безжалостно и беспощадно.

Но как же так вышло, спросите вы. Отчего они так ненавидят человека?

А тут я вам и не отвечу, потому что уже рассказала всё, что мне удалось разведать.

Дальше уж вы сами.