Kitabı oxu: «Мой друг девочка», səhifə 2

Я засовываю так и не разобранные бумаги обратно в ящик, подчиняюсь липким маленьким ручкам, которые тянут за подол футболки. После таких размышлений ничего не остается, кроме как стать ужасно экономной. Поэтому я затеваю пиццу.

Майка очень любит перемешивать пузырьки минералки с водой и создавать «бучу». А я в это время кромсаю все, что есть в холодильнике. Почему-то бекона и сыра «Пармезан» там не наблюдается, поэтому приходится все щедро сдобрить майонезом и еще самую капельку кетчупом.

Майка лепит из теста ужасно разговорчивых колобков, а я думаю о том, что хорошо бы к пицце салат из свежих помидоров и огурцов. Ну и что, что овощи зимой стоят как три пиццы вместе взятых. Я же не призываю посыпать голову пеплом и отказываться от любых приобретений. Отнюдь. Известному изречению «Богатые – такие же люди, как и все, только у них денег больше» противостоит упорное мнение, что психология миллионеров сильно отличается от психологии обычных обывателей. Я склонна верить последнему, а потому (чтобы разбогатеть?) временами старательно работаю над собой. Когда у меня в кармане денег только на творожный сырок, поход в супермаркет превращается в сущую пытку. Мне мучительно хочется попробовать все это вкусное изобилие, лежащее на прилавках. А уж при виде вишни в шоколаде слюноотделение придает мне сходство с собакой Павлова. Но если через неделю я захожу в магазин, обремененная вполне приличными финансами, и могу себе позволить купить ту же самую вишню, то с удивлением понимаю: мне ее совершенно не хочется. В итоге я просто запоминаю то ощущение, когда после получасовой прогулки по торговому залу ты выходишь с пакетом молока в руках и довольной улыбкой на устах, и нещадно его эксплуатирую. Осознав свое финансовое могущество, ты превращаешься в аскета-миллионера, гордо входящего в стареньких джинсах на заседание совета директоров.

Пицца удалась. Муж, правда, с подозрением спросил: «А что это там такое под майонезом?» Но я честно ответила: «Кетчуп». И коварно парировала:

– Когда тебе уже аванс дадут?

– Аванс всегда по пятым числам. Уж могла бы за столько лет выучить. А что?

– Денег очень хочется.

Муж решительно отодвигает недоеденную пиццу и декламирует «с выражением»:

Мы с дочкой возмущенно сопим. Да, дети, конечно, заставляют тратиться и тратиться. Но ведь и «прибыль» от них имеется! Не говоря уже о таких трудно обсчитываемых вещах, как любовь, радость, смех, есть еще и материнский капитал, и старость на попечении отпрысков, и тот самый пресловутый стакан воды…

– А я вот вчера детские получила…

– Две тысячи? – снисходительно спрашивает муж.

– И вовсе не две, а три! Почти.

Переводить детей в товарно-денежную форму очень сложно. Это как рискованные инвестиции – можешь остаться без штанов и с ощущением всемирного поражения, а можешь обрести статус миллионера. И заметьте, слова «как повезет» здесь неуместны – здесь многое, очень многое зависит от субъекта. Солидные бизнесмены-инвесторы со мной согласятся! Не воля случая, а усилия личности и тонкая интуиция – вот что определяет конечный итог операций.

– Раз это мои деньги, то я могу купить на них, что хочу? – интересуется Майка.

– Э-э-э…

Мы с мужем переглядываемся. Раньше родители боялись вопроса «Откуда берутся дети?», сегодня такой острой темой стали деньги.

– Знаешь, – издалека начинает Леша, – в Германии есть специальный закон, регламентирующий выплату карманных денег. Ребенок там должен получать 80 центов в неделю, и, если родители нарушают закон, их дети вправе подать жалобу. В возрасте 8‒10 лет немецким и английским детям рассказывают, как работает банковская система, обучая их оперировать личными деньгами точно так же, как чистить зубы или кататься на велосипеде. Если ребенок делает накопления, чтобы купить дорогую игрушку, это приветствуется и всячески поощряется. Европейские дети легко могут найти работу, которая, с одной стороны, не будет для них обременительна, а с другой – даст возможность заработка: доставка пиццы, подстригание газонов, продажа печенья.

– Я буду печенье продавать, – решает Майя. – А когда ты дашь мне мои деньги?

– Потом.

– Ладно.

Майя легко переключается и убегает в комнату, а мы остаемся наедине с остатками остывающей пиццы. Очень хочется, чтобы моя дочь была рачительной хозяйкой и чтобы у нее всего было в изобилии. Но что-то подсказывает мне, что монетки будут просачиваться сквозь ее хорошенькие ладошки довольно быстро.

– Почему она все время спрашивает «Сколько это стоит?» – шепотом жалуюсь я. – Меня в ее возрасте это совершенно не интересовало.

– Тебя и сейчас не очень, – также шепотом отвечает муж. – Ты прямо образец совка: говорить о деньгах неприлично, думать о том, как их заработать побольше, стыдно, а обсуждать финансовые вопросы недостойно культурного человека.

Это была возмутительная неправда. Настолько неправильная, что я ненадолго потеряла дар речи. Никак не ожидала, что профессор литературы уподобится сантехнику. Один наш знакомый специалист, приходя устранить засоры, любил поговорить на тему «унитаз – лицо женщины». Мол, ничто лучше не характеризует хозяйку и ее внутренний облик, чем состояние белого друга. И Леша туда же – со своим «образцом совка». Что он хотел этим сказать? Что мне можно доверить только примитивную уборку – веник и совок? Даже пылесос уже не для меня?

– Что ты хочешь этим сказать?

Всегда лучше задать вопрос, чем домысливать. Профессия журналиста учит этому правилу очень быстро. Всего пару раз на тебя наорут участники публикации, чьи имена ты постеснялась уточнить – и вуаля. Полезная привычка налицо.

– Ты ведешь себя как советская интеллигенция. А время давно изменилось.

В общем, с этим трудно не согласиться. Моя подруга однажды исписала фразой «Я выбираю счастье с деньгами» целую тетрадку в 18 листов, вытравляя из сознания интеллигентское «не в деньгах счастье». После этого ей стали отдавать старые долги, а незнакомый человек однажды даже заплатил за нее в маршрутке. Все мы любим уважительное к себе отношение, и физиономии на дензнаках не исключение.

Я тоже. Поэтому решила сегодня обойтись без уборки.

День такой-то

Вчера в курилке забылась и призналась редактору, что хочу все поменять и еще много денег. В итоге шеф дал вести новую полосу «Строительство и ремонт». Вообще-то Надир Георгиевич не любит, когда его называют шефом. Но мы так часто и причудливо варьируем его имя-отчество, что в конце концов он смирился с нашей орфоэпической неграмотностью и согласился быть шефом.

Не знаю, с чего начать – с ремонта или строительства. Поэтому решила пойти на интересное – определение задатков человека по отпечаткам пальцев. Очень удачно, что руководитель рекламного отдела со мной дружит и всегда предлагает интересные рекламные задания. Специалисты по генетик-тесту сидели в маленькой комнате рядом с объявлением «Мгновенные займы». Я, как обычно, пришла раньше – терпеть не могу опаздывать. Чтобы не поддаться искушению быстренько занять несколько тысяч, заглянула в кабинет.

– Да-да, это я из газеты. Нет, от чая не откажусь. Без сахара. Не волнуйтесь, не волнуйтесь, я подожду.

Не успела выпить несколько глотков, как ввалился маленький кругленький «генетик».

– Я не люблю тех, кто опаздывает, – процедил он сквозь зубы, испепеляя взглядом часы. – Но тех, кто приходит раньше, я не люблю еще больше!

Батюшки-светы! С таким я еще не сталкивалась. Наверно, у него серьезные такие мутации, что лучше не спорить.

– Давайте я выйду и через две минуты войду снова, – предложила я.

Генетик, спешно переименованный мной в мутанта, сопел.

– Да?

– Да!

«Надеюсь, мутации не заразны», – подумала я, выходя обратно к «Мгновенным займам».

Ровно через две минуты я сделала приветливое лицо, скрестила пальцы на ногах и вошла снова.

– Здравствуйте. Я по поводу рекламной статьи.

– Заходите. Присаживайтесь. Хотите чаю?

– Нет-нет, благодарю.

Про генетическую обусловленность талантов, болезней и судьбы пришлось тянуть клещами. Немного утешило то, что мутант провел тест и мне. Тем более что стоил он всего 500 рублей – не разорился.

Были там пункты, которые полностью совпадали с моим представлением о себе, и те, которые поразили в самое сердце. Например, среди прочего выяснилось, что самая сильная генетическая предрасположенность среди профессиональных сфер деятельности у меня спорт – 89%. Рекомендуются профессии тренера, альпиниста и воздушного гимнаста. То есть когда я маленькая мечтала быть «или акробатом в цирке, или слоном в зоопарке», это, оказывается, был зов генов!

Подтверждений слону я не нашла, хотя сочетание средне-сильной нервной системы, в которой преобладает торможение, и 70% риска склонности к полноте делает и этот выбор вполне научно обоснованным.

Также у меня из всех возможных типов образования «гуманитарное» плетется в самом конце.

– Ты представляешь, – попыталась я ошеломить мужа по телефону. – Я, оказывается, генетически кто угодно, только не гуманитарий!

– Так это давно понятно, – ошеломил меня он. – Ты не любишь прокручивать теоретические языковые модели и не интересуешься ничем таким. Какой ты гуманитарий!

– А кто? – покорно вопросила я, подавленная авторитетом супруга в сочетании с данными биометрического анализа.

– А они что говорят? – ушел от ответа Леша.

– Лингвист, говорят. И математик.

– Идиоты, – констатировал муж.

Видимо, он стоит на позиции, что меня не спасет уже никакое образование.

Сунув телефон в карман, я решила повернуть в сторону редакции. Раз дома не ценят мои удивительные генетические данные, то пойду писать текст про мутантов. А они пусть там сами обед варят, раз такие гуманитарии. А я буду… буду… книгу писать, вот что!

Позвонила Марине и сказала, что нашла целую кучу альтернативных жизней.

– Ну-у-у?!

– Начала писать книгу, – гордо выпрямившись, заявила я.

Гордость оказалась преждевременной, потому что скользкие ботинки неудачно состыковались с бордюром.

– О чем!

– О тебе, – ответила я, лежа в луже.

– О-о-о, – выдохнула Марина.

Я счастливо улыбнулась и приподнялась на локте, чтобы грязная вода не намочила телефон. Прохожие шарахались, а самые отважные предлагали помощь. Но я продолжала лежать: что значит какая-то лужа по сравнению со светлым вариативным будущим?

Мы обсудили сюжет и даже наметили некоторые заголовки. Домой приехала мокрая до самых печенок. Думала, меня ждет горячий чай и теплая ванна. Или на крайний случай теплый чай и горячая ванна. Но меня ждали надувшаяся дочь и нагло облеванный котом ковер.

– На балкон эту скотину! На помойку! За хвост! – скрежетала я зубами. Грязное пятно не брал никакой «Ваниш».

– Он не виноват, не виноват, – волновался муж. – Ты посмотри, какой он беленький, маленький. Он не специально!

– Гад он и вредитель человечества. Что ты его таскаешь? Ребенка никогда не заставишь на руки взять, а эту гнусную морду – пожалуйста.

– Майя все время орет. И мокрая какая-то. А кот тихий, сухой, пушистый.

Скотина злорадно замурлыкала.

– Я сейчас вас обоих на балкон выкину, – угрожающе вцепилась я в «Ваниш».

– А мы в лошадок поиграем, – попытался умиротворить меня муж.

Глядя, как счастливая Майя визжит на спине пыхтящей «коняшки», я поняла, что обижаться на животных глупо. А с мужем мне ужасно повезло, потому что на занятия верховой ездой в месяц пришлось бы выложить всю мою зарплату. Гораздо лучше потратить капельку «Ваниша» и наслаждаться домашним вариантом.

День такой-то

Я самый настоящий, всамделишный писатель. Во-первых, уже следовала заветам Анны Ахматовой, которая, как известно, утверждала: «Я лирический поэт и могу валяться в канаве». Может, канава пока является для меня недостижимым идеалом, но уж покататься по подмороженной первыми заморозками земле я всяко имею право, ведь в голове уже зреет замысел нового шедевра. Во-вторых, в моей книге уже целых 14 страниц, а на обложке стоит маленькими буквами «Автор – Елена N». Правда, завистники утверждают, что мое нетленное произведение больше смахивает на бесплатные брошюры, которые раздают у метро. Но их послушать, так и Лев Толстой – бездарный графоман, не умеющий вовремя остановиться. Я радостно поддакиваю: «Конечно, конечно, графоман!» и втайне прикладываю свою книжечку к солидному зеленому собранию сочинений. По-моему, они отлично смотрятся вместе, а уж сколько места на полке занимают – любо-дорого смотреть. Я даже задумалась, не завести ли еще один стеллаж: если так пойдет, то в этом для нас с Толстым может просто не хватить места.

Я не какая-нибудь лохушка и прекрасно понимаю, что одна книга со скромным тиражом – это еще не венец писательской карьеры. Но, как я заявила своему литературному герою – другу Марине, это символ нашей общей успешности: ее – как героя, меня – как писателя.

Марина напечатала кусочки моего дневника и даже переплела толстой корочкой. Это был ее подарок мне на день рождения. И скажу честно, с ним не могла сравниться даже подарочная карта в крупный хозяйственный магазин «Уют», преподнесенная свекровью.

Есть такие женщины… Нет, не которые останавливают коней и не те, которые врываются в горящие здания. Женщины, которые вдохновляют на все эти подвиги мужчин. Я, в отрочестве запоем читавшая Ефремова, называю их «читрини» – женщины-блеск. Яркие, но не вульгарные, искрящиеся, ударяющие в голову окружающим мужчинам как шампанское. Да не какое-то «Советское» полусладкое, а лучший игристый продукт провинции Шампань. Сказать, что они имеют успех, – значит не сказать ничего. Любой мужчина в мгновение ока ощущает виртуальный запах их феромонов и бросается делать мир лучше. Во славу отдельно взятой читрини, конечно.

К чему бы они ни прикоснулись, все начинает сверкать и искриться, будто вымазанное в серебряной краске. Раньше я думала, что женщинами с серебряной краской на кончиках пальцев, рождаются. А достигнув возраста, когда у людей окончательно формируются лобные доли мозга (специалисты утверждают, что это происходит около тридцати), начала понимать, что стать читрини трудно. В отличие от таких женских типажей, как, например, «старшая сестра» или «дочка», женщины-блеск должны достигнуть зрелости для того, чтобы проявить себя наиболее полно: многому научиться, стать почти совершенством в какой-либо области, желательно не в одной. Потому что читрини должна восхищать, заставлять мужчину тянуться за ней, быть абсолютно земной, но неуловимой.

В юности они, как правило, маскируются либо под «боевую подругу», либо под «сексуальную штучку». Но, накопив необходимый багаж, скидывают шкурку и предстают во всем своем блеске.

Быть рядом с ними трудно, соревноваться бесполезно. Меня всегда удивляла одна вещь: я никогда им не завидовала. При том что оснований было более чем достаточно: в число моих достоинств никогда не входило умение ослепить и восхитить мужчину с первого (да чего уж греха таить, и со второго тоже!) взгляда. Конечно, иногда я взывала к небесам: «Ах, если бы я была, как Аня, или Юля, или Ольга…» Но на этом все и заканчивалось. Может быть, я понимала, что глупо завидовать совершенно недоступному для тебя таланту. Впрочем, вряд ли. Просто рядом с ними всегда было «живо». Эмоции кипели, жизненные коллизии заставляли ахать и ужасаться – одним словом, жизнь ощущалась всеми порами тела. И я продолжала искать читрини. Их не бывает много, это вообще редкий тип женщин. Но мне везло: они возникали в моей жизни с завидной регулярностью. В конце концов я подумала: «Если музы возникают, значит, это кому-нибудь нужно? В этом заинтересован кто-то там наверху».

Я осознала величие момента и села за письменный стол. Плотно поужинать. Майя крутилась рядом и посягала на мое мороженое. Причем свое, заботливо вынутое из холодильника заранее, она игнорировала.

– Маище, имей совесть, – невнятно бурчала я, откусывая огромные куски, – у тебя есть свое.

– Я не буду есть это мороженое, оно такое расслабленное.

– Какое?

– Текучее, как речка.

– А-а-а… Ну возьми папино – оно более энергичное.

Муж радостно согласился на расслабленное. Его вкусы вообще представляются мне ужасно экзотическими, например, он иногда подогревает мороженое в микроволновке.

Телефонный звонок заставил меня поперхнуться. Я с трудом пропихнула в горло остатки мороженого:

– Алло.

– Добрый день! Елена Игоревна? Это вас из администрации президента беспокоят.

Мороженое встало айсбергом в пищеводе.

– С-с-с.. слушаю, – прохрипела я.

Поверить в чудеса очень просто. Они происходят на каждом шагу. Почему бы, в самом деле, президенту мне не позвонить? Или инопланетянам не высадиться у дверей квартиры?

– Мы готовы дать комментарий по поводу теракта в Московской области, – бодро прочирикали в трубке.

Ледяной ком сжался и проскочил в желудок. Стало ясно – это гнусный розыгрыш.

– Товарищ президент, а не отложить ли нам комментарий на завтра? – предложила я, перебирая в уме кандидатуры шутника.

– Ага, догадалась.

– Конечно! – светски улыбнулась я. Не признаваться же, что уже почти поверила в инопланетян на собственной кухне.

– Тогда давай перенесем наше интервью на среду, а то я завтра в Москве.

– Конечно, Алексей Максимович, – облегченно выдохнула я.

Забавник этакий, так его разэтак! Думает, раз он застроил своими домами полгорода и ездит на рыбалку с мэром, так может шутить как хочет. Ладно, вот буду про него писать «Персону номера», спрошу, сколько рыбин поймал мэр. Будет знать!

Подошла к зеркалу, чтобы взглянуть на волосы. От таких шуток и поседеть недолго.

– Леш, меня все нервируют. Пусти съездить в Питер, – жалобно попросила я.

– А что мне за это будет?

– Ну-у-у… А что ты хочешь?

– Месяц я по вечерам сижу за компом, и меня не сгонять.

– Да ты что!

По-моему, не очень-то равноценный обмен получается, мы ведь не на месяц в Питер поедем. А вечером как раз хочется обсудить новости и составить планы на завтра. Но муж насупился, и я согласилась. В конце концов, что такое месяц, если впереди маячит настоящее путешествие в компании лучшего друга?

День такой-то

Проснулась от нежелания вылезать из постели. Оказывается, на улице резко похолодало. Ночью было минус 31. Хотела остаться под одеялом навсегда, но выяснилось, что мое намерение разделяют дочка и кот. Местообитание навсегда стало ужасно тесным, поэтому пришлось вылезать навстречу дню.

Пол встретил ледяным ветром, и я чихнула. Потом еще раз. И еще. Раз семь или пять.

«Простудилась», – обреченно подумала я.

Толстая капсула арбидола никак не хотела глотаться, я извела полтора стакана воды и немножко полила свою медицинскую карточку. Возьму ее на работу. Если будут посылать с заданием в район, скажу, что простудилась, и поеду в больницу. А если в город – не пойду в больницу, а буду дегустировать малиновое варенье в бухгалтерии.

Мороз – это очень удобно, потому что не надо думать, что надеть. Есть только один вариант: теплые легинсы и платье-туника, которое мне подарила коллега. Оно страшно теплое – только в глубокий минус и поносишь.

– Мама, почему ты без штанишек? – попыталась уличить меня в двойных стандартах Майя. На нее-то надели комбинезон.

Я обиженно защищалась:

– В штанишках, в штанишках! Вот, посмотри, какие толстые.

– Ладно, я тоже хочу такие – натяжные.

– Ой, да ну тебя! – Я чуть не перепутала карточки и не прихватила дочкину. Хорошо, что проверила, пролистав.

Кстати, узнала оттуда много нового. Например, что Майка – результат шестой беременности! Это наши медики галочку с римской цифрой «пять» перепутали. Против таких документальных свидетельств моей распущенности? болезненности? греховности?.. не устоит даже клятва на Библии.

– Что это ты там зависла? – удивился муж.

Я быстренько спрятала карту в стол. Не стоит подвергать такому испытанию его чувство юмора.

– Думаю, что пора покупать очки.

– Разумно, – неожиданно согласился муж. – А то ты слишком напоминаешь идеальную жену.

Я польщенно заулыбалась.

– Которая слепо-глухо-немая, – уточнил супруг.

Вот что меня всегда в нем раздражает, так это стремление вдаваться в ненужные детали. Вполне мог бы ограничиться первой половиной фразы.

На работе традиционно заело кодовый замок, и мы толпились в коридоре, зажав в охапке шубы, шарфы и сумки. Я решила немного схитрить и, пока все дышали в ухо специалисту по открыванию дверей, спустилась на этаж ниже. Если стоять у самой лестницы, то получается, что я тоже жду возможности включиться в работу. А то, что при этом передо мной расположена витрина шляпного отдела, никого не должно волновать.

Если честно, терпеть не могу шопинг. Но шляпы – это моя слабость. При том, что носить их я практически не могу, мои нежные уши требуют более функциональных головных уборов. Тем не менее моя мечта – целая шляпная стена в гардеробной. Да, гардеробная пока тоже мечта.

Я рассматривала фасоны, делая незаметные маленькие шажки к дверям. Вот эта, бордовая, неплоха… Но та синяя тоже, в общем-то, должна мне пойти. Ах, какой капор был у меня на первых курсах института. В сочетании с красным пальто все принимали меня в нем за француженку. Правда, один раз приняли за проститутку. Мужик остановил машину прямо у моих ног и спросил: «Сколько?» Я ждала подруг у кинотеатра и поминутно смотрела на часы, поэтому без запинки ответила: «17 часов 35 минут». Он покрутил пальцем у виска и уехал. А девчонки мне уже потом объяснили, что он имел в виду.

Это я к тому, что шляпки – моя слабость. И зайти на пять минут в магазин до рабочего дня вполне простительно. Ведь все равно дверь пока не открыли.

– Это чье? Вещи чьи? Вызываю охрану! – вдруг заголосил кто-то в коридоре.

Я выскочила из бутика. И, как оказалось, очень вовремя. Бдительная продавщица галантереи хотела избавиться от моего пуховика, который случайно выпал из рук по дороге к шляпам. Такое с каждым может случиться. Каждый день люди теряют целые горы ценных предметов. в том числе ключи, деньги и фотографии любимых. А я, между прочим, со временем стала гораздо внимательнее. В школе я однажды умудрилась потерять школьную форму. А тут – всего лишь пуховик. Положительная динамика налицо.

Я окатила продавщицу взглядом, исполненным внутреннего достоинства. Надеюсь, она прочитала в нем все, что я хотела сказать. Особенно то, что галантерею я теперь буду покупать в магазине у дома.

День пролетел быстро, потому что в обед забежала Марина поговорить насчет билетов в Питер. В числе прочих важных дел обсуждали, любим ли мы свою работу. По всему выходило, что нет. То есть слово «любить» никак не желало прикладываться к понятию «работа». Причем раньше это не казалось таким удивительным, а наоборот, было чем-то вроде идиомы, а сегодня резало глаз и ухо.

– Вот смотри. Я люблю своего мужа, я люблю своего ребенка, шоколад люблю и орехи.

– Да, еще можно про увлечения всякие так сказать: люблю вышивать крестиком, люблю читать… Не режет ухо?

– Вроде нет. А с работой, знаешь, почему странно звучит? Мы все время мыслим о ней в связи с Предназначением. То, что ты ДОЛЖЕН делать и иначе не можешь, это крест, по сути дела, как можно его любить? Можно наслаждаться процессом, отдаваться ему всей душой, стараться сделать как можно лучше. Но это другие понятия все-таки. Не любовь.

– Такое вот безоговорочное приятие «я люблю» характерно для ребенка. А работа и взаимоотношения с ней уже должны происходить на уровне взрослого, и словечко из арсенала детского «я» тут выглядит неуместным. Вот почему нам кажется странной фраза «люблю свою работу». Тем самым мы как бы принижаем дело, которым занимаемся, до уровня манной каши, делая его всего лишь одной из простейших функций.

Очень довольная я проводила Марину и поулыбалась шефу. Тот смотрел на меня как-то странно, как будто я заявилась к нему в личный кабинет с предложением обсудить собственного гинеколога. А я вовсе ни с чем таким не заходила. И вообще все наши кабинеты на самом деле совсем не личные: там переборки до потолка не доходят, и отлично слышно, о чем говорят соседи. Но это ведь не повод смотреть на меня как на удава.

Думаю, все дело в занимаемой должности. Если бы я была шефом, то тоже, наверно, разговаривала бы с подчиненными сквозь зубы. А он еще ничего, сдерживается. На волне трудового энтузиазма придумала пять тем для полосы «Ремонт и строительство».

А вечером вытащила семью кататься на коньках. Все втроем: я, Леша и Майя – на одних маленьких майкиных, подаренных моим папой. Обязанности распределялись так. Я шнуровала коньки со сверхсветовой скоростью и голосила с обочины: «Молодцы! Давайте!» Лешка ходил по катку, как апостол Андрей по воде, а Майка каталась. У нее, кстати, явные способности к этому делу. Второй раз на катке – и уже едет сама и не боится падать, а старается уловить правильные движения. Как отмечал один наш знакомый тренер, у нее хорошая координация, вполне подходящая даже для спортсменов. Нет, все-таки большой спорт – ужасно вредная для здоровья вещь. Там вечные травмы, ранние выходы на пенсию, психологические кризисы по адаптации к нормальной жизни. Лучше мой ребенок будет скромной звездой городского катка. Нет, лучше все-таки областного.

День такой-то

– Бери большую сумку, в маленькую не влезет. – Клавдия Анатольевна предпочитает взять вещи на все случаи жизни, а я, наоборот, не люблю таскать лишнее.

– С большой на вокзале неудобно. И в театр не сходишь, – аргументирую я.

Театр – очень весомый довод, так как именно общая принадлежность к культурной элите заставляет свекровь закрывать глаза на мои многочисленные недостатки: я не люблю гулять с ребенком по три часа в любую погоду, ем за компьютером и ненавижу мерить одежду.

– Не понимаю, зачем ехать в Питер. Лучше бы на елку с ребенком в Москву съездила.

– У Марины там очень важные дела, – вру я. – А я тоже не просто так: мне надо деньги с редактора «Деток» получить.

«Детки» – питерский журнал, с которым я сотрудничаю втайне от родного начальства. Не столько для денег, сколько для души: про семью и детей нашему деловому холдингу не интересно. А мне так очень даже.

Потихоньку выкладываю из сумки зонтик, нарядное платье, запасную обувь и толстый пакет непонятно с чем. Бегу на кухню заваривать чай и набираю Марину.

– Видишь, Владимир, – радуется она. – Лене обязательно нужно съездить в редакцию «Деток». И мне тоже надо поехать подать бумаги на грант.

На самом деле грант только предлог. Но если уж врать, то вранье должно быть чистой правдой. Поэтому Рина придумала этот грант, подготовила на него заявку и оформила все бумаги. Вот теперь завезет их в фонд. Не знаю, когда она все успевает. Но читрини – они такие…

Слышу раздраженный голос Владимира. Его имя никто никогда не сокращает. Никаких Володь или, упаси боже, Вовочек. Только Владимир.

– Нормальная жена не будет одна по другим городам таскаться! А с детьми кто останется?

– У них еще и отец есть, – тонко намекает Марина.

– У меня скоро командировка, – рявкает муж. – И вообще, кто здесь мать?

– Моя мама посидит!

Марина кладет трубку. Видимо, в ход идет последнее средство умасливания мужа – постельное. Раньше меня такие методы бы покоробили, а теперь волнует только результат – получится уговорить Владимира разрешить поездку или нет. Неужели я пришла к мысли, что цель оправдывает средства? Нет, конечно, нет. Просто мы с Мариной так редко куда-то выбираемся вместе. Поэтому самую капельку – да. Теперь я на многое смотрю по-другому.

Наверно, дело в том, что недавно купила себе очки. А может быть, просто у меня наконец-то сформировались лобные доли мозга. Заметила интересный оптический эффект: мне все время кажется, что люди, на которых я смотрю, меня не видят. Будто вместо очков на мне шапка-невидимка. Потом поняла почему: из-за четкости изображения кажется, что я смотрю в подзорную трубу или бинокль, а значит, удалена от объекта.

Поехала в Питер вооруженной этим чудесным артефактом.

Нас все спрашивали: «Зачем вы едете в Питер?» Мы отвечали-отвечали и никак не могли ответить на этот вопрос. Мы с Мариной интуиты, это значит, что если мы не будем слушать голос сердца, то может случиться непоправимое. Поэтому, когда нам показалось, что пора ехать в Питер, мы открыли расписание и стали изучать поезда. Как назло, гороскопы тоже обещали удачную поездку, так что пришлось пойти и купить билеты. И вовсе мы не взбалмошные, просто умного судьба ведет, а дурака тащит. Марина – психолог и знает это лучше многих.

Мы купили билеты, и Марина сокрушалась, что нам не достались боковушки у туалета. Я ее утешала: нам и без того будет что вспомнить, в конце концов, в Питере есть Эрмитаж, Нева и много наших друзей.

На вокзале мы быстренько встретились с Марининым сводным братом, которого она не видела 28 лет. Он сразу спросил, зачем мы едем в Питер. Подруга молчала и смотрела на меня, так что пришлось сказать, что у нас там Важные Дела. В Питере могут предложить работу, мы соскучились по «Павлину» из Эрмитажа, и вообще – о чем тут говорить? – каждый культурный человек должен периодически ходить вдоль Фонтанки.

– Я недавно был в Петергофе, – радостно подхватил брат. – Там, знаете, фонтаны, и погулять отлично можно.

Мы снисходительно кивнули, подтверждая его причастность к культурным людям, и стали собираться на поезд.

Все-таки Питер – очень интеллектуальный город. Прямо на вокзале мы увидели плакаты: «Бордюр или поребрик?», «Батон или булка?», «Пышка или пончик?». И это была реклама банка! При чем здесь банк, мы не очень поняли, наверное, это не для средних умов. Но все равно приятно, что, едва сойдя с поезда, можно задуматься о вечных вопросах лингвистики.

Мы приехали в Питер не просто так, а как культурные люди, поэтому первым делом отправились в Галерею драгоценностей Эрмитажа. Это не постоянная экспозиция, попасть в нее трудно, так что, если бы не пробивные способности Марины, мы бы простояли в очереди до вечера и насладились лишь видами лестницы. Но Марина умеет найти ко всем подход, и мы – ура! – проникли в святая святых. Я сказала Марине, что она молодец, а она ответила, что от меня тоже есть польза: я вожу с собой много лекарств на все случаи жизни. Очень хорошо, когда у тебя есть настоящий друг, с которым можно похвалить друг друга и сходить в Эрмитаж.

Драгоценности мне понравились, но не все. Оказалось, что скифское золото вообще есть у меня дома. Оно, конечно, медное, но по форме точь-в-точь как те цветочки в витрине. Изумруды тоже разочаровали – зеленка и зеленка, ничего выдающегося. А вот бриллианты очень понравились, особенно на лошадином чепраке. Они сверкали, как россыпь фейерверков, хотя подсветка была очень тусклая. Экскурсоводша сказала, что однажды стояла она на этом самом месте, и вдруг произошло короткое замыкание – вспыхнул яркий свет, и ее ослепило. Несколько месяцев бедной экскурсоводше пришлось ходить к окулисту. Вот, оказывается, какая это опасная профессия. Я порадовалась, что у меня дома только скифское золото и никаких бриллиантов. Потом мы с Мариной застряли у хорошеньких шкатулочек. Они нам уж-жасно понравились. Выяснилось, что мы были не одиноки в своих пристрастиях: Екатерина II их тоже очень любила. Мне больше всего понравилась перламутровая с сапфирами, а Марине приглянулась бриллиантовая с серебром. Жаль, что охранники нас быстро оторвали от витрины, я бы объяснила, что перламутровая гораздо лучше. Но надо было уступить место какому-то итальянскому министру: ему тоже хотелось посмотреть на коробочки. У государственных чиновников вообще губа не дура: прилетели и сразу отправились пялиться на бриллианты! Можно подумать, в Эрмитаже и посмотреть больше нечего. Власть имущие быстро становятся алчными и теряют духовность. Мы совершенно другое дело, потому что не первый раз в Питере, имеем российское гражданство и, собственно, попали на эту выставку случайно.