Kitabı oxu: «Берлинские сказки»

Иллюстратор comp.ot

© Юлия Колгина, 2023

© comp.ot, иллюстрации, 2023

ISBN 978-5-0056-7186-8

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Данная книга является художественным произведением, не пропагандирует и не призывает к употреблению наркотиков, алкоголя и сигарет. Книга содержит изобразительные описания противоправных действий, но такие описания являются художественным, образным, и творческим замыслом, не являются призывом к совершению запрещенных действий. Автор осуждает употребление наркотиков, алкоголя и сигарет. Пожалуйста, обратитесь к врачу для получения помощи и борьбы с зависимостью.

Поезда

Я еду на еженедельную тренировку с друзьями. Об исцарапанное окошко поезда бьются хлопья снега. Ветер каждый раз замахивается широко своей огромной рукой и швыряет тонкие замерзшие сплетения воды куда вздумается.

Мысли в голове разлетаются в разные стороны так же хаотично, как снежинки на злом ветру. Они то наваливаются на меня нескончаемым потоком, то несутся вправо или влево, подхваченные одним из течений ветра.

Я не могу назвать причины своей тоски. Грустно отчего-то. То ли потому, что снежинки для ленивого взгляда похожи одна на другую, то ли потому, что проносятся они перед глазами слишком быстро. Усталость – физическое воплощение тоски, ее каменные объятья… Только она чувствуется, пока я сижу у окна поезда и смотрю на падающий снег. Снег, который убаюкивает и укрывает белоснежным одеялом лелеемую мною тоску.

Меня везет поезд S41. И мне больше всего хочется, чтобы он ехал не по кругу! Мне хочется, чтобы он ехал бесконечно, вслед за покоем тоски и вечностью усталости. Мне хочется как минимум никогда не вставать с этого грязно-зеленого сиденья и никогда не отводить взгляда от падающих с неба снежинок. Ну а если уж совсем размечтаться, то я хотела бы, чтобы этот поезд уехал в никуда, в пустоту, где нет людей, нет земли, нет травы, нет падающего на голову снега, нет даже его отсутствия, и желательно – нет меня. Да, вот бы увез этот поезд меня от меня… Но это только Эс-Бан¹. Он идет по кругу, ему, как и всем, дела нет до моих желаний. И это нормально, я принимаю это. И выхожу на следующей станции. Приехали. Я встречаю своего молодого человека, он заключает меня в объятья, целует. Чувствую его грудь на моей груди, его руки на моих руках, но не тепло, идущее от них. Чувствую его пухлые губы на моих пухлых губах, но внутри у меня ничего не вздрагивает от их прикосновения. Я вижу его полный обожания взгляд, но самой любви не чувствую. Передо мной стоит любящий, заботливый, ласковый человек, а я будто покрыта тонким слоем инея, что не дает мне искупаться в величайшем из наслаждений.

Мы, как обычно, беремся за руки и идем к нашим друзьям. Каждое воскресенье мы вместе занимаемся спортом. Я вижу улыбки друзей, слышу их смех и музыку, в такт которой им хочется делать приседания, отжимания, прыжки. Моментами они шутят, болтают ни о чем. А для меня все происходящее – слова, звуки, ритм, движения и цвета – лишь большое серое пятно на холсте жизни.

На этом празднике тепла и дружелюбия, жизненной энергии и любви я чувствую себя лишней. И я мечтаю растаять как снежинка на чьей-то горячей ладошке.

Первые по-настоящему теплые лучи солнца с кровожадным удовольствием плавили остатки снежных блоков. Потокам света понадобилось каких-то три дня, чтобы отправить мир из лютой зимы в самый разгар весны. Поля обнажились, сняли тяжелое белоснежное платье, и теперь можно было видеть бесконечную линию рельсов, через поля уходящую куда-то в невообразимую даль, за линию горизонта. То ли голубь, то ли ворон парил над железной дорогой в вечерний час. Его крылья обдувал прохладный ветер, в котором отчетливо чувствовался запах весны. О этот свежий и сладкий запах! Его так любят, так ценят человек и все живое. Запах, от которого хочешь взлетать выше. Птица парила долго, пока под ней не оказался поезд, несущийся на всех парах.

Поезд завладевает вниманием. С высоты птичьего полета поражаешься его плавному и быстрому ходу. Но окажись ухо на уровне колес, тело охватывает ужас. Ужас от страшного шума, от энергичности и непоколебимости металла. Бездушного металла, приведенного в движение невидимой силой. Черно-серая махина разрезала полотно полей и стремилась куда-то в невообразимую даль, за линию горизонта. Мощными шагами, что сливались в беспрерывную песнь громыхания и скрежета, продвигался поезд вперед. Перед ним, на уровне той невообразимой дали, на линии горизонта вырастали степенно две горы.

И рельсы вели поезд туда, чтобы пройти меж двумя гордыми девственно прекрасными возвышениями, которые стояли так величаво, как будто ничто целую вечность не нарушало их покой. Вершины гор были покрыты снегом, и в их каменной красоте поезду мерещилось что-то родное, холодное, что-то холодно похожее на него.

Поезд совсем уже приблизился к горам. Солнце садилось. И мощная машина, казалось, одновременно быстро и медленно, но так медленно, что даже нежно прошла между двумя прекрасными горами. Огромный оранжевый шар падал за линию горизонта. И поезд, удаляясь все дальше и дальше, будто врезался в него. И тогда разлетелись по полям нарастающие волны энергетической и звуковой вибрации – прозвучало громкое «БОМ!!!». И птицы испуганно взметнулись к небу.

Я родилась в городе Ярославле, что в трехстах километрах от Москвы. Когда мне было 18 лет, я переехала в Берлин, учиться. Сначала окончила штудиенколлег², поступила в университет имени Гумбольдта на филологический факультет. Теперь изучаю скандинавистику и русскую литературу. Когда я заканчивала штудиенколлег, до Германии дошел коронавирус. Это был март 2020 года. И вот только сейчас, год спустя, мне удалось поехать в Россию и снова увидеть родителей. Год. Так надолго мы еще никогда не расставались, и, конечно, я искренне соскучилась.

Я провела дома чудесные три недели. Они были наполнены приятными впечатлениями, радостью, счастливыми вечерами с семьей, а кроме того – открытием новых перспектив и очень нужными откровениями. Пришло время улетать обратно, в Берлин: нужно и хочется продолжать учебу. И сейчас я сижу в здании аэропорта Домодедово и пишу это предисловие для того, чтобы подвести к вопросу, который крутится у меня в голове.

Где же сейчас он, мой дом?

В России, в Ярославле? Ведь, честно, вся сущность моя навечно отдана тем местам, где говорят по-русски. На языке в том числе и моих мыслей, моих текстов, моих произведений, на языке моей души, который я навечно безусловно люблю. Ну так что, мой дом там, где мои корни, моя семья, мои близкие? Там, где я родилась, выросла, начала формулировать и излагать?

Или же мой дом теперь в Германии, в Берлине? Там, где на улицах пахнет свободой, где мои друзья, моя любовь, дело, которым я горю, которым живу. Там, где новые знания, развитие, движение. И еще раз повторю, там, где я дышу свободно.

Не буду спешить с ответом. Вот только пока все эти вопросы кружатся в моей голове, меня не покидает одна картинка из прошлого.

Вечер. Мне 10. Я лежу под одеялком. Вроде и удобно, и тепло, но что-то мне не спится. И тут приходит мама, присаживается на краешек кровати, поправляет одеяло так, что я оказываюсь в защитном коконе, словно в облачке надежно спрятана. И только голова выглядывает из этой большой порции сладкой ваты. Мама гладит меня и рассказывает маленькую историю.

Несется в ночи большой поезд сквозь заснеженные поля, сквозь леса. Его железные вагоны обледенели, а их крыши покрыты снегом, холодный ветер бьется в окна, задувает во все щели, ищет, кого бы укусить, кого бы заморозить. А в одной узкой трубе свили себе гнездо две маленькие птички. Они сидят в своем гнездышке, обнимают друг друга крыльями. Снизу идет теплый воздух и согревает их. И им так уютно, так тепло, так хорошо и спокойно в этом «домике». И едут они, и засыпают, пока поезд бежит и качается, чучух-чучух, чучух-чучух…

И я могла бы сейчас сказать, что дом мой там, где тепло, где меня обнимает крылышком другая птичка, где спокойно и уютно. Но…

Мне искренне хочется верить, что я уже не маленькая птичка, что имею свое теплое оперение и греть меня не нужно. И уже не хочется сидеть в гнездышке, в нагретой трубе. Ведь можно летать, лететь. Тем более что я знаю куда. И уют, и спокойствие, и тепло – все это есть внутри меня, в области сердца. И поэтому мой дом там, где я.

Может быть, я тороплюсь с выводами, может быть, мне уж слишком ХОЧЕТСЯ ВЕРИТЬ во все это: в независимость, в самобытность. Но в любом случае я знаю, что вера – уже неплохое начало.

Первая «любовь»

Я уже не помню ее имени. Не могу вспомнить, как бы ни напрягала память. Мудрая знакомая сказала однажды: «Вы никогда не забудете первую любовь. У вас может быть множество романов, влюбленностей и отношений. Кого-то вы будете помнить больше, кого-то меньше, но первую любовь не забудете никогда. Она будет с вами четкими обрывками воспоминаний, яркими облаками чувств до самого конца. И даже тогда, когда вы встретите того или ту, с кем решите прожить всю оставшуюся жизнь, первая любовь никуда не денется ни из вашей памяти, ни из вашего сердца».

Мне было четырнадцать. Ей двенадцать. Мы встретились в санатории под Костромой, в котором обе отдыхали с бабушками. Уставшие – быть может, от самой жизни, грузные и голодные до разговоров, наши бабушки всегда неспешно передвигались где-то позади. Мы же вприпрыжку носились между многовековых елей и молодых берез, подгоняемые теплым июньским ветром и иммуномодулирующим чаем, который, между прочим, пили дважды в день. Я помню букет из наших энергичных неуемных телодвижений, смеха и улыбок. Но первое, на что обращает мое внимание память, – это ее длинные и невероятно густые каштановые волосы. Мне так не нравилось, что она вечно собирала их в пучок или в хвост, держа в тисках дурацкой кислотно-розовой или желтой резинкой. Лишь единожды я увидела ее с распущенными волосами, и эта роскошная картина поразила мое юное неопытное сердце. Чего я, к сожалению, не помню, так это как мы начали сближаться. Но, кажется, это было не тонко и не изящно, это были откровенности, на которые толкало любопытство как меня, так и ее. Случился шепотливый разговор, который дал мне решимость для следующего поступка.

Мы возвращались с прогулки, на которую нас отпустили желающие покурить и покряхтеть о своем бабушки. Теплый свет советского лифта, стены «под дерево» и черные кирпичики кнопок. Теснота. Я тыкнула на семерку. Наверное, мы проехали уже пару этажей, когда сердце мое стало колотиться еще сильнее от понимания того, что либо сейчас, либо никогда. Оставалось еще примерно пять этажей. Кровь прилила к лицу, я повернулась к ней, посмотрела в ее большие карие глаза и волною прильнула к ней. Наши губы как будто долго ждали этого момента и сами знали, что им нужно делать. Лифт остановился, и мы резко отхлынули друг от друга. Двери открылись, и каждая из нас, поглядывая на другую краем глаза и по-детски игриво улыбаясь, пошла к своему номеру.

Мы играли, болтали и целовались еще пять дней. По их истечении закончились наш отдых в санатории и наша «любовь». Я уехала в свой город, она в свой. Каждая со своей бабушкой. Еще некоторое время мы поддерживали связь, но с каждым месяцем писали друг другу все реже. К моему большому удивлению, я встретила ее через три года на дне рождения моего родного города… растолстевшую и оглупевшую. Пока мы пили холодный чай, она могла говорить только о своем парне и о мечте построить большую и крепкую семью, родить много-много детей. Я поддакивала и улыбалась. Я не стала говорить, что мечтаю поступить в университет в Германии и в будущем стать известной писательницей.

Да это всё и не важно. Не важно, какими мы стали через три года, не важно, какие мы сейчас и какими еще будем. Эта история принадлежит двум маленьким девочкам, одной четырнадцать, другой двенадцать. Девочкам, которые впервые чувствуют, как кровь приливает к щекам и что-то щекочется в животе. Девочкам, которым весело вместе, девочкам, которые бегают наперегонки и целуют друг друга под многолетними соснами и молодыми березами. И память моя навечно сохранит волны густых каштановых волос.