# Партия

– Наталья Борисовна! Вот кого всегда рад видеть.

Лариса морщит носик, но послушно изображает позу «хлеб-соль». «Балерина» делает изящный шажок вперёд, ловко переплетает ноги (и что за привычка дурацкая?) и протягивает Ивантееву букет роз.

– С днём рождения, долгих лет, счастья и здоровья! – бодро начинает она.

– Ух ты как! Ну, спасибо… – Ивантеев на секунду прижимает к себе Павлову. «Балерина» тут же бросает на меня быстрый взгляд, который я перевожу как: «Ну что, съел?»

«Это мне за Ларису», – соображаю я. Ухмыляюсь. Павлова тут же вздёргивает вверх подбородок. Впрочем, наши забавы заканчиваются, как только Ивантеев, освободившись от роз, поворачивается к нам с Вадимом.

– А?.. – хмурится он, вопросительно глядя на Павлову.

– А это руководство Конторы. – Павлова всё-таки вспоминает о своих обязанностях и представляет нас директору. Задумчивый, оценивающий взгляд Ивантеева прокатывается по мне, потом по нарядной коробке в руках Шевелёва. При виде «сюрприза» в глазах директора появляется неподдельный интерес, который он тут же прячет за белёсыми ресницами.

– Рад знакомству, – и Ивантеев решительно подаёт мне ладонь.

– Взаимно. И с днём рождения, – подлаживаясь под его тон, отвечаю я. Рука у директора крепкая, цепкая и мозолистая. И это прикосновение почему-то вызывает в моей памяти одно почти забытое, почти стёртое временем воспоминание…

Это было десять лет назад. Мне – двадцать пять. Через два дня я уезжал в Париж.

– Меня не будет два года. Всего два года, папа! – Я в новеньких кроссовках и модных джинсах расхаживаю по скрипучим половицам старого родового дома. Отец, подперев кулаком подбородок, неодобрительно следит за мной. – Это – мой шанс. Ну, как ты не понимаешь? На собеседовании были десятки людей, а взяли меня. Тебе бы радоваться за меня, а ты…

– Это ты, Сашка, не понимаешь! – сердито обрывает меня отец. – Покумекай своей головой: у тебя родители – и оба «сердечники». О чём ты вообще думал, подписывая этот контракт?

– О чём? Да о вас с матерью! – Развернувшись, я утыкаюсь взглядом в отцовскую переносицу, чтобы не видеть его острых глаз. Синих. Жёстких. Непримиримых.

– И что же ты думал о нас, м-м? – Отец изгибает бровь.

– Как вас из этой дыры вытянуть! Папа, погляди вокруг, как вы жили? Что вы вообще видели? Твою железную дорогу? Продмаг, от зари до зари забитый местными алкоголиками? Раздолбанное пианино и танцы в доме культуры по выходным? А по большим праздникам – поездку за сто десять километров в Иркутск? Пойми, жить надо нормально. Для этого я и ввязался в контракт, потому что это – шанс. Шанс, один на миллион. Шанс выбраться из этой дыры. Шанс заработать и переехать в Москву. И я смогу, вот увидишь. У меня всё получится. Дай только время, и я…

– «Я»? Я, я, я… ты думаешь только о себе, Сашка. Впрочем, как и всегда.

Меня точно ударили под дых, и я захлебнулся воздухом:

– Что?

– Ты слышал, – зло отрезал отец. – Франция, Париж, Москва… Иллюзии всё дурацкие! Я думал, ты вырастешь и поумнеешь, а ты всё такой же, – и отец удручённо машет рукой.

– Папа!

– Всё!.. Разговор окончен. Я тебе всё сказал, а ты поступай, как знаешь.

Отец тяжело поднялся из-за стола. Аккуратно приставил стул к столу и ушёл, закрывшись от меня дверью. Отгородился от меня, как делал это всегда. А я, кусая губы от обиды, начал собираться в обратную дорогу. Провожать меня вышла одна мама. Покосилась на окна в кружевных стиранных занавесках, за которыми – она знала! – отец неодобрительно следит за ней. Притянула к себе мою голову.

– Не обижайся, Саша, – тихо попросила она. – Он любит тебя.

– Это он тебя любит, – горько усмехнулся я, – а меня он терпит. Я – его вечное разочарование.

Мама вздохнула, поцеловала меня в щеки и в лоб, заглянула в глаза:

– Ты только пиши почаще. Если звонить будет дорого, то просто пиши. А мы будем ждать тебя.

Тогда я не знал, что вижу её в последний раз. Я был в Париже, когда у отца случился инфаркт.

– Он не выживет… Я знаю… Приезжай попрощаться с нами, – прошептала мама.

– Мама, я… Мама, я! – Я ещё что-то кричал в трубку, но связь оборвалась, а мне захотелось завыть, ослепнуть, ударить себя – удавить за упрямство. За самолюбие. За то, что я знал, на что шёл, и всё равно сделал по-своему. Отец всегда говорил, что чем сильнее наши желания, тем страшнее за них расплата. Выскочив из офиса, я понёсся на стоянку такси. Сообразив, что на RER⁷ будет быстрей, слетел вниз по лестнице. Стоя в поезде, вцепившись в металлический поручень, глядя в тёмное окно, я молился первый раз в жизни.

«Господи, пусть только он выздоровеет. Пусть только она это переживёт…»

В аэропорту на коленях валялся, прося билет на первый рейс до Москвы. Сев в кресло, стиснув зубы, сцепив дрожащие пальцы, я мысленно подгонял и Бога, и небо, и самолёт. Я уже был в аэропорту Иркутска, когда мне позвонили соседи родителей и торопливо, боясь потратиться на дорогой разговор, сообщили, что отец умер, но мама ушла первой. Она всегда боялась, что переживёт отца, и Бог, который не принял мою молитву, исполнил её желание. Потом были двойные похороны и обезлюдевший дом. Зеркала, задёрнутые простынями. И фотографии – бесчисленные снимки, мои и моих родителей, которые я срывал со стен, обдирая в кровь пальцы.

Вот то прошлое, которое помню я. И та любовь, что я знаю.

Моя рука невольно вздрагивает, и Ивантеев удивлённо глядит на меня. Но я давно уже научился «держать» лицо. Терпение, умение выбирать и видеть главное – вот три моих лучших качества.

– Разговор серьёзный, но я постараюсь долго вас не задерживать, с учётом праздника, – ровным голосом говорю я.

– Ну, это уж как пойдёт, – бросив на меня любопытный взгляд, Ивантеев поворачивается к Вадику.

– С днём рождения, – бодро рапортует Вадим и крепко пожимает протянутую ему директорскую длань.

– Ух, какая хватка, – фыркает Ивантеев. – Небось спортсмен? И не курит?

Вадик покрывается краской, я вежливо улыбаюсь, а Павлова наблюдает за мной, словно силится прочитать то, что у меня в душе. Это раздражает меня, и я меняю позу, поворачиваюсь к «балерине» спиной.

– Лариса, меня ни для кого нет, – строго говорит Ивантеев. – Ну, разве что из Министерства позвонят, – добавляет он и косится на меня. Указывает на «кожаный уголок»: – Прошу!»

4.

« – Ну что, за знакомство? – Ухватив цепкими узловатыми пальцами пробку, Ивантеев ловко её сворачивает и наклоняет бутылку над пузатыми бокалами. В кабинете немедленно разливается аромат виски, смешанный с запахом свежезаваренного кофе, поданного Ларисой. Положив ногу на ногу, Васильев невозмутимо наблюдает за манипуляциями Ивантеева. Вадим неловко ёрзает, но под взглядом начальника покорно оседает в глубокие недра кресла.

– Наталья Борисовна, – Ивантеев протягивает первый бокал мне. Я виновато улыбаюсь.

– Я… – начинаю объясняться я.

– Наталья Борисовна у нас за рулём, – сообщает Васильев, невозмутимо принимает бокал за меня и ставит его в свою ладонь.

– А-а… На девушку, значит, вся надежда? – Ивантеев бросает взгляд на Вадима, потом – вопросительный – на Васильева. Александр Владимирович кивает, и директор завода вручает бокал Шевелёву.

– Ваше здоровье.

– С днём рождения.

Звон бокалов, и мужчины делают по глотку. Я вежливо отпиваю кофе, Лариса вкатывает в кабинет столик с закусками.

– Хорошо, – оглядев приношение, удовлетворённо говорит Ивантеев, и Лариса, одарив Васильева улыбкой, исчезает, плотно прикрыв двери.

– Ну, так с чем пожаловали, гости дорогие? – Директор завода переправляет на стол тарелку с жёлтыми кружками лимона.

– Да, собственно, возникло пара вопросов по платам. – Васильев отставляет бокал на стол и аккуратно раскладывает на колене белую салфетку. – Но это мы обсудим позже. А пока разрешите воспользоваться оказией: Наталья Борисовна хочет посмотреть тестовые образцы на производственной линии. Не возражаете?

Сообразив, что Васильев вот таким образом пытается аккуратно выставить меня из кабинета, чтобы не портить мужской «праздник виски», я тоже включаюсь в игру:

– Пётр Васильевич, вы не обидитесь, если я на некоторое время вас покину?

– А покушать?

– Спасибо, но чуть позже.

– Ну, как знаете, – Ивантеев равнодушно пожимает плечами.

– Обещаю, я ненадолго, – продолжаю ломать комедию я. – Я только до цеха и обратно.

– Угу. Сейчас вызову вам сопровождающего, – Ивантеев с сожалением отдёргивает пальцы от тарталетки с салатом и неохотно приподнимается из-за стола. Успеваю первой вскочить на ноги:

– Нет-нет, сидите, я попрошу Ларису.

– Как скажете. – Директор завода с видимым облегчением плюхается обратно в кресло. Прихватив сумку, я прощаюсь и иду к дверям. На пороге оглядываюсь: Ивантеев готовится разлить «по новой», на обречённом лице Вадика написана решимость пройти весь алкогольный ад туда и обратно, и только Васильев по-прежнему погружён в свои невеселые мысли.

Плотно прикрываю за собой дверь и оборачиваюсь: Лариса, напевая что-то под нос, расставляет в вазе розы. Свой букетик она уже водрузила в вазочку, украшенную китайскими бабочками. «Аляповато на мой вкус», – думаю я о вазочке.

– Лариса, мне нужен сопровождающий, чтобы пройти в цех.

– Сейчас вызову!

Отвлекшись от директорской «икебаны», Лариса придвигает к себе телефон. Ожидая, когда за мной придут, я подхожу к окну. Опираюсь ладонями о подоконник и смотрю туда, где должна быть припаркована машина Васильева.

«Интересно, о чём он думал?» – размышляю я, вспоминая его погасший взгляд, спрятавшиеся за ресницами. За моей спиной хлопает дверь.

– Аня пришла, – подаёт голос Лариса. Аня (девица-гренадёр) чеканной поступью провожает меня в цех, где я за четыре часа успеваю проверить тестовые образцы, познакомиться с главным инженером завода и убедиться, что предположения Васильева по замене корпуса плат оказались верными.

– Может, пообедаем? – в три часа дня предлагает главный инженер. Я благодарно киваю: невероятно хочется есть. Мы спускаемся в заводскую столовую. Ещё пять минут спустя обретаю себя с подносом перед кассой. Кассирша пробивает чек, я ищу в сумке кошелёк и слышу писк смс-ки. Извинившись перед кассиршей, отставляю поднос и открываю телефон. Читаю:

«Забирайте меня. АВ».

Округлила глаза. Моргнула. Не выдержав, фыркнула.

«Сейчас приду. Держитесь», – быстро печатаю я.

«Мм», – приходит в ответ.

Усмехнувшись, поднимаю глаза на главного инженера:

– Начальство просит меня подняться.

– А как же обед? – растерялся он.

– Простите, но как-нибудь в другой раз.

Инженер тоскливо косится на дымящийся борщ с завитушкой белой сметаны, присыпанной кудрявой петрушкой.

«Господи, – думаю я, – как же неудобно-то…»

– Вы обедайте, я Ларисе позвоню, меня проводят, – прошу я.

– Нет уж. Сам вас провожу, – мужчина вздыхает и решительно отодвигает поднос. – К тому же, – и он хитро прищуривается, – у нас сегодня на заводе банкет. Там уж мы оторвёмся…

«Боюсь, не дойдёт до банкета», – проносится в моей голове, когда инженер, подведя меня к приёмной Ивантеева, толкает дверь и застывает на пороге.

Вы никогда не видели «домик», образованный двумя хорошо «датыми» мужчинами, которые, почти соприкасаясь лбами, в последнем трогательном рукопожатии трясут друг другу руки? Штришок экспрессии в эту картину добавляет осоловелый Вадим, пытающийся сфокусировать взгляд на Васильеве.

– Ого! Удачи, – подмигивает мне инженер и, пряча улыбку, стремительно исчезает в холле.

– О, Наталья Бар-борисовна, – Ивантеев, стоящий к двери лицом, успевает узреть меня первым.

– А? – испуганно оборачивается Васильев. Уставился в моё лицо. Поймав насмешку в моих глазах, тут же выпустил цепкую длань Ивантеева и попытался затянуть узел галстука, от чего тот окончательно съехал вбок.

– Н-нам пора, – невнятно сообщает он.

– А может, всё-таки останетесь, а? На банкет-ик, а? – Ивантеев с тоской взирает на дорогого гостя.

– Увы, начальство не отпускает, – покаянно бормочет Александр Владимирович.

– Это кто начальство? Тарасов ваш, что ли? – хихикает Ивантеев. – А вот я ему сейчас ка-ак позвоню…

– Н-нет. Д-другое начальство. Вот, – и Васильев обреченно указывает на меня.

– А-а, ну да… ну тогда конечно. Наталья Бор-р-рисовна девушка у нас строгая, – Ивантеев уныло вешает голову. Пряча улыбку, направляюсь к подгулявшему «имениннику».

– Ещё раз с днём рождения, но нам действительно пора. – Пытаюсь отделаться рукопожатием, но Ивантеев сгребает меня в медвежьи объятия и со смаком расцеловывает в обе щеки.

– Красавица. Будь я помоложе, как он, – кивок в сторону Васильева, – и я бы – у-ух!

При этих словах Васильев болезненно морщится, а Ивантеев переключается на Вадима. Далее следуют просьбы «не болеть» и предложение «почаще звонить». Наконец, мы выбираемся в коридор, где нас уже ожидает Анечка.

– О! Во! – Вадик дурашливо закидывает голову вверх, разглядывая великаншу. Анечка идёт пятнами. Я не знаю, куда глаза девать.

– Цыц. М-минутку, – произносит Васильев. – А ты за мной. Быстро! – это уже к Шевелёву. Развернувшись на сто восемьдесят градусов, Вадик послушно отправляется следом за начальством.

– Куда это они? – проследив, как эта парочка скрылась за углом, тихо интересуюсь я.

– Там туалеты. Мужские, – шепчет красная, как рак, Анечка.

Прислушиваюсь: в отдалении хлопает дверь. Потом до меня доносится шум воды, пущенной на полную.

– Цветы у вас какие красивые, – начинаю я. – Вы выращиваете?

Анечка окончательно смущается, я пытаюсь найти другую тему для разговора, но, к счастью, шум воды стихает, далее опять хлопает дверь, а из-за угла появляются Шевелёв и Васильев. Тщательно приглаженные шевелюры, галстук Васильева, вернувшийся на своё законное место, и застёгнутый на все пуговицы пиджак Вадима.

– Извините, – совершенно нормальным, уже «своим» голосом произносит Васильев.

– Всё хорошо? – не удержавшись, иронично интересуюсь я. Васильев бросает на меня такой взгляд, из-за которого я моментально чувствую себя призёршей конкурса «Стерва года».

– Пойдёмте, – сухо кидает он.

Анечка стреляет глазами в Шевелёва, съёживается, точно хочет стать меньше, и доводит нас до проходной.

– До свидания, – бормочет Анечка.

– Ага, увидимся! – счастливым голосом отзывается Шевелёв. Бросив злой взгляд на Вадика, Васильев толкает дверь для меня:

– Прошу.

– Спасибо. – Юркнув под его руку, пытаясь сдержать смех, вылетаю в прохладу улицы, которую успели накрыть прозрачные осенние сумерки. С удовольствием втягиваю в лёгкие воздух – чистый, каким он бывает только после дождя.

– Ф-фу, – с облегчением фыркает позади меня Вадик. – Наташ, ты представляешь… – оборачиваюсь – ты даже не представляешь, что там было. Такое ощущение, что Ивантеев решил напоить нас в дрова, но Александр Владимирович принял удар на себя, а я…

– Ага, она представляет. – Жёстко обрезав Вадиму не вовремя раскрывшиеся крылья, Васильев переводит хмурый взгляд на меня: – Кстати, я вам должен.

– За что?

– За цветы.

– Вы же уже заплатили.

– За цветы Ларисе, – уточняет Васильев.

– Вы ничего мне не должны. – Я отворачиваюсь.

– М-м… И вот вечно этот недовольной тон. И спор на пустом месте.

Не оглядываясь, протягиваю ладонь. К моему удивлению, в мою руку ложится не купюра, а нечто металлическое и тяжёлое. Изумлённо подняв брови, рассматриваю брелок от «БМВ».

– Везите. Всё, как вы хотели… Только осторожней. Чёртова машина… Кто был знал, как я её ненавижу! – Игнорируя мой потрясенный взгляд, Васильев взъерошил волосы и поплёлся в сторону «бэхи». Распахнул дверцу, с остервенением содрал с себя пиджак. Потом, одумавшись, аккуратно развесил его на кресле и плюхнулся на сидение. Рывком пристегнул ремень, достал из кармана мобильный.

– Да, привет, это я, – резко и отрывисто бросил он в трубку. – Что?.. Да, выпил… да, много… Да, еду домой… Да не волнуйся ты, меня есть, кому отвезти! Всё, пока. Пока!

– С кем это он? – интересуюсь у Вадика я.

– Ну, это…

– Так, вы там докурили? – доносится до нас повелительный рык Васильева.

– Прости, Наташа, но это – не моё дело. – Пряча глаза, Вадим отстреливает «бычок» и спешит к автомобилю».

5.

«Наконец-то и мадемуазель Павлова соизволила сесть в машину. Пока она устраивается за рулём, прикрыл глаза, откинулся затылком на подголовник. Господи, кто бы знал, как мне сейчас плохо! Из-за поджелудочной я вообще стараюсь не пить, а тут вдул… то есть выдул… кстати, а сколько я выпил? Пол-литра? Уй-ё…

В голове выстреливает очередной фейерверк.

– Как сидение настроить? – доносится до меня звонкий голосок Павловой, режущий барабанные перепонки почище любого сверла.

– Кнопка под левой рукой, – буркнул я.

– А зеркала?

– И зеркала под левой… Слушайте, вы же, кажется, водили!

Приоткрыв один глаз, наблюдаю за Павловой, ёрзающей на сидении и разглядывающей панель приборов.

– Ну, что на этот раз?

– А можно, я пиджак сниму? – спрашивает она.

– Да хоть всё!

«Зря сказал», – мелькает в моей голове, когда «балерина» возмущенно округлила глаза и уставилась на меня. Смутившись, потёр лоб, приоткрыл окно:

– Вадим, у тебя есть сигареты?

Шевелёв протягивает мне пачку, я разворачиваюсь к Вадиму, и тут «балерина» выжимает педаль газа. «Бэха» резво прыгает вперёд, Вадик бьётся головой о потолок, а я вцепляюсь одной рукой в «торпеду», а другой в тёплую коленку Павловой.

– Простите. – Я быстро убираю руку от её ноги, ощущая, как напряглись её мышцы.

– Аккуратней! – смеётся Вадим.

– Ничего, – помедлив, сообщает Павлова и оправляет юбку.

– Наташ, а что с образцами плат? – Не подозревая о наших сложностях, Вадим протягивает мне зажигалку. – Так вы же в машине не курите? – спохватывается он.

– Уже курю, – злым голосом отзываюсь я.

– Отлично, я тогда тоже покурю, – радуется Шевелёв. – Так что там с тестами, Наташ?

– Сейчас расскажу, только на Калужское шоссе выберемся.

Я кошусь на сосредоточенное лицо «балерины» и на её ногу, которая мечется по педалям. Павлова включает «поворотник», в один разворот выводит «БМВ» из «загончика», находит неизвестную мне развилку и вливается в поток Калужского шоссе. Выкатив машину на трассу, устанавливает скорость в 110 км/ч, после чего переносит локоть левой руки на ободок дверцы и начинает мерным голосом рассказывать о том, что делала на заводе. Вадим с интересом слушает, иногда перебивает её и задаёт вопросы. Павлова отвечает, поглядывая на меня. А я? А я тоскливо разглядываю шоссе и придорожный лесок. И знаете, о чём я думаю? О том, что как это ни странно сейчас прозвучит, я очень люблю умных женщин. Но не тогда, когда умные женщины делают за меня всю работу, и уж точно не тогда, когда умная женщина пытается меня «уделать».

Тем временем Павлова заканчивает свой рассказ фразой:

– В общем, если Ивантеев согласится не накручивать на себестоимости оболочек, то можно считать, что тендер мы выиграли.

– Согласится, не бойся! – смеётся Вадим и поясняет свою мысль: – После сегодняшнего возлияния с Александром Владимировичем он вообще на всё согласится.

«Трепач несчастный, – сжимая челюсти, думаю я. – Ничего, в следующий раз ты будешь бухать за двоих!»

– Вот как? Ну и славно, – кинув на меня быстрый взгляд, Павлова принимается рассматривать пробегающие дорожные знаки и указатели. – Мы, кстати, в Москву въезжаем, – объявляет она.

– Клёво, – радуется Вадик. – А можно меня у Тёплого Стана высадить? К приятелю зайду, – зачем-то поясняет он Павловой.

– Минут через десять. – «Балерина» каким-то чудом встраивается в зазор между «Газелями». Под аккомпанемент клаксонов и дорожного шума, пробивающихся в незакрытые окна, уводит автомобиль к съезду на Профсоюзную улицу.

– Вадик, где мне остановиться? – поднимает к зеркалу глаза.

– Во-он там. У автобусной остановки. Видишь? – ухватившись за её подголовник, сообщает Вадим, и «балерина» прижимает «бэху» к тротуару.

– Классно водишь. Спасибо, что довезла, – улыбается Шевелёв. Поворачивается ко мне, тянет руку: – До свидания, Александр Владимирович.

– М-м. До завтра. Утром ты за меня.

– Понял. – Кинув на Павлову последний взгляд, Вадим выпрыгивает из машины и бегом устремляется к подъезжающему к остановке автобусу.

Пережидая «заперший» нас общественный транспорт, молчим. Наконец, автобус отъезжает.

– Вам куда? – нарушает тишину Павлова.

– Новоясеневский проспект, дом пятнадцать, квартира пятьдесят шесть, шестой этаж… Всё, как в паспорте, Наталья Борисовна.

– А можно ещё вопрос? – неожиданно резко и зло спрашивает Павлова. – Скажите, почему я вам так не нравлюсь?»

6.

« – А что тут непонятного? – Васильев лениво вытянулся на сидении, окинул меня своим знаменитым взглядом. Но мне уже море по колено.

– Мне – нет!

– Ну, вы же пришли на моё место, – Васильев невозмутимо пожимает плечами. Позади нас раздаётся возмущённый вой клаксона. Дёргаю «поворотник», но Васильев перехватывает мою руку и отводит её в сторону. Нажимает на кнопку аварийной остановки. Оценив сигнал «неисправной» машины, водитель запальчиво издаёт ещё пару гудков, после чего сдаётся, с визгом срывается с места и обходит «бэху», успевая бросить мне в окно:

– Идиотка! Шалашовка!

Казалось бы, глупость – всего лишь тупое столичное хамство, к которому давно пора привыкнуть, но у меня дёргается подбородок, а глаза становятся влажными. Васильев с холодным, доводящим меня до исступления, любопытством рассматривает моё лицо. Я нервно закусываю губу и отворачиваюсь.

– Не стоит. Он просто дурак. – Честно, лучше бы Васильев сейчас молчал, потому что от усталости этого дня, от постоянного напряжения, я, не сдержавшись, всхлипываю. – Вот что бывает, когда умные девочки играют в мужские игры, да? – Из-за моего плеча возникает рука с бумажной салфеткой. – Держите.

Отпихиваю руку и разворачиваюсь лицом к своему мучителю.

– Я же ничего вам не сделала! – кричу я. – Так почему вы ведете себя со мной так?

– А у вас пока не было возможности что-то мне сделать, – бесцветным голосом сообщает Васильев. Я выхватываю из его рук салфетку и вытираю свой покрасневший нос. – А вот когда эта возможность появится, то вы её используете.

– Неправда, – трясу головой я.

– М-м? В таком случае, – и Васильев поудобней устраивается на сидении, – завтра напишите заявление по собственному. А я его подпишу. И даже рекомендации вам дам.

– Ваши рекомендации меня не спасут, – огрызаюсь я, – всем и так будет ясно, что вы меня просто выгнали. Вы же не первый день в бизнесе, и вы прекрасно знаете, почему я не могу сейчас взять и уйти. Мне нужно отработать хотя бы два месяца. И хоть что-то сделать для того, чтобы это можно было указать в резюме.

– Вот, собственно, и ответ. – Васильев с удовлетворением закрывает глаза: – Да, между прочим, Лариса – не в моём вкусе.

Растерявшись, уставилась на него. И тут до меня доходит, что делает этот гад. Он понял меня. Он меня «прочитал». Он нашёл мою слабую точку. И теперь он будет мучить меня, давить на неё на полную. Чертыхнувшись, отстреливаю ремень безопасности. Изгибаюсь, чтобы схватить свою сумку и убраться из этой машины к чёрту, к дьяволу – да куда глаза глядят, лишь бы от него подальше. От ослепившей меня ярости я даже не сразу почувствовала руку, схватившую меня за локоть.

– Так, всё, хватит, – доносится до меня.

– Отпустите! – Я брыкаюсь, но хватка становится только жёстче.

– Никогда не думал, что такой ты понравишься мне больше.

– Что? – Застываю на месте. Васильев прижимает к моей нижней губе подушечку большого пальца.

– Что… – дёргаюсь я, – вы что…

– Тихо, – удержав меня за руку, он осторожно и тщательно убирает с моих губ помаду. – Не люблю, – перехватив мой взгляд, поясняет он.

Придвинулся ближе, наклонился, заглянул мне в глаза и мягко, словно спрашивая позволения, коснулся моих губ. Погладил их губами. Попробовал нижнюю на вкус и чуть прикусил её, словно просил пустить его в мой рот. Пытаюсь глотнуть воздух. Мужчина обхватывает мой подбородок сухими горячими пальцами, чуть поворачивает мою голову и медленно, поступательно углубляет свой поцелуй. Он точно пытается узнать, какая я там, внутри. Я отвечаю, и другая его ладонь ложится мне на грудь и начинает мягко, ритмично сжимать её в такт нашему поцелую. В моём горле зарождается тихий стон. Я поднимаю руку, чтобы обнять мужчину, притянуть к себе ближе, и… всё обрывается. Васильев моментально отстраняется от меня. В темноте салона загадочно вспыхивают его глаза.

– Что это было? Ваши мужские игры – или объявление настоящей войны? – Стараясь говорить небрежно, я поправляю блузку, застегиваю пуговички.

– Нет. Это – предложение перемирия.

– Пере… Что? – уставилась на него.

– Ты слышала. – Васильев как-то странно улыбается. – Считай, что мы с тобой заключили сделку: ты делаешь мне тендер, после чего я подбираю тебе фирму, куда ты и уходишь. М-м?

– Нет, не «м-м», – хмурюсь я. – А если я откажусь?

– А ты получше обдумай моё предложение.

Вы тоже слышите в этой фразе подтекст: «Не согласишься, будет хуже»?

– И кстати, предлагаю перейти на «ты», – Васильев на секунду прижимается затылком к подголовнику и резко выпрямляется. – А теперь давай найдём тебе такси.

– А вы… ты как поедешь? – мямлю я.

– Ну, во-первых, ты меня почти довезла. А во-вторых, за мной скоро приедут.

Пока я силюсь понять, что на уме у этого непостижимого человека, он достаёт телефон и ищет иконку «Яндекс-Такси». Вытягивает шею, рассматривает номера стоящих рядом домов и быстро печатает смс-ку, отправляет заказ.

– Так. Нам обещают, что такси уже близко… Отлично. Кстати, я тебе должен.

Похлопав себя по карманам, вынимает из нагрудного пару сложенных купюр и протягивает мне.

– Для такси тут много, – заметив две «пятисотенные», отказываюсь я.

– Цветы Ларисе. Ты покупала, – напоминает он.

– Ладно, – закусываю губу и протягиваю руку.

Купюры ложатся мне на ладонь. Пытаюсь что-то сказать, но позади нас, как нарочно, замирают две фары, бьющие мне прямо в глаза.

– Похоже, твоё такси. Пойдём, провожу тебя, – Васильев выходит из «БМВ». Я выбираюсь следом. Не дотрагиваясь до меня, он распахивает передо мной заднюю дверцу желтого «Форда»:

– Садись.

– Первым делом безопасность, да? – пытаюсь шутить я.

– Нет. Первым делом цель и выбор подходящего средства. Ну, пока… Павлова, – Васильев захлопывает дверцу и достаёт телефон:

– Да, я. Да, рядом с домом.

– Девушка, адрес тот, что указан при заказе? – уточняет таксист.

– Что? – не понимаю я. – Ах, да… Профсоюзная, дом десять. – Машина трогается, а я касаюсь пальцем своих припухших губ.

Кто-нибудь, скажите мне, что здесь сейчас было?»