Kitabı oxu: «В Москву за счастьем! Дневник начинающей москвички»

Şrift:

Приглашаем Вас на страницы Юлии Марченко в соцсетях:

©jumarchenko

От автора

Здравствуйте! У Вас в руках дневник начинающей москвички, на страницах которого Женя Ромашкина рассказывает свою историю поиска счастья в никогда не спящем городе. По себе знаю, когда читаю роман, становится интересно что-нибудь узнать об авторе. Это помогает ответить на вопросы о герое. И вызывает вопросы: «А всё ли в романе вымысел? А может, это автобиографическая история? А может…?»

Вопросы у каждого свои. Какие возникнут у Вас, узнаете во время путешествия по страницам книги. А я буду Вас сопровождать в каждой строке и мысли… И мы вместе проживём историю Жени Ромашкиной, решившей найти в Москве счастье.

Кто я? Поэт? Прозаик? Кандидат экономических наук? Человек, сменивший несколько городов и двенадцать квартир? Любитель запивать яблоки чаем? По каждому пункту утвердительный ответ.

Пишу о том, что жизнь прекрасна и полна любви, постоянно убеждаясь в этом. Везде нахожу поводы, превращая их в события. Я романтик с лёгким налётом прагматизма. Живу в большом городе, за много лет не перестав восхищаться его красотой. Всем значимым и удивительным, что встречаю, спешу делиться. В одни периоды жизни меня чаще посещают строки о любви, в другие – мне важней всего мотивация, в третьи – шучу, в четвёртые… Собственно, Вы всё найдёте в книге, на страницах которой мы вместе будем улыбаться, грустить, вдохновляться, радоваться, размышлять о важном.

СПАСИБО большое спонсорам, которые в меня поверили и помогли с изданием этой книги. Каждый из Вас внёс свой бесценный вклад. Пишу и улыбаюсь, вспоминая вашу поддержку. Вы дали книге возможность дойти до читателей. А мне подарили исполнение мечты…

Ваша Юлия Марченко

Сидя на лавочке у Триумфальной арки, я вспоминала себя, только что приехавшую в Москву. За счастьем, конечно. А зачем ещё сюда во все времена ехали, летели и шли пешком? Менялась жизнь, нравы, правители, да и сама Москва, превращая переулки в бульвары, поднимая всё выше голову и шпили зданий. И до сих пор каждый день спешат: ища удачи и сбегая от безысходности, семьями и поодиночке. Спешат и верят: приютит всех. И она, уставшая и величественная, принимает гостей, многие из которых, распаковав чемоданы, со временем прирастают к Москве, не представляя, как без неё жили. Другие, попробовав на вкус суету и строгий нрав столицы, берут обратные билеты, оставляя её образ в памяти и на брелоках. Каждому своё…

А о чём я, приехав из красивого провинциального города, мечтала? Почему вместо уютной квартиры и такой же жизни выбрала поиск, надеясь на попутный ветер перемен? В наличии было несколько ответов. И сомнения в правильности решения были. Но сколько бы разного ни встречалось на пути, как бы ни было холодно зимними московскими ночами, сколько бы слёз ни видели обе мои подушки, внутренний голос всегда говорил: «Держи ровно спину! Всё будет хорошо!» Я верю…

Августовское солнце скользило лучами по плечам и волосам, как будто хотело согреть про запас, чтоб легче было перезимовать. В голове проносились картинки, складывались в кино, сюжетом которого хотелось поделиться. Мелькнула мысль, стремительно начавшая расти, наполнив меня волнением и потеснив другие мысли. КНИГА. Я подумала о том, что безумно хочу написать книгу: вложить в неё переживания и события московской жизни, обнажить чувства и рассказать о главном – о том, как поспешила в Москву за счастьем, искала его, и… А впрочем, обо всем по порядку.

Глава 1
Начало московской жизни

Собираем чемоданы

Однажды мы сидели на кухне, я плакала из-за очередного неудачно коронованного принца, а мама озвучила мои же мысли, подтолкнув к смелому и очевидному решению:

– Жень, я всё думаю, маешься ты, маешься. Стараешься, делаешь что-то, а не клеится. Пишешь о любви, а нет её. Мечтаешь о большом, а завязла в малом. Помнишь, ты же в студенчестве со сцены не сходила, стихи публиковала везде. А сейчас что? Работа, дом, прогулки по выходным. Грустная такая стала.

– Мамочка, запуталась я. Устала. Тошнит уже от этого постоянства. Ничего не происходит. Мне двадцать семь. А что я делаю? Хотела семью – развелась. Хотела издавать книги, выступать со стихами – они лежат в тумбочке в блокноте. Подружки замуж выходят и выходят. Надоело всё…

– Доченька, а может, тебе с Максимом вместе в Москву поехать, а? Ну что ты теряешь? Попробуешь. Мы с папой к вам приезжать будем…

Дальше можно было не продолжать. Я уже всё решила. Еду с Максом в Москву. Мама, милая мама, которая знает, что я скажу, прежде чем открою рот, увидев огонь в моих глазах, улыбнулась:

– Ну что, Женёк, собираем вещи?

Остальное было делом техники. Макс поступил в московский университет, и в конце августа мы с ним ехали в столицу, взяв с собой чемоданы вещей и планов на будущее. Сами собой в сердце родились строки:

А я в Москву за счастьем поспешила,
С большой провинциальною мечтой.
Из края соловьиного решила
Уехать, не услышав вслед: «Постой!»
Москва меня с пристрастием учила,
К усталости подмешивая грусть.
Теперь я знаю: любит и любила,
Порой бывая строгой, ну и пусть…

До встречи с Москвой я никогда не мечтала пробыть в ней дольше недели, считая этот город большим и неприступным. В школе одноклассники хотели поступить в столичный вуз, в университете подружки мечтали, получив дипломы, на следующий после выпускного день умчаться в город, который никогда не спит.

Москва… Первая наша встреча не стала продолжительной. Один день – и мы расстались на два долгих года. Приехав снова, я заглянула в её глаза, как бы спрашивая: «Ты меня помнишь? Ждала?» Она не отвечала, видимо, привыкнув к этим вопросам. Да и до меня ли ей, быстрой и шумной, было?

Собрав вещи и поехав в город высоток и вечно спешащих людей, я понимала, что букетно-конфетный период с прогулками по Красной площади – это одно, а совместное проживание – совсем другое. Как она меня примет? Не прогонит ли? Вопросы не давали покоя, щекоча мои и без того не стальные нервы…

А как я всё-таки решила уехать из города своего студенчества и первой любви? Вспомнить бы. Чем дольше живу, тем больше осознаю, что всё приходит в своё время. И жизнь, эта прекрасная и обыкновенная жизнь, неспроста преподносит нам то, в чём, оказывается, нуждаемся, подталкивает, иногда слегка, иногда ударами в спину, к нужным путям и решениям…

Живя в своём городе, я была уверена, что всё пойдёт по привычному моим мыслям и ожиданиям маршруту. На работе повысят, так, невысоко, но всё же, встречу хорошего парня, устроим свадьбу, возьмём ипотеку, родим сына, погасим ипотеку, родим дочку… Всё просто и понятно. Но жизнь лишь улыбалась моим мыслям. Она такая. У неё на нас свои планы. И если до Москвы я считала, что двадцать пять – это очень много и пора замуж, то в тридцать я только подумывала о том, надо ли. Если раньше Он должен был быть симпатичным и играть на гитаре, то теперь Он – любимый и родной настолько, что без него воздух не воздух и с ним цветными становятся самые дождливые будни. Но об этом позже…

В общем, постепенно пазлы складывались, а точнее, наоборот, не складывались в нарисованную мною когда-то картину счастливой жизни. Где был принц? Не знаю. Его именем называла других, примеряя им корону. Принцам, как я о них думала, это нравилось. Как потом выяснялось, корона была не по размеру, а они – ненастоящими. Я снимала корону, напоминая того принца из сказки, который по туфельке пытался отыскать свою Золушку. Разница в том, что он тогда нашёл. А мои принцы обижались, грустно им было без короны, приходилось заново привыкать к своей обычности. Некоторые из них, самые смелые, умудрялись меня обвинять в том, что «атрибут величия» не по размеру…

О принцах после. Сначала обо мне, Жене Ромашкиной, или Ромашке, как часто меня называют. Много говорить нескромно, да сразу и незачем. Говорят, я девушка-парадокс. Не то чтобы верю всему, что слышу, но здесь полное попадание. Моя жизнь – переплетение парадоксов. Сколько себя помню, окружающие привыкли видеть во мне «девочку-ромашку», причём совсем не из-за фамилии. Просто образ такой. Наивный взгляд, непослушные кудряшки, бесконечная влюблённость в жизнь и ранимость. К тому же пишу стихи и верю в любовь. Полная картина.

Стоило ли кого-то разубеждать? Иногда пыталась. Но чаще просто жила. И дожилась до того, что в двадцать семь лет оказалось, что то ли шла не туда, то ли мечтала не о том, то ли ещё что, не знаю… Пришла и прочно поселилась в моей всё ещё юной голове мысль: НАДО ЧТО-ТО МЕНЯТЬ. Больше не могу. Во «вчера» остался студенческий брак с безумными чувствами и острой болью. Город, который любила и считала родным, всё чаще давал понять, что надо бы мне куда-то ехать, засиделась. Он меня любил, конечно, но понимал, что пора расставаться, грустил, но не удерживал. Да и удержишь ли меня? Что сложно, то сложно. Город об этом знал. Работа радовала, но почему-то руководство не спешило хорошо оплачивать мои радости-слабости. В общем, загрустила я. В тот период размышлений друзьям достались длинные разговоры за чаем. Они кивали, но не очень понимали, зачем что-то менять. Одни предлагали жить и не сильно задумываться обо всём. Быть проще. Другие поддерживали. Спасибо им всем, потому что чем больше я говорила и слушала, тем больше убеждалась – пришла пора перемен.

Только перемены сами по себе не наступали. Долго. А я побаивалась идти им навстречу, затихла. Мы ждали друг друга почти год. Могли ждать и дольше.

А тем временем решение пришло. Мой любимый младший братишка-выпускник вдруг, как и многие мои одноклассники в своё время, загорелся мечтой поступать в Москву. Он парень упрямый и решительный. И мы всей семьёй начали ему помогать: смотрели вузы, ездили на дни открытых дверей, подавали документы. Чем ближе была мечта, тем грустнее становилась мама. Она так волновалась, как будет наш Макс сам в большом городе. Раньше думали, что всё будет проще: Макс приедет в мой город студенчества, мы будем вместе жить, я присмотрю за братишкой, накормлю. А тут Москва… Но где наша не пропадала? Рванули с Максом в город, который никогда не спит.

Московские будни

С чего начались мои московские будни? Конечно, с поиска места, куда можно возвращаться вечерами после объятий общественного транспорта. Думала, что еду в столицу подготовленной ко всему. Столько историй прочитала и выслушала о схемах обмана, чёрных риелторах, сдаче в аренду несуществующих квартир. Но всё-таки побаивалась. Макс поселился в общежитии, пропитанном запахами жареной колбасы и свободы, а я поехала в агентство недвижимости. Приветливый риелтор Антон повёз меня по окраинам Москвы, показывая варианты. Понимала, что окна не будут выходить на Тверскую, но всё же. Чего только ни увидела, посетив три квартиры.

Хозяйка первой, милая бабушка, сдававшая комнату, сразу объяснила, что слышит плохо, поэтому надо кричать или писать записки. Мыться желательно не каждый день, чтобы не испортить кран. Периодически к ней приходит ночевать сын, он добрый, недавно вышел из тюрьмы, и ему тесно в своей коммуналке, когда друзья приходят в гости. Дальше я не слушала.

Во второй квартире жила семейная пара с тремя детьми, безусловно, тихими и безобидными, как было обещано. Мы на минутку присели на диван в комнате, которую нам любезно предлагали, и тут прибежала девочка, удивлённо посмотрела и попросила выйти из её спальни. Оказалось, мы должны были эту спальню делить с ней и её братом и сестрой. Не очень хотелось. Я закипела основательно, увидев следующую квартиру, где жили три парня, не совсем похожие на трёх богатырей, но ожидавшие сестрицу Алёнушку, которая наведёт порядок, соберёт окурки и перемоет горы посуды. Месяц копили, наверное.

Солнце опускалось за московские высотки, перспектива ночевать на улице не вдохновляла. Антон заметил моё настроение, понимая, что клиент готов сорваться, причём на нём, полистал что-то в телефоне и нашёл лучший, по его мнению, вариант. Мы ехали в «квартиру мечты». Говорить он умел так же хорошо, как я – слушать. И через полтора часа, подойдя к дому, я предвкушала счастливую московскую жизнь в уютном гнёздышке на окраине серой ветки метрополитена. Антон обещал, что от станции метро «Алтуфьево» до квартиры десять минут пешком, видимо, он перепутал, правильнее – бегом, а пешком всё-таки двадцать. Я нервничала, Антон расхваливал себя:

– Десять лет работаю риелтором, у меня репутация. По объявлению и первой фразе хозяина сразу понимаю, что и как. Опыт, – он деланно улыбнулся. – Хотя хвастаться не люблю. Всё сами увидите.

Увидела. Девочка, с которой мне предстояло жить, действительно была довольно милой, особенно по сравнению с предыдущими потенциальными соседями. Хозяин? Вот в нём меня что-то интуитивно смутило сразу. Послушать бы внутренний голос. Не случилось бы тогда в моей жизни множества ситуаций, комичных и не очень, связанных с этим хозяином. Описывать их не буду. Вкратце неинтересно, а писать об этом целую книгу не хочу. Тогда это было острым и важным, как всё, что происходит в «сейчас». А в сегодняшнем «сейчас» плохое забылось, пугающее сквозь призму воспоминаний кажется немного занятным. Да и ничего страшного со мной в той квартире в итоге не случилось. Жива, здорова, пишу книгу.

Хозяин квартиры, Фёдор Степанович, мужчина средних лет с активной жестикуляцией, бодро рассказывал, что живёт в основном в Подмосковье. Но иногда заезжает в квартиру. Крайне редко. А ещё реже остаётся ночевать у соседки через стенку, если допоздна бывает в городе. Всё звучало складно. Девочка утвердительно кивала, безмолвно отвечая на вопрос, хорошо ли ей живётся.

И… я поселилась в комнате три на четыре в Алтуфьево, уснув совсем не с мыслью: «На новом месте приснись жених невесте!» Я думала о Москве и о том, как мы с ней подружимся. Вместе с темнотой пришли они: страхи и грусть. В голове засела фраза: «А что, если…» – прихватив с собой нехорошие продолжения: «А что, если не найду хорошую работу? А что, если в этом большом городе не найду друзей? А что, если буду много работать, но никогда не встречу любовь? А что, если…»

Несколько дней жила в подавленном состоянии. Конечно, я не только грустила и боялась. Ещё смотрела вакансии, звонила, что-то делала, ездила к Максу в общежитие. Но грусть не проходила. Я уже полюбила Москву, но ещё скучала по прошлой жизни, боясь уступить место жизни настоящей. Из тоски помогла выйти старая знакомая, оказавшаяся в Москве проездом как раз на седьмой день моего не совсем оптимистичного состояния. Её утренний настойчивый, как и сама Таня, звонок заставил меня выпрыгнуть сначала из постели, а потом и из печали:

– Привет москвичам.

– Привет, – я старалась взбодрить голос.

– Ты что, спать сюда приехала? – Таню не проведёшь.

– Ну, я это, совсем не сплю, – я иногда терялась от её напора.

– Вот и хорошо. Я на Курском вокзале, проездом у вас, – о, как приятно было слышать «у вас», – пойдём погуляем по столице?

На сборы у меня было полчаса вместе с завтраком. Не забалуешь. Я немного возмущалась про себя, так, для порядка, а через два часа мы уже пили с моей знакомой оптимисткой чай в центре Москвы.

– Ну, рассказывай. Где была? С кем познакомилась?

– Фонтан на ВДНХ видела. И… всё. Работу ищу.

– А познакомилась с кем?

– Ни с кем. Как-то не знаю. Пока ещё город незнакомый. Вот устроюсь на работу, там будут коллеги…

– Жень, ты серьёзно? Я тебя не узнаю. Где наша Ромашка, которая даже мусор с улыбкой выносит и знает всех вахтёрш в общежитии напротив?

– Тань, мне грустно.

– Ах, грустно? Это дело нужное, давай грустить. В двадцать семь симпатичной и неглупой, хотя сейчас сомнения берут, девушке в Москве только и остаётся что грустить. Чем ещё заняться? Ты права.

– Перестань издеваться надо мной.

– Только после вас.

– Да я всё понимаю. Просто тоска напала…

Дальше пошли слёзы, рассказы об уходящей молодости и поиске себя. Хорошо, в кафе было много салфеток. Ромашку прорвало. Расплакалась. Никто в кафе особо не обратил на это внимания, совсем не из деликатности. У людей слишком много своих забот. В этом вся Москва. Можно возмущаться. Но не так и плохо, когда без надобности люди не вмешиваются в жизнь. Я говорила, говорила, салфетки и слёзы заканчивались.

Таня выслушала меня на удивление терпеливо, а потом высказалась, немного жёстко, но в тот момент это было лучшим, что она могла для меня сделать:

– Ромашка, что ты ноешь? Ты зачем приехала? Плакать по принцам-самозванцам? Фотографии старые пересматривать? Скучать? Ты хотела перемен, все уши прожужжала. Так меняй что-то. Я тебя старше на десять лет, у меня дети, и заметь, ничего не боюсь. Да если бы мне сейчас оказаться на твоем месте, я бы столько всего сделала. А ты сидишь, воду льёшь, кучу салфеток испортила. Хватит. Пойдем гулять. Вечером уеду. А через месяц жду отчёт о счастливой жизни.

– Понято, – я не спорила, хотя и не очень-то верила, что найду материал для отчёта.

Мы гуляли по Красной площади, ели мороженое, шутили. Давно я не смеялась так беззаботно. Вроде бы ничего не изменилось: работы по-прежнему не было, съёмная комната была не самым уютным убежищем от душевной непогоды, будущее не имело очертаний. Но меня грела фраза, жившая в душе: «Всё хорошо. Сейчас. И всегда. Улыбнись». И я рассмеялась, случайно толкнула прохожего мужчину с кейсом, спешившего по делам. Он хотел возмутиться, но, увидев мою радость, пляшущую в уголках глаз, только улыбнулся.

Вечером домой ехала прежняя Ромашка, уверенная в себе, в жизни и доверяющая своему новому большому городу, с которым так хотелось подружиться…

А друзья писали, звонили, ахая и охая. Было ощущение, что большинство из них, по факту мало знакомых друг с другом или совсем не знакомых, договорились. Менялись номера входящих вызовов, голоса, а фразы и интонация были одинаковыми. Диалоги повторяли друг друга.

– Что ты там забыла, в этой Москве? Возвращайся.

– Зачем? Я хочу попробовать здесь. Может, получится.

– Да что получится, а? Охота тебе жить в съёмной комнате? Ведь как тут всё хорошо было…

Причём, если бы я начала уточнять, у кого всё было хорошо, ответы могли бы их не порадовать. Я слушала, они предлагали взять обратный билет. Вспоминая то время, не раз задумывалась: «А была ли Москва тогда ко мне строга? Обрадовалась ли она моему приезду?» Сейчас понимаю, что она уже тогда меня полюбила, у нас это получилось сразу, взаимно, но… непросто. А «просто» – это и не совсем моё слово. Она хотела ощутить мою верность, пробуя на прочность. А что я? Слушала прошеные и непрошеные советы друзей, плакала на чемоданах, сбивала набойки в поисках работы. И верила… В себя и в Москву. Продолжали звучать вопросы: «Ну что, не надоела тебе “нерезиновая”? Может, обратно?»

Зачем они это говорили? Кто-то реально переживал за меня, кто-то, возможно, осуждал за смелость. Всякого хватало. Тяжело давались такие разговоры. Но, что удивительно, несмотря на внушаемость, я оставалась непреклонной. Всё выслушивала, с кем-то спорила, кому-то не считала нужным что-либо объяснять. Было непросто, но внутренний голос заставлял расправлять плечи, вежливо класть трубку, скрываясь от «добрых советов», и идти дальше. Помогали родные и те друзья, которые в меня верили. Вдохновляли случайные знакомые, цитаты в социальных сетях, говорящие в унисон с внутренним голосом. А ещё помогали стихи, которые я привезла с собой и продолжала писать в новом городе, чужом и уже своём одновременно.

Город пьедесталов и низин проверял на прочность не только меня. В начале второй недели студенчества Макс позвонил, испугав меня встревоженным голосом:

– Жень, привет. Что делаешь?

– Ничего, а что? Ты почему такой озадаченный? – я знаю каждую ноту в голосе брата, и скрыть от меня тревогу ему ещё не удавалось, хоть он и не любитель жаловаться. Мужчина.

– Я в больнице.

– Макс, что случилось?

– Не волнуйся. Жить буду. Говорят, аппендицит. Ты приедешь?

– Адрес?

Через полтора часа я шла, развевая, как флаг, белый халат, по одной из городских больниц. Макс ждал меня.

Ему было плохо, больно. А у меня началось покалывание в ладонях. С детства, когда мне страшно или грустно, ладони покалывают, как будто неумелая швея разбросала иголки, а я их собираю не глядя.

– Ну ты как?

– Хороший вопрос. На дискотеку собираюсь.

– Шутишь. Значит, не так всё плохо. – Ироничная манера общаться, особенно со мной, – визитка Макса. Не обижаюсь. Он по-доброму.

– Когда операция?

– Через час, – дыхание перехватывало от страха за него, но меньше всего мне хотелось испугать брата.

– О, так ты похудеешь на целый аппендицит. Ладно, не бойся, я буду ждать в коридоре.

Я не уговаривала его не волноваться, не рассказывала о том, что каждый день в мире вырезают тысячи аппендицитов, что этот орган ему никогда не был нужен. Макс этого не любит. Через час его увезли в операционную, оставив меня один на один с переживаниями и телефоном.

«Хоть бы всё было хорошо. Господи, помоги, пожалуйста. Я постараюсь впредь не жаловаться, не страдать по пустякам. Буду жить и благодарить. Только пусть с ним всё будет хорошо», – повторяла и повторяла я.

Ходила по больничному коридору, заламывая пальцы и звоня маме. Она уже взяла билеты на поезд. По факту в операционной он был два часа, а по ощущениям – безумно долго. Сколько я всего передумала за это время. Вспоминала как мой братишка, тогда ещё Максимка, ударился о качели, и ему зашивали челюсть. Как я тогда волновалась за него. Мне было десять, но я уже любила его по-взрослому ответственно и по-детски беззаветно. Годы мало что изменили. Макс стал выше меня, оставаясь младшим братишкой, за которого я переживала, наигрывая пальцами на больничных стенах нетерпеливую мелодию страха.

Врач, вышедший из операционной, наверное, ко всему привык и научился запирать на замок эмоции. А как иначе, если каждый день у него в руке не мышка от клавиатуры и не карандаш? Скальпель ревнивый, не терпит невнимательного к себе отношения. Я еле сдерживала эмоции:

– Скажите, как он?

– Хорошо, только в футбол сегодня играть не пойдёт, – у хирургов юмор так юмор.

– Когда его привезут в палату?

– А что, соскучились?

– Он будет жить? – я готова была разрыдаться. Врач понял, что его юмор не оценили.

– Да будет, будет, куда денется. Идите в палату, сейчас привезут туда вашего героя. Кто он вам, кстати?

– Брат, – теперь уже я не сдерживалась и плакала.

– Ну чего вы, девушка? Всё хорошо.

– Извините. Я от радости.

– Отделение нам затопите своей радостью, – врач улыбался. Его чуть не затопило волной благодарности, текущей из моих глаз.

– Спасибо вам большое!