Kitabı oxu: «Флинт. Мемудры сентиментального панка»

Şrift:

Собеседник

«Юля, мне нужен собеседник».

Телефон в беззвучном режиме прорезал вибрацией сон, высветив на экране одинокое сообщение. Как правило, она отключает в телефоне на ночь интернет, особенно когда хочется выспаться, а спать хотелось очень. Рука потянулась к тумбочке, по пути опрокинув крем для рук. Кто еще может написать в два часа?

«И тебе доброй ночи. Что у тебя?»

«Ты говорила, что я могу тебе написать, когда мне будет нужен собеседник. Вот нужен».

Чтобы экран не слепил глаза в контрасте с темнотой комнаты, ей пришлось сесть и дотянуться до бокового света у кровати. Пока глаза привыкали, нужно было что-то ответить.

«Мне сейчас подъехать?»

Пауза в две минуты: уснул, что ли? А она уже – нет. Сама не зная зачем, она потрясла телефон в руке, как будто от этого сообщение придет быстрее.

«Нет, этого не нужно, можно тут, перепиской».

Вот как. С развитием технологий разговоры за чаем в два часа ночи больше не подразумевают нахождение собеседника рядом. Это кажется просто, но по факту все усложняет: ты напряженно смотришь в экран, пытаясь угадать интонации и настрой человека на том конце сети.

«Ок, давай так. Что случилось?» – Она считала, что никто не звонит ночью просто так. В случае с сообщениями может быть скука или бессонница, но не в этот раз. Она повторила вопрос в попытке понять, что произошло и насколько все серьезно.

«Да так-то ничего, просто поговорить нужно с кем-то».

О как, и темы нет. Сон потихоньку отступал.

Этот человек пишет аранжировки к ее песням. Реже и медленнее, чем иногда хотелось бы, но они достаточно давно дружат, даже на тему музыки, и он ни разу не писал ей ночью что-то кроме: «Вот еще вариант, надеюсь, он будет последним». Ну точно пьяный. Однако пауза, нужно отвечать.

«Ты дома сейчас? Как чувствуешь себя?»

«Дома, не спится. Хреново как-то. Слушай, а ты правда можешь вот так приехать?»

«Ну да, собеседник предполагает беседу».

«Я просто спрашиваю, не нужно. Слушай, а ты ведь тоже не спишь? Так быстро ответила. Или привыкла к ночным перепискам?»

Написать, что он у нее один такой полуночный и что она на самом деле спала?

«Я чутко сплю. – Добавим смайлов, ей не в тягость. – Признавайся, выпил?» – Угадать было несложно, он пил по возможности каждый день.

«Есть такое. Вот ты думаешь про меня всякое, а мне ведь так хорошо в этом во всем. У меня правда хорошая компания, друзей много, и работа мне нравится, и менять я ничего не хочу. Когда-то у меня были серьезные переживания, и тогда мне был знак, что пора что-то менять, а сейчас мне комфортно».

Когда видишь, что человек пишет, но сообщение долго не приходит, это подогревает интерес, потому что понимаешь, что сейчас будет что-то длинное и, вероятно, интересное. Не выпил, а пьяный, точно.

Но следующее сообщение пришло на удивление быстро для такого объема.

«В одном из выпускных классов, в девятом, случилась одна очень неприятная история в плохой компании, к которой я тогда примкнул. И одного из этой компании посадили в тюрьму. Он взял на себя вину за другого, а мы, пацанята, больше как „стайка за шайкой“ за ними там. Дело в том, что в Приморске в то время ты либо падаешь на дно и бухаешь до конца, либо сваливаешь из Приморска, потому что делать там нечего. Ну и после всех этих историй я все же понимал, что что-то надо менять, скоро будет поступление, я уеду из Приморска, буду жить в Калининграде, а там прямо весь центр жизни, там же совершенно все по-другому.

Как и сейчас говорят: „Вот, в Москву уеду, там совсем другая жизнь, все будет по-другому, прям там везде сказка, приеду – попаду в нее“. Вот тоже так тогда думал про Калининград. Но для того чтобы это произошло, мне надо было разойтись с этой компанией и вообще прекратить те связи, начать вести себя хорошо. Перестать бухать, наркоманить и прочей всякой штукой заниматься. Нужно хорошо закончить школу и хорошо поступить, только так. Это – единственное, что от меня требовалось, мне даже деньги не нужны были, мне просто надо было нормально поступить, нормально сдать экзамены при выпуске.

И вот с этими думами я вышел тогда из дома. Так-то я обычно гулял с друзьями, а тут вышел один. Прямо совсем один, одинокий одиночка. Взял себе бутылку портвейна и стал ходить теми же маршрутами, где мы гуляли с друзьями. И я присел на вокзале на нашем, сижу такой, пью, весь в своих раздумьях, людей никого нет, ночь поздняя. А там, получается, такие рельсы, а через рельсы бетонная площадка, на которую с другой стороны из вагонов выходят. На ней стоят фонари, я тебе как-то фотку присылал. За ней еще рельсы. И вот я сижу на лавочке на вокзале, смотрю на эту освещенную бетонную площадку, бухаю, думаю о своем, и тут прямо под фонарь выходит белый волк. Останавливается напротив меня и начинает на меня смотреть. Прямо волк-волк, прямо белый-белый. И прямо смотрит-смотрит.

Я такой думаю: „Ну не может быть. Сколько я портвейна ни пил, не бывало у меня такой отчетливой галлюцинации, это реальный-реальный белый волк! Реально под фонарем. Ну, то есть знамение, никак иначе! Не может такого быть“. Сначала я думал, что никому эту историю не буду рассказывать, потому что подумают, что я сбрендил, все. И я на самом деле так никому ничего и не рассказал.

Увидел, значит, вот это знамение, отставил полбутылки портвейна, развернулся и пошел домой, чтобы лечь пораньше спать, чтобы завтра начать учиться, с бодуна проснуться, все подготовить, ну и вести себя хорошо. Волк ушел в ночь, и я ушел в ночь.

И вот, когда я уже поступил в академию на вышку, это уже конец первого курса был, на бюджете, все как надо, сижу я дома, и заходит папка мой домой в Приморске. А у нас сосед был на втором этаже – Бровко, охотник. И папка заходит и говорит:

– Видел, какую соседи собаку взяли? Такую лайку, с разными глазами. И знаешь, как назвали? Мишка назвали, в честь тебя, у него такие же глаза разные, как у тебя.

– О, прикольно.

А он продолжает:

– У него же хаски была, уже старая белая собака, она же у него сбежала несколько лет назад и бегает по городу. Кто-то ее даже видел, говорит. А дома она не прижилась.

– А что за собака? – спрашиваю.

– Ну, белая такая, большая, видел ты ее много раз.

А я ни разу ее не видел у соседа. Как оказалось, однажды все-таки встретил… Кстати, я ее потом несколько раз в городе видел, даже уже много после того, как закончил академию, приезжал к родителям в Приморск. Такая с провисшей спиной, старая-старая собака, уже совсем бездомная стала. Вот такая история про знамение».

Очень большая история для мгновенного сообщения.

«Ты как за минуту написал все это?»

«Ну, я готовился, на самом деле думал однажды начать с этой истории».

«Начать?»

«Тогда все было плохо, и нужно было, чтобы стало лучше, я ведь это понял тогда, хоть и маленький был. А сейчас вроде все хорошо и знамений не нужно. Только собеседник».

«Я все-таки приеду, буду через 20 минут. Захочешь, чтобы ушла, нальешь чаю и потерпишь десять минут, я хоть посмотрю на тебя. Ну и поговорим».

«Не начинай, пожалуйста. Я попросил собеседника, просто поговори со мной».

«Ты знаешь меня не месяц, Миш. Ты знаешь, что я приеду. Я уже волнуюсь».

«Ты – волнистый попугайчик».

«Так точно, жди».

Зомби-апокалипсис

– Привет! Спасибо, что сразу открыл, не успела замерзнуть.

– Тише ты. Ты ж весь дом разбудишь, если тебе сразу не открыть.

Временами, по ситуации, она могла быть очень сдержанной и спокойной, но он привык видеть ее наводящей суету вокруг его спокойствия.

– Сумку поставь, вот печенье.

– Сколько звуков от тебя сразу… Только большой свет не включай!

Откуда у нее с собой печенье ночью, он спрашивать не стал. Скоро он снова пошутит про то, что она пьет чай исключительно без сахара, потому что так полезнее. При этом за чаем она спокойно съест половину этих печенек.

Она прошла на кухню и теперь печально осматривала узенький столик в поисках места для печенья: команда пустых пластиковых бутылок собралась напротив алюминиевых банок, таких же пустых. Они были меньше ростом, но превосходили количеством.

– Тут не все сегодняшние, некоторые с пятницы стоят, – он предугадал ее вопрос.

– Ты серьезно? – Сейчас уже ночь понедельника. Он точно выходил вчера на улицу, он работает по субботам, и в воскресенье тоже. А бутылки стоят; можно же было с собой захватить. Понедельник – выходной у обоих; может, вынесет. Но столик нужен сейчас. – Очисти стол, пожалуйста, печенье некуда положить.

Он плюхнулся на стул по другую сторону диванчика, на котором расположилась она.

– Ща чайник закипит. Вон там, нижний ящик открой.

Она странно искоса поглядела на него, но поднялась и подошла к шкафу. Если человек еле держится на ногах, пусть лишний раз не встает.

– Ну?

– Наклонись. Видишь там мусорные пакеты? Дай один.

Она оторвала пакет и протянула ему. С полузакрытыми глазами он начал по одной сваливать в него банки и бутылки со стола, освобождая покрытую крошками столешницу. Его руки двигались рывками, неловко, что выдавало степень опьянения. Она молча намочила кухонную тряпку и прошлась по столу.

Чайник закипел. Чайные пакетики – в кружки, печенье – в тарелку; красота.

Она села на диванчик, подперев рукой подбородок и глядя ему в межбровье с выражением, в котором можно было прочесть и теплое отношение, и сочувствие, и что-то еще, не очень цензурное. Вдруг ей так захотелось впустить в кухню прохладную весеннюю ночь с ее свежестью и невероятным обещанием чего-то нового и прекрасного, которому мы все верим каждую весну, но дотянуться до ручки окна можно было только с его стороны. Он же еле фокусировал взгляд, поэтому просто смотрел в стол перед собой. Что ж, свежесть весны будет в другой раз; она знала, что он не проветривает квартиру и даже жалюзи по возможности не открывает, чтобы было темно.

– Как ты? Что-то случилось?

– Да ничего не случилось, просто что-то накатило на меня, и я решил накатить. Сейчас покурю и вернусь.

Там, в коридоре, слегка приобняв его при встрече, она уловила свежий запах сигарет. Любой некурящий человек очень хорошо различает все эти запахи.

Курил он исключительно на балконе, чтобы крохотная однушка не пропиталась сигаретным дымом. Но она пропиталась. А еще там же, на балконе, иногда сохли выстиранные вещи, так что даже на работу он ходил с этим запахом. Она уже говорила ему об этом: все-таки он ведет занятия и у детей. Так-то, наверно, было бы все равно.

Он вернулся через пару минут, слегка посвежевший от ночного воздуха.

– Ты совсем не можешь без этого? – она кинула взгляд на мусорный пакет с бутылками, имя в виду и вторую его пагубную привычку.

– Я вообще выбираю наркотики, которые меня не убьют, – он убеждал, что наслаждается каждой своей вредной привычкой.

– Синька тебя убьет.

– Убьет, еще как! Но попозже. Я бы вот только героин попробовал, но игл до смерти боюсь, я даже зубы лечу без анестезии.

– А ты лечишь зубы?

– Неа, лет десять там не был. Не суть. Одна подруга мне как-то сказала, что героин можно не только колоть. Я ей: «Зачем ты мне это сказала?» Вот сижу теперь, понимаю, что это дно, но думаю. Хочу все попробовать.

– Тогда попробуй семь лет не пить алкашку, вообще.

Он знает, что она не пьет уже несколько лет. Это не табу, а просто решение человека, который научился получать радость без этанола. Никаких религиозных или идеологических запретов – можно и выпить, но удовольствия не будет. Она не любит алкоголь, как он не любит черный шоколад. И в этом они друг для друга как с разных планет.

– Пробовал. Я же ЗОЖником был! Не семь лет, конечно, но блин!

– Серьезно? Ты зожничал? – она даже подалась вперед, отодвинув кружку.

– Ну, сперва потому, что жрать нечего было, потом втянулся. Я ж вообще голодал и бегал! Ща расскажу. И расскажу, до чего ваши книжки могут довести. – Он привстал, стряхнул со стола крошки и сел обратно.

Она достала из кружки чайный пакетик и переложила в другую: потом можно будет заварить второй раз. Дома бы выбросила, но в этом месте добром не разбрасываются. На тесной кухне было тепло и душно, отчего его снова разморило, и было видно, насколько сильно на самом деле его навесило. Он потер руками лицо и продолжил.

– Я очень не люблю читать, – у него заплетался язык, а она удерживала смешок, прикрыв рот ладонью. – Прям очень сильно не люблю читать. Точно не знаю, с чем это связано. А брат мой старший читать очень любит. И знаешь, вот когда у тебя есть близкий человек и ты прочитал какую-то классную книгу, тебе прямо так хочется, чтобы он ее тоже прочитал, так сильно хочется, но ты знаешь, что читать он ее не будет ни хрена?

– Знаю, очень знакомо, – с грустью она вспомнила о попытках разделить с близкими свои любимые книги.

– Так вот. Сначала брат меня долго готовил, видел, что мне нравятся зомби и прочее всякое в этой теме, и начал сперва ссылки кидать на эту книжку: «Ты ж фанат зомби, вот от автора, который сделал „Войну Z“, есть книжка, что делать в случае зомби-апокалипсиса». Я ему: «Ой, в интернете почитаю, да-да-да, интересно». И он эту книжку заказал. Она к нему пришла, он ее прочитал и мне вручает: «На! Где-то к середине книжки ты не узнаешь себя. Ты и так параноик, а так станешь еще большим параноиком». О, – думаю, – это уже интереснее. С чего это я стану тут параноиком? – рассмеявшись, он ненадолго прервал рассказ, разведя руками в воздухе. – Ну и как тебе сказать? К середине книги я не просто стал другим человеком. Я бросил бухать, бросил курить, стал вегетарианцем, занимался скорочтением, голоданием, блин, ну и всячески развивался.

– А все для чего? – она не совсем улавливала связь между скорочтением и зомби-апокалипсисом.

– А еще у меня был собран тревожный чемоданчик. И все к тому, что будет зомби-апокалипсис и нужно быть к нему готовым. Мясо же ты не будешь есть? Потому что мясо, скорее всего, будет переносчиком зомби-вируса, и тогда не надо будет его есть, не стоит.

Она продолжала тихо смеяться, прикрыв глаза. Такой мотивации к здоровому образу жизни ей еще не встречалось. Подумать только!

– И голодать тоже вдруг придется? То, что я спал по три часа в сутки на протяжении года, – это тоже были отголоски вот этого всего. То есть смотри, если ты один, то ты можешь обеспечить себе безопасность на полчаса, а вот на всю ночь – вряд ли. Поэтому спать можно только урывками. Испытания на себе ставил, эксперименты. И вот я такой весь из себя, бегал каждое утро по пятнадцать километров, не пил, не курил…

– А ты километраж измерял? – перебила она.

– Ну, я по карте смотрел, сколько я бегаю, до какого ориентира. Пару раз тридцать километров было. Один раз было, хорошо. Причем без остановок, но долго, конечно. Я бежал четыре часа, такой прогулочный бег. А потом решил еще больше вырасти над собой и, мало того что занимался своим здоровьем, решил тогда, что все-таки поступлю в музыкальный колледж, что мне нужно подготовиться к этому, то есть полностью вырасти над собой, стать тем, кем я всегда мечтал стать – музыкантом! И это был первый раз, когда я поступил в колледж.

На слове «первый» рассмеялись оба.

– Когда я второй раз поступил в колледж, у меня уже были совсем другие мысли. И вот бегаю я, бегаю, спортом занимаюсь, уже с завода тогда уволился. И меня начала беспокоить левая лопатка. Болела, болела…

– Подожди, – снова перебила она. – А сколько ты не ел, когда эксперименты ставил?

– Ну, по две недели иногда почти ничего не ел.

– А как ты к концу первой недели передвигался? Энергии же не было.

– Ну, на воде, воду пил.

– У тебя кругов не было перед глазами?

– Не, это от недосыпа. От недосыпа да, круги под глазами.

– Нет, не под глазами, – рассмеялась она. – А перед. Не штормило тебя, нет?

– Нет. Не знаю даже почему. Я воду пил, а когда не голодал, то ел без соли и без сахара. Но заменял соль и сахар другими приправами, например яйца ел с васаби или с горчицей.

– Ну конечно, при зомби-апокалипсисе соли не будет, только васаби.

– Не-не, это ж к разговору о здоровье, соль и сахар – вредно, а хоть какие-нибудь другие приправы я пытался использовать, чтобы хоть как-то подсластить, потому что питаться нечем. Мучное – такое себе, мясо совсем нельзя, каши влом готовить, на фиг, а вот вареные яйца с васаби я жрать буду. Своеобразно, конечно, но пойми: когда мозг голодает, он же работает неистово во все стороны. Но для этого он должен реально поголодать.

Он закинул в себя печеньку.

– И беспокоила меня постоянно левая лопатка, – продолжал он, уже усевшись поудобнее. Видно было, что для него в удовольствие делиться этой историей. – Я думал, что мне нужно как-то особенно повернуться, чтобы она перестала болеть, а она не проходит, и все тут. Потом боли стали настолько дикими, что я ни сидеть, ни стоять, ни лежать не мог, она ныла постоянно. И вот в конце лета было принято решение сходить в какую-нибудь платную клинику, потому что с бесплатными у меня что-то не заладилось совсем. А в платную можно в любой момент прийти провериться. Никто ж не думал тогда, что у меня там что-то серьезное. А когда сделали МРТ, оказалось, что там две грыжи, протрузия, это все нужно лечить, причем срочно.

И в этот самый момент мы с братом ссоримся с предками. Причем так капитально, что они выгоняют нас из дома, отбирают у брата квартиру, у меня тачку, пугают ментами. Такая вот история. Но лечение было продолжено: мой брат ценой невероятных долгов каждый день по три тысячи отдавал в течение месяца. Его жена со мной на капельницы ходила, потому что я боялся вот этой всей штуки – уколы мне делали. А потом взял и поступил, переселился в общежитие. Хотя, по-хорошему, должен был с Латишевой жить, но я с ней и жил, у нее претензии ко мне такие и были: «Ты жил со мной на деньги мои и моих родителей». Я жил на стипендию! Пятьсот рублей в месяц тогда, рис и вода. Брат снял квартиру, они жили тогда на Сибирякова. В общем, мы съехали из этой квартиры, – он обвел руками кухню.

– Ты здесь с девушкой тогда жил? – она сделала акцент на слове «здесь».

– И с братом, и с его женой. Я жил вон там, – он указал пальцем на угол единственной комнаты, который был виден из кухни. – У меня там была мини-комнатка.

Для понимания: небольшая комната однушки была разделена на две части широким проемом без двери. В одной части помещалась небольшая кровать и старый сервант, в другой – диван и шкафы с телевизором. Там же был выход на балкон. От одной части комнаты к другой было около десяти шагов в длину.

– Вы вчетвером тут жили? – Она была знакома с отсутствием личного пространства, но, видимо, не настолько.

– Кладовочка, да.

– Вчетвером, тут? – она повернула голову в сторону комнаты, хотя с ее места был виден лишь коридор.

– И с кошкой! У нас еще кошка была!

– А-а-а-а-а, – все, что у нее получилось выдавить из себя.

– У меня туда помещалась кровать, и вот эта ширма закрывалась, и нам там хватало места, у меня там был ноутбук, наушники…

– И девушка с тобой там ютилась…

– Жена.

– Подожди, она же не была женой.

– Ну и когда жена была до этого, мы тоже тут жили.

– Вчетвером… – шепот и круглые глаза, смотрящие в сторону небольшой комнатки, разделенной на две зоны.

– И кошка! – он потряс в воздухе указательным пальцем. – Кошка – это важно.

Наступило молчание, было слышно, как над головой тикают часы. Сегодняшняя ночь щедра на истории, пущай продолжает.

– Что пошло не так? Почему опять пить начал?

Он посмотрел исподлобья, и по взгляду было понятно, что нить разговора утеряна. Очевидно, обоим пора спать, ему – в особенности.

– Ты сегодня выходной?

– Да, но все равно нужно будет съездить, ведомость отдать.

– Будешь в моем районе – пиши, увидимся. Поделишься, как опять пить начал. Сейчас тебе поспать нужно.

Он клевал носом, в попытке поддержать разговор приоткрывая слипающиеся, собравшиеся в кучу глаза.

– Ты такая хорошая. Уже уходишь? Ложись тут спи, вон диван есть.

Она поднялась с места, поправив футболку и откинув назад волосы, собранные в длинный хвост.

– Мне нужно завтра утром быть у себя на районе, работаю с утра. По песне завтра поговорим, сейчас спи.

Она обошла стол и приобняла его, обхватив руками голову. Это был первый раз, когда она его так обнимала, до этого всегда обхватывали друг другу плечи или давали пять. Голова его обмякла и приготовилась уснуть на животе. Пришлось легонько постучать пальцами по макушке и отстраниться. На самом деле работы с утра у нее не было, но нужно было зайти к родителям и проехаться по делам, а шуметь и будить через несколько часов мертвецки спящего человека, да еще без возможности нормально принять душ – такое себе. Помыться в этой квартире в принципе уже подвиг. Она помнит, как один раз он мыл при ней посуду: старенькая газовая колонка выдавала горячую воду маленькими порциями с большими промежутками ожидания.

Такси приехало почти сразу. Удивительно, как дорого стоит машина ночью с воскресенья на понедельник: ажиотажа нет, но и таксистов почти нет, поэтому тройной ценник.

– Хорошо, что написал, зови, если что. Я всегда рада тебя видеть.

– Ну какая ты, всегда добрая… – Стена вежливо поддерживала заваливающуюся спину. Он смотрел куда-то через нее и улыбался.

– Доброй ночи, Флинт, – она приобняла его напоследок и вышла в коридор.

Уже в такси она поняла, что прокручивает в голове все сказанное. Йога, преподавателем которой она и была, учит останавливать внутренний диалог. Но что-то происходило в том человеке. И это что-то очень передавалось ей, буквально меняя восприятие происходящего. Химия или магия. Подумать только, и кошка…