Kitabı oxu: «Russia true-crime history: самые громкие преступления от Киевской Руси до СССР»
Моему отцу, который всегда верил в меня
и поддерживал любое мое начинание.
Предисловие
Писать предисловия невероятно сложно. Основная трудность в том – о чем же в них говорить? Все уже сказано в заглавии, аннотации и в самой книге. И, тем не менее, предисловие необходимо в первую очередь для того, чтобы разъяснить авторский метод, коль уж книга претендует на научность. А это, действительно, так. Потому что да, претендует.
Литература жанра true-crime, родоначальником которого является Трумен Капоте с его «Хладнокровным убийством», а истоки уходят корнями в начало XVII века, когда широкое распространение получили судебные памфлеты и церковные брошюры, живописующие о реальных преступлениях и наказаниях, в последнее время сделалась крайне популярной. Автор и сам давно заразился криминальной темой и до сих пор пылает страстью к препарированию преступлений. Именно она заставила его посмотреть и прочитать бесчисленное количество детективных романов, рассказов и очерков, судебных дел, судебно-медицинских экспертиз, полицейских сериалов, журналистских расследований о преступлениях прошлого и настоящего, как в нашей стране, так и за рубежом.
Я большая поклонница Агаты Кристи, Реймонда Чандлера, Г. К. Честертона, Кэролайн Грэм и сериалов, в заглавии которых есть фразы и слова «место преступления», «закон и порядок», «криминальная драма», «убийства», «расследования» и т.п.
Что касается жанра true-crime, то, помимо труменовского «Хладнокровного убийства», огромное впечатление произвела на меня книга «Убийство Мэрилин Монро: дело закрыто» Д. Марголиса и Р. Баскина. Авторы, опросив множество свидетелей и сопоставив факты, которые, между прочим, были у всех под носом, просто нужно было внимательнее смотреть, пришли к выводу, что Мэрилин убили братья Кеннеди. Полагаю, что метод, которым я пользуюсь в этой книге, во многом похож на метод Д. Марголиса и Р. Баскина.
В жанре true-crime написана книга журналистки и правозащитницы Евы Меркачевой «Громкие дела: Преступления и наказания в СССР». Книга – сборник очерков об уголовных делах советской эпохи, о судьбах людей, совершивших эти преступления. Леденящая душу история о 14-летнем подростке-убийце, которого в 1960-х годах приговорили к высшей мере. Или о судье, который в войну потерял руки и ноги, но, благодаря силе воле, получил профессию юриста, и чей сын был убит преступником, которому судья вынес довольно мягкий приговор. И, поскольку СССР давно канул в лету, книга Меркачевой вполне может считаться исторической судебной хроникой, т.е. относится к поджанру true-crime history.
True-crime – синтетический жанр. В нем сплетаются воедино документальный факт и художественное изложение, из-за этого второе его название – документальная прозой. Авторы документальных романов умудряются, благодаря сюжету и композиции, заставить читателя с замиранием сердца следить за развитием событий, хотя, казалось бы, всем и так хорошо известно, чем закончится дело.
Роман Т. Капоте «Хладнокровное убийство», несмотря на документальный жанр, по сути все же – детектив. Драматическое напряжение создается умело выстроенной сюжетной схемой. Загадочное событие, как следует из теории, бывает разным. Часто, это вопрос «кто убил?». Часто, но не всегда. Даже королева детектива, Агата Кристи отдельные свои романы строила вокруг вопроса: «как убил?», подразумевая, что убийца известен. Именно такой вопрос, на мой взгляд, стоит в «Лощине» и «Загадочном происшествии в Стайлз». Иногда это вопрос: «зачем убил?», или комбинации вопросов.
Книга «Russia true-crime history» написана на материале общеизвестных источников, к которым у любого, соберись он изучать историю, есть доступ. Здесь и «Повесть временных лет», и исландские саги – они положены в основу первых двух глав: «Кто убил Бориса и Глеба» и «Ослепление Василька Теребовльского». На основе следственных дел, произведенных по горячим следам, написаны главы о гибели царевича Дмитрия и убийстве Лермонтова.
При наличии воспоминаний современников, автор обязательно включал их в работу. Мемуары, в случае, конечно, если подлинные, – бесценный свидетель времени, хотя иногда и пристрастный. Благодаря мемуарам, автор документальной прозы не блуждает в потемках, а имеет четкое представление, как происходили события. Пусть и с точки зрения одного-единственного человека. К примеру, в главе «Павел, бедный Павел» с нами через толщу времени говорит очевидец последних часов жизни императора Павла I – Н. А. Саблуков.
В главе о террористе Каляеве содержатся воспоминания его адвоката – Михаила Львовича Мандельштама, он непосредственно беседовал с Иваном Платоновичем, знал из первых уст о мотивах убийства великого князя. О казни узника сообщает ротмистр В. В. Парфенов, служивший в то время в Шлиссельбургской крепости.
О гибели Лермонтова остались свидетельства участника дуэли – князя Васильчикова. Впрочем, как станет ясно далее, мемуары эти крайне тенденциозны, их автор, кажется, хочет скрыть некую оплошность, а, может, и намеренную, злостную ошибку, повлекшую гибель поэта. В серьезность дуэли не верил ни один из членов «водяного общества» в Пятигорске. Думали, противники разрядят пистолеты в воздух, да тем и кончится. Но кончилось, как мы знаем, совсем не так. Плохо кончилось. Отсюда мораль: не всем свидетелям можно верить. Прописная истина, неизменно находящая блестящее подтверждение.
Глава об Андрее Боголюбском оперирует данными судебно-медицинской экспертизы, проведенной в 2007 – 2008 годах. Экспертиза подтвердила летописный рассказ об убийстве Владимирского князя, с небольшой пометкой, что непосредственными убийцами князя были двое, а остальные злодеи, чьи имена вырезаны на южной абсиде Спасо-Преображенского собора Переславля-Залесского, лишь присутствовали при казни или грабили впоследствии царские погреба.
Читатель возразит и будет прав, что книга, озаглавленная как «Russia true-crime history: самые громкие преступления от Киевской Руси до СССР», кончается убийством смотрителя Могилева в 1909 году, не дотягивая до СССР на целых тринадцать лет. Никакого противоречия здесь нет. Произведение, которое читатель держит в руках, это первый том true-crime эпопеи, над продолжением которой автор работает в настоящий момент.
Во второй том планируется включить очерк о гибели сына Ивана Грозного царевича Ивана, рассказ об убийстве Кирова, дело о гибели Соломона Михоэлса и т.д. Порядок расположения глав в рамках одного тома – хронологический. В разных томах, однако, преступления перемешаны. Например, глава о царевиче Иване (умер в 1581 году) должна по логике следовать после убийства Хвоста и до гибели царевича Ивана. Тем не менее, в первом томе ее нет. Зато, будем надеяться, она появится во втором.
Подобная дискретность, прерывистость связана с особенностями творческого процесса автора. Ему, т.е. мне (прошу прощения в научной литературе не принято писать «я», только «мы», потому что ведь не один автор работал над темой, до него, слава Богу, над ней трудилась масса народу), итак, автору очень сложно писать линейно, переходя от более раннего преступления к более позднему. В дело вмешиваются разного рода случайности и отвлекающие моменты. Иногда, банально не хватает материала, и жалко тратить время на его поиски. Поэтому берешься за то, что под рукой.
Иногда тема захватывает так сильно, что невозможно справиться с любопытством и хочется немедленно засесть за компьютер. Изучать свидетельства, составлять план, выстраивать сюжет, выискивать мотивы и психологическую подоплеку. И пусть по графику нужно писать главу о Московском царстве, все мысли текут в направлении интересующей меня темы. Прерывать процесс чревато, не факт, что к старым записям захочется вернуться, тема спрячется в долгий ящик, а там забудется, изгладится из памяти и канет в лету.
Именно поэтому автор, поелику возможно, следует глубокой народной мудрости: «Куй железо пока горячо» и работает над темами, по которым есть материал, и на разработку коих мозг щедро отпускает ему творческое топливо.
Вполне возможно и даже скорее всего, у «Russia true-crime history» будет третий том. Не исключено, что в какой-то момент меня перестанут интересовать конкретные преступления, совершенные в прошлом, а привлекут общие тенденции, течения и феномены. Скажем разбойные нападения или преступления, совершаемые беглыми каторжниками. О смене курса читатель в любом случае узнает из предисловия к новому тому. Автор обещает, что в каждом томе он подробно расскажет, о чем книга. Иначе зачем же еще писать предисловия?
Я получила огромное удовольствие от написания книги, надеюсь, что и читателю понравятся очерки о реальных преступлениях из прошлого.
Кто убил Бориса и Глеба?
Борис и Глеб. Икона начала XIV в. Государственный Русский музей, Санкт-Петербург, Россия
Историки согласны, что с убийством Бориса и Глеба в 1015 году не все так очевидно, как преподносит официальная наука. В истории тысячелетней давности по-прежнему остаются загадки и тайны, тогда как каноническая версия о гибели двух братьев, определенна и недвусмысленна, как красный сигнал светофора. Согласно, «Повести временных лет» и житийному «Сказанию о Борисе и Глебе» братьев убил Святополк Владимирович, по прозвищу Окаянный. Он сел на киевский стол после смерти отца и ликвидировал всех возможных претендентов на власть.
В учебниках убийство Бориса и Глеба относится к периоду второй усобицы на Руси. Если угодно, второй древнерусской смуты, когда после смерти единодержавного князя, потенциальные наследники боролись за власть. В средние века войны за наследство могли длиться долго. Обыкновенно, финал наступал, когда оставалась пара-тройка кандидатов, или даже один претендент, как в случае с Владимиром.
В ходе усобиц князья пользовались услугами наемников или, если был заключен выгодный династический брак, просили помощи у союзников. Жившие на юге – у степняков, печенегов и половцев, на западе – у поляков и германцев, на севере – у норманнов-викингов.
Первая княжеская усобица на Руси случилась в 975 году, спустя два года после смерти Святослава Игоревича. На киевский стол по старшинству сел Ярополк Святославич. Средний сын Олег правил в древлянской земле, а младший Владимир – в Новгороде. Вскоре Олег погиб, Киев был взят дружиной Владимира, а Ярополк убит. Дело, такое ясное на первый взгляд, на поверку оказалось с душком. Героев в нем нет, хороши все, но роль Владимира особенно неприглядна. С полным правом летописец мог назвать его Окаянным, ведь на его глазах и по его приказу был убит Ярополк Святославич, единокровный брат, – легитимный киевский князь, на чью власть польстился Владимир.
Владимиру принадлежит честь первого устроителя вертикали власти. Процесс стартовал вместе с официальным крещением Руси, около 988 года. Он ликвидировал племенные княжества, управлявшиеся общинами или выборными советами, рассадил в крупных городах сыновей и родственников, оставив за собой мать городов русских – Киев. В результате расстановок Ярослав оказался в Новгороде, Святополк – в Турове, Борис – в Ростове.
В 1015 году события развивались следующим образом. 15 июля в своей резиденции в Берестове умер Владимир Святославич, еще не старый к тому времени человек, ему было немногим больше пятидесяти. Владимир готовился к походу на Новгород, где посадником (губернатором) был его сын Ярослав, впоследствии названный летописцами «мудрым».
Ярослав отказался подчинятся центру, оставил в Новгороде собранную дань, чем привел родителя в бешенство. Может статься жгучая досада на сына-ослушника и свела Владимира раньше времени в могилу.
Ярослав знал о карательном походе и вел активную подготовку. Нанимал варягов и собирал дружину.
Двинуться на Новгород Владимир так и не успел, расхворался и умер. Вот, как сообщает о смерти и последовавших за нею таинственных событиях Нестор: «Умер он на Берестове, и утаили смерть его, так как Святополк был в Киеве. Ночью же разобрали помост между двумя клетями, завернули его в ковер и спустили веревками на землю; затем, возложив его на сани, отвезли и поставили в церкви святой Богородицы, которую сам когда-то построил». Агиографическое «Сказание о Борисе и Глебе» сообщает несколько иной вариант развития событий: «Святополк, утаив смерть отца своего, ночью разобрал помост в Берестове и, завернув тело в ковер, спустил его на веревках на землю, отвез на санях поставил в церкви святой Богородицы». Агиограф уверен, это Святополк утаил ото всех смерть отца; тогда как летописец полагает, что сей факт скрыли от Святополка.
Н. М. Карамзин, В. Н. Татищев и другие предположили, что о смерти умолчали, чтобы Святополк раньше времени не начал распоряжаться в столице. Георгий Михайлович Филист, современный белорусский историк, уверен, ночные манипуляции проводились с одной только целью: похоронить умершего по христианскому обычаю. Святополк, остававшийся язычником – крещение Руси случилось каких-то двадцать лет назад – обязательно бы провел над телом старый, славянский обряд, чего христианская партия никак не хотела допустить.
Итак, Владимир был мертв, со всей остротой стоял вопрос о преемнике. По старшинству княжить в Киеве полагалось Святополку, сыну Владимира от гречанки, вдовы Ярополка.
Неясное происхождение Святополка – то ли от Ярополка, то ли от Владимира, впоследствии было поставлено князю в вину. «От греховного корня зол плод бывает», – так начинает летописец свой рассказ о Святополке. Безымянная мать его, по слухам была монахиней, которую Ярополк похитил из обители и насильно взял в жены. Владимир, избавившись от Ярополка, забрал к себе в гарем беременную девушку и жил с ней не в браке, а во грехе. Поэтому-то, по словам летописца, и не любил Владимир Святополка, существо лукавое и порочное, дурную кровь.
Святополк был женат на дочери короля Болеслава Храброго (на самом деле королевский титул Болеслав принял только в 1025 году, а до этого титуловался князем Польши, но мы для простоты будем называть его королем), имени которой источники не сохранили. С отцом-отчимом у туровского князя имелись серьезные разногласия, религиозного или политического характера. Поговаривали, что Святополк, при поддержке польского короля намеревался низложить Владимира. Заговор провалился, и мятежного сына вместе с женой и духовником заточили в темницу, где те и просидели некоторое время. Болеслав хлопотал о зяте, волновался за дочь, и Владимир, смягчившись, выпустил их из застенков, но держал при себе в Вышгороде, приказав наблюдать и сторожить крамольников как зеницу ока.
Бориса, рожденного, по разным данным, от греческой принцессы, отец особенно любил и намеревался в обход лествичного права – когда наследник избирается по старшинству – поставить во главе государства. Этот факт отмечен В. Н. Татищевым и С. М. Соловьевым. Не все историки согласны с ним. Нестор в Лаврентьевском изводе «Повести временных лет» не упоминает Бориса в качестве преемника, но лишь отмечает, что после смерти Владимира многие киевляне были за Бориса.
Борис, как и Святополк, большую часть времени находился при отце, в Киеве. Особо отличился он в походах против печенегов. Можно сказать, что печенеги были его специальностью. Известие о смерти Владимира застало его в одном таком походе.
Глеб, князь Муромский, вторая жертва окаянного Святополка, хотя и упоминается в источниках наравне с Борисом, фигура полулегендарная. По крайней мере в момент смерти Владимира он является на страницах летописей неизвестно где, то ли на севере, то ли на западе. Нет никаких источников, кроме агиографических, которые бы говорили об особой любви Владимира к Глебу. К Борису – да, но не к Глебу.
Итак, сообщает нам официальная версия, по праву старшего на трон в Киеве сел Святополк. Как и полагается новому правителю, начал он с раздачи милостей и даров. Киевляне дары «брали, – не без злорадства отмечает Нестор, – но сердце их не лежало к нему, потому что братья их были с Борисом». Борис в то время, как было сказано, находился в походе против печенегов, но, узнав о смерти отца, повернул коня назад.
Дружина Бориса, свежая и не истрепанная в боях с печенегами, по старой традиции, предлагала князю помощь в деле отвоевания киевского престола. Мол, если Борис хочет, они к его услугам. Борис наотрез отказался и заявил, что закон не преступит. Хотя и прочил его отец в правители, но право старшинства словно нерушимая святая заповедь, и он страшится Божьего гнева. Дружина пожала плечами и ушла восвояси. С Борисом, разбившим стан на реке Альте, остались только ближние отроки.
Святополк же, – повествует далее летописец, – «исполнившись беззакония, воспринял мысль Каинову» и задумал погубить Бориса. Послал сказать, чтобы брат ехал в Киев, а сам нанял вышгородского боярина Путшу убить его по дороге.
Гнусное дело было исполнено в точности. От Вышгорода до ставки Бориса на Альте – шесть часов на хорошей лошади. В предрассветных сумерках убийцы проникли к Борису в шатер и изрубили его и его отроков. Одному из приближенных, особо любимому Борисом, Георгию отсекли голову и зачем-то выбросили подальше. Так чтобы никто не смог его опознать. В живых, однако, остался брат Георгия – Моисей. Он, несмотря на шоковое состояние, сумел скрыться от убийц, прибежал в Киев, где его приютила Предслава, дочь князя Владимира.
Тело Бориса было доставлено к Святополку, но тут выяснилось, что мученик еще дышит. Святополк, вот уж поистине редкостный мерзавец, приказал добить его, и воины пронзили святое сердце Бориса мечами. Сцена практически дословно повторяет убийство предполагаемого отца Святополка – Ярополка Святославича. Двое варягов, по приказу Владимира, «подняли его мечами под пазухи». Впрочем, дубликаты сюжетов встречаются в «Повести временных лет» постоянно.
Летописец приводит даже имена непосредственных исполнителей убийства Бориса: Путша, Талец, Еловит, Ляшко.
Умертвив Бориса, Святополк задумался об устранении следующего претендента на трон. Им, по странной логике, оказался не Ярослав, сидевший в Новгороде и бывший следующим после самого Святополка на лестнице преемников, а Глеб, князь Муромский. Глеб не знал еще, что Владимир умер, и что он – один из наследников. Святополк отправил к Глебу послание, мол, отец занемог и ждет в Киеве.
Неизвестно, где новость застала Глеба, но он, как верный сын, поспешил в столицу. Ехал через Волгу, там его конь повредил ногу, затем через Смоленск, где пересел на «кораблец» и по воде пустился в Киев. Если предположить, что Глеб отправился из Мурома, родовой вотчины, то дорога слишком длинная и кружная, пусть читатель сам убедиться в этом, взяв в руки карту. А вот если – из района Ярославля или Вологды, к тому моменту еще не оформившихся в городские агломерации, то линия получается вполне себе прямая.
В пути пришла к Глебу весть от Ярослава, что Святополк обманом выманил его (откуда? – Ю.С.), чтобы убить. Глеб не успел ничего сделать с этой информацией, хватило времени только помолиться и посетовать на горькую судьбинушку. Едва судно пристало к берегу, как на борт ворвались головорезы киевского князя и перебили охрану. Глеба зарезал его собственный повар – Торчин, очевидно подкупленный врагами, или, как объясняет Нестор, по приказу одного из убийц – Горясера. Вероятно, Торчина поставили перед выбором – либо он убьет князя, либо убьют его.
Тело Глеба забрали и увезли в Киев, кто и как – неизвестно.
После Глеба первым в очереди на наследство оставался опять же Ярослав, но окаянный Святополк почему-то нацелился на Святослава, древлянского князя, бывшего уже самым запасным вариантом. Летописец сообщает, что в данном случае Святополком овладела жажда наживы. Он задумал перебить всех братьев и сделаться единственным владетелем русской земли. И расставить, очевидно, собственных посадников в подвластные земли. Злой плод от греховного корня, волчья натура, прирожденный убийца. На уме одно душегубство. Не иначе.
Узнав, что Святополк задумал его убить, Святослав сбежал в Карпаты, но там дружина брата настигла его и изрубила в куски. Любопытно, что этого князя к лику святых не причислили. Видимо, потому что он, в отличие от Бориса и Глеба, попытался сбежать, или потому что сопротивлялся, или по какой-либо другой неизвестной нам, но наверняка веской причине.
Ярослав, смотревший на ужасные беззакония из-за высоких новгородских стен, наконец не выдержал. Кровь братьев вопияла к нему, обычай требовал выдать Святополка на месть. Это опять-таки по официальной версии.
Ярослав собрал большую дружину из местных жителей, пообещал, в случае победы над Святополком, значительные льготы и независимость. Постращал между прочим, глядите, мол, возьмет Святополк власть в Новгороде, всем худо будет, полетят буйны головы. Поплакался, рассказал об участи бедных братьев, которых умертвил окаянный Святополче. Новгородцы, кто, соблазнившись посулами, кто, испугавшись перспективы оказаться под властью грозного киевского князя, пошли за Ярославом. Значительную часть войска составляли варяги-наемники.
В 1016 году Ярослав выступил с большим войском против брата. У Святополка было много людей, на подмогу киевлянам шли из степей печенеги. Братья встретились под Любечем, и три месяца стояли друг против друга по разным берегах Днепра, не решаясь напасть. Киевляне тогда начали дразнить новгородцев, обзывая их плотниками, которых они заставят строить дома, когда возьмут в плен. «Князь, – сказали новгородцы, – мы такую обиду терпеть не можем, и сами начнем их бить», – после чего стали переправляться на другой берег.
Ярослав послал лазутчика в лагерь противника для встречи с завербованным воеводой. Воевода должен был указать благоприятный момент для начала битвы. Информация была получена, и битва началась. Чтобы отличать своих от чужих (ведь дрались между собой братья-славяне), Ярослав велел дружине повязать головы платками. Новгородцы ударили внезапно и оттеснили киевлян к озеру, люди и кони ступили на тонкий лед, лед не выдержал и многие утонули.
Печенеги не успели подойти к месту битвы, когда все уже было кончено. Потерпев поражение, Святополк бежал в Польшу, к своему тестю Болеславу Храброму, а Ярослав утвердился в матери городов русских.
В 1018 году Святополк вместе с Болеславом задумал взять реванш и двинулся на Ярослава. Ярославу стало известно об этом заблаговременно, он выступил заранее и нашел брата на реке Буге. Теперь уже ярославово войско дразнило поляков и грозило проколоть толстое чрево их короля. Поляки бросились на русских и победили. Ярослав бежал, укрылся в Новгороде и стал готовиться к новой битве.
Окрыленный легкой победой, польский король вознамерился править в Киеве единолично, без Святополка. В политическом и географическом отношении Киев был весьма привлекательным местом: в город стекалась дань с подвластных земель, здесь кипела культурная и торговая жизнь. В столице было приятно и удобно, с какой стороны ни посмотри. Болеслав, которого, по словам его современника Титмара Мерзебургского именовали «Большой славой» не по заслугам, а просто потому, что имя такое, принялся вместе с дружиной безобразничать в городе, в современных терминах творить беспредел. Его воины грабили жителей и обращались с вольными горожанами как с последними холопами. Требовали кормить и содержать их. Польская самочинность быстро надоела киевлянам, и они позвали назад Святополка. В один миг составилось грозное ополчение. Болеслав сопротивлялся недолго, помощи ждать было неоткуда, бывший союзник сделался злейшим врагом, наилучшим выходом был побег на родину, в Польшу, что король вскоре и сделал. С собой он захватил казну и несколько девиц – дочерей Владимира, вероятнее всего от Рогнеды, брошенных там на произвол судьбы еще раньше, после поражения Ярослава на Буге. Предславу, в которую Болеслав был влюблен, и которая постоянно отказывала ему, он взял в жены насильно. По дороге он вернул себе червенские города, захваченные раньше Владимиром.
Ярослав тем временем собирал войско, чтобы отвоевать Киев. О том чтобы тихо и спокойно править в Новгороде, буде его у Ярослава никто не отнимал, он и думать не хотел. Вероятно, пришлось посулить золотые горы, чтобы новгородцы вступили в дружину и дали денег. Для финансирования военной операции Ярослав обложил город непомерной данью.
Святополк находился в чрезвычайно невыгодном положении. С малым количеством людей и с почти полным отсутствием союзников. Болеслав был обижен и пальцем бы не пошевелил для русского князя. Можно было нанять печенегов, но дело было долгим и хлопотным.
В 1019 году братья вновь сошлись, на этот раз на реке Альте, недалеко от того места, где, по заверениям Нестора, убили Бориса. После жестокой битвы, Святополк потерпел поражение и спасся бегством. Летопись сообщает, что окаянного убийцу постигла Божья кара в виде странной болезни: ему все время мерещилась погоня. Но скорее всего Святополк был серьезно ранен и лежал в бреду, пока верные слуги везли его в безопасное место. По дороге князь скончался.
Ярослав утвердился в Киеве и принялся отгонять от великокняжеского стола оставшихся претендентов. Удивительно, но такие еще оставались.
В «Повести временных лет» история Бориса и Глеба приведена в сжатом виде. Скупо и без особенных подробностей. Гораздо более красочна сцена убийства и предшествующих ему плачей и песнопений в житийном «Сказании о Борисе и Глебе», написанном в Киево-Печерском монастыре, альма-матер многих книжников на Руси, не ранее 1054 и не позднее 1072 года, т.е. как минимум спустя 39 лет после убийства. Остался ли к тому времени хоть один свидетель произошедшего? Вряд ли.
В литературном отношении «Сказание» построено на антитезе, контрасте, который символизирует, как можно догадаться, противоборство сил добра и зла, Господа и Сатаны. Святополк, заказчик убийства, написан исключительно темными красками. Подлые убийцы, подосланные к Борису, совещаются ночью, в них нет не капли жалости, они с холодным сердцем добивают жертву. Борис и Глеб – полная противоположность Святополка. Они плачут, стенают, покоряются жестокой судьбе, произносят попутно наставительные речи (для потомков) и умирают с именем Бога на устах. Как и положено настоящим святым. «Не знаю поэтому, какую похвалу воздать вам и недоумеваю, и не могу решить, что сказать?» – растерянно сообщает автор «Сказания», и так уже, кажется, написал столько искренних восторженных похвал братьям, что больше некуда.
Текст «Сказания о Борисе и Глебе» повторяет фабулу «Повести временных лет», а потому можно заключить, что в основе их лежит один источник.
«Тенденциозным историческим романом» назвал «Сказание…» историк Александр Степанович Хорошев. Реальные события прошлого переплетаются в этом литературном произведении с вымыслом воображения агиографа. «Сказание…» безусловно написано по заказу и задача историка – определить момент, когда факт насильственной смерти двух братьев приобрел особое значение и стал служить скрепой для расползающегося по швам удельного древнерусского общества.
Канонизацию Бориса и Глеба и написание агиографического жития-сказания относят к 1072 году, к правлению Изяслава Ярославича. Любопытный факт: именами мучеников в княжеской семье не был назван ни один ребенок, родившийся после их гибели. Зато Изяслав Ярославич назвал именем окаянного Святополка своего сына, родившегося в 1050 году. Это прямо свидетельствует о том, что «святыми» братья стали гораздо позднее года их предполагаемой смерти.
Владимир Мономах в своем «Поучении», написанном в 1099 году, называет день 24 июля, когда, согласно хронистам, Борис был убит в своем шатре не «днем Бориса и Глеба», а «днем Бориса». Вероятнее всего, к концу XI века культ братьев-святых еще не устоялся.
Культ Бориса и Глеба призван был осудить княжеские распри, укрепить вертикаль власти и смягчить сепаратистские тенденции. Русь хотели сделать единой, управляемой строго в соответствии с лествичным правом. Власть переходит по старшинству – от отца к сыну. Старшие защищают младших, младшие – беспрекословно повинуются старшим. Именно так поступали Борис и Глеб, ставшие святыми. Так поступил Ярослав, заступившись, отомстив за младших.
Читатель ошибется, если решит, что об убийстве Бориса и Глеба сообщают только отечественные, русские источники. На самом деле об этом времени и об основных фигурантах можно прочесть в хронике немца Титмара Мерзенбургского (975 – 1018) – современника Владимира Святославича и Святополка; у Яна Длугоша (1418 – 1480), польского историка; и… в скандинавской «Эймундовой саге».
Чтобы раз и навсегда закрыть вопрос, можно ли считать сагу историческим источником, обратимся к научной литературе.
Как написано в учебнике, историческим источником называется материальный носитель с зафиксированной на нем информацией о прошлом – пергамент с договором, свиток с текстом песни, орудие труда, барельефы на гробнице и т.п. Источник создается человеком и только им, т.е. годовые кольца на деревьях – это, конечно, источник сведений, и крайне достоверный. Он может помочь в историческом исследовании, но это ни в коем случае не исторический источник.
Можно ли считать художественное произведение, коим является сага (и житие, заметим мы в скобках) историческим источником? Вполне.
Доктор исторических наук А. Я. Гуревич рассматривает средневековые скандинавские саги – как достоверный и беспристрастный источник по истории Европы. «Сага, – по мнению профессора Гуревича, – жанр повествования, встречающийся только в Скандинавии и преимущественно у исландцев. Особенности саги […] обусловлены специфическим местом, которое она занимает на грани между фольклором и литературой. С фольклором сагу сближает наличие в ней несомненных следов устной народной традиции, в частности разговорной речи, и то, что в саге совершенно не виден ее автор, манера рассказа которого не индивидуализирована и который – это особенно существенно – не осознает своего авторства. Вместе с тем, хотя саги первоначально и бытовали в устной передаче, при записи они, вероятно, подверглись известной трансформации; мы их знаем, естественно, только в той форме, в какой они были записаны (преимущественно в XIII в.). […] Саги не знают вымышленных героев, все упоминаемые в них лица жили в Исландии и в других странах (поскольку и о них заходит речь) в «эпоху саг»; во всяком случае, исландцы, рассказывавшие, записывавшие и слушавшие или читавшие саги, были совершенно убеждены в подлинности этих персонажей, с которыми их нередко связывали узы родства, как и в истинности всех происшествий, упомянутых в сагах. Категория художественного вымысла или преувеличения абсолютно чужда сознанию создателей саг».
