Kitabı oxu: «Во сне и наяву», səhifə 2
Глава третья. Сон
Темнота. Опять беспомощное состояние. Лежать неподвижной жертвой, сломанной куклой без возможности подняться, пошевелить хотя бы пальцем. Но в этот раз, в отличие от всех прошлых снов, Лиза в неровном свете за головой увидела тяжелый тулуп, что придавил ее к лавке. Стену из бревен рядом с собой. Белую глыбу печи, от которой явно тянуло теплом. Услышала скрип открываемой двери. Шорох и снова эти шаги. Тяжелая поступь приближающегося знакомого кошмара.
– Ладно, хоть увижу, чего боюсь, – подумала она вдруг.
Обмирать от ужаса, как в прошлые разы, расхотелось совершенно, зато появилось совершенно ясное понимание, что это все ее сон. В любой момент Елизавета проснется и свалит из этого мрачного места. Любопытство оказалось сильнее. Шаги приближались, и в освещенный круг наконец-то вошел огромный мужик в темном тулупе. Лохматый. Заросший черной бородой по глаза. Чисто Йети.
– Луша, неужели очнулась, душа ты моя ненаглядная! – прогудел он. – Деточка, живая. Донечка моя.
– Тятя? – срывающимся голосом прошептал Лизкин рот. Тело под тулупом Елизавету не слушалось и жило своей жизнью.
– Думали, заломало тебя до смерти, моя кровиночка. Сейчас бабку кликну. Пусть посмотрит тебя. Лежи, лежи, – поправляя тулуп на болящей, между тем говорил лохматый «тятя». Борода черная топорщится, нос покраснел, брови хмурые, а глаза добрые.
Опять жалобно под этим человеком-горой заскрипели половицы, и бабахнула входная дверь. И как не было его. Лиза подняла взгляд. Над головой ровно светилось мягким лампадным светом вороново перо. Вот оно путеводное, разгорается уже не лучинкой, а свечкой. Хлопнула снаружи дверь, снова шаги, они были помягче, чем от громовых сапог. Полегче и торопливее.
– Баба Мила! – выдохнула Лизонька, забыв, что ни говорить, ни управлять этим неподвижным телом она не могла никак.
– Ах, ты ж леший-то! – не старая еще женщина в домотканной одежде и платке, повязанном узлом на лбу, всплеснула руками, – Лизаветка! Егоза ты такая, негодница! Куда забралась! Ну-ка брысь отсюда! Ишь че удумала, бессовестная!
И единым выдохом дунула на перо. Все погасло.
Глава четвертая. Явь
За окном пели птицы, и береза приветливо махала зелеными ладошками на ветках. Апрель был на диво теплым. Утро сияло, умытое ночью небо наливалось лазурью. Лизе хотелось петь или хотя бы мычать что-то жизнерадостное.
– Не все еще потеряно, – соглашалась она с синицей за окном.
– Смерти нет, мы все поправим, – вторила ей текущая в чайник вода.
Вчера Лизавета основательно опустошила свою банковскую карту и назаказывала несколько сумок снеди для предстоящей поездки. По кухне разносился запах еды. Впервые за, черт знает, какое время. На тарелке лежали ароматные бутерброды на поджаренном хлебе с сыром, дольками помидора, который пускал слезу на срезах, и хрустящими листиками салата.
– Мишаня, Ленка – дорогие вы мои! Давайте кофе пить. Я сварила только что, – улыбающаяся Лиза затащила опешивших друзей на кухню, как только те вошли в дверь.
– Не разувайтесь, все равно скоро выходить, – продолжала щебетать она.
– Лен, а Лизка наша точно дилера не меняла? В смысле, вы депрессанты в нее все-таки впихнули, но дозировку считали, как вес плюс возраст, а не по инструкции? – громко зашептал Михаил своей жене, делая страшные глаза в сторону хозяйки дома.
– Нет. Это она сама с ума сошла. Шла, шла и дошла. Мне она такая больше нравится.
Елена Невозмутимая умилялась стремительным переменам в душевном состоянии своей подруги, Лизавета стала все больше походить на ее веселую, язвительную одногруппницу, с которой Ленка пикировалась часами между парами в институте.
Ребята подготовились к вылазке в глухую деревню основательно. Взяли с собой не только инструмент, но и спальники, фонари, а также прочий походный скарб. Сумки с продуктами уже ехали на самой Лизке. Машина была под завязку, но настроение у всех было, как на пикник.
Деду Василию для улучшения дипломатических отношений везли гостинцы из столицы. Мишка настоял, чтоб нормальных сигарет мужику купили, да и вообще, он сам с дедом переговоры вести будет.
– Знаю я, как ты дипломатические отношения налаживать станешь. Наклюкаетесь до зеленых чертиков. Там, может, дедуля уже градус не держит, а ты все туда же… – ворчала не всерьез Елена Премудрая.
Маурино встретило их сумеречно. Апрель переменчив – сейчас солнце, а через полчаса дождь или снег зарядит. Дом стоял поникший, с забитыми окнами, еще более печальный, чем в прошлый раз.
Решили сумки не вытаскивать из машины, но инструмент откопали.
– Первым делом нам окна освободи, а затем иди искать деда Василия. Тащи ему свой проднабор, делай, что хочешь, но чтоб сюда пришел и помог нам печь разжечь! – командовала благоверным Лена.
– Я сам могу, – Мишка позиции пока сдавать был не готов и звание главного мужика в доме считал своим по праву.
– Миш, тут политический момент. Мы побыли и уедем, а Лизке здесь, может, жить придется. Совместный труд сближает. Иди, иди уже.
Мишаня ушел, а подруги-комсомолки пошли осваивать целину. Березу решили пока не трогать – там кран нужен, а не две хрупкие дамочки, а вот сломанные ветки, сухие листья и прочий мусор полетели в кучу для костра.
Окна открыли, устроили сквозняк. Вымели пылищу и не заметили, как опять выглянуло солнце.
Мужчины пришли как раз к тому моменту, когда две трубочистки совали в жерло белого монстра хворост и найденные газеты.
– Ты куда ж, окаянная, суешь! – запричитал дед Василий. – Это для хлеба, а для дров пониже – вот тут! Тягу-то проверь, да заслонку открой, угорим как есть.
– Здрасьте! – в один голос выдохнули девчонки. – А мы тут вот прибираемся.
Печь к дедовым рукам оказалась отзывчива. И хворост приняла, и дрова сухие из сеней. Пока прогревалась, Ленка с Лизой накрыли на стол и усадили Василь Акимыча во главу. Подобревший дедок тянул подаренный Мальборо и пускал дым в потолок.
– Надо завтра на кладбище сходить, – проговорила Лизавета давно засевшую мысль. – Покажете, Василий Акимыч?
– Покажу, отчего ж нет. Завтра с утречка и пойдем. Козу-то когда будешь забирать?
– Какую козу?
Мысли о кладбище никак не вязались с животным… Жертвоприношение что ли совершать? Сатанизм какой-то получается.
– Милку, бабкину козу, стало быть. Она стельная, у меня стоит уже с зимы, а ей рожать. Стар я за этим всем хозяйством ходить. Резать-то жалко – беременная.
– Стой, дед Василь. Куда мне коза? Приехала сегодня и уеду, а ее куда? В Москву? Я вообще с животными не дружу.
– Наследство приняла и козу, значит, принимать надоть. Нечего на мне как на тракторе ехать, – обиделся селянин. – Завтра вот и приведу. Че хошь, то с ней и делай. Фря какая.
Насупился, одел свою телогрейку и вышел из дома.
Праздник не задался. Посидели молча, пережевывая эту новость. Лизка вытащила своего помощника, стала настраивать доступ в интернет. Может, кто-нибудь срочно возьмет животину на сносях. А ребята ушли жечь костер из веток на улицу. Ничего не решив, легли в спальниках прям на полу. На Маланьину кровать за печкой так никто и не покусился.
Глава пятая. Сон
Засыпалось на голых досках тяжело. Укладываясь на туристическом коврике, Лизка никак не могла придумать выход из этого зоологического тупика. «Может, правда, в зоопарк ее отвезти?» – мелькнула гениальная мысль уже перед полным погружением.
Горница в доме из сна преобразилась до неузнаваемости. Печь стояла не на том месте, и лавка, где теперь лежала Луша-Лизаветка, была пошире. В окне занимался рассвет, а рядом с девочкой сидела баба Мила, скрестив руки на груди.
– Явилась не запылилась. По что девку мучаешь? Ей и без тебя худо, дальше некуда. Лизаветка, ну чего тебе дома не сиделось, оглашенная? Чего теперь с вами слипшимися делать-то? – голос бабкин был уже не строгий, а просто грустный. – Просыпайся, сонная паломница. Рассказывай, почему мне даже после смерти от тебя покоя нет. Нет, чтоб к бабке при жизни приехала, а она решила меня с погоста достать. С детства такая была, коза упертая.
– Коза, баб Мил! Мне дед Василий твою Милку грозится отдать. А я не готова, я всего на пару дней приехала и с животными вообще не знаю, чего делать.
Все заготовленные вопросы улетучились при упоминании волшебного слова «КОЗА».
– А чего делать. Бери и живи. Милка – коза хорошая. Прикипела я к ней. Вот кого жалко было бросать, так это кормилицу мою. Оставь ее себе – справишься как-нибудь. А я тебе подсоблю, так уж и быть. Ты здесь надолго осталась.
Баба Мила развернулась и пошла к столу. Потекла вода в таз.
– Давай умываться да посмотрим, чего там приключилось с ребятенком. Силантий, кузнец, один с Лушею остался.
Щупала она Лушино тело. Гладила, пальцами разминала.
– Мамке ее давно нездоровилось, вот и подсказали добрые люди, что на богомолье надо – поехали туда втроем. Мало того, что Евдокию в дороге застудили, да похоронили на чужой стороне, так еще и Лушеньку не сберег дурила. Лошадь оступилась, телега на мосту и перевернулась. Все, кто был, вместе с телегой в воду и попадали. Силантий-то рядом шел, а Лукерья прямо в середке сидела. Думали, уже мертвой вытащил. Телегу проклятую в один горб поднял. Выл на Лушкой сутки, пока на руках до дома нес. Не разумею, чего с нею делать – ни тебе переломов, ни растяжений, глазами хлопает, лепечет потихоньку, вроде узнавать начала, а руки да ноги напрочь отсохли. Я ее к себе в дом перенесла. Думать надо, Лизавета, чем помочь можем. Ты в городе, в большой медицинской конторе, говорили, непоследний человек. Я травками да припарками пособлю, а духтора тут – смех один. Наш фельдшер деревенский один бы их всех поганой метлой по двору гонял, али еще чего похуже.
– Да я больше по бьюти сфере или по похудению, вот, – промямлила Лизавета.
И вдруг подумалось, что для Луши, может, ее присутствие – это последняя надежда. Если был поврежден позвоночник при ударе или что-то сместилось, тут ее точно лечить не будут: «Надо покумекать, чем девочке можно помочь. Хоть массаж или иглоукалывания научимся делать. Таблетки в сон не протащишь, это точно».
В голове крутились шестеренки, бегали тараканы, каждый со своей идеей. Может, Лиза тут магией владеет, или у нее какие-нибудь суперспособности открылись?!
– Баб Мил, а магия тут есть? Ты ведьма, да? Мы, вообще, в каком мире очутились?
– Шмагия! Тьфу ты, лихо одноглазое. Про ведьму молчи, слова даже такого не произноси. Мир как мир, как у нас, да не так. Иннокентию своему любезному «спасибо» говори. Ворон – птица вещая да непростая. Вороны ведь как? Живут в одном месте срок положенный, а потом кто поумнее в другой мир перелетает, и снова-здорово. Наш умник мне такой исход давно показал. Так и таскаюсь за ним, то туда, то сюда. И рада бы уже насовсем уйти, да не пускает меня сила. А сейчас еще ты прицепилась, да как-то криво. Ни богу свечка, ни черту кочерга. Все, Лизок, теперь ты Лушкой тут днем будешь. Так и откликайся. Давай я ребятёнка умою, и будем завтракать.
Худенькое тело Лушеньки, казалось, совсем не весило. Знахарка пристроила девочку в полулежащее положение, подложила подушки и умыла, протерла мокрым рушником. Рубашку сменила да прочее. По ощущениям, Луше было лет 7-8. Пальчики тоненькие, ножки как спички. Лизавета изо всех сил пыталась пробудить тело малышки.
– Если заговорить получилось, то может и начнем шевелиться, – шептала она. – Как-то же это работает!
Чувство, как будто камень в гору толкаешь. Не было ни отклика, ни понимания, в целом, ориентира, куда и чего толкать. Маланья давно заметила выпученные глаза и пыхтение, но не мешала. Молча покормила жидкой кашею и предупредила, что сейчас придет Силантий.
– Будь ласкова к отцу да орать не смей. Первые дни вообще боялся заходить к себе домой. Ты его как видела – сразу в крик, захлебывалась, отдышатся не могла. Откуда только в таком щуплом теле столько голоса набралось. Чисто, ослица Валаамская. Страсть какая. На улице народ собирала. Думали, порчу на девку навели или бес вселился.
– Кошмары мне снились. Такой ужас был, что рада была бы закричать, да не могла.
Лизу передернуло внутри от нахлынувших воспоминаний.
– Вот, считай, дорогу себе и наорала. Тьфу, такие уменья да в нужное бы дело. Вся семья пустоцветная.
Чувствовалось, что обида осталась на внучку и на всех остальных. История семейная была, похоже, темная и ковырять сейчас эту болячку Лиза не решалась.
Кузнец пришел в бабкин дом в чистой рубахе, но все такой же, заросший и огромный. В светлой комнате он уже не производил впечатление людоеда из страшных сказок про черного-черного человека. Лиза расслабилась: если в первое свое появление смогла отстраниться, то, глядишь, и теперь Луша сможет с тятей своим поговорить без актёрства Лизаветиного. Вообще, ощущать себя – взрослую тетку – в детском теле, еще и таком беспомощном, было просто мерзко. Как оккупант какой-то. Утешало, что Маланья поделилась своими ночными попытками разбудить Лушеньку. Ребенок отвечал внятно, хотя и сонно. Будем считать, что тетя Лиза просто в гости зашла, чтоб помочь маленькой девочке. Вот поможет и уйдет, а пока сидим тихонько в уголке и ищем светлые идеи. Что можно сделать без рентгена, антибиотиков и хирургов для лежачего человечка? Чем, в принципе, копирайтер может больному ребенку помочь?
Маланья суетилась по дому, частенько поглядывала на отца и дочку. Задумчиво, но с огоньком.
«Совет да любовь» – хотелось сказать на эти взгляды огненные. Кузнец – мужик видный, и Маланья в этом мире еще весьма себе в соку. Надо будет подтолкнуть их друг к другу что ли. Забота о болящем часто людей сближает, говорят.
Лизавета даже придремала немножко, пока Луша слабым голоском с папаней говорила, тот в ответ гудел ей ласково, что все пройдет и заживет как на березоньке, что лент ей купит и сарафан новый, и петушка на палочке, только бы дочка поправилась.
– Завтра приходи, сегодня уже не рвись сюда. Мы сейчас отвара попьем и спать будем. Спать сейчас много надо. Сон – лучшее лекарство, – Мила выпроводила кузнеца, а сама вернулась к Лизавете. – Лизка, ты тут еще? Чего затихла-то?
– Тут я, баб Мил. Надо домой, думать буду, как Лушеньке помочь. Ничего пока в голову не приходит. Совсем.
– Так иди, кто тебя держит. Вот глазки закрывай и шуруй обратно. А козу мою не обижай. Коли хочешь, чтоб к тебе по-человечески обращались, то и Милку мою не отдавай. Завтрева расскажу, чего там тебе делать с ней. Так, давай глотай отвар, он укрепляющий – худого не будет. И глазки закрывай. Шшш, шшш, шшш… Под мерное покачивание и прикосновения теплых рук Лиза проваливалась в раннее утро.
Глава шестая. Явь
Рассвет разгорался красной полосой на небе. Друзья сладко спали в переплетении рук и ног в закрытом спальнике на полу. Лиза разогрела на походной горелке себе кружку с водой, сыпанула кофе и вышла на улицу. Холодно. На срубе дома образовалась изморозь, и хрупкие зеленые травинки у крыльца были как хрустальные стрелки. Такая звенящая тишина кругом. Сладко потянулась, вздохнула и решила, что жить хорошо. Лизавета рассветы обычно встречала, если спать не ложилась, а тут как будто батарейку вставили новую. После сна-бодрствования в Лушином теле, она проснулась отдохнувшая.
– Даже не болит нигде после вчерашнего. Пойду полезным делом займусь, пока все спят. Может, и найду чего во всемирной помойке.
Начала она с сайта собственного медучреждения. Помимо выкачивания денег из молодящихся дамочек там были и другие направления. Владелец и бессменный генеральный директор Пал Михалыч личностью слыл разносторонней, и центр реабилитации спортивных травм нашелся там, где Лиза и помнила. Может, стоит тут покопаться? Смс улетела. Будем ждать ответ и придумывать, как эту дикую историю адаптировать под реальность, чтоб самой в дурку не укатить.
Загремело ведро за изгородью, кто-то чертыхнулся, и через дыру в заборе показалась козья морда. Дед Василий – легок на помине – заходил на участок спиной вперед, на локте ведро висит, в руке веревка.
– Доброе утро! – Лизино хорошее настроение не мог испортить сегодня даже ядерный гриб, а тут какая-то коза и пыхтящий дед.
Акимыч явно не рассчитывал, что его будут встречать так рано. Прыжок деда из валенок вышел таким уморительным, что Лиза даже кофе выплюнула. Пока матерящийся партизан хватался за сердце, пошла встречать гостей.
– Ну, и кого ты к нам привел? Ты ж моя хорошая, ты моя девочка.
Милка вынула голову из дыры и гордым дирижаблем вплыла на участок. Коза была красивая, серая с черной полосой на спине. Рога, загнутые назад, вызывали оторопь, но сердце Лизино растаяло, как только пузатое копытное шагнуло и со вздохом прижалось теплым боком к бедру.
– Дома, ты дома, исчадье адово, – бормотал дед, – всю закуту рогами своими сломала. Ей рожать на днях, а эта стерлядь прыгает как на батуте. Тьфу ты. Спелись.
– За тебя баба Мила просила, я тебя не брошу, хорошая девочка, – приговаривала Лиза, почесывая голову, спину и за ухом своего рогатого наследства.
– У Маланьи там за березой сарай стоит, и сено с прошлого года осталось, а зерна я тебе еще принесу.
Акимыч был настроен на Лизкин отпор и, может, даже на полный отказ от козы, а тут нежные объятия у калитки.
– Жалко ее дуру: ты как в прошлый раз приехала – она ж есть перестала. Стояла и орала. Думал, рожать собралась. Сильно она бабку твою, видать, любила… – Хлюпнул носом и опять насупился. – Пойду я, некогда мне тут с вами рассиживаться.
– Дед Василь, не уходи. Не завтракал, наверное, еще, может, чайку попьем? Милку поможешь вот обустроить. Очень твоя помощь мне нужна. Я ж не в обиде на тебя, что так рано привел, понятно, что не от вредности ты такое придумал. Давай уже на мировую пойдем и будем совет держать, как нам этой беременной барышне комфортное проживание обеспечить.
Коза задумчиво объедала почки на смородине и уходить никуда не собиралась. Закинули веревку на калитку и пошли в дом.
– Мы тихонько только. Ребята еще спят. Сейчас воды вскипячу, и булочки вчерашние остались где-то. Может, в сени ее поселить, пока березу не уберем?
– А зачем ты эту горелку-то палишь? Чайника нет? У Маланьи электричество не отключали, поди, и газовый баллон целый был. Прости господи, свиристелки городские. Вы на кухню-то заходили?
– Какая кухня? Печка есть да кровать за ней. Вот и все мое владение. Мне бы еще в туалет и ванную дверь здесь найти, дед Василь, – хмыкнула Лизка.
– Чего в доме нет, того нет. А вот кухонька имеется, дом-то смотрела снаружи?
Дед подхватил шутку и жестом фокусника отодвинул гобелен на стене. За ней была дверь со стеклом, а там маленькая, но светлая кухня с газовой плитой, шкафчиками и отключенным, открытым холодильником.
Лизавету как обухом топора приложило. Не было такого в ее воспоминаниях. Половик этот они с Ленкой вчера даже не трогали. Паутину смахнули и решили – пусть висит.
– Все чудесатее и чудесатее. Вот тебе и дверь в Нарнию.
Из кухни была дверка во двор за домом. Туда, где вчера они через березовые завалы даже не лезли. Там росли старые яблони, был и огородик с грядками, а самое главное – стоял совершенно целый сарай. Вершина упавшего исполина буквально в метре от него топорщилась сломанными ветками.
– Вот и ладненько. Пойдем, Милку устроим на проживание. Потом уже и почаевничаем, – к деду возвращались хорошее настроение и командный дух.
Как тащили за рога и веревку упирающуюся козу на крыльцо и дальше через кухню, Лизавета предпочла бы не вспоминать. Милка, сначала спокойная и благостная, взялась орать дурниной, как только перешагнула порог. Для Ленки с Мишкой такой будильник оказался уже чересчур, и они вскочили, забыв, что застегнуты в сдвоенный спальник. Утро наполнилось криками, матом, грохотом от упавших обратно на пол друзей. С пулеметным стрекотом хохотал дед Василий, и коза добавляла протяжное «ме-е-е».
– Ну, ты, мать, даешь! Такого цирка я от тебя в семь утра не ожидала, – ворчала Ленка, многодетная мать троих пацанов. – Мои оглоеды тоже способны устроить Армагеддон с утра пораньше, но вот такое! Козу домой привести, чтоб друзья не дрыхли до обеда.
– Я, вообще, подумал, что меня какой-то монстр сожрал ночью. Темно, тесно кто-то хватает за руки, майку, волосы. Снаружи орут не по-человечески. Чуть коней не двинул, пока прочухался. Ну, вы тут даете стране угля! – немного нервно восхищался Михаил, которого потом отпаивали кофе на кухне.
Козу устроили со всем комфортом. Положили охапки сена для будущего гнезда, воды дали и оставили в сарае. Разгромленную кухню привели в порядок. Нашлись и чайник, и чашки, и прочая посуда. Баллон газа стоял в коробе возле стены кухни. Мишка смог его подключить, а пустой обещался сегодня съездить заправить.
Жизнь налаживалась. Друзья не стали долго задерживаться – дорога обратно была неблизкая, а дома уже плакала оставленная с тремя сорванцами бабушка.
– Приезжайте все вместе, не бросайте меня совсем одну, – махала им на прощанье Лизавета.
– Не бойся, не бросим – тут весело! – кричали ребята.
