Kitabı oxu: «Лекарка поневоле и опять 25 примет»

Примета 26, выстраданная: быть сильной иногда больно, но быть слабой всё равно больнее

Пятое юлеля. Полдень

Таисия

Позднее утро выдалось суматошным.

Эрер дневал на чердаке, и в кои-то веки я была предоставлена сама себе, вот только это совершенно не радовало.

Вчерашнее чудесное настроение казалось внезапным проблеском хорошей погоды, после которой мир снова затянуло ртутно-серыми тучами.

Несмотря на ливень, местные пришли на диспансеризацию вовремя, и я сначала занималась ими, потом заполняла журнал, потом лечила коз от мастита… Их приводили селяне, и все эти козы были настолько похожи друг на друга, что в какой-то момент я подумала, что надо мной издеваются и водят ко мне одну и ту же козу, но Луняша вида не подавала и только спрашивала, можно ли сварить какое-то зелье от мастита без использования магии.

Да что у них за странные маститные козы? Не доят их вовремя или в чём проблема?

Пока я раздумывала над составом зелья и прикидывала, можно ли сделать ещё и мазь, день и подошёл к концу. Матушка Давлика так и не почтила нашу скромную козомаститную обитель своим присутствием, и я начала планировать свой собственный рейд по причинению добра и помощи.

В конце концов, чем я хуже соседа? Тоже умею нанести ближнему своему благо тяжкой степени. Пусть радуются, что параллельно я умею ещё и сдерживаться от подобных демаршей, не то вся деревня у меня бы уже ходила строем на утреннюю зарядку и массовые закаливания. Я настолько обеспокоена их здоровьем, что даже вставала бы ради этого по утрам – всё что угодно, лишь бы никого не оперировать.

Когда на деревню влажным покрывалом опустилась туманная ночь, принялась за готовку – меня как раз угостили свежим козьим сыром и зелёным луком, можно было снова сделать пирожки, они у меня получались куда лучше, чем обычный хлеб.

Шельма крутилась под ногами – сначала надеялась, что я случайно уроню что-нибудь вкусненькое, а потом, видимо, решила, что уповать на случай в таком важном деле несерьёзно и куда надёжнее свалить меня на пол ловкой подножкой-подкошкой. Но я тоже не вчера родилась: разгадала все её тактические манёвры и успешно перешагивала через коварную вертихвостку.

Тогда она начала жалобно мявкать, жалуясь на тяжёлую судьбу диких леопардов, содержащихся в неволе, и если я разобрала правильно – ещё на то, что её, сиротинушку пятнистую, ни разу в жизни не кормили, из дома не выпускали и только мыли самым мокрым образом.

Она страдала так искренне, что я почти прониклась, но всё же не стала нарушать правило «не давать питомцам ничего со стола, иначе они окончательно обнаглеют и будут клянчить вечно». Всё это время Шельма с надеждой заглядывала мне в глаза, почти пустила слезу, села столбиком и иногда трогала меня мягкой лапой, как бы заверяя в любви до конца как минимум одной кошачьей жизни из девяти.

Эрер пришёл на запах свежей выпечки, собранный и немного отрешённый.

– Ясной ночи. Есть хочешь?

– Лунной. Разумеется, – сдержанно ответил он.

– Приготовишь мясо, пока я заканчиваю с пирожками?

Отвечать он не стал, молча принялся за дело, и минуту спустя по дому поплыл умопомрачительный и слюнозахлебнутельный аромат свежеподжаренного мяса.

Большой кусок достался Шельме, и она совершенно забыла о моём существовании – уволокла его в угол, и когда я прошла мимо, чтобы взять приборы, демонстративно отгородилась от меня бессовестным пятнистым задом.

Честное слово, до этого я и не думала отбирать у неё обслюнявленный и повозяканный по полу кусок мяса, а вот теперь захотелось сделать это чисто для проформы. В воспитательных, так сказать, целях.

За этим перформансом Эрер наблюдал с грустной полуулыбкой.

– Я взял карту, которую принесла твоя помощница, и сделал две копии. Себе и на всякий случай – тебе, вдруг понадобится, – сказал он, когда мы закончили трапезу.

– Спасибо.

– Если ты не возражаешь, я выдвинусь в путь сегодня же. Не хочу тебя обременять и подвергать лишней опасности.

– Ты не обременяешь, – возразила я, однако под его выразительным взглядом прикусила язык.

Зачем уточнял, не возражаю ли я, если его моё мнение не колышет?

– Ты не против, если я возьму концентратор?

– Бери, конечно.

– Чудненько.

– А что это такое и для чего он нужен? – запоздало заинтересовалась я.

– Несколько веков назад маги активно ими пользовались, но потом изобрели заклинание, перекаливающее и взрывающее кристаллы, и вреда от них стало больше, чем пользы. Теперь они годятся лишь для охоты на зверей и первого, внезапного удара, дезориентирующего противника. При этом желательно словить ответку и успеть швырнуть концентратор в нападающих, как гранату, иначе можно подорваться самому. Твой – почти что музейный экспонат, и я всё же пришлю его обратно, если получится.

– Не надо, – нахмурилась я. – Швырять гранаты я всё равно не умею, зачем мне в доме такая опасность? А ты можешь винтовку взять, если хочешь.

– Спасибо, обойдусь. Магия привычнее.

– И куда ты двинешься?

– Лучше тебе не знать, – туманно ответил он. – Не волнуйся, я не пропаду.

– А как же головные боли? Тебе бы к доктору…

– Покажусь ему, когда разберусь со всеми делами.

– Деньги и вещи походные возьмёшь или тоже откажешься?

– Возьму. Верну, когда получится.

Эрер посмотрел за окно, где наряженные в гало лу́ны подсвечивали густеющий в низинах туман, отчего тот казался почти непроницаемо плотным. Словно вокруг дома кто-то невидимый воздвиг перламутрово-серые стены.

Я хотела заговорить о вчерашнем и не решилась. Пусть вспомнит сам, ничего не хочу доказывать и объяснять, да и ни в чём не уверена sine dubio.

После вечерника я помогла Эреру собрать вещи и соорудить спальник из толстого одеяла. Ночи в предгорье прохладные, не хватало, чтобы он простыл.

– Вот, возьми. Общеукрепляющее, болеутоляющее, – я выставляла на стол флакончики и баночки. – Это снадобье поможет от отравления, даже от змеиного укуса. Мазь остановит кровотечение. Настойка поможет сбить температуру и убрать симптомы лихорадки… А этот бальзам защитит от солнечных лучей и ожогов, правда, ненадолго.

– Не думаю, что мне понадобится так много лекарств. Мне всего лишь нужно добраться до границы. Дальше отделения СИБа есть в каждом крупном городе.

– Да, об этом. Будь осторожен, ладно? Вдруг это твои коллеги вот так тебя отделали, что ты вывалился из портала едва живым?

– Вряд ли. В СИБ очень жёсткий отбор, и всем на боевом факультете известно, как агенты стоят друг за друга. Это не просто работа, это братство.

– Ясно. Ну ладно. Я положу тебе пирожки, хлеб, твёрдый сыр, ветчину, кое-какие фрукты. Арсенал для борьбы с быстрым метаболизмом…

Он улыбнулся:

– Спасибо.

Пока собирала ему котомку с едой, подумала, что этого всё же будет мало. Доложила козинаков, конфет и сушёной рыбы. Добавила пару бутылок сладкого компота и неловко замерла у стола.

– Ну… прощай тогда? – спросил Эрер, когда всё было готово.

Я опустила увлажнившиеся глаза, а потом шагнула к нему и обняла. Он уткнулся носом в мою шею и сделал несколько бесконечно глубоких вдохов.

– Обязательно покажись нормальному врачу, – срывающимся голосом попросила я, размыкая объятие. – Пообещай.

– Боли – нормальная история после любого ранения, конфетка. Даже магия не всесильна, – нарочито бодро ответил он.

– Может, всё же останешься? – тихо спросила я.

– Останусь, если ты придумаешь достойную причину, – пытливо посмотрел мне в глаза он, явно имея в виду то, на чём мы остановились прошлой ночью.

– Так правильно. Ты сам поймёшь, когда всё вспомнишь. Я – неподходящая пара для тебя, а если так, то зачем увязать в этом горьком меду?

Эрер наклонил голову набок и ответил:

– Что-то ты темнишь, конфетка.

– Ты просто ничего не помнишь, Эрер. Всё это уже было. Я предлагала, ты отказался.

– Ясненько… – протянул он, сощурившись.

Привлёк к себе и целомудренно поцеловал в лоб на прощание. Подхватил Шельму, перевернул вверх тормашками и пощекотал розовый животик, чем ужасно её возмутил.

Оказавшись на полу, она принялась игриво нападать и рычать на его ботинки, а я изо всех сил стиснула зубы, чтобы не разреветься раньше времени.

Кинув на меня прощальный взгляд, Эрер отсалютовал и ушёл.

Я бездумно прошлась по дому, разбирая оставшийся после сборов бардак, а потом легла спать и долго смотрела в потолок, пока по вискам текли непрошеные слёзы.

Всё будет хорошо. Может быть, не завтра и не на следующей неделе, но всё будет хорошо.

Ведь так?

Шестое юлеля. Полдень

Таисия

Если бы мне было семнадцать, я бы думала, что на этом моя жизнь кончена, и не встала бы с кровати.

Если бы мне было двадцать семь, я бы безостановочно рыдала весь день.

Но мне – тридцать семь, и хотя моё сердце всё ещё открыто для любви и отношений, я уже знаю, что раны на нём заживут. Пусть не сразу, но заживут.

Поэтому на следующий день после ухода Эрера я усилием воли заставила себя подняться с постели, покормить Шельму, поесть и начать приём по расписанию.

За два дождливых дня грунтовые дороги развезло, и пациенты приносили с собой не только вопросы и жалобы, но ещё и комки грязи на обуви. Луняша трижды мыла полы, и ещё один раз это сделала я. В общем, запишем на будущее, что диспансеризацию нужно планировать на время засухи.

Селяне приходили разные, в основном добродушные и любопытные, и возможность помогать другим немного отгоняла тоску.

Единственная, кого я так и не дождалась – матушка Давлика, тётка Фалья. Ближе к вечеру отправилась к ней сама. Как говорил Паоло Каэльо, «Если ты не идёшь к своей судьбе, она идёт к тебе».

Благо, что ни искать, ни долго бродить по округе не пришлось – Луняша проводила меня к нужному дому на соседней улице.

На крыльце сидел сын-корзин собственной персоной, философски смотрел на бегущие по небу пуховые облака и жевал травинку. Завидев нас с Луняшей, приосанился и принял важный вид, скрестив руки на груди. Травинка при этом осталась во рту, и он почему-то не выплюнул её, а втянул в себя и попытался незаметно съесть.

Спойлер: не получилось, мы всё заметили.

– Доброго аппетиту, – хихикнув, пожелала Луняша, чем жутко его смутила.

Важный вид тут же сменился сердито-обиженным.

– Ясного вечера. Мы к вашей матушке. Дома она? – ласково спросила я, сглаживая неловкость.

– А чего это вы припёрлися? – набычился он.

Травы наелся, а в нас коров увидел?

– Тебя спросить забыли, – задиристо ответила Луняша, распушившись, как молодая курочка.

На голоса вышла из дома его матушка в переднике, вытирая испачканные мокрые руки кухонным полотенцем. Полоснула по нам с Луняшей взглядом, а затем строго процедила:

– Давлик, а ну иди в дом. Нечего тут… У нас женские дела!

Давлик хотел было возразить, но наткнулся взглядом на поджатые губы матушки и мгновенно потух, утратив даже видимость наличия хребта. Ушёл в дом и дверь за собой прикрыл. Послушный мальчик.

– Ах-х-х вы… – зашипела вдруг тётка Фалья. – Приш-шли тут, понимаеш-шь. Давлику моему глазки строить будете? Ж-женихаться заявилис-сь! А ну пош-шли вон! – неожиданно стеганула она кухонным полотенцем в нашу сторону.

– Совсем сбрендила, карга старая? – тоненько возмутилась Луняша и тут же нырнула мне за спину.

А я как стояла с флаконом зелья в руках, так и… выхухолела. Натурально, как выхухоль. Очень удивлённая выхухоль. Я бы даже сказала – глубоко шокированная.

Просто вот серьёзно, даже не знаю, как сильно меня должно жизнью побить, чтобы я женихаться пришла… к Давлику! Нет, так-то он парень рослый и даже симпатичный, но такой… Давлик!

Пока я подбирала слова для своего очередного бенефиса, тётка Фалья вдруг зло сощурилась:

– Лиш-шь бы к приличному домаш-шнему мальчику пристать со своими гнус-сностями!

– А вы Давлика как, без гнусностей зачали? – зачем-то полюбопытствовала я.

– Так Соларом, небось, пузо-то напекло, – азартно подхватила из-за моей спины Луняша, чем очень сильно напомнила Шельму.

Та тоже из-под моей юбки всегда громче рычит.

Матушка Давлика такой непочтительности не выдержала и решила ещё раз стегануть полотенцем, на этот раз в опасной близости от моего лица.

– Так я и знала, что вы, ш-шлюшки малолетние, на моего Давлика глаз положили! – взвизгнула она и замахнулась третий раз.

С боевым кличем из-за моей спины выскочила Луня и принялась молотить руками в воздухе, как дикая кошка. Тётка Фалья делала то же самое – только с грязным полотенцем. Плюс сто к урону самооценки, если попадёт по лицу.

Обе не попадали, но ор стоял такой, что выбежал сам Давлик и замер на крыльце, широко раскрыв рот.

– Да помоги их разнять! – рявкнула я, и он тут же кинулся оттаскивать в сторону, но почему-то не свою матушку, а Луняшу.

Подхватил её поперёк туловища, рванул в сторону и закрыл собой, мужественно огребая от матери полотенцем по холёному лицу.

– Спелис-ся! – преданной лосихой затрубила та и кинулась на Луняшу уже с кулаками.

И откуда в тщедушном теле столько прыти?

Давлик всё так же мужественно принимал удары на себя, трубя ей в тон непонятым лосём:

– Ну ма-а-ам! Хва-а-атит!

– Крысю-юк подколодный! Я на тебя жизнь положила, а ты с-супротив матери-и!.. – вдруг завыла та, осела прямо наземь и принялась громко картинно рыдать в передник.

Я подкралась сзади и наложила на обнажившийся загривок сильнейшее успокоительное заклинание, а затем ласково, как больному ребёнку, промурлыкала:

– Мы сейчас зельице выпьем и полегчает нам, правда?..

Она всхлипнула и кивнула, а Луняша тем временем очнулась и решительно потребовала:

– А ну грабли свои убрал, недоумок!

– Да нужна ты мне, как луна в обед! – оскорбился Давлик и руки убрал, демонстративно обтерев их об штаны. – Тоже мне нашлась принцесса… навозная!

Такого Луняша стерпеть не могла:

– Ах ты ж соплежуй великовозрастный! – воскликнула она, чётко копируя отцовские интонации.

– А ты – шаромыжница! – не остался в долгу Давлик, и эти двое начали задорно выкрикивать витиеватые оскорбления, явно капитализируясь на опыте предков.

Луняша – на отцовском, её идеологический оппонент – на матушкином, и так хорошо у них получалось, с таким чувством, что я аж заслушалась.

– Явно не спелись, – прокомментировала с улыбкой, глядя на тётку Фалью.

– Слава Солару, – слабым голосом ответила та.

– Хлебните лекарства. Это зелье на основе вытяжки из танатника. Расширяет сосуды и ускоряет кровоток. Кстати, настоечку вашу я конфискую, явно не помогает она вам. А зелье по маленькой ложечке каждое утро принимайте две недели, а потом на приём ко мне.

Я на всякий случай поклонилась порогу, затем проводила её в дом, нашла глазами почти пустую здоровенную бутыль с настойкой и, воспользовавшись магически наведённой на пациентку апатией, прибрала её к рукам.

– И не забудьте за обзывательства извиниться. Без извинений ни вас, ни Давлика я больше не приму, – пригрозила я, вышла на улицу, где всё ещё упражнялись в бранных экзерсисах моя помощница и траволюбивый бычок.

– Луняша, пойдём! – окликнула я, и та демонстративно вздёрнула подбородок и повернулась к оппоненту идеально прямой от презрения спиной.

Оказалось, что в драке она всё же пострадала. На скуле наливались красным две царапины, а нос покраснел и шмыгал.

– Шаромыжницей меня назвал… Слюнтяй рыхлобрюхий! – раздосадованно топнула она, когда мы отошли от чужой калитки.

– Дай полечу, – потянулась я, и Луняша со вздохом позволила.

Царапина ссохлась на глазах и покрылась тонюсенькой белёсой корочкой.

– Ты следующий раз не лезь на рожон, ладно?

– Да как же она вас – и шлюхой, а? – от всей души возмутилась Луняша. – Вы вон какая деловая – всё одна, всё сама, всё так ладно и чётко. Всех по росту расставила, даже батьку моего да старосту. А она… дура старая!

Помощница с такой искренностью махнула рукой, что на душе у меня потеплело. А ведь если бы я с детьми не тянула, то у меня могла быть дочка её возраста. Вот такая открытая, неиспорченная и добрая.

– Она болеет. Больные люди не всегда адекватны. Не всегда ведут себя достойно. Старайся не обращать внимания. На все оскорбления отвечать – никакой отвечалки не хватит, ты просто живи своей жизнью, гни свою линию, и пусть они текут мимо, как вода под мостом.

– Та просто обидно, – резюмировала Луняша, и в целом я с ней согласилась.

Обидно, когда ты от всей души зелье варишь, а тебя потом шлюхой называют. И было б за дело… Хотя!

Я только сейчас допетрила, что в шлюхи меня записали чуть раньше, когда обнаружили в моей постели голого бессознательного мага. Не удивлюсь, если по версии селян это я его до такого состояния укатала.

Нет, ну надо же так вляпаться – никакого удовольствия и урон по репутации на ровном месте. Как говорится, fortuna caeca est.

Чтобы отвлечься, откупорила бутыль с настойкой, нюхнула и тут же отдёрнула от себя. Из горлышка несло такой сивухой, что стало понятно – старый лекарь любил настаивать не только зелья.

М-да, это тебе не винишко.

Подойдя к дому, мы заметили две незнакомые мужские фигуры.

– Это ещё кто? – шёпотом спросила я у помощницы.

– Как кто? Погорельцы же, – тихо ответила Луняша. – Вон тот, старый и седой – батька ихний – напился и избу по пьяни поджёг, а сынок-то дома не ночевал, – многозначительно добавила она. – А у кого и где ночевал – так то никому по сей день не ведомо.

Да, вот уж действительно всем тайнам тайна.

Нас ожидали двое: немолодой мужик с выбитыми зубами и следами былой красоты на лице и его годящийся скорее во внуки сын – греческий бог. Идеальный, точёный профиль, смоляные кудри средней длины, небрежно спадающие на широкие плечи, словно светящаяся изнутри медовая кожа, преступно длинные для мужчины ресницы… Любой актёр при виде этого Аполлона рыдал бы кровавыми слезами зависти.

– Что-то случилось? – спросила я, отрываясь от созерцания мужского великолепия.

– Ясного вечера, госпожа целительница, – отозвался греческий бог бархатистым голосом. – У отца вон зуб разболелся. Вылечить бы…

И так он это сказал, будто все звёзды с неба пообещал.

Луняша восторженно всхлипнула и размякла.

Я несколько удивилась, ведь для того, чтобы зубы болели, требовалось как минимум их наличие. Мужик с виду похвастаться таковым не мог, а когда открыл рот, я решила уволиться, забрать Шельму и уйти жить в лес отшельницей. Там такая разруха… действительно не в клозетах, а в головах.

– Значит так, по зубам я не специалист, поэтому дам противовоспалительное и обезболивающее, но зуб нужно удалить. У меня ни инструментов…

«Ни желания, ни перчаток латексных, ни костюма химзащиты…» – подумала я, но вслух ничего не сказала. Всё же есть такое понятие как медицинская этика. А мы, как говорит местный староста, не без понятиев.

– Да куда ж мы поедем-то? На какие барыши? Погорельцы мы… Вы уж полечите его, пожалуйста, – вкрадчиво попросил греческий бог.

Чем я могла полечить чёрные от кариеса пеньки зубов? Прикладыванием подорожника?

Парень умоляюще взял меня за руку и посмотрел огромными чёрными очами прямо в душу. А я… даже не дрогнула.

Хорош, конечно, но затаённой сумасшедшинки в глазах нет. Нос слишком ровный, без хищной горбинки – скучный какой-то. Фигура пропорциональная – тоже скучная. Кудри эти лежат, будто их трое стилистов укладывали, ни в стороны не торчат, ни в колтуны сбиться не норовят. Кадык вообще дурацкий – его еле видно. Ресницы смотрятся, как опахала приклеенные. И губы… полные, ярко очерченные, но вот абсолютно неинтересно, как они целуют.

– Могу обезболить и воспаление снять, – ответила я, забирая руку. – Но зуб удалять или лечить нужно будет в другом месте. Я не зубной врач.

Такой вариант пациентов устроил, хотя я подозревала, что через неделю увижу их снова.

Когда за ними закрылась дверь медкабинета, Луняша тихонько протянула, глядя греческому богу вслед:

– Манкий такой…

– А мне не понравился, – из чувства противоречия высказалась я.

Хотела добавить, что Эрер куда привлекательнее, но вовремя прикусила язык.

Осознание того, насколько крупно вляпалась в чувства к домашнему особисту, пришло позже, когда Луняша уже ушла, а мы с Шельмой собрались прогуляться в лесу.

Ощущение одиночества и непонятности накатило такое, что хоть вой.

Да, может, я и выбралась из Армаэсской ямы долгов и презрения селян, но… что я буду делать в этом мире? Шельма, ещё не достигшая возраста экзистенциальных кризисов и приступов саморефлексии, с мявами носилась по высокой траве, гоняя лунных бабочек, и я попыталась смириться с тем, что отныне со мной будет лишь она.

Ну… и чёрт с ним!

Отогнав подальше упадническое настроение, решила вот что: Эреру лучше было уйти, потому что удержать его обманом или утаиванием я бы всё равно не смогла.

Теперь нужно им просто переболеть…

Иллюстрация: Луняша