Kitabı oxu: «Стихи. Избранное. Часть первая»

Ури Гримм

Şrift:

Редактор Сеним Ольга

Иллюстратор Ауезов Махамбет

ISBN 978-5-4496-1823-8 (т. 1)

ISBN 978-5-4496-1824-5

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Искренняя благодарность за создание сборника родным Поэта.

«Моя прекрасная земля!..»

Моя прекрасная земля!
Алмаз в оправе из жемчужин!
Степной простор века погружен
В пьянящий запах ковыля!

От крови тех была красна,
Кто убивал тебя и грабил,
И силой праотцовских сабель
Не раз была ты спасена!

Велик твой щедрый дастархан!
И ты на радость всей планете
Цвети ещё тысячелетья,
Моя страна, мой Казахстан!

«На дастархан моих степей…»

На дастархан моих степей
Вступил и топчет враг.
Точи мечи! Седлай коней!
Аттан¹! Оян, казак²!

Силён наш дух, тверда рука,
И так же верен глаз.
Ждёт повелений седока
Норовистый атказ³.

Излей кумыса пиалу
В четыре стороны,
Воздай с почтением хвалу,
Склонясь, богам войны.

Расправь могучих два крыла,
Взлети до облаков
И с диким клёкотом орла
Рази своих врагов.

Врагам страны пощады нет —
Заждался Азраил
Тех, кто оставил грязный след
У дедовских могил.

Пусть слышит демон темноты
Печаль твоей вдовы,
Но станешь только выше ты,
Лишившись головы.

Пусть одинокий конь в степи
Несётся со всех ног,
А ты, батыр, спокойно спи —
Ты выполнил свой долг.

С тобой нас смерть не разлучит —
Твой смелый аруах⁴
Однажды снова закричит:
«Аттан! Оян, казак!»

«Я – Младший Жуз! Я – сын пустыни!..»

Я – Младший Жуз⁵! Я – сын пустыни!
Я – душегуб среди песков!
От клича рода сердце стынет
И у друзей, и у врагов!

Не избегал кровавой драки,
Легки походные шатры,
В моём роду кару-жараки⁶
Всегда готовы и остры!

Не ради платы иль награды,
А ради пращуров костей,
Я с Жузом вырвался из ада
Под крик восторженный чертей!

Нет подходящего аркана
Из неразрывных бычьих жил —
А то бы Главного Шайтана
С собой из ада утащил!

И пусть в моих ладонях холод
И жар безжалостных пустынь,
Но я – казах. И я – осколок
Моих потерянных святынь.

«Конь мой быстрый! Конь мой смелый!..»

Конь мой быстрый! Конь мой смелый!
Встань со мною с утречка,
Унеси меня по белой
Простыне солончака!

Надоел машинный рокот,
Убивает шумный быт,
Пусть я слышу только топот
Неподкованных копыт!

Ветер с запахом ковыльным
Пусть играет в волосах,
Пусть летит, раскинув крылья,
Зоркий беркут в небесах!

Даль меня зовёт и манит!
Ну, давай же! Шире шаг!
Пусть уже от нас отстанет
Запыхавшийся канбак⁷!

Доскачу туда, где не был
Ни один ещё джигит,
Где в объятьях синих неба
Степь любимая лежит!

«Номад! Сын ветра и степей!..»

Номад! Сын ветра и степей!
Сменивший смелый дух кочевий
На звон удобных, но цепей,
И мяса вкус на запах хлеба!

Не ты ль, зажав в руках соил⁸,
Оборонял свой дом без страха?
Свои аулы защитил
И имя гордое казаха?

Не ты ль богатства презирал?
Был рад своей свободе нищей?
И гордо предков вспоминал
У поминального кострища?

Теперь и степь уже не та:
В домах тепло, удобно, сухо…
Есть всё – Богатство, Красота,
Нет одного лишь только – Духа…

«Эй, кочевник! Что с тобою?..»

Эй, кочевник! Что с тобою?
Где в глазах твоих огонь?
Где, всегда готовый к бою,
Лишь тебе покорный конь?

Где твой меч с блестящим шлемом?
Где ты прячешь бес-кару⁹?
Почему твой флаг с тотемом
Не трепещет на ветру?

Где колчан и лук упругий
С запасною тетивой?
Почему в ногах супруги
Ты улёгся головой?

Стал ленив, неповоротлив,
С вечно полным животом,
Слишком нежен и заботлив,
Всё мечтаешь о пустом.

Догорают лук и стрелы
В пищу греющем огне,
Меч, тупой и заржавелый,
Стал игрушкой на стене.

И тотем полуистлевший
Сгинул в недрах сундука,
Конь, бока свои отъевший,
Ждёт назавтра мясника.

Свою жизнь теперь проводишь
В тишине надёжных гнёзд
И давно уже не ходишь,
Головой касаясь звёзд.

Близок час – и ты в поклоне
Будешь славить, словно раб,
Силу жёлтого дракона
Или мощь медвежьих лап.

«О, земляк, соплеменник, казах!..»

О, земляк, соплеменник, казах!
Моей Родины сын и наследник!
Да хранит тебя вечно Аллах
До минут под Луною последних!

Да хранит тебя Небо от бед,
От ненужного, мелкого вздора!
Пусть в столетьях великих побед
Растворятся минуты позора!

Ты спасал свои степи не раз
От воинственной, алчной заразы.
Воспитал тебя в юрте сарбаз¹⁰,
Как и ты воспитаешь сарбаза!

Ты всегда сам себе господин
И в себе уважаешь мужчину —
Видел множество вражеских спин,
Но свою не показывал спину.

Пусть же светится имя твоё
И становится Родина краше!
Пусть над степью звучит не «моё»,
А единое, громкое «наше»!

«Давным-давно в степи великой…»

«Давным-давно в степи великой,
Привыкшей к горю и беде,
В стране, загадочной и дикой,
Успешно царствовал Модэ.

Когда ему бывало трудно,
Когда, казалось, дело – дрянь,
Он всё же правил очень мудро» —
Писал историк Сыма Цянь.

К примеру, раз сосед с востока,
Послав к нему своих людей,
С Модэ потребовал с наскока
Его любимых лошадей.

Модэ, хоть был и ошарашен,
Не стал устраивать скандал,
Он отхлебнул вина из чаши
И после ласково сказал:

– Да хрен бы с этими конями!
Какие, право, пустяки!
Для нас дороже дружба с вами,
Чем этих тварей косяки!

Решили наглые соседи —
Модэ боится воевать.
И говорят: – Мы с первой леди
Твоей желаем переспать!

Модэ сказал: – Пусть так и будет!
Не вижу никаких проблем,
От нас, конечно, не убудет,
Хоть забирайте весь гарем!

Тут стали родичи ругаться —
Мол, что ведёшь себя, как раб?
Модэ шепнул: – Не стоит драться
Из-за животных или баб.

Но тут сказали с наглой мордой
Нюх потерявшие послы:
– Ну, если ты такой не гордый,
Отдай нам часть своей земли!

Последней это стало каплей —
Модэ, как бешеный, вспылил,
В один момент своею саблей
Послам их головы срубил.

Он на восток пошёл войною
И сжёг их родину дотла,
И кровь соседская рекою
По мёртвым пастбищам текла.

Урок усвоили соседи,
Их род ушёл навечно в Тьму,
Модэ, вернувшийся с победой,
Сказал народу своему:

– Лишь смерть – от жадности лекарство!
Вот назидание моё:
Земля – основа государства!
И мы погибнем за неё!

«Ашаршылык! Что знаю я об этом?..»

Ашаршылык¹¹! Что знаю я об этом?
Ведь в равнодушных цифрах чувства нет,
Они не скажут, как пришли Советы,
И ухмылялся Сталина портрет.

Я не увижу в сдержанных страницах,
Как топчет степь голодная толпа,
И как таят в пустующих глазницах
Упрёк живущим дедов черепа.

Я не забыл страдания аула —
Я просто их прочувствовать не мог.
И я не видел, как земля уснула,
Когда куда-то отвернулся Бог.

И мне представить это очень трудно:
Бесчисленное множество смертей,
Долины рек, безжизненных, безлюдных,
И путь, отмеченный сиянием костей.

В начальниках вчерашние холопы,
Без устали стреляющий наган,
К чужой земле истоптанные тропы,
До горизонта мрачный караван…

И смерть, и страх, и плач, и боль казаха
Холодной цифре мне не передать…
И я молю лишь об одном Аллаха —
Не дай нам вновь Ашаршылык познать!

«Помнишь, мама, как про деда…»

Помнишь, мама, как про деда
И про будни на войне
Накануне Дня Победы
Ты рассказывала мне?

Как толпились беспокойно
На вокзале поезда,
Как уехал дед на бойню,
Чтобы сгинуть навсегда?

Восьмилетняя девчонка,
Незнакомая с бедой,
Ты пока смеялась звонко,
Отправляясь за водой.

Но потом всё реже в доме
Раздавался смех детей,
Все боялись почтальона
С полной сумкою смертей.

Поседевшая до срока,
Извелась Сагым-аже¹²,
В мыслях мучаясь – на сколько
Хватит этого коже¹³?

На огне пустых печурок
Больше нечего испечь…
Жаль сынишек и дочурок —
Чем от голода отвлечь?

И тогда аже из ямы,
Зачерпнув рукой зерно,
Сыплет скудными горстями
На кудрявое руно.

Недовольно брови хмуря,
От утра и дотемна,
Ты искала в старой шкуре
Горсть ячменного зерна.

И хотя тебе с сестрою
Доставалось по чуть-чуть,
Но зато такой игрою
Можно голод обмануть.

Что такое жар и холод
И кошмары в тесноте?
Спутник войн и Смерти – Голод —
– поселился в животе.

Человеческая память
Часто шутит над людьми:
Издевается, обманет,
Посмеётся над детьми.

Тяжелы воспоминанья
О минувших страшных днях,
И живут твои страданья
Лишь в моих пустых словах.

Об одном сейчас жалею —
Что я слушал невпопад,
И едва ль теперь сумею
Передать твой детский ад.

«Трясясь в пути седьмые сутки…»

Трясясь в пути седьмые сутки,
Щелястый, грязный эшелон
Привёз на станцию Мамлютка
Людей,«нарушивших» закон.

Будь стариком или младенцем,
Будь всей душой за красный флаг,
Но если ты родился немцем —
Ты всё равно Советам враг.

Так, может, думал в 41-ом,
С семьёю выгнан в Казахстан,
Второй отец мой, дядя Гера,
Тогда сопливый мальчуган.

Пусть жизнь его терзала, гнула,
Но он всем сердцем полюбил
Свои казахские аулы,
И степь свою, и свой Есиль.

К восьмому он пришёл десятку
И честь свою не потерял —
Где все ложились по порядку,
Он не прогнулся. Он стоял…

К Чокану¹⁴ бронзовому в гости,
Который рядом, в двух шагах,
Идёт, постукивая тростью,
Наш мудрый Бельгер¹⁵, наш казах.

«Когда в бою споткнёшься с раной…»

Когда в бою споткнёшься с раной,
Не докричав «Вперёд! Ура!»,
Перед тобой, как из тумана,
Возникнет с сумкой медсестра.

Склонится тихо над тобою,
Напомнив голосом твой дом,
И рану опытной рукою
Закроет стиранным бинтом.

Смахнёт слезу свою украдкой
(А, может, это просто пот),
И на тяжёлой плащ-палатке
Тебя из боя заберёт.

Бесстрастной смерти не позволит
Тебя с собою унести
И будет до кровавой боли
По камням пальцами скрести.

И сдав тебя врачам усталым,
Она обратно побежит,
Туда, где в поле, в луже алой
Солдат израненный лежит…

Войной оставленные раны
Напомнят болью изнутри
Тебе однажды безымянный,
Но близкий облик медсестры.

«У латышского селенья…»

У латышского селенья,
Где у речки есть изгиб,
В бое местного значенья
Я в конце войны погиб.

И теперь родного внука
Вижу лишь в его же сне.
Вижу, как у вас в Фейсбуке
Жарко спорят о войне.

Я смотрю, за эти ленты
Вы готовы воевать…
Нам, признаюсь по секрету,
Было всем на них плевать!

В пекле яростном и адском
Мысль была у всех одна
Не про будущие цацки,
Даже не про ордена.

Все мы жаждали Победы,
Чтобы «Гитлеру – капут»,
Отдохнуть и пообедать,
И домой – в обратный путь.

Чтобы голубь вместо пули
Пролетал над головой,
Чтоб Саби в родном ауле
Дождалась меня с семьёй…

Но суров наш долг солдатский,
Жизнь солдата коротка…
И теперь в могиле братской
Я остался на века.

Пусть напомнит вам могила,
Там, где есть реки изгиб:
Ничего нет лучше мира,
За который я погиб.

«На окраине Челкара…»

На окраине Челкара,
Опоясанный песком,
Доживает век свой старый
Глинобитно-грязный дом.

Весь как дед, в морщинах трещин,
В пятнах стёршихся белил,
По ночам пугал он женщин
Стоном гибнущих стропил.

Нынче он совсем заброшен,
Без дверей и без окон,
Под времён тяжёлой ношей
Бьёт в последний раз поклон.

И курган его развалин
Ветер нехотя сотрёт,
Место кухни, зала, спален
Он барханом занесёт.

Смерть его ничто не значит —
Беспощаден век-палач…
Лишь порою в дождь заплачет
Одноногий карагач.

«Однажды вышел спор горячий…»

Однажды вышел спор горячий
Слепого умника со зрячим.
Хвалил последний белый свет,
Слепой твердил, что света нет.

– Да дай пощупать свет ты свой! —
– кричал на зрячего слепой.
– Понюхать свет дай, как цветок,
Иль постучи, чтоб слышать мог.

Иначе как же мне понять
Того, чего нельзя обнять,
Нельзя услышать его звук,
Понять – квадрат он или круг?

Дай что-нибудь! А до тех пор,
Уверен я, несёшь ты вздор.
И спор наш должен быть отложен,
Пока ты зряч – он невозможен.

«Извилиста дорога жизни…»

Извилиста дорога жизни,
За поворотом поворот,
От колыбели и до тризны
Идёт душа… идёт… идёт…

Но иногда одну шальную,
Как смерч, по жизни закружит,
Душа зачем-то напрямую
По бездорожию бежит.

Как-будто кто-то вдруг направил
Её мятущую, и вот
Она, нарушив сотни правил,
Дорогой новою идёт.

И пусть с иголочки дорога
Неизмеримо коротка —
– она гораздо ближе к Богу
И ослепительно ярка.

«Богатством кровь не изменить…»

Богатством кровь не изменить,
Не зарычит, кто вырос блея.
Легко невежду и плебея
В кругу приличном отличить.

В основе всяческих вершин
И в силе громкости фамилий
Немало умственных усилий
И женщин рода и мужчин.

И чтоб тебя воспринимал
Род человеческий с почтеньем,
Часы досуга трать за чтеньем
И лишь мгновенья – у зеркал.

«Коль легок умственный багаж…»

Коль легок умственный багаж,
Не плачь навзрыд, сгущая краски.
Придурковатый персонаж —
– герой любой народной сказки.

Он призван ближнего спасти
Своим примером от несчастий,
Он у людей всегда в чести
(Но только если не у власти).

Ни врач, ни друг и не семья
Глупцу советом не поможет.
Зато есть плюс: кто без ума,
Сойти с него уже не может.

С глубокомысленным лицом
Мудрец цитатами вещает,
Однако это быть ослом
Ему по жизни не мешает.

Порою мало кто поймет,
Пусть даже в кембриджах учился,
Кто в самом деле идиот,
А кто – удачно притворился.

Но славен истинный дурак
И у чертей и в кущах рая —
– он правду говорить мастак,
Других при том не оскорбляя.