Kitabı oxu: «Точка невозврата», səhifə 3
Это бессмысленно. Воинственное невежество невозможно переучить, невозможно воспитать. Только защищаться от него всеми доступными методами.
Едва встав на следующее утро по будильнику, я, сонный и невыспавшийся, направился на занятия. Над головой мерцал голубоватый купол, своей матовой, непроницаемой для человеческого глаза завесой ограждающий меня и всех остальных жителей Нижнего Новгорода от внешнего безобразного мира, полного слюнявых и невежественных Шариковых, что когда-то, много поколений назад, были такими же людьми, как и мы.
В тот момент, когда в моей голове от недосыпа вспыхивали и угасали разноцветные всполохи, зеркальное отражение вспышек благословенного защитного купола, я уже знал, какой ответ дам Владиславу Сергеевичу.
Ядерные реакторы и холодный синтез за одну ночь остались позади, где-то в далёкой и мальчишеской жизни. В то утро я окончательно выбрал свой путь.
Оставалось только по нему пройти.
***
– Оператор номер три, приготовиться, – раздался резкий металлический голос, лишь отдалённо напоминавший женский.
Наверное, по задумке конструкторов и инженеров подобный звук речи должен был настроить меня на умиротворённый и благостный лад. Получалось, правда, зачастую наоборот. Голос скрежетал, гудел и рявкал электронами так, что на ум приходил не ласковый оклик матери, которую я никогда не знал, но скорее злобный говор мачехи, отчитывающей меня за очередную мелкую провинность.
В любом случае, даже если представить на секунду, что задумка неведомых мне проектировщиков удалась, а механик оборонительной станции всё-таки соизволил починить раздражавший динамик, успокоить меня в данный момент могло мало что. Испытание, ежегодная, рутинная процедура, которую я уже четыре раза проходил успешно, вновь надвигалась. Медленно и неотвратимо. И по предварительному тестированию я недобрал целых десять баллов.
Колоссальный разрыв. Особенно между жизнью и смертью.
Конклаву не нужны дураки. Не нужны лентяи и идиоты, те, кто за целый год, за триста шестьдесят пять дней не смог научиться чему-то новому, освоить новую дисциплину и достигнуть в ней определённых успехов. Отсеять таких людей как раз и было призвано Испытание. Что происходит с теми бедолагами, которые не смогли пройти тестирование, не смогли доказать беспощадной и бесстрастной системе оценивания, что достойны ещё на год продлить своё существование под безопасным голубоватым куполом, я не знал. Никто не знал. И, понятное дело, проверять не хотели.
Но исходя из того, что таких людей больше никто и никогда не видел, можно было рискнуть предположить, что ничего хорошего.
Такая система изначально была порочна. Понять я это смог только тогда, когда получил диплом об окончании школы. И, как и обещал Владиславу Сергеевичу, а также с его молчаливого патронажа, поступил на военную службу. Мальчишеские иллюзии о бесконечном самосовершенствовании рассеялись, превратились в прах и песком заскрипели под тяжёлыми сержантскими сапогами.
Проблема состояла в том, что тебя банально не хватало. Какую бы ты профессию ни выбрал, какой бы путь ни избрал, твоё развитие на этой стезе будет поступательным. Эволюционным. И очень медленным. Куда более медленным, чем того требуют с каждым годом всё сильнее и сильнее возрастающие критерии для прохождения Испытания.
Я стал хорошим солдатом. Прекрасным оператором орудия смертоубийства, едва ли не на интуитивном уровне понимающим свою машину, с отличной реакцией, горячим сердцем и холодной головой. Как раз тем человеком, что видит на экране шлема управления лишь россыпь схематических точек и отметок, но никак не живых и ревущих людей (людей ли? Разве кто-то вообще видел этих техноварваров?), бегущих в безнадёжную атаку на фортификационные сооружения города. Я учился, да. Очень быстро учился. Я в кратчайшие сроки понял, как рассекать огнём атакующие цепи, изучил от корки до корки строение крупнокалиберных орудий, которыми управлял, и достиг почти стопроцентного слияния с нейроинтерфейсом станции, моими руками и ногами в деле этой странной и почти односторонней войны.
И эти знания помогали мне снова и снова успешно проходить Испытания. Аж четыре раза подряд. Ровно до сегодняшнего момента.
Система была порочна. Она превращала человека не в мастера своего дела, не в носителя бесценного знания, как утверждала Концепция, но лишь в сумасшедшее животное-грызуна, что из года в год бежит по горящему пластиковому колесу, надеясь на то, что где-то там, за горизонтом, его ждёт вкусный и сочный орешек. Награда за многолетние труды.
Наверное, так и задумывалось изначально. Ресурсы городов-куполов Конклава были весьма ограничены и просто не позволяли содержать с каждым годом всё увеличивающееся население. Наверное. А может быть, отцы-основатели Конклава, выйдя тогда, сразу после Последней войны, из-под развалин комплекса ЦЕРН, говорили совсем о другом, кто знает? Факт остаётся фактом: огонь погас, а на его место пришло невразумительное тление готовых вот-вот погаснуть угольков.
И я не знал, о ком я сейчас говорю, о себе самом или о тех немногих учёных, лучших умах человечества, что подарили новому, насквозь отравленному бактериологическим оружием миру, идею Концепции.
Все эти мысли пронеслись в моей голове как раз в те несколько мгновений, что отделяли появление первых звуков из хриплого динамика от того момента, как я надел шлем нейроинтерфейса.
Перед глазами тут же взорвалась радужная вспышка, пестрящая всей палитрой цветов одновременно. Гипнотическая программа запустилась одиночным щелчком, после которого в ушах осталась лишь молчаливая цифровая тишина, отсекая меня от всего остального мира. Теперь для меня существовала только чернеющая пустота программного кода без сторон и направлений, полная додекаэдрических структур, отчерченных тонкими бирюзовыми линиями друг от друга. Мои органы чувств слились с органами чувств оборонительной турели, с её датчиками движения и звукоуловителями, чьи показаний аналогово преобразовывались в схематичные условные изображения.
– Подключение прошло успешно, – хрипло произнёс я, отчитываясь перед системой.
– Принято, – всё тем же грубым голосом ответил невидимый динамик, что по ощущениям находился теперь везде, даже внутри моей головы, но по факту раздавался лишь по бокам шлема, как из наушников.
Впереди, а точнее, в том направлении, что в моём случае можно было назвать передом, рассыпались калейдоскопом пиксельные линии, складывающиеся в бесчисленные квадраты, круги и прямоугольники. Линии были зелёного цвета, чётко сигнализирующие о том, что хоть вблизи от купола и замечена биологическая активность, но на том расстоянии, что можно считать безопасным.
Тем не менее количество целей напрягало. Обычно такое оживление свидетельствовало только об одном: варвары в очередной раз готовятся нападать и как раз выстраиваются в атакующий строй. Устав никак не регулировал действия оператора в такой ситуации, однако мой горький опыт говорил о том, что лучше всего перестраховаться и дать очередь разрывными, с самого начала смешав боевые порядки.
Одна короткая мысль, вычлененная из бесконечного потока, из того беспорядка, что обычно творится в голове у человека, – и спаренная автоматическая пушка двенадцатого калибра тут же посылает очередь в цель, указанную оператором, отрывая ноги и сминая фугасной волной внутренности. В тело отдаёт приятным толчком, словно любящая женщина толкает тебя на постель, сигнализируя о том, что выстрел прошёл успешно, а перед глазами гаснет определённое количество зелёных нарисованных фигур. Остальные же разбегаются в беспорядке во все стороны, отчаянно цепляясь за свою пиксельную жизнь.
По крайней мере, так происходило всегда. Но не сегодня.
Я повторил мысленный приказ.
Орудие молчало.
– Система, – произнёс я уже голосом, – доложить о состоянии.
– Докладываю, – произнёс дребезжащий голос. – Показания нейроинтерфейса: норма. Показания жизненных показателей оператора: норма. Показания системы наведения: норма. Боезапас: норма. Внимание! Обнаружен механический клин орудия. Стрельба невозможна. Инициирован вызов штатного механика станции…
– Система, выход, – коротко приказал я.
Россыпь точек тут же погасла. Исчезли и додекаэдры, и бесконечная несуществующая пустота. Перед глазами остался лишь погасший экран шлема управления, а по ушам тут же ударили звуки жизни, от которых я вновь успел отвыкнуть. Мирно гудел вентилятор в углу помещения, а под потолком что-то скрипело и лязгало.
– Открыть второй выход, – произнёс я.
– Внимание! – задребезжала неживая женщина. – Выход за территорию купола может быть согласован только…
– Открыть второй выход, – я терпеливо повторил приказ.
И гермодверь по левую руку от меня с громким шипением открылась. Оставив меня один на один с молчащим ассистентом и длинной лестницей наверх, прямиком к площадке, на которой располагалась турель.
Слова оператора на боевом дежурстве – закон для этого примитивного голосового помощника. Конечно, он обязательно наябедничает, обязательно отразит мои действия в логах, но с начальством я как-нибудь разберусь. Учитывая то, что при прорыве техноварваров никакого начальства уже не будет, я решил, что меня всё-таки оправдают.
Твою мать, как же не вовремя этот проклятый механик заболел!
Я знал, как исправить этот несчастный клин. Делов-то: всего лишь открыть кожух, дёрнуть ленту подачи боеприпасов, вынуть и снова вставить. Три минуты работы. Проблема только в том, что за эти три бесконечно длинные минуты те самые точки, ещё недавно бывшие просто пикселями, а теперь неожиданно превратившиеся в вооружённых людей, могут стать сперва жёлтыми, а затем и красными.
Успею ли я до этого момента всё исправить?
Дыхание сбилось окончательно уже на последней ступени, как раз перед тем, как я несильно толкнул квадратный металлический люк. По глазам тут же ударил яркий, обезоруживающий цвет, которого я никогда не видел под куполом, где сохранилась лишь его блёклая матовая копия. Внешний мир, который мои учителя и наставники раз за разом называли отравленной пустыней, играл буйством красок. Травяное море раскинулось до самого горизонта, обрываясь лишь на широком берегу Волги, а над головой яростно-синим цветом горел чистый небосвод с небольшим вкраплением белых кучерявых облачков.
«Пустошь» дышала жизнью.
Несмотря на то, что увиденное меня поразило (я всё-таки ожидал увидеть ржавое солнце, багровые небеса и хрипящие пылевые вихри), у меня не было времени хоть как-то осмыслить эту картину. Я пулей рванулся к прямоугольнику заряжающего механизма турели, рывком сорвал защитный кожух с петель и с силой дёрнул ленту. Смачный металлический щелчок был мне наградой, был звуком победного горна, триумфом ещё одного дня жизни.
В тот же момент я бросил взгляд куда-то в сторону востока, с направления которого и ожидалась атака…
И обомлел.
Никаких атакующих порядков не было и в помине. Вдоль реки медленно и размеренно шла длинная процессия, больше похожая на какой-то кочевой караван, как их описывали в учебниках истории. Тяжёлые, гружёные деревянными ящиками повозки медленно тащили вперёд крупные быки, которые то и дело фыркали и громко ревели, жалуясь на свою незавидную судьбу. Мужчины, вооружённые чем попало, внимательно выхаживали вдоль процессии, высматривая в поволжской степи несуществующего врага. И, что самое странное, не обращали никакого внимания на громаду города, застывшую гигантским голубоватым прыщом на берегу древней реки.
Мне стало дурно.
Я не страдал угрызениями совести, когда безнаказанно расстреливал прущих в атаку варваров, но вот так, когда напротив тебя не пиксельные фигурки, а настоящие люди, что не сделали тебе никакого зла и которых ты готов был разорвать на части снарядами двенадцатого калибра…
Живые люди! Размеренно бредущие куда-то в никуда, идеально вписанные в ловкий круг жизни, что призывает рождаться, продолжать род и умирать, освобождая место для своих детей. Им была чужда бесконечная гонка за знаниями, чужда беспощадность Концепции и судьба всего остального человечества. Они на самом деле и были настоящим человечеством. Тем самым, бредущим в никуда и этим движением наслаждающимся. Мало того, несмотря на то, что все логические приёмы и философские суждения для них не работали, именно у них и была настоящая цель.
Какая-то маленькая девочка, радостно размахивая руками, подбежала к улыбающейся женщине лет тридцати.
А я вдруг осел, чувствуя слабость в подкосившихся коленях. Осознание накатило разом, липкой и вязкой волной накрыло с головой.
Я вдруг всё понял.
Мой манифест, моё Бусидо, моё «Собачье сердце» острым стилетом укололо меня прямо в сердце. Это был я! Это был я! Я был тем самым Шариковым, уродливым гибридом человека и собаки, гомункулом, которого не должно существовать по законам природы. Я им был, я, я, именно я, никак не те люди, что размеренно брели по выжившему назло всему миру. Я был человекопсом, в своей гордыне обвиняющим в недочеловечности других. Уродливым экспериментом, что проводили мрачные и невидимые профессоры Преображенские в стерильных и неживых лабораторных халатах.
Уже не слишком человеческим.
Как минимум потому, что ни разу не смог вот так же, честно и открыто подбежать к своей матери и обнять её за талию. Пренатальный инкубатор, в котором я провёл девять первых месяцев жизни, не дал мне такой возможности.
– Кто моя мама? – ломающимся голосом бросил я в пустоту. – Кто мой папа?
А по щекам текли слёзы, тут же сдуваемые лёгким поволжским ветерком.
***
– Прекрасный результат, юноша, просто прекрасный, – седобородый пожилой профессор радостно тряс мне руку. – Очень рад, молодой человек, что даже на такой должности, очень слабо связанной с освоением новых знаний, вы не бросаете попыток саморазвиться и всё равно стремитесь к свету!
Я ничего ему не ответил. Просто молча улыбался и тряс рукой в ответ.
В небольшой сумке, перекинутой через плечо, лежал мой планшет, на котором ещё каких-то жалких пятнадцать минут назад высветилось уведомление об успешном прохождении Испытания.
***
Все эти три несчастных недели я готовился. Действительно готовился. Перелопатил кучу литературы, обсуждал интересующие меня вопросы со знакомыми химиками и технологами, смотрел документальные фильмы и короткие информационные ролики.
Готовился я усердно, основательно. И плевать я хотел на это поганое Испытание, прохождение которого мне дало лишний год жизни. И на год этот я тоже плевать хотел.
Пользоваться им я всё равно не собирался.
Наконец, в тот радостный для меня день, когда всё было готово, я чуть успокоился. Беготня и нервный недосып, красные глаза усталого силуэта, сидящего в форме знака вопроса на кровати, закончились, и осталось только нетерпение, загнанное куда-то под кожу, где оно бурлило и шкворчало, отчаянно рвалось наружу.
Но я его сдерживал. Пока – сдерживал. Сил ещё хватало.
Та атака, слава богу, началась как раз в мою вахту. Зелёные точки стали вдруг жёлтыми, а затем и красными. Человеческая, по-настоящему человеческая волна упрямо шла вперёд, надеясь раз и навсегда разрушить мерзкий пластиково-металлический бастион, отравляющий землю своим голубым свечением. Шла безнадёжно, в полный рост, не считаясь с потерями и не надеясь на подмогу. Потому что не могла иначе, потому что это – в природе человека.
Но подмога у них всё-таки была.
Я галопом поднимался по ступеням, сжимая в руках тонкий картон самопальной шашки. Всё очень просто, куда проще, чем фундаментальная физика: гексоген, алюминиевая пудра и парафин. Туда же – небольшой цилиндрик грубо сделанного взрывателя с длинными волосками тонких проводов.
Защитный кожух механизма заряжания вновь отлетел. И со звуком куда более громким и яростным, чем в прошлый раз.
Должно хватить. Один взрыв запустит цепную реакцию, и тогда…
…Я забился в угол, чутко вслушиваясь, как сквозь металлические стены и мои громкие всхлипы раздаётся радостный клич людей, пробивающихся сквозь купол. Рвущихся вперёд, к победе, победе фиалки над машиной. Вслушивался и чувствовал, как отпадает смердящий собачий хвост, как распрямляется позвоночник и выпадает жёсткая пёсья щетина, знаменуя рождение нового человека.
Я чувствовал, как падают оковы беспощадной, почти машинной логики. Тиранической логики существования Конклава и Концепции.
А по моим щекам текли слёзы. Радостные и живые, солёные до невозможности, слёзы.
Абсолютно человеческие слёзы.
Одиночество Мистера Счастливчика. Григорий Завьялов
Из цикла «Истории Мистера Счастливчика».
Глава 1. Жизнь в одиночестве
Люди бывают разные: одни умеют ловить удачу за хвост, у других она выскальзывает сквозь пальцы. Кто-то может выбрать из пачки лотерейных билетов выигрышный, а кто-то достанет ключ и тут же уронит его в сточную канаву.
Конечно, бывают и уникумы. Человек смог победить неизлечимую смертельную болезнь или выжил в горячей точке, окруженный врагами. Это очень везучие люди.
Но к некоторым леди фортуна всегда стоит спиной. На ум приходит грустная история погибшего, которого обнаружили на самодельном плоту посреди океана. Как выяснилось, он попал в авиакатастрофу, но сумел выжить на необитаемом острове и даже построил плот. Увы, он умер в открытом океане не от жажды или голода. Нет. Ему в голову попал осколок метеорита, убивший его на месте. Да, бывает в жизни и такое.
Здесь же речь пойдёт об очень удачливом человеке. Такой удаче позавидует каждый. А впрочем…
***
Сухая ветка хрустнула под ногой. Мистер Счастливчик остановился и, нагнувшись, поднял её. Подумал: «Прекрасно подойдёт для растопки камина». Мистер Счастливчик, чьё настоящее имя не так уж и важно, очень любил огонь в камине. Он давал чувство спокойствия, будто всё шло своим чередом и всё было в порядке.
Пройдя ещё несколько сотен метров и собрав хвороста, Счастливчик повернул в сторону дома. Мужчина поселился здесь недавно, но успел обжиться. Пристанище представляло собой одиноко стоящий фермерский домик. Стены, выкрашенные бледным жёлтым цветом и крыша с серой черепицей. У дома были большой отдельно стоящий гараж и, что немаловажно, отличный погреб. Машины, которые Счастливчик выгнал из гаража, ржавели рядом. От них не было толку, так как топливо кончилось. Просто памятник продвинутой аграрной технике. Малолитражный автомобиль стоял неподалёку. Теперь он тоже стал памятником. И всё также – из-за отсутствия горючего.
Конечно, можно было сходить в ближайший городок и раздобыть горючку там. Но туда два дня пути пешком. Вот тут бы пригодилась лошадь или, на худой конец, осёл. Но таких у Мистера Счастливчика не было, да и ездить верхом он не умел. Он был городским жителем, поэтому не обладал навыками, которые пригодились бы в дикой природе. Ну кто же мог знать?
Дом и двор освещались желтоватым светом. Аккумулятор на солнечных панелях заряжался за день и мог обеспечивать жилище электричеством всю ночь. Вот только ночи становились всё длиннее и длиннее. И дело было не в приближающейся зиме. О нет.
Мистер Счастливчик распахнул дверь ногой, ибо руки были заняты, и зашёл в дом. Было прохладно, так что розжиг камина стал первоочередной задачей. Повозившись со спичками, Счастливчик зажёг огонь. Тот сразу же добавил пустому помещению уюта, тепла и света. Мистер Счастливчик любил треск дров, поэтому несколько минут грел руки и с упоением слушал звуки очага, которые разгоняли плотные покровы тишины, окутывающие жилище.
Переодевшись в домашнее, Мистер Счастливчик отправился на кухню. Она была захламлена разными припасами: консервами, крупами, макаронами, приправами – всем тем, что может храниться длительное время без холодильника, который из-за нехватки энергии был превращён в шкаф. Хорошо хоть имелся погреб, сберегающий скоропортящиеся продукты: овощи, фрукты и мясо. Выбрав макароны и говяжью тушёнку, Счастливчик направился к камину, чтобы сварить себе скудный ужин и успокоить безумно ворчливый желудок. Наевшись, Мистер Счастливчик сел в кресло, предусмотрительно поставленное рядом с камином, и взял в руки книгу.
***
Сын улыбался во весь рот. Он впервые наблюдал за зебрами в заповеднике, и его это очень впечатляло. Конечно, пятилетку может впечатлить что угодно. Эх, невинное детство. Отец приблизился к сыну и взял за руку. Мальчишка улыбнулся ему и продолжил глазеть на зебр. Сзади подошла жена и обняла мужа за талию.
– Хорошо, что ты настоял на походе в этот заповедник. Иначе мы бы наслаждались днём рождения сына в очередном кафе или ресторане. Но это, – женщина окинула взглядом территорию заповедника, – лучший подарок ему, да и мне. Я люблю тебя, дорогой!
– И я люблю тебя, дорогая! И сынишку нашего!
– Папа! Папа! – радостно закричал сын. – А пошли смотреть на бегемотов? Говорят, у них большие пасти и они могут прожевать целый арбуз! Это правда?
– Видно, жирафы отменяются, – подмигнула жена мужу.
– Да, сын, могут, – ответил мужчина, подмигивая жене в ответ. – Бегемоты и не такое могут!
Сынишка взглянул в сторону вольера с бегемотами и побежал к большим, но грациозным животным. Жена радостно устремилась за ним. Муж двинулся за семьёй.
Поворачиваясь, он случайно задел деревянную ограду, сколоченную из неотёсанных брёвен и зацепился предплечьем за торчащий гвоздь.
«Получше бы забили его, а то дети могут пораниться», – подумал мужчина. Он даже и не заметил, что эта небольшая травма не вызвала у него боли. Совсем-совсем.
***
Счастливчик вздрогнул. Читая книгу, он задремал и чуть не выронил её. Похлопав глазами, он осмотрелся, не понимая, где находится. Уж очень ярким был сон. Таким ярким и манящим, что даже не хотелось возвращаться в реальность. Но он уже проснулся. И теперь сожалел, что его семья была с ним не взаправду, а всего лишь в очень натуральном сне.
Мистер Счастливчик поворошил кочергой угли и подбросил поленья в угасающий огонёк. Чтобы не околеть ночью, необходимо было постоянно подкармливать очаг дровами. В попытке согнать сонливость Счастливчик встал и вышел на крыльцо. В небе светили звёзды, складываясь в причудливые созвездия с не менее причудливыми названиями. И полнейшая тишина вокруг. И это было очень печально, ведь тишина напоминала о прежних временах – до катастрофы.
Привыкшему к постоянному шуму города Счастливчику было нелегко переносить загородную тишину. Отчего-то становилось беспокойно. Природа, даже в самой глуши, обычно наполнена разными звуками. Птицы, насекомые. Но не сейчас. Сейчас было очень тихо, даже кузнечики не слышались, и это нервировало Счастливчика и слегка пугало.
Чтобы отогнать давящую тишину, он включил радио, которое поставил на крыльце именно ради таких случаев. Из динамика послышался белый шум. Хоть какой-то звук в море тишины. Крутить ручку приёмника было бесполезно. Никто ничего не передавал. Ни на длинных волнах, ни на коротких. Ничего, кроме белого шума. Ещё бы. Кому теперь передавать хоть что-то по радио? Людей-то больше нет…
Несколько лет назад случилась катастрофа. Мистер Счастливчик точно и не знал, какая именно. Но вероятнее всего – техногенная. Ядерных взрывов не было. Следов вируса тоже. Просто что-то случилось, и люди стали умирать. Один за другим. Быстро и безболезненно. Пока не умер предпоследний. И остался лишь один – Мистер Счастливчик.
Ирония судьбы. Сказочное везение, если так можно выразиться. Мистер Счастливчик не умер. Всё было крайне сложно и крайне печально. Хотя… это как посмотреть.
***
Мистер Счастливчик обладал острым умом. Потому он работал с передовыми технологиями. Будучи высококлассным инженером, успел поучаствовать во множестве интересных проектов. До Вымирания, естественно. Так он называл катастрофу. И именно последний проект, над которым он работал, и спас ему жизнь.
Он работал в передовой лаборатории, занимавшейся изучением стазисного поля. Перспективная разработка для отправки людей в длительные космические перелёты. Эта технология могла заменить криогенику. И была намного удобнее. Не нужно замораживать людей – достаточно просто поместить их в стазис, где все биологические процессы организма останавливались. Затем, после выхода из стазиса, процессы возобновлялись, как будто бы и не прерывались. Словно человек застывал на длительное время между двумя ударами сердца.
Естественно, довести технологию до ума получилось не сразу. Но в итоге она стала безопасна. Её протестировали на животных, а затем и на людях. Предстояло финальное испытание технологии на большой группе людей разного возраста и даже с некоторыми заболеваниями. Эксперименту пророчили успех.
И тут случился инцидент. Когда Мистер Счастливчик настраивал одну из стазис-капсул, та случайно активировалась и замуровала его внутри. И всё бы ничего, но поломка повлияла на таймер капсулы. По идее, он должен был отключить стазис-капсулу через несколько дней, как резервный выключатель в эксперименте. Но таймер не сработал, и Счастливчик застрял в капсуле на долгий срок.
Что было во время его пребывания в стазисе – он не знал. Но выйдя из него, благодаря сдохшей батарее, питающей камеру, – обнаружил мир без единого человека. Он сразу помчался к семье, чтобы удостовериться, что с ними всё в порядке. И пока он бежал домой – ведь общественный транспорт уже не функционировал, – ему открылась ужасающая картина. Людей не осталось. Лишь их разлагающиеся останки. От чего у выжившего помутилось сознание и желудок скрутился в узел. Счастливчик ещё долго дрожал при виде останков бывших соплеменников. Городского зверья тоже не было. Ни собак, ни кошек, ни птиц, ни даже крыс. Хотя последние должны были пировать на останках человечества.
Мистер Счастливчик ворвался домой – семьи больше не было. И всё счастье покинуло его…
Он искал выживших, но не смог найти никого…
