Kitabı oxu: «Червонец», səhifə 3

– Значит, Десяткин, говорите, не насиловали с причинением телесных повреждений в ночь с пятницы на субботу гражданку Выхухолеву Александру Евсеевну тысяча девятьсот пятьдесят первого года рождения?

– Точно так, гражданин следователь, – в тоне голоса Десяткина не осталось ни малейшего намёка на развязность, и разговаривал он со всей внешней серьёзностью. – Не насиловал и не повреждал. Ни Выхухолеву, ни кого другого.

– А как же такое тяжёлое общее физическое состояние потерпевшей, плюс данные гинекологического освидетельствования?.. Результаты исследования мазков, взятых с ваших органов, само собой… Да в довершение всего её прямое указание на вас как на лицо, совершившее это преступление?

– Простите, гражданин следователь, но она ведь до сих пор, как мне

известно, не приходила в сознание. Как это она могла «прямо указать»?

– С чего вы взяли, что не приходила? Откуда вам это может быть известно вообще?

– В камерах и стены имеют обыкновение иметь, простите за каламбур, уши.

– Ну-ну… Так, вот, Десяткин, потерпевшая Выхухолева, когда лошадь доставила её под утро прямо к крыльцу милиции…

– А лошадь, извиняюсь, какая была?

– Судя по показаниям работников милиции – гнедая кобыла. А что?

– Да так…

– А какая вам разница насчёт лошади, если не виделись вы с Выхухолевой в ту ночь?

– А кто вам сказал, гражданин следователь, что не виделись мы с Шуркой?

Уж я-то ничего такого не утверждал.

– Так, значит, признаётесь?

– В чём?

– В изнасиловании при отягчающих обстоятельствах!

– В изнасиловании не признаюсь.

– Тьфу, опять двадцать пять! Вы же не отрицаете, что общались с ней как раз той ночью – только что сами сказали… Да и она собственными устами озвучила перед дежурными милиционерами, хотя и полувнятно, еле ворочая языком, но совершенно конкретно часть вашей клички. Это улика, понимаете вы или нет?!

– Не понимаю. «Полувнятно», «еле ворочая языком», «часть…» – и вдруг улика. Да, а как именно Шурка произнесла мою кличку? В каком контексте? По своей инициативе её озвучила, или же отвечая чей-то прямой вопрос?

– Вот и я, гражданин подозреваемый, о вопросах. Где-где, а в этом кабинете,

уже не первый раз напоминаю вам, задаю их всё-таки я. А вы будьте добры отвечать на каждый из них предельно честно, в своих же интересах. Если я однажды что-то и позволил вам по доброте душевной, это, однако же, не означает, что продолжаться такое может бесконечно.

– Спасибо, конечно, гражданин следователь, и на этом, но вряд ли в кабинетах, подобных вашему, что-то делается по доброте душевной. Здесь не благотворительная организация. Вот из любопытства – в это охотно поверю. Ещё раз простите за возможно бестактную болтовню, я готов отвечать на все вопросы предельно точно и чётко. И честно…

– Ну, вот и хорошо. Как вы понимаете, в ближайшие дни эксперты документально подтвердят факт вашего полового сношения с потерпевшей. Сношения далеко не мирного. Кроме ушибов по всему телу, под её ноготками обнаружены микрочастицы кожи и крови. Чьих кожи и крови, надеюсь, догадываетесь? Так что, царапины на вашей спине…

– Царапины страсти…

– Может, хватит ёрничать? – поморщившись, попросил Наконечный.

– Но я серьёзно, гражданин следователь, у нас на самом деле было свидание до того страстное, что до сих пор мурашки по телу. Представляете, десять лет все ночи напролёт я в зэковских снах своих мечтал только об одной женщине – Шурке. И мечта сбылась!

– Посредством насилия… да ещё такого жестокого.

– Нет!!! Сажайте меня, стреляйте, вешайте, режьте, но это любовь! Была…

– Ладно, Десяткин, о ваших истинных чувствах у нас ещё будет время поговорить. А сейчас, как я и обещал, прежде чем предъявить вам, вы правильно угадали, заранее подготовленное обвинение и допросить уже в этом новом, так сказать, амплуа, и перед тем как ознакомить вас тоже с заранее санкционированным прокурором постановлением о заключении под стражу, которое превращает вас из временно задержанного в юридически «полноценного» арестованного, проведём небольшое следственное действие, изобличающее вас настолько предметно, что никакое враньё тут уже не спасёт, поверьте. Это следственное действие я тоже уже называл: опознание вещественного доказательства.

Наконечный достал из портфеля упакованную в полиэтиленовый пакет грязную пластмассовую карманную расчёску. Расстелил на столе большой

бумажный лист, вытряхнул из пакета расчёску на него.

– Сейчас, в присутствии понятых, это вещественное доказательство, найденное на месте происшествия, будет вам предъявлено, как я сказал, для…

– Вы уже и место наше с Шуркой нашли? Молодцы, менты! А что ещё, кроме моей случайно оброненной расчёсочки, надыбали?

– Не ваше, до поры до времени, дело! Просто предупреждаю, что запираться вам нет никакого смысла. Частицы грязи на расчёске, а об этом буквально на днях также будет соответствующий документ экспертов, по своему химическому составу идентичны грязи, обнаруженной и на одежде потерпевшей, и на копытах её лошади, и на вашей обуви, которую вы даже помыть поленились…

– Не успел… слишком уж быстро ваши ищейки нагрянули. Так я ж честно признаю, моя это расчёсочка, – пожал плечами Десяткин. – И на той полянке у ручья с будто специально для таких приятственных дел наклонённым деревом в любовь мы с Шуркой, и это я тоже только что признал без всяких выкрутасов, поиграли ух, как бурно!..

– Уж куда бурнее…

– Зовите понятых, гражданин следователь, чего зря время терять.

– Михал Фролыч! – крикнул Наконечный в открытое, выходящее на «зады» прокуратуры, с видом на бревенчатый гараж с распахнутыми воротами, окно, в проёме которого в мгновение ока возникла изображающая полное внимание небритая конопатая физиономия примерно сорокалетнего мужчины в грязной, пропитанной всеми, наверное, существующими в мировом автохозяйстве горюче-смазочными веществами кепке сукна «букле», из-под которой торчали сродни по цвету медной проволоке, не менее промазученные, чем сама кепка, давно не стриженые лохмы. Голое по пояс, бледное, видимо, из-за слабой восприимчивости к загару, сутулое худое, в веснушках по плечам тело конопатого было так же сильно и сплошь измазано теми же мазутами-солидолами.

– Наше почтеньице, Владислав Игоревич!

– Ищи быстрее, Фролыч, соседа, и дуйте оба сюда. Протокольчик тут…

– А чего его искать? Тёзка тут со мной с утряни самоотверженно трудится. Потом и я ему подмогну на ихней территории, – прокартавил, не совсем хорошо выговаривая букву «р», водитель прокурорской автомашины Михаил Фролович, и кивнул в сторону, где за глухим деревянным забором располагался гараж соседствующего с прокуратурой районного комитета ДОСААФ¹⁹.

– Опять оба в ремонте? С утра? – с усмешкой понюхал воздух Наконечный.

– Не-е, не подумайте, Владислав Игоревич, это, наверно, со вчерашнего небольшие остатошние явления: у внучонка моей кумы первый зубок на свет божий вылез, вот скромненько в родственном кругу и отметили… А нонеча «шеф» Михал Антоныча в командировку на личном автомобиле укатил, ну, служебную его лайбу мы на профилактику и поставили. Так, по мелочи… А вот нашему с вами «козлику»²⁰ сам чёрт велел с устатку кряхтеть да ломаться чуть не каженный день – свой десятилетний лимит он, вы же знаете, уже если не дважды, то полторажды точно откатал. Эй, Антоныч, где ты там? Давай сюда! Дело тут опять на сто грамм! Закону чуток послужить надобно.

Рядом с конопатым тут же, как из-под земли, вырос низенький животастый, такой же полуголый, грязный и небритый, но в отличие от своего бледнокожего коллеги очень загорелый добродушный мужичок приблизительно тех же лет в фетровой шляпе неопределённого из-за невообразимой перепачканности цвета:

– Здравия желаем, Владислав Игоревич!

– И вам не хворать! Значит, так, мужики… – Наконечный, поднявшись из-за стола и подойдя к окну, оглядел своих «штатных» понятых, готовых за «сто грамм» подписать для него любую бумагу и уже не первый год избавляющих нравившегося им своей человечностью следователя от поиска и уговаривания не всегда относившихся с энтузиазмом к «сотрудничанью с органами» посторонних людей, чтобы те «присутствовали и удостоверяли», как того требует в некоторых случаях процессуальное законодательство. – Нужно скоренько осмотреть для опознания подозреваемым по делу одну мелочь. Да не бомба, успокойтесь. Боюсь, однако ж, быстро не получится – в таком виде впускать вас в помещение прокуратуры не очень удобно. А пока отмоетесь, оденетесь хоть чуть-чуть цивильно…

– Кхе-кхе… Игоревич, а если как обычно?.. Душа горит, страсть!

Владислав Игоревич покосился на смирно сидящего подследственного. Подошёл к столу, взял бланк протокола:

– Не возражаете, Десяткин?

– Не возражаю, – ухмыльнулся тот.

Наконечный вынул из кармана пятирублёвую купюру, протянул вместе с бланком в окно:

– Где подписывать, знаете. А заодно сбегайте-ка, купите мне курева.

Повеселевшие конопатый и толстячок, быстро подписав чистый бланк документа, удалились в сторону ближайшей продуктовой торговой точки «покупать курево» некурящему следователю.

Прочие протокольные действия, последовавшие за осмотром расчёски, ничего существенного в копилку следствия не добавили – и следователь, и подследственный остались каждый при своём мнении.

Поскольку Десяткина как обвиняемого можно было держать под арестом уже спокойно до самого суда, Наконечный решил немного прерваться в непосредственных с ним контактах, запросить в архивах и тщательно изучить прежние уголовные дела Десяткина, поконсультироваться со следственным управлением облпрокуратуры, процессуально пообщаться с потерпевшей Выхухолевой по мере её выздоровления, вникнуть в её образ жизни, семейные и иные, если таковые есть, проблемы. А попутно разыскать и тех уже не проживающих в этом районе людей, кто принимал прямое участие в расследовании предыдущего десяткинского дела об убийстве.

Что-то такое ещё, кроме необычного поведения обвиняемого, смутно тревожило, а с какого-то момента принялось всё ощутимее терзать Владислава в этом примитивно-банальном на первый взгляд случае – вчерашний «зэк» порезвился «в меру своей испорченности», зверски изнасиловал «весёлого нрава», по определению того же майора Поимкина, бабоньку. Эка невидаль!.. Но… что именно тревожило и терзало, понять он пока не мог, и это выбивало его из колеи, лишало душевного равновесия. Не хватало, чёрт побери, ещё одного спора со своей служебной судьбой, очередного щелчка по носу и так уже основательно подпорченной карьеры!..

Пустить всё на самотек, и пусть катится этот корчащий из себя умника Десяткин на свой «зарезервированный безжалостным роком» уже не первый в его уголовной жизни «червонец» туда, куда так решительно настроился… И начальство «прокуратурское» облегчённо вздохнёт, и в целом дела, глядишь, веселее пойдут, коллеги и односельчане в своих пересудах о «взрывоопасности» Владислава Игоревича Наконечного поутихнут: наконец-то, дескать, чересчур прыткий следователь успокоился, присмирел, поумнел… А главное, и семейная жизнь потечёт более плавно, без тревожного повседневного ожидания очередной любимой женой очередного «выкрутаса» неплохого, в общем-то, мужа.

Когда конвой уводил по дощатому тротуару переднего двора прокуратуры обвиняемого Десяткина, навстречу, посторонившись, нетвёрдо пробрели довольные удачно складывающимся днём два приятеля-водителя Михаила – «прокуратурский» Фролович и «досаафовский» Антонович.

– Ба-а, Фролыч! – шепеляво присвистнув, проводил взглядом конвоируемого к стоявшей за калиткой милицейской машине Десяткина Михаил Антонович, и зашептал напарнику в ухо:

– Ты только позырь, на какую персону мы ноне бумаженцию подмахнули не глядя! Да ведь это ж двоюродный племянник жены главного ветврача того колхоза, где председательствует брат моего свояка Фадеича.

– Ай-яй-яй-яй-яй, Антоныч! Какого близкого родича помогаешь в тюрягу закрыть наглухо… И за что, спрашивается? Всего-навсего за то, что, как народ гутарит, зашпилил да поколотил при этом, аки родную бабу не всякий колачивает, подчинённую того ветврача, жена которого приходится тёткой злыдня, и у которого есть начальник колхозный, приходящийся братом мужа сестры твоей супружницы. Ох-хренеть! С кем я пью из одного стакана столько лет!..

– Да иди ты, Фролыч! Таким макаром кого хошь к любому анчихристу в родню причислить можно, хучь к фюреру фашистскому. А дело мы с тобой праведное делаем – облегчаем труд следователю и, значит, вносим свою лепту в борьбу с преступностью. Сам же говоришь – закону послужить надобно. Вот увидишь, как народ доволен будет, когда наш Игоревич вмандякает этому… по самые помидоры.

– А поэтому, стоит, наверно, попросить у Игорича ещё хыть на чекушечку?..

– Не даст.

– Эх, раскупорить свою последнюю заначку, что ли…

– Ой, последнюю… так я тебе и поверил! Что, бочковое пиво в баре у твоей Соньки перестало пену гнать?

– Не паясничай, а то обижусь!

– Ладно, ладно, пошли…

VII

Очередная еженедельная планёрка в кабинете прокурора области подходила к концу. Итоги подведены, планы уточнены.

– Ну и, напоследок, товарищи, – исполняющий обязанности прокурора области старший советник юстиции Стюднев с некоторой торжественностью оглядел присутствующих, – хорошая новость. Пока, конечно, неофициальная. Есть у нас с вами реальный шанс к концу года быть отмеченными, как лучшие в стране по раскрываемости тяжких преступлений. Так что, прошу, не откладывая в долгий ящик, подготовить списки для предположительного награждения самых результативных подчинённых каждому из вас специалистов, имеющих отношение к следственной работе. Может, если конечно всё сбудется, имеет смысл попутно поощрить и кого-то из рядов нашей доблестной милиции. Всё. Вопросов нет? Тогда…

– Разрешите, Александр Всеволодович? – подал голос удачно сегодня отчитавшийся, но отчего-то необычно глубоко задумчивый начальник следственного управления.

– Да-да, Василий Викторович, слушаем.

– Мы тут с Иваном Юрьевичем, нашим прокурором-криминалистом, находящимся сейчас, к сожалению, в командировке, немного обеспокоены… Я не хотел поднимать этот вопрос до возвращения Ивана Юрьевича, поскольку он лично изучал ситуацию и знает её глубже, чем кто-либо в нашем аппарате…

– Так-так, интересно, говорите, говорите! Иван Юрьевич ещё никогда впустую не бил в колокола.

– Ну, о колоколах речь вести пока рановато. Но когда вы только что объявили, что светит нашему коллективу попасть по итогам года в лучшие…

– У вас тут же появились опасения, как бы дырки под ордена не были просверлены впустую? Что ж, если убедите нас в реальности этих ваших опасок, будем признательны. И вместе, сообща устраним мешающие факторы.

– Дельце тут расследуется в междуречье…

– И что, не так расследуется?

– В целом-то, конечно, успешно, замечаний с нашей стороны нет…

– Так в чём же дело? И что вообще может случиться сверхординарного в такой несусветной глуши, где сложных для раскрытия преступлений отродясь не совершалось?

– Но… Александр Всеволодович… позвольте всё-таки…

– Ах, да, вспомнил! И теперь отчасти понимаю, почему меня сразу интуитивно так напрягло начало этого затеянного вами разговора. Ведь именно туда, в Междуреченский район, мы не очень-то уж и давно, кажется весной прошлого года, отправили в которую уж и не припомню по счёту «почётную ссылку» одного нашего ухаря, готового сажать всех подряд без разбору. И из-за которого Сергей Мартемьянович, наш с вами учитель и наставник, как угодил несколько лет назад в кардиологию, так и до сих пор всё по клиникам… Одного из лучших областных прокуроров, крепкого до этого как сталь, так капитально

из строя вывести! Только теперь, временно сидя в его кресле, я понял, какой это

нелёгкий груз и какая ответственность перед народом, государством нашим социалистическим. А какой-то сопляк…

– Извините, Александр Всеволодович, но Наконечный никогда не желал Сергею Мартемьяновичу ничего плохого и всегда уважительно к нему относился. Просто бывают стечения обстоятельств… А следователь он, хоть и не без дури иногда, но способный, если не сказать талантливый.

– Давайте конкретнее, без воды!

– В общем, профессиональной интуиции этого парня, как бы мы к нему ни относились, можно только позавидовать. И он намеревается убедить нас, что если следствие по упомянутому делу будет идти как идёт, и закончится как хотят районные власти и планируем мы, то рискуем оказаться в неудобном положении. От себя добавлю: особенно, будучи кандидатами в «лучшие по раскрываемости», сверлящие на своих мундирах, как вы, Александр Всеволодович, выразились, дырки под ордена.

– Рискуем когда? До или после «сверления»?

– Да в любой момент, как только, не дай Бог, изменится непонятный, с одной стороны откровенный насмешливо-издевательский, а с другой – наоборот, мрачный наплевательски-фаталистический настрой обвиняемого, и он вдруг вздумает добиваться пересмотра дела, да не просто судебного пересмотра по инстанциям после вынесения приговора, а и вообще нового расследования с нуля, да ещё и с передачей этого расследования другим, не из нашей области специалистам.

– Так что же это за дело такое интересное? И что там непредсказуемо неприятного для всех нас может выявиться? Выкладывайте!

– В целом следствие идёт нормально. Эксперты предварительно подтверждают наши первичные выводы. Практически доказано изнасилование по части второй сто семнадцатой статьи. Получен ответ на запрос о судимостях обвиняемого, в том числе о последней – сто третья, банальное бытовое убийство туриста-собутыльника в пьяной ссоре на привале. Факт тоже доказанный «на

все сто».

– И в чём же тогда проблема?

– Однако, несмотря ни на что, следователь всё-таки сомневается. Причём не только по факту изнасилования, но и по тому давнему убийству.

– Ну, знаете!.. Следователь, видите ли, сомневается! Он что, настроен против криминалистики как науки, против судебной медицины и, в конце концов, получается – против советского правосудия в целом?! Да-а-а, так мы далеко уедем… Уточните-ка, пожалуйста, когда обвиняемый освободился после отбывания по сто третьей и когда он совершил вменённое ему сейчас изнасилование? Промежуток времени большой?

– На воле погулял меньше месяца, даже новый паспорт не успел получить.

– Ну вот, видите! Классический рецидив. На путь исправления этот бандит, судя по всему, и не собирался становиться.

– Следует добавить, Александр Всеволодович, что сразу после его задержания по факту изнасилования он умудрился совершить побег из-под стражи, и пойман был только через сутки.

– Так это же прямое подтверждение!

– Косвенное, Александр Всеволодович…

– Хорошо, пусть будет косвенное. Но подтверждение же! Так что, уважаемый Василий Викторович, пусть всё идёт по заданному. Не будем без достаточных оснований ломать положительную отчётную статистику. Прокурора района обяжите усилить контроль за расследованием дела, и чтоб закончено оно было если не досрочно, то хотя бы вовремя. Ни дня задержки! Спрошу лично с вас. Предупреждаю, моей визы на продление сроков следствия не дождётесь ни при каких обстоятельствах. Следователя, сразу после подписания им обвинительного заключения – прочь из района куда подальше! Ну, не совсем, а на время, пока всё поутихнет.

– Но…

– Никаких «но»! Все свободны. Хотя… Василий Викторович, останьтесь на минутку. И вы, Борис Борисович, придвигайтесь поближе, – обратился и.о. областного к молча просидевшему всё заседание у краешка огромного совещательного стола невзрачному узкоплечему, возрастом чуть за тридцать, но уже успевшему изрядно полысеть бледнолицему, в больших роговой оправы очках с толстенными дымчатыми линзами мужчине, уже было взявшему, собравшись уходить, со стола в руки кожаную папку такой толщины, будто в её

недрах скоплены, согласно должности Бориса Борисовича, сведения обо всех событиях и сотрудниках облпрокуратуры за все годы её существования.

Должность этот человек занимал и в самом деле теснейшим образом связанную с внутренними делами в ведомстве и, в буквальном смысле судьбами его сотрудников. Служебной, конечно, стороной дела этих судеб.

При довольно скромном звучании – старший помощник прокурора области по кадрам и контролю исполнения, и, на первый взгляд, малозначительности, непрестижности в качестве ступеньки карьерной лестницы, очень редко бывала она, однако, занимаема людьми случайными и заурядными. А личность советника юстиции (в его-то годы!.. как бы неокрепшие ключицы не подломились под тяжестью таких звёзд в петлицах…) Бориса Борисовича Степчука, перенявшего по наследству от предшественника «штатную» кличку «Штирлиц»²¹, вообще вызывала так называемый трясучий мандраж у всего без исключения кадрового состава облпрокуратуры. Побаивался его даже сам Александр Всеволодович – чёрт знает чего можно ждать от эдакого «контроль-субъекта»: тихий вкрадчивый голос, неслышная походка, ничего не выражающий, размытый сильно увеличительными линзами чудо-очков холодный взгляд удава, ничуть не теплеющий даже, когда «Штирлиц» казённо-вежливо растягивает свои тонкие бесцветные губы в некое подобие улыбки. Не пьёт, гад, с товарищами по работе… не курит… По всей видимости, и от жены не гуляет. Анекдотов не только политических, а и вообще никаких не рассказывает, ни с кем близко не дружит. И что за человек? Разве что с самим Стюдневым, да и то по явно карьеристским соображениям, допускает кое-какое неофициальное общение на стороне, благо общее, популярное среди «хозяев жизни» и усердно подстраивающихся под их вкусы снобов хобби, а именно любительская охота на промысловую птицу и крупного таёжного зверя, у них есть, чего уж греха таить.

На занимаемую ныне должность Борис Борисович был делегирован из Москвы несомненно с чьего-то высокого благословения, или попросту «по блату». Поэтому не очень-то его, заразу, и сковырнёшь. Да и какая, в общем-то, экстренная необходимость «сковыривать», если по блату, да из Москвы? Всё само за себя говорит – временный, на одну-две «очередные скоростные звёздочки» человек. Но, всё же успеет, шельма, походя загубить не одну душу: если уж кто попадал под служебное расследование подобных «Штирлицев», то заканчивал свою карьеру, как правило, быстрее чем хотел бы, и всегда печально.

«Главный областной следователь» Василий Викторович опасливо покосился на подсевшего поближе Степчука: неужели под раздачу к этому упырю со скошенным лбом, ледяным взглядом и потными руками пойдёт с сегодняшнего дня Влад Наконечный? Если так, – конец парню. Без вариантов.

– Василий Викторович, Борис Борисович! Совместно вам, как вы уже, наверное, поняли, нужно решить один вопрос: на время судебного рассмотрения междуреченского дела, о котором мы только что так мило поговорили, этого вашего следователя-бузотёра, от греха подальше, как я уже сказал, чтоб духу не было на территории района. В командировку, в отпуск – куда хотите. Мало ли что отчебучить может даже прямо в зале суда… истинокопатель чёртов. Пусть спокойно осудят без него, кого и как Бог велел, потом тихо переждём кассационную неделю и – всё путём.

– По графику, – «Штирлиц» Борис Борисович открыл свою «волшебную папку», в которой в любой момент находил любые нужные кадровые сведения, – очередной отпуск у следователя Наконечного начинается в декабре, перед самым Новым годом. А срок следствия заканчивается, как я полагаю…

– Во второй декаде сентября, – подсказал «главслед» Василий Викторович.

– Ну, так давайте, путёвку какую дефицитную в хороший санаторий, будто

бы «горящую», неожиданно подбросим, или туристическую интересную, а если ещё и семейную на двоих, то… думайте, думайте, – Стюднев украдкой взглянул на часы: пора выпроваживать Василия, а то на конфиденциальный разговор с Борисом времени не останется. – В общем, задача ясна, согласуйте между собой в рабочем порядке план, и действуйте! Не нужны нам инциденты лишние. Не нужны! Так что, Василий Викторович, вы свободны, а Борис Борисович записывайте, что необходимо сделать по вашей линии в первую очередь.

Выждав, пока за уходящим закрылась дверь, он продолжил уже в несколько иной, в целом всё той же служебной, но с лёгким заговорщицким оттенком тональности:

– Значит, в ближайшие выходные летим на охоту. Вертолётчики занаряжены, егеря на заимке, как обычно, ждут во всеоружии. Там и доложишь мне всю подноготную великого следопыта Наконечного. Свяжись с госбезопасностью. Они помогут такое досье собрать, пальцы оближешь. Кого-то, желательно из местных междуреченских чекистов, нелишне на некоторое время приставить непосредственно к Наконечному. Пусть навяжется в друзья на каком-нибудь взаимном, как мы, например, с тобой… интересе. Походят вместе на рыбалку, в баньку, не возбраняется ради такого случая даже и по бабам, водочку попьют под задушевные беседы… Мы должны знать все его мысли и планы. Подготовь к личной встрече со мной, уже после субботней, конечно, охоты, нашу приятельницу из облпсиходиспансера.

Борис Борисович глянул в упор в глаза начальника. Тот, отводя взгляд, немного замялся:

– Так, на всякий случай. Надеюсь, воспользоваться услугами Зинаиды, как её там… Абдуловны… нам всё-таки не придётся. Да и этого наконечниковского приятеля, ревизора, мало того что молохольного какого-то, но ещё и, не от большого видимо ума, многодетного папаши в наше-то время, пора, наверное, готовить к выписке, но с условием: хоть раз ещё вякнет где про свою ту ревизию для Наконечного в узле связи, тогда уж точно заляжет в закрытый стационар на принудиловку до скончания дней. На этом на сегодня всё, Борис, давай закругляться. С нетерпением буду ждать твоего субботнего доклада за дружеским этим самым, дастарханом²² вдали от суеты, среди красот кудесницы-природы. Ну, держи… и разбегаемся, – протянул он вялую холёную пятерню подчинённому, тут же содрогнувшись от встречного пренеприятнейшего рукопожатия: цепкая хватка мертвенно-прохладных костлявых пальцев, липкая от пота ладонь. Упаси Боже попасть когда-нибудь под власть обладателя таких мерзких лап.

– До свидания, Александр Всеволодович, – бесстрастным тоном вежливо отвечал «Штирлиц». – Всё будет сделано как надо.

VIII

Не теряя ни дня, Наконечный выпросил у своего «шефа»-прокурора командировку в областной центр, где уже не первый год жил вышедший на пенсию оперуполномоченный, входивший в состав оперативно-следственной группы по раскрытию убийства, за которое десять лет назад был осуждён Корифей Десяткин, и где работал ушедший на повышение по линии прокуратуры, а затем сделавший головокружительную карьеру на партийном поприще, занимая теперь должность заведующего отделом обкома КПСС и курируя всю правоохранительную систему области бывший следователь, который вёл то дело. Запрошенную в судебных архивах документацию в выписках и копиях, воспроизводящую нетолстое, ввиду простоты фабулы, старое уголовное дело по означенному умышленному убийству, он, конечно же, захватил с собой и берёг в дороге как ценнейшее из возможного на этом свете – ключ к Истине…

Беседа с партийным деятелем получилась сколь недолгой, столь же и бесплодной. Приятный в общении, доброжелательный, энергичный мужчина, оказавшийся ещё и хлебосольным хозяином, для начала, категорически пресеча все жалкие попытки Владислава скромно отказаться, отвёз его на служебной

«Волге» к себе домой, где накормил вкусным обедом под рюмочку-другую хорошей крепкой ягодной наливки собственного изготовления.

На вопрос слегка захмелевшего и расслабившегося гостя, не помнит ли бывший следователь междуреченской районной прокуратуры каких-либо необычных нюансов в деле некоего Корифея Десяткина по кличке «Червонец», осужденного десять лет назад за умышленное убийство, хозяин, на мгновенье задумавшись, взглянул в раскрытую Наконечным папку, где внизу отлично выполненной фотокопии последней страницы обвинительного заключения красовалась размашистая подпись, поставленная именно им, действительно рядовым когда-то следователем прокуратуры Григорием Мордарём давным-давно, как раз лет с десяток и прошло с того времени, и самодовольно осклабился:

– Так я же этого Червонца и благословил тогда на тот же червонец. Как в воду глядел: суд оценил раскрытый мною его очередной уголовный подвиг ровно на десятку, копеечка в копеечку! Снайперское попадание, иначе не скажешь! За успешное, да ещё и досрочное расследование этого дела я был отмечен вышестоящим руководством как перспективный специалист.

– Простите, а вы абсолютно, прямо на сто процентов убеждены, что Червонец, извиняюсь, Десяткин, виновен в том преступлении?

– А как же, дорогой мой! Да на все двести, если уж в процентах выражаться. Насколько я помню, чёткие отпечатки его пальчиков были без труда зафиксированы экспертом-криминалистом на идеально гладкой поверхности булыжника, ударом которого по голове был убит так называемый турист-альпинист во время обоюдной пьяной потасовки при свидетелях.

– Альпинисты разве пьют в походе? И почему «так называемый»?

– Альпинист я имел в виду в кавычках, поскольку было всё это сомнительное сборище дельцов-авантюристов вовсе не профессионалами такого мужественного занятия, как покорение горных вершин, а так – приезжими с разных концов страны барыгами. Зимой это скупщики добываемых охотниками-браконьерами природных ценностей вроде пушнины, рогов и прочего, а в тёплое время года – частным образом промышляющие мумиёшники²³, лазящие по труднодоступным пещерам, в которых мумиё добывается сырцом, то есть отколупывается вместе с кусками скальных пород, а потом, после отмокания и растворения в воде элементарно выпаривается простейшим способом водяной бани. Да ещё, кроме пещер, лазают эти проходимцы-спекулянты по гребням гор, где произрастают другие дары природы вроде золотого корня²⁴ и прочих женьшенеподобных растений. Слыхали, надеюсь, об этих корешках да снадобьях, продаваемых из-под полы за немалые деньги в аптеках крупных городов? Вот, Червонец ваш, как абориген, ориентирующийся в горах не намного хуже, чем мы с вами в уголовном процессе, и нанялся в одну из таких шаек проводником. В материалах дела, точно помню, есть сведения о том, что все без исключения участники той палаточной ночёвки были хоть чуть, да «под мухой». И ни один из них, уверяю вас, не заслуживает ни малейшего нашего с вами беспокойства, тем более задним числом, когда столько уже лет прошло. Они и сами-то всё давно забыли, если живы ещё, конечно… Производственные и общественные характеристики на каждого из них, имеющиеся также в деле, – я сам их запрашивал и перепроверял, – не самые лестные. А на Червонца – так, вообще, ниже всякой критики. Конченым человеком этот антиобщественный элемент был ещё тогда.