Kitabı oxu: «Опять 25»
Вадим Федоров – мастер коротких рассказов. Их сюжеты плотно вписаны в современную действительность; характеры персонажей и повороты человеческих судеб увидены зорким взглядом умного и насмешливого человека. Отличительная черта творческого почерка Вадима Федорова – ирония, – то легкая и теплая, то горьковатая, граничащая с сатирой. Сквозь дымчатый покров этой иронии ощущается, что автор любит своих героев. А уж если любить их совсем трудно, – до невозможности, – то понимает и прощает…
Умение вычленить из пестрой ткани повседневной жизни самые важные, выразительные детали ее орнамента, да так, чтобы не разрушить узор, – для этого требуется талант. И любовь к человеку, – в библейском понимании: «Бог есть Любовь»…
А, может, наоборот, Любовь есть Бог… И человек, даже в самой трагической ситуации, будет защищен и спасен Любовью, – пусть даже посланный ею Ангел окажется маленьким черным котенком с белым пятнышком на груди.
Нина Мазур (ФРГ, Ганновер)Театровед, театральный критик, драматург.Вице-Президент Международного Форума Монодрамы (МИТ, ЮНЕСКО)Член Германского Центра Международного Института Театра иМеждународной Ассоциации театральных критиков (ЮНЕСКО).Член литературного общества «Das Mittelfeld» (ФРГ, Ганновер) и Международной ассоциации писателей и журналистов (APIA, Лондон).
Литературный мир Праги
Первый рассказ я написал после второго развода – как раз на следующий день после судебного процесса, на котором меня объявили холостым.
Проснулся в субботу утром, один на широченной кровати. Позавтракал, прошёлся по пустому дому и подумал: «А не написать ли мне рассказ про женский характер?» Сел за стол, открыл ноутбук и за выходные накропал небольшой рассказик под названием «Музыка». Он был очень короткий – полторы страницы машинописного текста.
А через неделю, в следующие выходные, у меня состоялся мальчишник по случаю моего развода, и я показал рассказ своим приятелям. Двое из них были женаты, а третий, как и я, наслаждался всеми прелестями холостяцкой жизни. Холостяка звали Арсен. Женатиков – Влад и Володя.
Первым с рассказом ознакомился мой холостой товарищ, когда мы с ним резали овощи на кухне для праздничного обеда. Точнее, чистил и резал я, а он медленно и вдумчиво читал.
– Ну как? – с замиранием сердца спросил я.
– Классно, – ответил Арсен. – А ещё есть?
– Есть, – соврал я, – только надо ошибки исправить и отредактировать кое-что. Через неделю будет готово очередное творение.
– Дашь почитать? – попросил он. – Мне понравилось.
– Дам, – пообещал я, – тебе первому дам почитать.
– У тебя хорошо получается. Продолжай дальше, – сказал Арсен и добавил подошедшему к нам Володьке: – Вадик рассказ написал, почитай.
Володя схватил два листка с моей «нетленкой» и вышел из дома. На заднем дворе они с Владом разжигали дрова для шашлыка.
Мы с Арсеном дорезали овощи, сбрызнули их оливковым маслом и пошли во двор, где в мангале весело потрескивали дрова.
– Как рассказ? – спросил я, как будто между прочим.
– Не знаю, – ответил Володька, – мы его использовали, чтобы твои сырые дрова разжечь.
– А говорят, рукописи не горят, – грустно протянул я.
– В электронном виде есть? – спросил Володя.
– Есть, – ответил я.
– Пришли мне на мейл, я почитаю, – предложил он. – Чтение требует концентрации и вдумчивости, а при шашлыке с водкой никак не сконцентрируешься.
– Хорошо, – согласился я.
Вечером я послал ему рассказ. Ответ пришёл практически тут же, и состоял он из четырёх слов: «Ничё так. Пиши есчё».
Эту фразу Володька всегда присылал мне в ответ на мои рассказы, которые я ему посылал в течение следующих двух лет. И лишь спустя два года я узнал, что он ничего из мною написанного не читал, а отвечал так, чтобы меня не обидеть.
Но тогда я этого не знал, и, воодушевлённый похвалой Арсена и напутствием Володьки, начал писать. Рассказ за рассказом.
За три месяца я накатал с полсотни коротких эссе. Накатал и задумался: «А что дальше?»
Полез в интернет и с ужасом узнал, что в России – более полумиллиона писателей, около миллиона поэтов и ещё пять тысяч издательств.
– Издавай, – посоветовал мой постоянный (единственный на тот момент) читатель Арсен. – Я первый у тебя пару экземпляров куплю. С автографом.
– Как скажешь, – ответил я.
И принялся отсылать свои рукописи куда только возможно, начиная с «Эксмо» и заканчивая «Дальневосточным книжным издательством».
Ответ я получил лишь из десятка издательств. Остальные же высокомерно промолчали. Да и ответы были, как под копирку: «Предлагаем Вам издать Вашу книгу за Ваш счёт».
Я подумал, подумал, да и откликнулся на одно такое предложение, что, мол, согласен. Тогда мне прислали счёт, в котором была указана сумма 900 000 рублей за тысячу экземпляров сборника моих рассказов.
«А чего так дорого-то? И сколько я получу от продажи моих сочинений?» – ответил я на письмо с выставленным счётом.
Издательство мне честно сообщило: «Получите в лучшем случае тысяч двести. Да. Затраты больше, чем прибыль. Но зато Вы станете известны в окололитературных кругах, и следующие тиражи будут уже не за Ваш счёт».
Я пообещал подумать над столь заманчивым предложением и решил напечатать книги в самой Праге. Почему-то мне показалось, что сумма в 900 000 рублей – слишком большая цена за известность в окололитературных кругах.
Издатель (а им оказался знакомый моего знакомого) нашёлся практически сразу. Звали его Олег Ольгин, и жил он буквально на соседней улице в симпатичном одноэтажном домике, на чердаке которого стояла чудо-машина, печатавшая книги.
– Сейчас времена больших типографий прошли, – сказал мне он. – Сейчас модно печатать по одному экземпляру и тут же высылать потребителю. Вам сколько книжек надо?
И он озвучил цену – что-то около двухсот крон за книжку.
– Тысячу напечатаете? – спросил я.
– Зачем так много? – удивился Олег.
– Презентацию сделаю, – сказал я, – чтобы стать известным в пражской литературной среде.
– Тысячу много, – поморщился издатель. – Во-первых, у меня столько бумаги нет, а во-вторых, это очень много для здешнего литературного общества. Очень много. Десяти книжек будет достаточно.
В итоге сошлись на сотне.
Презентацию я решил устроить в модном пивном ресторане в самом центре города, рядом с Вацлавской площадью. Договорился с владельцем, оставил аванс за зал со сценой и отправился в местную русскоязычную газету «Пражский паровоз», где редактором была моя старая знакомая Ирина Шумахерова.
Пришёл, подарил ей только что напечатанную книжку, рассказал о презентации.
– О чём рассказы? – спросила Ира.
– В основном о взаимоотношениях полов, – ответил я. – Всякие забавные истории о жизни. Мужчина и женщина. Женщина и мужчина.
– Запомни, Фёдоров, – строго сказала приятельница, – сейчас не употребляют фразу «взаимоотношения полов». Это анахронизм. Сейчас надо говорить «гендерная тема». По сути, то же самое, а звучит весомо и красиво.
– Согласен, – кивнул я. – Объявление о презентации тиснешь в ближайшем номере своего «Паровоза»?
– Тисну, – ответила Ирина. – У тебя там зал снят? Еда и выпивка бесплатно?
– Пиво бесплатно, – сообщил я, – а еду пусть народ сам заказывает.
– Это правильно, – сказала женщина. – Нефиг халявщиков разводить. На пиво тоже народу набежит – мама не горюй. Кстати, а программа вечера какая?
– Выступит Ольгин, – начал перечислять я, – коротко представит меня. Потом я прочитаю рассказ, после этого моя знакомая прочитает ещё один. И, может быть, ты скажешь пару слов. Я тебе книжку-то не просто так подарил, а почитать.
– За бесплатное пиво? – рассмеялась Ира.
– Еду за тебя оплачу, – пообещал я.
– Уговорил, – махнула рукой она, – скажу про тебя пару слов. Но только как-то это всё скучно и прогнозируемо. Так все презентации проходят. Все пива напьются на халяву, а завтра о тебе никто не вспомнит. Надо скандал какой-нибудь затеять, чтобы запомнили.
– Я не люблю скандалы, – сказал я, – очень не люблю. У меня от них давление подскакивает.
– Без скандалов сейчас не пробьёшься, – отрезала Ирина. – Я придумала! Например, ты читаешь свой рассказ. Вдруг в зал врывается барышня, взбегает на сцену и со словами «подлец, как ты мог это написать про меня?» бьёт тебя по лицу ладошкой. А?
– А я чего? – ошарашенно спросил я.
– А ты ей в ответ леща отвешиваешь, – продолжила приятельница. – Барышня падает. Затем вскакивает и со слезами на глазах убегает. О тебе вся Прага будет говорить месяца два как минимум! Ну, и рассказ этот все прочитают. Ради интереса.
– Не, – подумав, ответил я, – как-то не хочется незнакомых женщин бить. Я и знакомых-то не бью. Да и где я эту барышню возьму?
– У меня есть, – перебила меня Ирина. – Есть девушка. Студентка. Только-только приехала. Её ещё никто не знает. Ей деньги нужны. Она за три тысячи согласится, я думаю.
– Нет, – твёрдо сказал я, – никаких скандалов и избиений! Проведём обычную скучную встречу писателя и читателей. Без экстрима.
– Ошибку делаешь, – скривила лицо Ира. – Сейчас время такое: чтобы стать известным, надо или жопу показать, или кому-нибудь по морде стукнуть.
Но объявление она в «Пражском паровозе» опубликовала. Со скидкой в 25 процентов.
Народу на презентацию моей новой книги пришло много – человек пятьдесят. Зал оказался набит под завязку. Большинство из пришедших были мне не знакомы. Но я не расстраивался, ведь я готовился стать известным.
Выждав полчаса после назначенного времени, на сцену поднялся Олег Ольгин. Он в течение сорока минут рассказывал о мировом книгоиздательстве в целом и о чешском в частности. Под конец своего выступления, вспомнив обо мне, он представил меня публике.
Я вышел на сцену, сел за столик и прочитал свой новый рассказ «Шторы». Зал встретил его восторженно. Много хлопали, и кто-то даже крикнул «браво».
Воодушевлённый таким приёмом, я раскланялся и хотел вернуться к своему столику, но по пути меня перехватила Ирина и, прошептав что-то типа «тут с тобой познакомиться хотят», потащила куда-то в сторону кухни. Однако до кухни мы не дошли, а оказались в самом тёмном углу с большим овальным столом, во главе которого сидел мужчина лет семидесяти и радостно улыбался. Остальные места занимали женщины разного возраста.
– Вот он, вот он, мой преемник! – незнакомец вскочил и принялся меня обнимать. – Есть кому передать своё знамя из ослабевших рук.
Меня усадили за стол рядом с ним и дали кружку с пивом.
– А вы кто? – спросил я, сделав первый глоток.
– Орлов. Вениамин Орлов, – представился он. – Председатель Творческого союза русских писателей Чехии и Моравии. Писатель и публицист.
– Классик, – громко прошептала сидящая рядом с Орловым старушка и погладила его по плечу.
– Очень приятно, – сказал я. – Фёдоров. Пока просто Фёдоров.
В это время к столу подбежала черноволосая девушка и протянула мне мою же книгу.
– Можно автограф? – спросила она.
– Сейчас, – я судорожно принялся хлопать по карманам. – У меня с собой ручки нет. Извините.
– У меня есть, – Орлов вынул из внутреннего кармана пиджака толстую ручку фирмы «Паркер» и протянул мне: – Дарю. На память.
– Спасибо, – сказал я и первый раз в жизни поставил автограф на собственной книге.
– Можно я с вами сяду? – поинтересовалась девушка и представилась: – Лена.
– Конечно же, садитесь, – Орлов бесцеремонно подвинул прижавшуюся к нему старушку и освободил место.
Бабуля всхлипнула и куда-то умчалась. Я сел на место убежавшей, а Лена – рядом со мной. Она тут же открыла мою книгу и принялась читать, несмотря на скудное освещение и шум в переполненном зале.
В это время на сцену, слегка пошатываясь, взошла Ирина Шумахерова. Я приготовился слушать её речь, в которой она должна была упомянуть мои литературные заслуги. Но Ирина покачнулась, ухватилась за микрофон и выдала в него совсем не то, чего я от неё ожидал.
– А теперь танцы! – сообщила она. – Танцуют все! Дамы приглашают кавалеров!
И с хищным воем она ринулась куда-то в зал.
Все повскакивали, раздались звуки сдвигаемых столов, и под вековыми сводами пражской пивной грянул «Бони М».
Наш стол мгновенно опустел. Остались только я, Лена, Орлов и две женщины неопределённого возраста, с немым обожанием смотрящие на Вениамина.
– Я серьёзно про преемственность! – прокричал писатель, наклонившись ко мне. – Годы у меня уже немалые, пора на покой. А союз передать некому. Не этим же поэтессам?
И он кивнул на качающихся в такт музыке двух тёток.
– Багама, багама мама… – ревели колонки.
– Да я только начал писать! – прокричал я в ответ.
– Ничего, ещё напишешь. Ты молодой, – ответил Орлов. – Я читал пару твоих рассказов. Неплохо, неплохо. Да и председателю союза необязательно писать. Тут главное – следить, чтобы эти бабы друг другу горло не перегрызли. Кого надо – похвалить, кого не надо – поругать. Но легонько так поругать, а потом опять похвалить.
– А вы чего уходите? – спросил я. – Вроде ещё крепкий.
– Да надоело, – Орлов махнул рукой, – надоело всё. Раньше хоть гранты какие-то давали, какие-то деньги были. Мы конкурсы проводили, фестивали. А сейчас финансирование иссякло. Да и возраст… Я тут единственный прозаик. Остальные – поэтессы. Из них на царство никого не посадишь. Сразу же задушат. А ты мужик. Тебя они слушаться будут. Короче, готовься. Будешь новым председателем нашего союза.
– А что для этого надо? – поинтересовался я.
– Для начала бутылку водки, – хохотнул Орлов.
Я заказал спиртное, и мы выпили за знакомство. Потом – за союз.
После этого я задал Вениамину мучивший меня вопрос:
– А как узнать, стал я писателем или нет?
– Когда тебе бабы будут давать не за деньги, а из-за того, что ты написал, вот тогда можешь считать себя настоящим писателем, – похабно засмеялся старший товарищ и налил ещё водки.
Выпили по третьей. Орлов моментально опьянел и в сопровождении двух своих почитательниц отбыл домой. На его место тут же уселась незнакомка лет сорока со злым выражением лица.
– Вы наш новый председатель? – спросила она.
– Ещё нет, – ответил я. – А вы кто?
– Анастасия Беленькая, – представилась женщина. – Известный поэт, между прочим. Слышали обо мне?
– Конечно, слышал, – тут же соврал я. – Вы замечательно пишете.
– Спасибо, – дама на мгновенье улыбнулась. – Вас я ещё не читала, но подозреваю, что вы талант. А талантливые люди всегда доверчивы. Так что вы этому проходимцу не очень-то доверяйте.
– Орлову? – уточнил я.
– Да какой он Орлов! – махнула рукой Беленькая. – Орлов – это псевдоним. А настоящая его фамилия Пичугин. И в ней вся его сущность. У вас какой псевдоним?
– Нет у меня псевдонима, – ответил я, – ещё не обзавёлся. Водки выпьете?
– А то! – ответила она и наполнила наши рюмки.
Выпили на брудершафт и перешли на «ты».
– Вон та, чёрненькая, видишь? – продолжила разговор Анастасия, «закусив» водку пивом. – Лейла Бегунова. Слышал про неё?
– Что-то слышал, – осторожно сказал я.
– Всё враньё! – отрубила Беленькая. – Всё враньё! Она в своём «Инстаграме» уже пятый год выставляет фотки, где ей чуть ли не каждый месяц дарят какие-то призы каких-то несуществующих конкурсов. И какие-то послы из разных стран приглашают её стать почётной гражданкой этих государств.
– А на самом деле? – заинтересовался я.
– А на самом деле все фото постановочные, – прямо мне в ухо зашептала Настя. – Если присмотреться, то около неё постоянно отираются два мужика, каждый раз в разных одеждах. Один – её муж, а второй – брат. И фотографируются в красивых местах. Последний раз вообще в Дрезденской галерее щёлкнулись, а она утверждала, что это посольство Канады.
– А как узнали? – спросил я.
– На заднем плане этого лжепосольства картина «Шоколадница» видна, – засмеялась собеседница. – Ладно, я сейчас приду. Мне надо припудрить носик.
И ушла.
На её место тут же уселась очень худая женщина. Платье на ней висело, как на вешалке. И ещё от неё сильно пахло потом.
– Вы наш новый председатель? – спросила она меня.
– Да, – ответил я. – А вы кто?
– Марина Цветаева, – ответила дама и налила себе водки в рюмку.
– Так это… – промямлил я. – Вы же того…
– Я её потомок по отцовской линии, – вздохнула она. – Не прямой, но потомок. Гены-то никуда не спрячешь.
– Не спрячешь, – согласился я.
– Чего Настя про меня наплела? – спросила Цветаева.
– Про вас – только хорошее, – нашёлся я. – Про других разное рассказывала, а про вас – только хорошее.
– Женат? – вдруг строго спросила Марина.
– В гражданском браке, – на всякий случай соврал я.
– Это мы исправим, – усмехнулась она и вдруг сорвалась с места: – «Ласковый май»! «Ласковый май»!
Из динамиков полилось что-то про розы на снегу.
– А вы хорошо пишете, – услышал я. – Так и хочется вас отшлёпать.
Это говорила Лена, держа в руках мою книжку. Судя по всему, пока другие веселились и танцевали, она успела «проглотить» её половину.
– Вы от Ирки Шумахеровой? – догадался я.
– Ага, – не стала отпираться девушка. – Она меня уговаривала вам пощёчину влепить во время выступления, но я отказалась. А пишете вы и правда хорошо. Затягивает. Только я не со всем написанным согласна.
– Мы можем подискутировать, – предложил я, – но позже.
– Хорошо, – отозвалась Лена и опять уткнулась в книгу.
Кто-то потянул меня за рукав. Это была Бегунова.
– Вы наш новый председатель? – спросила она.
– Да, – ответил я. – А вы Лейла Бегунова. Я вас сразу узнал. О вас все только и говорят. Только о вас и вашем таланте.
– Спасибо, – смутилась та. – А кто конкретно говорит?
– Да вот недавно Беленькая про вас рассказывала, – ответил я.
– Беленькая! – фыркнула Лейла. – Эта старая сплетница только и может, что говорить. Не дал бог таланта, но дал мужа адвоката. При богатом муже и я могла бы раскрутиться так, что мало не покажется.
– Раскрутитесь, – пообещал я. – Вы очень хорошо пишете. Талантливо. Затягивает.
– Налейте мне водки, – попросила Бегунова.
Я налил. Мы выпили. Потом подошли ещё несколько женщин: Аверченко-Задунайская, Шамаханова и Бойко. Мне как будущему председателю союза пришлось со всеми выпить.
Дальнейшее я помню смутно.
Проснулся я дома, в своей кровати, так как что-то щекотало мне лицо. Это оказались чёрные волосы, копной разметавшиеся по соседней подушке. Они принадлежали абсолютно голой молодой женщине, лежащей на животе рядом со мной.
Я аккуратно убрал волосы с её лица и близоруко прищурился. Лена! Вчерашняя Лена, которая взяла у меня автограф.
Я осторожно слез с кровати, спустился в кухню, выпил воды и сжевал таблетку аспирина.
Зашёл в ванную. Из зеркала на меня взглянуло помятое лицо 50-летнего старпёра с синяками под глазами. Я подмигнул своему отражению.
– Ну вот ты и стал настоящим писателем, – сказал я сам себе и, включив холодную воду, принялся умываться.
Пражская бохема
Анна приехала в Прагу на стыке веков, в 2002 году. Перед этим она развелась с мужем, который, по её мнению, совсем не дарил ей ни внимания, ни денег, разругалась вдрызг с кременчугскими подружками и покатила на Запад. Благо подвернулся случай сделать себе документы довольно недорого.
Правда, оказалось, что «недорого» – это, вообще-то, очень даже дорого, и в итоге выяснилось, что на основании этих документов жить в Праге нельзя. Но, как бы там ни было, со временем удалось поправить документы, найти дешёвое жильё и даже устроиться на работу.
Трудиться можно было или посудомойкой в ресторане, или горничной в отеле. Платили там мало, а работать приходилось очень много. Ане это не понравилось, поэтому она пошла и отучилась на курсах экскурсоводов, и знакомая взяла её к себе в турфирму водить туристов по достопримечательностям Праги.
Жить стало лучше, жить стало веселее. Не везло только с мужиками. Как выяснилось, мужчины, которых в Праге намного меньше женщин, все были избалованы и капризны. Аня же на почве вечного стресса, чешского пива и нездоровой пищи стремительно начала набирать вес: у неё вырос солидный животик, и попа набрала несколько кило лишнего сала.
Тогда она подалась в лесбиянки, но и тут что-то не заладилось. Конечно, это было модно и демократично, но спать с женщинами было неинтересно, временами даже противно. Чего-то не хватало в отношениях. Да и женщин этих прогрессивных взглядов у Анны было всего… одна. Такая же толстушка из Полтавы, которая в итоге двухмесячных отношений спёрла у неё сто долларов заначки и исчезла в неизвестном направлении.
Погоревав, Аня купила в зоомагазине кота, кастрировала его и зажила одинокой жизнью с этим питомцем. На вопросы о своих сексуальных предпочтениях она, гордо вскинув голову, отвечала, что готова к любым экспериментам.
В поисках экспериментов и мужиков Аня решила, что лучше всего заявить о себе как о женщине творческой и неординарной. Она попробовала писать романы. Не получилось. Взялась за поэзию, но с ужасом обнаружила, что в Праге каждая вторая русскоговорящая дама – поэтесса. Во время вот этих литературных метаний я и познакомился с Анной.
Я тогда писал роман «Мегера», где действие происходит в том числе на территории концлагеря Терезиенштадт. На местном пражском форуме я спросил, как лучше проехать в Терезин и есть ли там экскурсии на русском языке. Сразу же отозвалась Аня, предложив себя и свою подругу Руслану в качестве экскурсоводов. Я согласился.
В назначенный день я подобрал подружек около метро и повёз их на север Чехии. Добравшись, мы припарковались на пустой громадной парковке около входа в мемориальный комплекс. Аня и Руслана выбрались из машины. Издали они были похожи на двух сестрёнок: примерно одного возраста, в коротких цветных юбочках, даже причёски одинаковые – собранные в конский хвост волосы.
– Вадим, вы ведь знаете чешский язык? – спросила Аня и сразу же добавила: – В общем, тут есть экскурсии на чешском. Как входите, прямо и налево. А мы с Русей в секонд-хенд сходим. Он здесь, в городе.
– Какой секонд-хенд? – удивился я. – Секонд-хенд и концлагерь – как-то не совсем нормально.
– Да тут вьетнамцы открыли самый крупный магазин вещей в Чехии. Вы погуляйте, а мы – в магазинчик. Как обычно, мальчики налево, девочки направо, – объяснила мне Руслана, как маленькому, и радостно захохотала своей шутке.
Я повернулся к веселящимся девушкам спиной и направился через ряд надгробных плит к входу в замок. Прошёл по мостику, перекинутому через ров, опоясывающий крепость. Под мостом беззаботно плескались две нутрии.
Сразу за входом я обнаружил кассу, в которой сидела худощавая женщина лет шестидесяти.
– Мне нужна экскурсия для одного человека, – обратился я к ней.
– Пан – словак? – уловив в моей речи акцент, спросила она.
– Пан русский, – ответил я.
Женщина, как оказалось, была не только кассиром, но и экскурсоводом. Она смерила меня взглядом, словно не до конца поверив, что я русский, потом закрыла кассу и поманила меня за собой, говоря:
– Я вам расскажу на чешском. Что будет непонятно, переспрашивайте. Я немного тоже понимаю по-русски.
– Сколько это будет стоить? – уточнил я.
– Вам бесплатно, – коротко ответила она. – Пойдёмте вот по этой улице. В самом её конце находятся ворота маленькой крепости Терезиенштадт, на которых по-немецки написано Arbeit macht frei, что переводится как «Труд делает свободным».
Женщина рассказывала не спеша, тщательно проговаривая слова: то ли по привычке, то ли для того чтобы мне было легче воспринимать услышанное. Мы побывали в камере, где заживо сгнил сербский националист Гаврило Принцип. Прошли по камерам с нарами, осмотрели помывочную. Особенное впечатление на меня произвела небольшая комната, которую с наступлением темноты набивали евреями, чтобы они стояли впритирку, как сельди в бочке. Некоторые из них умирали ночью, но так и стояли до утра, прижатые телами своих ещё живых сородичей.
Через полтора часа мы вернулись к воротам с надписью о труде и свободе.
– Большое спасибо, – сказал я, – очень приятно было с вами познакомиться. Вы превосходный рассказчик. У меня только один вопрос.
– Почему я не взяла с вас денег? – усмехнулась экскурсовод.
– Да, – кивнул я и сделал предположение: – Ваши родственники во время войны погибли тут? Или, может быть, просто сидели под стражей?
– Мои родственники работали здесь, в охране. И во время войны, и после, – чуть помедлив, ответила женщина. – Теперь вот я работаю. Рассказываю.
В это время зазвонил мой телефон. Это была Анна.
– Мы всё, затарились по полной, – заявила она. – Тут, на главной площади, есть чудный ресторан. Подъезжайте туда. Заодно и поедим.
Я попрощался с экскурсоводом, вышел из крепости, сел в машину и поехал в сам город Терезин. Через пять минут был на месте. Нашёл нужный ресторан.
Аня и Руслана уже заказали себе гуляш и уминали его за обе щеки, запивая кнедлики пльзеньским пивом. Рядом, на двух соседних стульях, громоздились несколько пакетов, набитых шмотками.
– Как ваш шопинг? – спросил я у барышень.
– Отлично, – Руслана подняла вверх большой палец. – За такие деньги в Праге ничего не купишь. А ты как? Прогулялся по замку? Я не люблю такие места. Одни стены и камеры. Никакого эстетического удовольствия. Выпьешь с нами пива?
– Спасибо, я за рулём, – напомнил я и тоже заказал гуляш. Он был превосходен.
А мои попутчицы кроме гуляша накидались пивком, смешав его с местным фернетом.
Всю дорогу Аня разглагольствовала о том, что литература – это очень занудно и скучно, надо что-то придумывать, копаться в архивах, чего-то сочинять. А вот живопись – то, что надо. Тем более художников в Праге много, и все они зарабатывают сумасшедшие деньги.
И действительно, Анна занялась живописью, если это можно было так назвать. Первые две свои работы она выставила в Русском доме на Каштановой улице, где как раз перед каким-то праздником планировался вернисаж в серебряном зале. Накануне выставку посмотрел глава Русского дома. Он остановился около Аниных картин.
– Это что? – спросил он заведующую по культурной части.
На обеих картинах были изображены голые женщины, причём нарисованы схематично, из серии «точка, точка, запятая, минус рожица кривая». То, что это женщины, было понятно по их огромным бюстам, занимавшим примерно треть каждой картины. Между ног у женщин торчали стрелы, выполняя роль фигового листочка.
– Что это? – переспросил глава.
– Это украинская художница-примитивистка Анна Шкурко, – доложила заведующая.
– Снять. И чтобы больше я этого не видел, – распорядился мужчина.
– А что вместо её работ повесить? Завтра же открытие, – напомнила заведующая.
– Что угодно. Можете даже Яна Саудека. Его фотографии по сравнению с этой малевальщицей будут выглядеть как образец целомудрия, – ответил глава.
Картины тут же сняли и вернули Анне. Она взяла свои работы и отнесла их в галерею «КиссКэтГаллери», расположенную возле Староместской площади.
– Это говно никто не купит, – сказала хозяйка салона по имени Кэтрин, взглянув на принесённые полотна.
– Да их у меня с вернисажа в Русском доме вчера сняли, – попыталась защитить свои творения Аня. – Из-за национальности. Завистники! Я только на краски почти пять тысяч истратила. Мне бы своё вернуть.
– Комиссия – пятьдесят процентов. Поставим по шестьдесят тысяч за картину, – резко поменяв мнение, предложила Кэтрин. – Согласна?
– Да, – тут же выпалила обалдевшая от суммы Аня и опасливо спросила: – А они за столько продадутся?
– Попробуем, – задумчиво сказала хозяйка. – Давай заключим договор на комиссию, и я их на недельку повешу на витрину, а там как пойдёт.
Подписали договор. После ухода Ани Кэтрин сделала несколько звонков. Результатом этих усилий стала статья в местном «жёлтом» журнале. В ней рассказывалось, что накануне вернисажа в Русском доме Генеральный Посол России лично срывал со стен картины украинских художников и топтал их ногами.
Затем радио «Свобода» взяло интервью у «известной украинской художницы» Анны Шкурко, которая рассказала, как её притесняют и обижают русские шовинисты.
Чешское телевидение ограничилось небольшим репортажем с изображением витрины галереи «КиссКэтГаллери», на фоне которой Анна с ещё более чем раньше печальным лицом поведала о гибридной войне, развязанной на культурном фронте Россией против Украины.
На следующий день одну из картин Анны купили, а ещё через месяц приобрели и вторую. Это был триумф – два месяца блаженства для творческой Аниной натуры. Она погасила долг по квартире, накупила красок и холстов и принялась творить. В перерывах между творениями она ходила по местным русскоязычным тусовкам, где её с удовольствием привечали, угощали, а иногда и наливали.
Аня нарисовала пару десятков картин с грудастыми тётками со стрелами между ног. Она отнесла их в галерею Кэтрин и ещё в несколько картинных магазинов. Но почему-то продаж больше не было. Век славы и восхищения промчался, как скорый поезд Житомир – Винница. Приглашать стали реже, деньги заканчивались, а тут ещё вдобавок и пандемия свалилась на наши головы. Людям временно стало не до картин, особенно написанных в такой натуралистичной манере.
Анна пыталась наверстать упущенное через интернет, сидя целыми днями в различных соцсетях и форумах. Во всех своих злоключениях и жизненных неурядицах она обвиняла российские спецслужбы и почему-то меня лично. История с поездкой в концлагерь Терезиенштадт с каждым разом обрастала всё новыми и новыми подробностями.
Сначала оказалось, что я домогался Анну и Руслану во время поездки. Потом выяснилось, что я пьяный вёл автомобиль. И ещё через несколько месяцев меня обвинили в вымогательстве денег за проезд в славный город Терезин и в хищении вещей, купленных в тамошнем секонд-хенде.
Я забанил не совсем нормальную художницу, которая везде, где только можно, называла себя пражской богемой, и постарался забыть о ней. Однако судьба уготовила нам ещё одну встречу.
Во второй и последний раз я увиделся с Анной перед своим отъездом в Россию, летом 2022 года. Я тогда вместе с женой заехал в новый аутлет, построенный рядом с аэропортом. Цены там были демократичные, но, учитывая, что торговая площадка была новая и слабо раскрученная, также имелись и огромные скидки на уже уценённый товар. Мы прошлись по магазинчикам, попили кофе. Собрались домой.
– Тебе ещё надо обувь купить, – заявила жена и затащила меня в фирменный магазин «Саламандра».
Я вздохнул и, как агнец на заклание, зашёл в очередной магазин. Обвёл глазами ряды полок с обувью всевозможных цветов и вдруг почувствовал, что кто-то на меня смотрит. Я повернул голову влево и увидел Анну, стоящую у кассы в форменной одежде. Она смотрела на меня испепеляющим взглядом. Так на меня ещё никто не смотрел. Никогда в жизни в человеческом взоре я не чувствовал столько ненависти и презрения. Вместо того чтобы подойти к покупателям, то есть к нам, она стояла и смотрела, стараясь как минимум убить меня своим взглядом.
