«От жизни сбежала…» – потрясывая головой, буква за буквой не своим голосом извлёк из гортани страшные слова дед Мих Мих, когда они, жарясь на солнце, ожидали у морга выдачи готового к похоронам тела.

Ей хотелось возразить. Но!..

Накануне вечером мама сама призналась, даже можно сказать, покаялась: прости дочка, я боялась, что рядом с отцом мы превратимся в подопытных кроликов.

Раньше говорила: твой папа засекреченный учёный, и точка.

А тут эсэмэска от американской бабушки: Адам уходит, хочет проститься, вызов и визы оформлены.

Мама прочитала раз десять и будто потерялась в пространстве: стала натыкаться на всё, что встречалось, бросала мимо чемодана платья, которые давно не носила и говорила, говорила…

Адам считал: мы две спирали одной ДНК…

Аллель хотел составить генную азбуку, я обещала из её букв сложить новые слова для флоры, фауны и даже нового человека, но испугалась…

С ужасом посмотрела на чемодан: у него клаустрофобия, ему нельзя в гроб…

Похороните нас рядом. Нет! Лучше сожгите и развейте над океаном наш прах.

Незряче огляделась, скороговоркой спросила: помнишь Ола, мальчика, с которым вы были, не разлей вода? Так вот, когда у него выросли оленьи рожки, ты прибежала к отцу и сказала: папа, я тоже такие хочу!

– И что он? – спросила Ада, пытаясь оживить в памяти картинку из детства.

Рассмеялся: если хочешь, можем попробовать! Теперь понимаешь?..

– Он пошутил, а ты украла его у меня, – ответила она матери и жёстко добавила. – Никогда не прощу!

Простила утром следующего дня.

– Мам! Мама! Мамочка-а-а…

Короче, мамы не стало.

Чтобы не расплакаться, Ада попыталась разозлиться на себя.

Опять это «короче»!

Сколько раз мама твердила: кто-то специально отбирает у слов смысл, а, значит, и силу. Раньше кастрировали мысли словом «короче», теперь лингвистический вирус «как бы», исподтишка приучает воспринимать неправду как правду. Говорят: как бы люблю – подразумевают: не люблю. Только о покойнике никто не скажет: он как бы умер. Избавь свой язык от слов-паразитов, они разрушают программу судьбы.

Она не избавила, и судьба отвернулась.

Непослушание – великий грех, напомнила подкорка.

– Мне ли не знать, – мысленно огрызнулась Ада, – если мои родители Адам и Ева…

Послушали бы своего Отца, до сих пор жили бы нагие и невинные в своём раю…

И людей, до сих пор не умеющих отличать добро от зла, не было бы…

И Земля водила бы хоровод вокруг Солнца в первозданной красе…

И!.. как всегда всё свернули на стрелочника: Змей виноват!

Здравствуйте, приехали!

А Бог что?

Сидел в стороне и наблюдал, как его детей совращают?

Или всё шло по плану, не случайно же Он нарёк сына Адам, в переводе с праязыка Земля?

То есть, заранее запланировал переселить их, чтобы плодились и размножались.

Дедушкой хотел стать!

От этой мысли Аде так стало жаль Бога, что на глаза навернулись слёзы.

Подумалось…

Как там Мих Мих?

Другому деду, наверно, тоже не сладко…

Она плохо помнила Адама Старшего: всего один эпизод, когда они втроём гуляли по пляжу, вода шипела как газировка у ног, а дед вдруг согнулся, поднял выброшенный волной прутик и написал им на мокром песке АДА.

«Смотри, внучка, какое у тебя редкое имя: что слева направо, что справа налево равнозначно читается. Это говорит о том, что ты будешь счастливой…» – подхватил её дед, закружил высоко самолётиком.

«Если найдёт, кому сказать: мой Аллель…» – уточнила мама.

Спустя годы она выяснила: на генетическом языке аллель означает один из пары.

А тогда… через пару шагов обернулась и увидела, как с шипением уходит её имя в песок.

Имя, в котором, читай хоть туда, хоть сюда, зашифрован «ад»…

*Товарищ Бог, разрешите доложить…

«Дамы и господа!» – гипнотическим голосом обратился к пассажирам стюард.

– Товарищ Бог, разрешите доложить, к полёту готов! – раздалось из соседнего кресла.

Скосив глаза, она увидела мужчину, о котором не скажешь пожилой, хотя явно поживший и свет повидавший.

Решила: полковник в отставке!

Ещё в школе избрав профессию журналиста, она стала практиковаться в узнавании незнакомых людей, причём, не наобум, не по наитию, а по внятным, не подлежащим сомнению признакам. Чем дольше она развивала в себе это умение, тем более загадочные люди становились ей интересными.

С соседом, к сожалению, всё было очевидно: усы с проседью, глаза цвета хаки, привычка рапортовать, даже Богу, как главнокомандующему. Ать-два! Так точно! Кругом, шагом марш!

– Игорь Михайлович, – отреагировал «полковник» на её взгляд. – К дочери лечу. Журналистка она у меня, в американского телевизионщика влюбилась, замуж вышла. А с полгода назад с чужого телефона позвонила, поблагодарила, что Евой назвали, будто из-за имени её в братство Мафусаила взяли, о золотой жиле упоминала, что к чему мы с матерью не поняли, главное, пообещала внука родить, Адама бессмертного. Тут связь отключилась. Сами позвонили, телефон вне доступа. У зятя тоже с русским нелады. Вот, мать и послала меня провести рекогносцировку на местности…

– А моя мама умерла, – будто извиняясь за тайно составленный нелестный портрет, откровением на откровение ответила Ада.

К тому же сосед показался ей очень похожим на деда, который «рекогносцируя» последствия киевских майданов, оставил директорское кресло в школе и, отрастив бравые усы, подался в черноморские казаки по примеру предков защищать южные границы до поры до времени «обескрымленного» государства. Был уверен, императрица Екатерина Вторая не зря говорила: Крым – её приданое России навек.

– Прости, дочка, – дёрнул себя за ус Игорь Михайлович.

– Я лечу к папе, – загораживаясь от его жалости, подняла руку Ада.

– Твой отец… живёт в Америке?

– Работает. Вместе с моим дедом. Оба генные инженеры.

– Картошку с генами скорпиона, американских бабочек отпугивать, придумывают? – высказал не совсем этичную догадку «полковник».

– Причём тут картошка? – вступилась за предков Ада. – Они людям хотят помочь! В нашем геноме почти девяносто процентов генов спят, в них, возможно, скрыта информация о божественной природе человека, а генное редактирование поможет людям стать всемогущими и жизнь продлить!

– В епархию Бога со своим уставом…

– А Бог и был первым генетиком, а его сын Адам первым ГМО человеком!

– Не удивлюсь, если сенсационную статью моя дочь хочет написать именно о твоём отце, – чтобы утишить её пыл, покладисто предположил Игорь Михайлович.

– Почему, о моём отце?

– Что-то мне подсказывает, он как-то связан с этим… братством.

– Вообще-то, это мой дедушка скрестил человека с бессмертной медузой. А дед Ноя Мафусаил прожил всего тысячу лет – ясельный возраст по сравнению с вечностью! И о моём отце и его генетических опытах я сама напишу! – почувствовав профессиональную ревность к дочери «полковника», задиристо заключила Ада.

О том, что она едет прощаться, говорить не хотелось.

– Не сердись, дочка, у нас ведь, что ни «откроют», всё оружие получается.

– Ну, это… – не зная, что сказать, пожала плечами Ада.

– У меня жена геохимик, так она говорит: и лекарство может быть опасней атомной бомбы, – продолжил гнуть свою линию Игорь Михайлович. – После отставки хотели мы с ней на юг податься, да вдруг одна заморская фирма рядом с нашим военным городком фармацевтический завод начала строить, витамины от старости выпускать…

– Стариков хотят извести? – механически уточнила Ада.

– Вот и мы заподозрили: ведь это понимай, как хочешь, «от старости»! То ли, пей витамины и живи сто лет! То ли?.. Неспроста у завода как у ракетной шахты охрана! И на работу принимают, будто в космонавты. Желающих много. Зарплату обещают по нашим меркам заоблачную, полный социальный пакет. Мы с женой тоже заявление подали, хотим убедиться, может, и правда, новые технологии, пусть не вечная, но долгая, бодрая жизнь не помешает, – дёрнул себя за ус и замолчал «полковник»…

*Серые крысы убивают чужаков…

А в памяти Ады вдруг вспыхнула картинка из детства…

– Только олухи бодаются с Богом, Адам ослушался, и что? Родил двух убийц! – ворчит дед, помогая своей горе-дочери закутывать кусты роз на зиму.

– Не двух, а одного… Каина, – уточняет мама.

– Богиня-мать не выгнала бы детей из дому за то, что надкусили какую-то фигу! – вмешивается в их разговор бабушка.

– Не фигу, а яблоко, – реагирует дед.

– На смоковнице яблоки не растут! – парирует баба Катя. – Волки-оборотни всегда хотят людей как овец пасти, вот и путают! Сам знаешь: первый секретарь первым попом на районе стал, что Ленин ему, что Бог. И зять мой туда же…

– Не дело людей искажать, – соглашается с ней Мих Мих.

– Мы задуманы как гибридные существа, – защищает отца мама.

И тут шип розы впивается ей в ладонь.

Мама слизывает кровь, по её щекам текут слёзы.

Почему?

Потому что чувствует себя проигравшей?..

Или потому, что просто была… в своей семье чужой?

Хотя, почему была?

Мама всегда мама.

Навечно.

Даже если она не такая как все…

Не срезает цветы для букетов.

Верит, что ароматы сродни божественным мелодиям и составляет настрои-духи.

Искренне считает: кто боготворит слова, тот и богат.

А ещё… что она, Ада, знает о своей маме?

Почти ничего.

«Серые крысы убивают чужаков, а в геноме человека и пасюка всего один процент разницы…» – сказала мама как-то тихо, будто самой себе.

Наверно, подумала: может, и среди людей «серые» есть?

Надо было сразу спросить.

А теперь, что рассуждать…

Теперь дедушкин кисет с маминым прахом летит в багаже, а исписанная маминой рукой тетрадь ждёт своего часа в брошенном под ноги рюкзачке.

Хватит ли у неё, Ады, сил, когда-нибудь переступить черту, без спросу перелистать страницы, хранящие чужую тайну?

Была бы просто дочерью, наверно, побоялась бы…

Но! Как журналистка она обязана быть любопытной, в смысле: проявлять интерес, неравнодушие, то есть, задавать смелые и даже дерзкие вопросы.

Например, отважилась спросить у деда о бархатном, цвета персидской сирени кисете, с которым он после ссор с бабой Катей тайком разговаривает, и узнала историю их любви. В двух версиях…

*Всё началось с Суворова…

Мих Мих начал с признания о том, что читать научился по книге мифов о Древней Греции. Наизусть знал имена олимпийских богов, соседским мальчишкам рассказывал о подвигах Геракла и Троянском коне. Отец гордился, что «выстрогал» такого умного сына, но наставлял, больше русскими подвигами интересоваться, говорил: на каждую вражью хитрость у нас храбрость найдётся. Сам с войны инвалидом вернулся, без ноги, но с Орденом Красного Знамени. Работал, большей частью сторожем, храбрился: кто сунется, я его культей! Незаметно сам историей увлёкся: зимой по вечерам вслух страницы по две-три роман «На заре» Петра Радченко читал, об установлении советской власти в казачьей станице. С весны до осени на лиманах пропадал: не было удачливее его рыбака и ловца раков.

«На деревяшку мою из любопытства идут» – объяснял свой фарт.

А уж рецептов знал!

Раки в рассоле, в молоке, в самогоне, в сметане; варёные, тушёные, жаренные.

Меня приучал…

– Дед, я про кисет, – напомнила она.

– Так с истории всё и началось. Поступить на истфакт, поступил. А жить где? Знал, неподалёку от института крепостной вал, при Суворове ещё построенный, сохранился. Спросил у интеллигентного вида старушки, разговорились, выяснилось, она недавно сына похоронила, в двух комнатах одна живёт. Развалины крепости показала, к себе на постой пригласила. За продукты. У станичников тогда харч лучше был, чем у городских. Я и рад. Дом у моей хозяйки Евдокии Ильиничны когда-то барским был, с чугунными ступенями, облупленной дверью метра три высотой, намертво заколоченной.

Для коммунальных жильцов определён был вход со двора, через веранду. Коридор узкий. Дверь к двери. Одна распахнулась, девушка в слезах, еле протиснулась, по мне грудями чиркнула. Ну, я и вспыхнул. Хорошо, сосед охладил. Хоттабыч. Историю знал, чуть ли не от сотворения мира. А библиотека! В четыре стены от пола до потолка. Жаль, умер скоро. На похороны попа пригласили. А хозяйка моя, Ильинична, ни с тог, ни с сего, предложила мне покреститься. Тайно, мол, никто не узнает. Я, естественно отказался. За комсомол начал её агитировать. А она скорбно вздохнула и сказала: не бодайся с Богом, сынок, рогатым станешь. Такие дела…

Дед замолчал.

По отрешённому виду надолго.

*Всё началось с Хоттабыча…

Бабушка разоткровенничалась охотнее…

«…Я Михаила сразу приметила.

Разругалась с матерью, бежала топиться. Как жить? Отец бросил, мать запила. Из детсада, когда работала, каждый день супчик, котлетки, булочки приносила. А выгнали за пьянство, из дому стала вещи выносить. Дожила до того, что пальто моё продала. Вот и решила я: Кубань рядом, одно мгновение!.. и больше никаких проблем.

А тут он! Посмотрел – будто душу выманил…

Топиться расхотелось. Подумала: устроюсь ночной няней, на второй курс как-никак перешла, новое пальто, лучше прежнего справлю.

И вообще, может, судьба сжалилась…

А Миша мой, дни идут, на меня только смотрит…

Глаза вроде о любви говорят, да боюсь ошибиться.

Со Стариком Хоттабычем, соседом нашим столетним, похоже, ему интереснее.

Байки его зловредные, книги допотопные… дороже меня.

Обратилась за помощью к Ильиничне, она и подсказала спросить у Ивана Ивановича, подлинного имени Хоттабыча, что к чему?

А он, история ходячая, присоветовал кисет Мише сшить, мол, раньше так девушки казакам в любви объяснялись.

«Иваныч в церковь ходит, не соврёт», почувствовала себя свахой Ильинична и с лёгким сердцем отпорола от бережно хранимой прабабкиной свадебной юбки бархатную оборку шириной с локоть. Разгладив её ладонями, призадумалась: вышить бы что-нибудь, например, инициал, я у Хоттабыча книгу видела, с буквой Е на обложке, не буква, сказка!

Сказано – сделано!

Ради любви Иван Иванович ссудил напрокат издание Истории Екатерины Второй девятнадцатого века.

Ильинична раздобыла мулине цвета золота.

Вместо кисета я сшила походную суму…»

Далее баба Катя призналась, что вышивать по бархату тоже было незнакомое дело.

Пока то, да сё, Иван Иванович покинул этот мир.

На похороны сошлись ветхозаветные старушки, тайно отпели усопшего.

Она горевала не очень: ревновала Михаила к Хоттабычу, считала его разлучником, хотя… были минуты, когда за это искренне стыдила себя.

Шли дни. Наконец, на кисете-суме цвета персидской сирени засияла затейливая, с виньетками буква, первая буква её имени «Е». И она караулила его шаги. Узнала сразу. Распахнула дверь. Увидела на его руках невменяемо пьяную мать.

Ей снова захотелось умереть: теперь от стыда.

Кисет улетел под потолок, за коробки на платяном шкафу.

Наутро мама не проснулась.

Первым откликнулся на её крик Михаил.

Утешая, позвал её замуж.

Кисет был её свадебным ему подарком.

От Ивана Ивановича осталась на память книга-соперница, которую она не раз пыталась сжечь, но всегда этому что-то мешало.

Или кто-то. Быть может, Хоттабыч.

А ещё вероятнее, сама императрица.

*Молитва для людей, что ПВО для армии…

– Взлёт объявляют, пристегнись, дочка, – вывел Аду из плена воспоминаний голос соседа. – А если знаешь «Отче наш», прочти: молитва для людей, что ПВО для армии, в смысле, обороняет против врагов видимых и невидимых.

Она благодарно взглянула на него, замечая: у Мих Миха оба уса вихрятся кверху, у «полковника» левый ус понуро косит вниз.

«На циферблате его лица стрелки усов показывали без двадцати минут три часа» – сама собой сложилась фраза, пригодная для зарисовки об авиа-соседе, хотя, если честно, собственный взгляд на Игоря Михайловича и на его заявление о молитве, как средстве духовной обороны, у неё ещё не сложился.

И слов ещё нет, даже самых избитых, обыденных…

Даль подождёт! – мысленно обратилась к куратору предстоящей практики Ада.

– Усечённые слова оскопляют мысли, – при первом знакомстве со студентами заявил он. – Не хотите кастратами стать, подружитесь с толковым словарём Даля.

В ответ студенты сомлели и по инерции воображаемо «лайкнули».

Ещё бы!

Сам Салтыков сподобился!

Бог блогосферы!

Звезда авторской журналистики!

Пост на его веб-странице опубликовать – удача, статью – признание!

Редким студентам удаётся…

А он…

Мужчина-магнит!

Волосы светлые, брови чёрные, глаза зелёные.

Увидела, в груди ойкнуло: знаю его!

И он посмотрел обещающе, но душу, как Мих Мих у бабы Кати, не выманил.

Корень моей фамилии Салтык в старые времена означал: лад, склад, образец – представился куратор едва оперившимся третьекурсникам.

И!.. наперекор фамилии вместо лекции устроил поход в кино: посмотрим фильм «Зоология», потолкуем, о чём он…

Но! Если это и было, то в какой-то другой, нереально счастливой жизни.

Ада снова уткнулась в иллюминатор.

В небе плыло странное, в виде вытянутой подковы облако…

*Человек – произведение генетического искусства…

А в это время Адам Младший, отец Ады думал о том, что на прощанье скажет дочери, по сути, взрослой уже незнакомке.

Он, повелитель генов, долгие годы ждал встречи с женой.

Не понимая страха, который заставил её уйти, то осуждал её, то прощал.

Теперь, чего она так боялась, понял.

Да поздно!

Заготовил прощальную речь.

А повиниться некому…

Его ум не мог смириться с тем, что Евы больше нет.

Когда-то они хотели умереть вместе. Прожив в любви девятьсот девяносто девять лет. Побив рекорд Мафусаила. Побив все рекорды. И это не был клубнично-зефирный лепет впервые влюблённых. Это была вполне осуществимая мечта. Его отец обнаружил ген бессмертия у глубоководной медузы, и одна из попыток внедрения бессмертного гена в хромосому человека оказалась удачной…

«Лермонтов в дневнике Печорина писал: одно слово для нас целая история. Если учёные разгадают язык генов, смогут ли они создать генетические неологизмы, в смысле, открыть страницу для доселе неведомых, идеальных людей?..»

Девушка, задавшая этот вопрос, поразила его в самое сердце.

В самое сердце, определение антинаучное. По идее мощный выброс окситоцина случился в мозге, отчего его ум потянулся к её уму, его глазам захотелось смотреть в её глаза, его губам целовать её губы. Но по факту и сердце нельзя игнорировать. Отчего оно вдруг забилось с частотой свыше двухсот ударов в секунду? Может, именно эти герцы соединяют людей для сотворчества…

Тогда же он и бросил мысленный вызов отцу: если нравится, пусть скрещивает богатых старцев с медузами. А он, Бессонов младший, как минимум, сотворит нового человека! Не «гомо», что в переводе с греческого означает «одинаковый», а ГМО – модифицированного из спящих генов эксклюзивного существа, «человека совершенного».

И это не пустые фантазии: как наяву старец приснился, борода белая, глаза синие, положил руку на голову и говорит, запомни: первая азбука в мире – генетическая, первые буквы – гены, первое слово БОГ – геном, от которого пошли все существа, в том числе и человек.

Сон оказался пророческим.

Через день отец сообщил: его заметно помолодевший пациент, похоже, оказался наследником царя Соломона, решившим спонсировать поиск бессмертия. И это не пустые слова. На гряде частных его островов началось строительство лабораторий геронтологии, биоинженерии, генной терапии, конкретно, не виданного ещё наукограда.

«Доучивайся и приезжай. Мама нашла себя здесь, и ты найдёшь…»

Многообещающая перспектива подстегнула его. С полгода он работал над лекцией о человеке, как конгломерате всех имеющихся в природе генов. В подвале студенческого театра на два часа арендовал сцену, написал объявление «Адам Бессонов. Азбука генома разгадана. Пришло время творить новых людей!»

И!..

Аншлага не случилось, но человек двадцать, а то и больше зрителей, набралось.

Впрочем, в зал он не смотрел.

Со сцены выступал как с амвона, обращался не к слушателям, а к белобородому и синеглазому старцу из вещего сна, чтобы услышал и помог составить генетический тезаурус – словарь с исчерпывающим перечнем генетических альтернатив.

– Был в девятнадцатом веке, сэр Фрэнсис Гальтон, который мечтал улучшить породу людей методом наследственного отбора. Так эта его фантазия Гитлеру очень понравилась, – саркастически откликнулся на его доклад очкарик из первого ряда.

Он замешкался, подбирая слова для ответа. Выручила девушка с Печориным и генными неологизмами.

После лекции он догнал её, представился: Адам.

– Ева, – улыбнулась она.

Он смутился.

– Думаете ли вы, что познав язык генов, можно создать человека как произведение искусства? – снова пришла на помощь она.

– Думаю, – ответил он.

Любовь – гравитация. Чем мощнее сила её притяжения, тем больше хочется забыть о науке, генах, даже о себе. И любоваться, любоваться овалами её тела, разрезом глаз, лёгким взлётом бровей, невинной припухлостью губ.

Он променял бы весь воздух вселенной на её аромат.

Но, самое главное, с первых слов он был покорён свободой её извилин.

«Дураки – узники стереотипов» – говорил отец. И ещё: сторонись их, они заразны.

Дураки или стереотипы заразны, он не уточнил, решил: и те, и другие.

Ева была умна, любознательна и, главное, доброжелательна. В отличие от тех, в ком, судя по вопросам, дремали и вдруг проснулись гены инквизиторов.

– Если гомо сапиенсу привить гены крокодила, который питается раз в три месяца, сможем ли мы решить продовольственную программу?..

– Известно, что скандинавские берсеркеры, перед сражением пили медвежью кровь. Могут ли медвежьи гены наших солдат сделать непобедимыми?..

– Есть версия, что утконос – результат деятельности древних генетиков. Вы уверены, что на ГМО человеке не вырастут рога, копыта и хвост?..

– И наши женщины не будут рожать неведомых зверушек по примеру Пушкинской царицы?! – съязвил очередной генофоб.

– Царицу оболгали, – не вынес неправедных нападок он.

И зря.

– Сказка ложь, да в ней намёк! – обрадовались оппоненты, опорочив генную инженерию, доклад и его разом.

К такому он не был готов.

– Значит, в твоих идеях есть что-то покушающееся на привычную серость, – вывела его из умственной комы Ева.

«Вот и теперь… мои извилины расстроены, а настройщика нет…» – возвращаясь из путешествия в юность, обречённо нырнул в хрустальную глубину бассейна Адам сын Адама…

12 3 Növ.

ОСТРОВ под грифом 05

*Мы две спирали одной ДНК…