Kitabı oxu: «Рыжий: спасти СССР 2», səhifə 3

Глава 4

Я сидел в своем кабинете и в очередной раз пролистывал ту программу, которую собирался предложить на собрании членов кружка уже буквально послезавтра. Не могу сказать о себе, что я – истина в последней инстанции, но то, что хотел предложить, казалось мне более чем правильным и своевременным.

Если уж признаться откровенно, то современная экономическая, да и социальная система Советского Союза явно устарела и во многом держится на пропаганде, часто – на неплохой работе с молодёжью и самими гражданами, но всё это требует доработки. Но слишком много пробуксовок, которые видны мне, человеку, знающему, чем все закончится. А вот обыватель все еще пребывает в неведении.

Нужна частная инициатива, полностью подконтрольная государству. Ни в коем случае нельзя допустить такой приватизации, при которой крупные фабрики, заводы и целые отрасли уходят из-под контроля государства. Да и вообще, я не собираюсь потакать частникам даже в своих программах.

До сих пор не могу понять, зачем Хрущёв уничтожил артели, которые работали в рамках сталинской системы экономики и, порой, были настоящей палочкой-выручалочкой, в том числе для решения социальных проблем. И была жестокая система налогообложения, карающая длань государства за экономические нарушения. И это работало.

– Чем занимаешься? – в мой кабинет истории и социально-экономических дисциплин вошла Настя.

– Да вот, думаю над новыми инициативами, – сказал я, закрывая тетрадь.

– Все вокруг ещё не отошли от твоих прежних инициатив, – сказала Настя и громко, заливисто рассмеялась. – Первый секретарь рвет и мечет. Давно хотела увидеть его таким… беспомощным.

Она была в курсе, насколько прогневался наш Первый секретарь райкома комсомола товарищ Трошкин. У него не получилось надавить на меня, так что он пробовал сделать это через Настю. Вот только главная комсомолка училища… Впрочем, а кто она теперь? После того, как я был обласкан советской прессой? Может я уже главный комсомолец? Так вот, Настя менялась на глазах. Она превращалась из серой мышки во вполне себе компанейскую, между тем, деловую девушку и комсомолку.

– Ты хотела поговорить со мной о Степане? – спросил я.

– Мне не с кем об этом поговорить. Все подруги, с которыми я ещё общаюсь после университета, уже замужем либо готовятся выйти замуж, – опустив глаза, смущённо сказала Настёна.

– И поэтому ты решила найти подружку во мне? – усмехнулся я. – Нет, ты ничего не подумай. Я вижу в тебе друга. Правда, разделяю все же понятия «друг» и «подружка». Так что ты мне именно что друг.

– Ты не хочешь об этом говорить? – как будто обидевшись, спросила Настя.

– Да нет же. Только в делах любви советчиков быть не может. Тут либо сам шишку на лбу набьешь, либо потом обвинишь в неудачах того, кто давал советы. Но моё мнение такое: Степан – мужчина достойный. А ваша разница в возрасте – это не помеха, – сказал я, улыбнувшись. – Ты не замечаешь, что ты как тот цветочек расцвела? Когда ты была с Жекой, вела себя как серая мышь. Теперь ты бабочка.

– Скажешь тоже… – смутилась Настя.

– Ну такая… моль, – пошутил я, получив удар кулачком в плечо.

– Таракан! – решила вернуть мне .

Как часто мы оглядываемся на то, как будем восприняты в обществе! «Так не делай», «Ты должен»… Общественное мнение важно. Но, на мой взгляд, ещё важнее то, чего именно хочешь ты. А это понять очень сложно.

Но во всем нужна мера. Нельзя самореализоваться не оглядываясь, считая, что все вокруг тебе должны, ну а ты никому. К примеру, я против различных субкультур, в основе которых лежит разрушение общества. Впрочем, обвинять огульно рокеров и прочих хиппи я бы не стал. Это государство не досмотрело, перестало быть актуальным, не распознало и не дало молодым людям того, к чему они могли бы стремиться и ради чего жить.

Если бы не ложь, то сказка стала бы былью, а не пылью. Лгут в Советском Союзе, выходят избранные за рамки системы. Так может систему немного расширить? Какие нахрен «Березки»? Такие магазины должны быть и для простых граждан, пусть там и будет несколько дороже. И так во многом.

– А ты любишь Таню? – неожиданно спросила Настя.

– А ты решила поухлёстывать за мной? – отшутился я.

– Нет. Мне бы со Стёпой ещё разобраться. Но та девушка в ресторане… Лида. Она так смотрела на тебя. А еще она в туалете плакала…

Смотрела… А потом Татьяна устроила мне, вернее, попыталась устроить разборки по этому поводу. Я даже в какой-то момент подумал, что было бы неплохо избавиться и от Тани, и от всех прочих переживаний, связанных с дамочками.

Много эмоциональных сил они требуют. Так что где-то я даже доволен тем, что Таня уже через три дня после своего последнего экзамена отправляется с родителями в Гурзуф на полтора месяца. Пусть отдохнёт. А если найдёт там кого-нибудь, думаю, что я даже и плакать не буду. Да я вообще не буду плакать.

– Я должна тебе сказать, что у меня есть комсомольское задание. Мне поручили присматривать за тобой внимательно и докладывать обо всём, что ты делаешь, как ты дышишь…

– Как хожу в туалет, – продолжил я за Настю.

– Даже это. Товарищ Трошкин вне себя от горя. Будь осторожен. Он явно попробует сделать тебе какую-то пакость. Он нехороший человек. Я даже побаивалась его, пока не стала общаться со Степаном, – призналась комсомолка, вновь потупив глаза.

Наверняка, что-то произошло между Трошкиным и Настей. Не удивлюсь, если на каком-нибудь корпоративе комсомола этот товарищ чего-то добился от нашей комсомолки. Ну да ладно, я не полиция нравов.

– Анатолий Аркадьевич, достаточно вам говорить о комсомольских делах… Если вы о них разговариваете, – в кабинет, чуть ли не с ноги, вошла Марьям Ашотовна и явно язвила. – Через пять минут в кабинете директора.

Сказав это, завуч развернулась, хмыкнула, намекая, что явно не комсомольскими делами мы здесь с Настей занимаемся, и направилась к выходу.

– Пятнадцать минут, – сказал я ей вслед.

Послышалось ещё одно хмыканье, но женщина ушла. Ведёт себя, как будто мы с ней переспали, а теперь она меня застукала с молодой девицей. Хотя тут ревность ещё и заплетается, не обязательно межполового свойства. Завуч явно считала себя своего рода локомотивом училища. А тут я и завертелось…

Естественно, в училище зачитывали газеты до дыр, где было написано, какая наша бурса – самая бурса из всех. Может, я и понял бы Марьям Ашотовну, которая с момента основания училища, с 1959 года, работает здесь. И, надо признать, работает неплохо. Важно, что вовсе работает, в отличие от многих. А тут появляюсь я…

– Знойная женщина Кавказа! – прокомментировал я поведение завуча, когда Ашотовна вышла.

– А она, как и многие, считает, что ты используешь училище в своих целях. Что ещё до нового учебного года можешь уйти от нас, – озвучила мне училищные сплетни Настя.

Я не стал это комментировать, потому что, по сути, так оно и было. Между тем, если нужно идти к директору, то не стоит лишний раз его раздражать, ну или дразнить завуча и дёргать её за ярко-красное платье, служащее как маяк для кораблей. Только наоборот. Оно давно видно издалека, но работники училища не идут на этот свет, а стараются держаться подальше. Марьям Ашотовна каждого второго встречного в училище, кто праздно шатается, обязательно найдёт, чем загрузить.

– Михаил Семёнович, вызывали? – спросил я, заходя в кабинет директора.

Там уже были оба завуча: по учебно-воспитательной работе и по производству.

– Вот появился ты на мою голову! Звонили из Ленфильма…

Я знал, о чём говорил директор. Всё-таки про наше ПТУ решили снять документальное кино. Вернее сказать, насколько я был осведомлён, репортаж в большом документальном фильме про систему профессионально-технического образования в Ленинграде.

– Я не понимаю вашего беспокойства, – искренне развёл я руками в недоумении. – Михаил Семёнович, но под это же можно выбивать дополнительное финансирование, премии. Когда выйдет фильм, это не пройдёт мимо нас. В чём беспокойство?

– А ты… Вы видели, какие пошарпанные стены у нас прямо у входа в училище? А что кусты не пострижены? Штукатурка отлетела, опалубка требует ремонта… – почти кричал директор.

Я задумался, внутренне усмехаясь. Права народная мудрость: мужик не перекрестится, пока гром не грянет.

– Стоит ли говорить о том, что всё это нужно было делать раньше, из года в год? – решительно сказал я. Ашотовна тут же надела очки, будто стараясь рассмотреть меня, такого наглеца, в подробностях.

– Не вам, молодой человек, упрекать. Месяца не проработали! – высказалась завуч.

– Но я знаю, как всё исправить, – не обращая внимания на едкие слова Ашотовны, сказал я.

Моя идея была простой, но деятельной. Учебный год, считай, закончился. В учебных классах занятия не проводятся, осталось только производственное обучение, которое проходит в мастерских, где вполне достаточно навести идеальный порядок, может быть, немного подкрасить батареи.

Так что телевизионщики могут прийти в училище, когда в нем идёт бурная деятельность по ремонту зданий и сооружений. Ведь достаточно даже показать, что ремонт уже идёт, чтобы пошарпанные стены вдруг стали выгодным сюжетом. Мол, учащиеся, ведомые комсомолом, решили помочь с ремонтом и вот красят стены, штукатурят фасады. И время подходящее – лето, пора, когда нужно делать ремонт в учебных заведениях.

А вообще, Ашотовна ведь права. Ещё не проработав и полгода в ПТУ, мне становится здесь тесновато. Да и собирался я использовать училище именно для таких моментов, как старт своей карьеры. Оставалось только провернуть ещё с пяток инициатив, чтобы прочно утвердиться как один из героев сюжетных статей в ленинградских газетах. А, чем чёрт не шутит, вдруг и в союзных изданиях напечатают!

Ну, а деньги на то, чтобы ремонт начать уже сегодня, были. Отец Тани отремонтировал автомобиль училища бесплатно… Хотя, скорее всего, за чей-то другой счёт. Но смету он предоставил, которую почти моментально оплатил Комитет по образованию. Интересно, если бы наше училище не фигурировало на страницах газет, оперативность по оплате ремонта машины была бы такой же?

– Марьям Ашотовна, вы уже утвердили штатное расписание работы кружков? – сменил я тему разговора, когда описал решение возникшей проблемы.

И да, поговорка про то, что инициатива наказывает инициатора, сработала и в этот раз. Мне было поручено заняться закупками строительных материалов и краски. Наверное, директор посчитал, что раз у меня получилось провернуть сделку с ремонтом автомобиля, то я быстро смогу найти в нужном количестве и краску, и цемент, и штукатурку – всё, что нужно для ремонта. Задачка нетривиальная.

– Утвердила. Сейчас нам в Комитете по образованию утверждают всё, что мы не принесём. Складывается ощущение, что они наблюдают за нами, как за бегуном, надеясь на то, что он поскользнётся и сойдёт с дистанции, – очень ёмко и образно обрисовала ситуацию завуч.

На самом деле, мне нужно как-то попробовать с ней найти точки соприкосновения, как бы это пошло ни звучало в отношении знойной кавказской женщины, которая на каждого мужика смотрит каким-то странным взглядом, а порой и прикусывает губу. Ашотовна – наиболее эффективный работник во всём училище. Всё же нужно с ней откровенно поговорить, прийти даже с цветочком и конфетами. Не стоит плодить проблемы на пустом месте, даже если они не особо мешают достижению моих целей.

– Эдик, здравствуй! – выйдя из кабинета директора, я сразу набрал Эдуарда Мальцева. – Помощь твоя нужна.

А кому мне ещё звонить, чтобы быстро решить вопрос со строительными материалами и краской? У Эдика родители работают в снабжении, да и он сам, как я понял, уже со многими в этой сфере знаком – может сделать немало.

Конечно, мне не доставляло особого удовольствия решать проблемы через блат. Но, если иначе нельзя, то приходится подстраиваться под систему, чтобы потом возвыситься и уже самому на эту систему влиять.

– Диктуй список! – выслушав мою просьбу, коротко бросил Эдуард деловым тоном.

– Через полчаса будешь у телефона? – спросил я, прикидывая, сколько и чего нужно, но решив всё же уточнить у заведующего производственным обучением.

– Буду! Я как раз собирался к тебе приехать, чтобы обсудить собрание кружка. Надо решить, где после него будем отдыхать, – сказал Эдуард.

Вот в этом и заключалась прелесть и привлекательность экономического кружка. Молодые люди собираются, умным и деловым видом рассуждают о будущем страны, об экономике. При этом, я уверен, никто из них даже не думает, что нужно разваливать Советский Союз.

А потом все дружно идут в ресторан или кафе, пьют, гуляют, весьма возможно, что за чужой счёт. По крайней мере, это собрание я решил провести за свой счёт, точнее, за счёт ликвидированного фарцовщика Ильи. Ну чем не прелесть?! Да любой студент в такое сообщество будет счастлив влиться. Более того, если от комсомольских заданий студент будет всячески отлынивать, то у нас в кружке, уверен, кому угодно дай поручение – оно будет выполнено с рвением, смекалкой и упорством.

Что уж говорить, комсомол и сам недалеко ушёл от таких методов. Я уже знаю, что комсомольцы зачастую организовывают то, что в будущем будут называть «корпоративами». А что там происходит, объяснять не нужно. Вот это также притягивает к комсомолу. И опять же, элитарность. Попасть на такое могут только единицы, особо приближённые к районным комитетам.

Через час я уже описывал директору под его вытращенные глаза ситуацию.

– Сколько краски?

– Ну, в общей сложности получается около семисот банок разной, – сказал я.

– А где я деньги на это возьму?

– А вот за этим я к вам и пришёл. Позвоните в Комитет по образованию, спросите, оплатят ли они нам ремонт. А то, что мы уже возьмём краску за свои деньги, потом будем возвращать из госфинансирования, – говорил я так, словно всё это было предельно просто и обыденно.

– Хорошо, я позвоню в Комитет… Это немалые деньги. Они нам только что выделили на ремонт машины…

Я уже разговаривал с завхозом училища и понял некоторую специфику снабжения нашего учебного заведения. Нормальный мужик, Иван Анатольевич, правда, любитель выпить. Или даже профессионал. Трижды с ним беседовал, и трижды от него тянуло таким «амбре», что казалось, будто он стакан водки залпом махнул. Я даже подумывал, не заменить ли его. Но потом понял, несмотря на алкоголизм, он работает. А с кадрами в системе образования действительно беда.

Так вот, в течение учебного года денег училищу практически не выделяют. Разве что крохи – на резинки для трусов. Но приходит декабрь, и начинается аврал. Переводить деньги на следующий год, похоже, нельзя, поэтому Комитет требует срочного освоения немалых сумм.

По словам Ивана Анатольевича, он имеет договорённости с магазинами, которые ещё за два-три месяца до поступления денег откладывают нужный товар, чтобы потом училище могло закупить парты, мебель, ту же краску. Освоить бюджет в один декабрьский месяц, да ещё в условиях дефицита и отсутствия компьютеризации – задача не из лёгких. Но деньги в Комитете по образованию обязательно будут. Просто они их придерживают, а потом распределяют.

Учитывая, что восемьдесят процентов всей работы по закупке стройматериалов я уже сделал – нашёл всё по телефону, я отправился на тренировку.

– Ну что, разомнёмся и начнём? – залихватски сказал я, встав напротив Степана.

Был я в красных шортах, в майке на размер меньше, в облипку. Отчего-то, даже немного смущался в присутствии Насти, которая в обед решила посмотреть, как мы будем друг другу вмаз… эээ… соревноваться. Надеюсь, на этот раз не будет, как в прошлый, когда почти в одну калитку я отхватывал.

Хочется и Степана повалять. Только в серьёзной тренировке, в спаррингах я понял, что моя реакция не всегда поспевает за мыслями и решениями. Головой вижу картинку боя, даже предугадываю следующий удар соперника, но не всегда успеваю среагировать. А Степан быстрый. Однако, у меня есть понимание военно-прикладного рукопашного боя. Да и Степан – не противник, а партнёр, с которым можно и нужно отрабатывать приёмы.

– Спасибо, Настя, – не поблагодарить было бы невежливо девушку, наблюдавшую за всей полуторачасовой тренировкой.

Если бы Настя только знала, за что именно я благодарю… Степан столько раз отвлекался на неё, что мне удалось провести несколько задумок и пару раз с явным преимуществом одолеть соперника.

Обмывшись под краном в туалете, насколько это было возможно, я вновь направился в кабинет. Пора было поработать с бумагами и тезисами для выступления на собрании экономического кружка.

– Анатолий Аркадьевич Чубайсов? – возле моего кабинета стоял парень в форме лейтенанта милиции.

– Он самый, – собравшись внутренне, ответил я. – Чем обязан?

– Я следователь Матюшенко. У меня есть к вам несколько вопросов по поводу вашего хорошего знакомого – Ильи Шатыро, – сказал милиционер, оценивающе оглядывая меня.

Приплыли? Или ещё побарахтаемся? Как они на меня вышли?.. Витёк?.. Он? Не дай Бог, нашли какие-нибудь записи Ильи…

Глава 5

– А что вы делали в ту ночь убийства? – вновь неожиданно спросил меня лейтенант.

Я в это время разливал чай. А следователь ждал момента, чтобы смутить. Уже пора бы понять, что на меня такие ухищрения не действуют.

– Знать бы, в какую именно ночь, – задумчиво сказал я, внутренне усмехаясь.

– Я уточню, – с некоторым раздражением сказал лейтенант.

Молодому милиционеру не получалось вывести меня на провокацию, вызвать хоть какое-то замешательство. Он пытался. И пристально смотрел на меня, несколько даже угрожающе, посматривая в какие-то свои записи, будто там уже имеются доказательства моей причастности к самым страшным преступлениям. Работал на психологию. Я должен был растеряться, показать своё волнение, в моих словах должны были появиться нотки сомнений. Но ничего этого не произошло.

– У меня есть показания, свидетельствующие о том, что у вас мог быть мотив к убийству, – примерно после получасового допроса следователь Матюшенко стал раскрываться. – Вы могли убить, чтобы не платить по выставленным вам счетам. А еще фарцовщик мог не отпускать вас, шантажировать.

– Я не отрицал того, что должен Илье деньги. Я не знаю, сколько он напридумывал моих долгов. Но по факту я ему должен не больше ста пятидесяти рублей. То, на что вы намекаете, не лишено смысла, но лишь только с вашей точки зрения, – спокойно говорил я, периодически отпивая из стакана чай.

– Это не моя точка зрения, а точка зрения следствия. И оно на особом контроле, – возразил мне следователь.

– Товарищ лейтенант, разве решал бы я свои проблемы таким образом, даже если бы они были? Да и моё алиби… Ладно бы дома спал, один. Так и не было бы возможности доказать свою непричастность. А тут общежитие, вахта… – всё также невозмутимо говорил я.

– А как вы относитесь к таким, как Илья? Таким, как вы сам… были? Ведь брали же у фарцовщика вещи на продажу? – лукаво интересовался следователь.

– Брал, как и, наверное, несколько десятков других людей. То, чем занимался Илья, было всем известно. Милиция бездействовала, порождая чувство вседозволенности. Отсутствие наказания ведёт к рецидиву, – уходил я в пространственные рассуждения. – Но я, в отличие от других, отказался от этого дела.

– Илья остался недовольным, и у вас вышел конфликт, – победоносно произнёс Матюшенко.

Я рассмеялся.

– Простите, товарищ следователь, но вы, видимо, не понимаете всех тех масштабов деятельности Ильи. Он ещё как-то почувствовал бы, если бы сразу человек десять реализаторов отказались с ним работать. Мои же дела были слишком мелкими, – отвечал я.

Наступила пауза. Лейтенант позволил себе всё же попить чаю, прикусить предложенным печеньем. Он явно растерялся. Так бывает со следователями, если они рассчитывают на одну реакцию допрашиваемого, но получают совершенно иную.

– Вы слишком уверенно себя ведёте, – после продолжительной паузы сказал Матюшенко. – Если не все, то почти все, люди, когда их только начинаешь допрашивать, теряются и нервничают. Это не всегда указывает на то, что они в чём-то виноваты. Но это нормальная реакция на следователя. Мало ли, может, я буду шить дело, обвинять безвинного.

А правильно заметил лейтенант. Я вёл себя и говорил так, будто на голову выше Матюшенков в любых его суждениях и выводах. Рассчитываю, что так оно и есть. Если бы у лейтенанта было хоть что-то весомое против меня, помимо каких-то вероятных спорных записей Ильи и показаний Витька, то он бы со мной разговаривал не в моей комнате в общежитии, а в своём кабинете.

– Если хотите начистоту, то я могу объяснить свою уверенность, почему я не волнуюсь за себя. Во-первых, я не только не убивал Илью, я уже достаточно давно у него и для себя ничего не покупаю. У меня в достаточной степени влиятельный отец, но ещё более влиятельные друзья и знакомые. Есть к кому обратиться, если начнётся милицейский беспредел. Более того, мне абсолютно не жалко Илью, потому что считаю его скотиной, – говорил я, будто признавался в сокровенном.

Следователь подумал, прожевал очередную, уже четвёртую печеньку, вынужденно, но согласился с моими словами.

– Товарищ лейтенант, вы же голодный. Давайте пообедаем. Ну или уже поужинаем, – добродушно сказал я.

– Я на службе, – без особой уверенности в голосе отвечал Матюшенко.

– Так я выпивать и не предлагаю, – улыбнулся я. – Так что давайте, наверняка, вы с самого утра почти ничего не ели.

Матюшенко выходил из общежития с полным животом и с полной уверенностью, что Чубайсов не может быть причастен к убийству Ильи. Молодому следователю, который рвал когти, чтобы доказать, что он профессионально пригоден, было несколько обидно, что расследование топчется на месте. Да, он знал, что раскрыть такие преступления, свидетельств которым крайне мало, очень сложно. Здесь нужно ещё что-то, что подтолкнуло бы к разгадке.

Матюшенко ловил себя на мысли, что несмотря на мотивацию, в стремлении доказать комитету госбезопасности и своему начальству, что он отличный следователь, информации для раскрытия преступления у молодого следователя было мало. Узнав про деятельность фарцовщика Ильи Шатыро, молодой парень то и дело ловил себя на мысли, что был бы сам не прочь задавить эту гниду. Да, он давил в себе эти низменные чувства, но они то и дело возникали.

– Что вы скажете про своего нового жильца Анатолия Чубайсова? – не ожидая ничего убедительного услышать, всё же спросил у вахтёрши лейтенант на выходе.

– Больше было бы таких парней, как он, так и в стране был бы порядок, – выпалила Никитична и, осознав, что сказала, прикрыла рот рукой. – Вы не подумайте, товарищ милиционер, я люблю свою страну. Но хватает всё-таки и у нас проблем. А Чубайсов он же в общежитии такой порядок навел, что не работа сейчас у нас, а сплошной отдых.

Матюшенко внутренне улыбнулся. Ему ли не знать о тех проблемах, которые существуют в его любимой родине. Да, он достаточно далёк от того понимания, куда катится советская экономика. Но он видит, как работает милиция. К слову, не всегда честно. А какие байки ходят о том, как именно живёт министр внутренних дел Щёлоков! Там и «Мерседес», там и антиквариат, там и бриллианты…

Как бороться с преступностью, если у главного милиционера страны имеется то, что он сравниться может только с найденным у легендарного фарцовщиков Рокотова, у которого десять лет тому назад нашли миллионы долларов.

Вместе с тем, лейтенант заметил, что решётка на окнах в комнате Чубайсова выглядела шатко. При особом желании её можно было подломить, отставить в сторону и вылезти в окно. Но сам образ Чубайсова, который нарисовался в голове лейтенанта, нисколько не вязался с тем, что он может хладнокровно убить сразу троих матёрых преступников. Чтобы это сделать, человек должен обладать особыми качествами, и не только физическими.

То, что Матюшенко удалось заранее узнать о Чубайсове, говорило, что он пронырливый, хитрый и лживый человек. Но то, что следователь сам увидел в Чубайсове, этот образ сильно ломало. Неизменным оставалось то, что Чубайсов – тот человек, который, если бы и решал свои проблемы, то, скорее, привлекал бы всевозможные знакомства и деньги. Марать руки даже об Илью, последнего паразита на теле общества, Чубайсов не стал бы.

– Я от вас позвоню, – не спросил, а предупредил лейтенант.

Он подошёл к телефону, который стоял у рабочего места вахтёра, быстро по памяти набрал номер. Жестом показал вахтёрше, чтобы она удалилась. Дождался, а после и проверил, чтобы никого рядом не было.

– Товарищ капитан, проводил следственное мероприятие, прорабатывал версию причастности Анатолия Аркадьевича Чубайсова, – отчитывался перед начальником следственной группы лейтенант.

– Повиси на трубке, лейтенант, – жёстко сказал сотрудник комитета.

На другом конце провода капитан раскрыл свой блокнот, начал листать его до буквы «Э». «Экономический кружок» – именно такую запись в своём ежедневнике и искал комитетчик.

– Больше к Чубайсову чтобы и близко не подходил. Он у нас разрабатывается по другому делу! – жёстко говорил, будто припечатывал, капитан.

– Так точно! – борясь с внутренним конфликтом, сказал Матюшенко.

Лейтенант направлялся к станции метро, внутри у него кипело негодование. Он считал, что КГБ – единственная структура, которая честно и профессионально стоит на страже Отечества. Но, когда он вошёл в состав следственной группы по делу убийства фарцовщика Ильи, то всё больше стал разочаровываться в своих убеждениях. Того не трогай, к этому не подходи… Причём все, кого запрещали трогать или к кому запрещали подходить, все дети родителей, которые очень хорошо устроились в этой жизни.

Если сперва Матюшенко казалось, что это вполне нормально, что, может быть, КГБ или ОБХСС разрабатывают кого-то из родителей тех, кто был в списках убитого фарцовщика, то теперь он стал улавливать систему.

Фарцовщику Илье Шатыро не просто позволяли работать, его даже охранял КГБ. И уже были намёки на то, что дело будет в скором времени закрываться. И вполне убедительно была построена картина убийства. Всё выглядело так, будто Илья поссорился со своими подельниками, и они друг друга убили. Это точно было не так. Но, видимо, кроме как самому лейтенанту, больше уже некому волноваться за честное следствие.

И вот на чём поймал себя лейтенант: он с удовольствием ещё пообщался бы с Чубайсовым. Та выдержка, те грамотные ответы, которые предоставлял ему этот молодой человек, настолько были убедительными, как будто Матюшенко общался со своим коллегой. А использование различных юридических терминов, разговор о рецидиве – всё это Чубайсов объяснял просто своим неплохим образованием. Мол, такие науки, как экономика и юриспруденция, если не родные сёстры, то двоюродные точно. Так что юрист не может в экономике разбираться лишь поверхностно, как и экономист должен знать законы. Матюшенко, конечно, ещё подумает, но, возможно, даже примет приглашение пообщаться в неформальной обстановке с этим человеком.

* * *

А лейтенант был хорош! Напористый, думающий. Но что для меня было наиболее интересным – он, будто наивный ребёнок, всё ещё верит в истинную правду и чистую, незамутненную справедливость.

Я и сам когда-то был таким. В прошлой жизни на заре своей профессиональной деятельности. И вспоминаю те свои мотивы, суждения с какой-то ностальгией. Ведь это прекрасно – думать, что в мире справедливость есть, нужно только её поискать. Что есть преступник, а есть тот, кто его ловит. И в таком мировоззрении первое – это обязательно чёрное, второе – обязательно белое. Но жизнь, она всегда серая, только с разными оттенками.

Однако стоит признать, что в ходе этого допроса мне пришлось несколько напрячься. Не прошёл мимо меня тот взгляд, который Матюшенко бросал на окно в комнате. Он явно рассматривал решётку и насколько та прикреплена.

– Всё, забыли об этом. Впереди много работы. Пора пробовать перевербовывать будущих реформаторов под себя, – вслух сказал я, направляясь на кухню к своему тайнику.

Выудив тетрадку из-за настенной плитки, я отправился готовиться к собранию. Стук в дверь прервал ещё не начавшуюся мою работу.

– Кого нелёгкая принесла? – спросил я, пряча тетрадку под тюфяк на кровати.

– Анатолий Аркадьевич, я хочу пригласить вас на ужин, – сказала Света, смущённо пряча свои глазки и не проходя в комнату, переминаясь с ноги на ногу у порога.

– Спасибо, Света, но я поел, – ответил я.

Осмотрел девушку. Внешний вид женщины всегда говорит о том, что она хочет или чего ожидает. Что может ожидать уже сформировавшаяся девушка, весьма активная, развязная, которая уже имела интимные отношения, по крайней мере, об этом знает всё общежитие? Если эта девушка ещё и одета в лёгкое, почти прозрачное платьице, без бюстгальтера и с расстёгнутыми пуговками декольте настолько, что было понятно – вторичные половые признаки у девчонки развиты…

– Зайди! – потребовал я, закрывая за Светой дверь.

Девчонка прошмыгнула в мою комнату, сразу же бросив взгляд на кровать. Я внутренне усмехнулся. Она уже решила, что сейчас будет привораживать меня своими телесами.

– Не хотел, чтобы кто-то слышал. Но скажу тебе только одно. Я не герой твоего романа. Согласись, если ты будешь пытаться меня соблазнить, а я буду всё в более грубых формах тебе отказывать, то могут пойти слухи, тебя могут высмеивать. А я желаю тебе только добра, – говорил я, а Света начала застёгивать все пуговицы, пряча то, что только что хотела подарить мне.

– Но я бы никому ничего не сказала. Я ведь и вправду вас люблю, – начиная посапывать, предвещая слёзы, сказала девушка.

– Ты не меня любишь. Ты любишь тот образ: сильный молодой учитель, которого уважают все вокруг, о котором шепчутся девочки, который играет красивые песни на гитаре и может дать подзатыльник любому парню, который тебе раньше нравился. Это нормально, Света, ты просто ищешь сильного мужчину. Только я не ищу женщину, – я всё же чуть-чуть приобнял за плечи Светлану, от чего она вздрогнула. – Хочешь, считай меня старшим братом. Если кто-то обидит, придёшь ко мне, и я всех накажу. А ещё парня своего, с которым захочешь гулять, ко мне приведёшь, чтобы я его одобрил и дал пару напутственных слов, чтобы не обижал тебя.

Девушка, рослая, с размером груди не меньше третьего, побывавшая уже в объятиях мужчин, кивала на каждое моё слово. Наверное, всё же Свете не нужен отец её будущих детей. Ей сейчас нужна защита, скорее, её собственный папа, или тот, кто отыграет эту роль.

Мы все вспоминаем, как в Советском Союзе весело жилось молодёжи, детям. Так оно и было, им очень много чего светлого можно вспомнить по этому поводу. Между тем, у каждого есть своя история, когда он в детстве чуть не погиб.